Кукловод. Глава 14. Хрупкое счастье

[m-levis]

Глава 14. Хрупкое счастье
Просыпаюсь я на рассвете, укутанная в теплый кокон пуховых одеял. Камин давно погас, зияя черной пастью обуглившихся дров, поэтому я только сильнее обнимаю подушку, пытаясь вернуться в блаженную теплоту и умиротворение сна. Серо-голубое небо только недавно прояснилось, и сейчас полыхает малахитовыми, алыми и вишневыми всполохами где-то на горизонте, где встает холодное, но такое огненно-яркое зимнее солнце. Я была бы абсолютно счастлива пролежать так целый день, следя за перемещением и изменением оттенков солнечного диска и небом, то лазурно-синим, то темно-серым, просыпающимся на землю мириадом многогранных снежинок. Но было одно но, которое разрушало идиллию рассветного спокойствия. Этим обстоятельством было раздражающее, оглушительно громкое звучание какой-то древней песни "Spice girls", из-за которой даже толстые стены вибрировали мелкой дрожью. И это в шесть утра...

- Доброе утро, куколка. Хорошо спалось? - Ты быстро проскальзываешь в спальню, впуская в открытую дверь особо сильный звук женского вокала и так же резко ее захлопываешь, хотя бы частично приглушая эти отвратительные звуки.

- Ну... Своеобразно. Это что за симфония? Мне казалось, что у тебя другие музыкальные предпочтения, - я повышаю голос, одновременно спуская ноги с кровати и сладко потягиваясь.

- Это Лиз. Она всегда просыпается рано, - ты садишься в кресло, обессиленно откидываешь голову назад и устало прикрываешь глаза. Ты все-таки разрешил этой Элизабет остаться вчера, так и не договорив то, что намеревался.

- Бессонная ночь? - Я медленно натягиваю джинсы, задавая этот вопрос как будто бы между прочим. Я ушла вчера сразу же, а ты остался со своей "гостьей" в библиотеке, и не удивлюсь, если потом вы переместились в твою комнату.

- Нет, просто с тобой я уже привык спать до полудня, и эти подъемы на рассвете меня как-то не особо вдохновляют. На самом деле Лиз очень утомительная. Когда-то мы были друзьями, но сейчас эти веселья осточертели. Она скоро уедет, ей никогда не сидится на одном месте. Потерпи. - С этими словами ты поднимаешься на ноги, идешь к двери, но я все же решаюсь и задаю интересующие меня вопросы:

- Почему ты мне это объясняешь? Еще позавчера ты был совершенно другой. Чем вызваны такие перемены? Что ты хотел вчера мне сказать?

- Тебе больше нравится быть под внушением? - Ты оборачиваешься, удивленно приподнимаешь бровь, а я спешу быстро покачать головой из стороны в сторону. - Ну, тогда радуйся. У меня просто хорошее настроение. Сегодня так, завтра иначе. Пора уже привыкнуть, куколка.

Ты уходишь, я же сажусь на край кровати, запускаю пальцы в пряди волос и обессиленно утыкаюсь лбом в колени. Как же сложно с тобой...

***

- Чем займемся, Ник? Мне что-то скучно. - Элизабет недовольно надувает накрашенные ярко-красной помадой губы и обхватывает твое запястье своей ладонью, несильно царапая кожу алыми длинными ногтями. Мы сидим в огромной столовой, за длинным дубовым столом, пьем традиционный утренний чай и, наверное, выглядим крайне странной компанией.

- Не знаю. Спрашивай у Кэролайн. - Что? У меня спрашивать?! Я едва не давлюсь чаем, бросая на тебя злой взгляд. Очень здорово ты переводишь стрелки, ничего не скажешь.

- Кэролайн? Ах, да, Кэролайн... Ты американка? - Элизабет окидывает меня презрительным взглядом, медленно поднося чашку к губам и дожидаясь моего кивка, а потом продолжает: - Ох, американские женщины такие... убогие. Ни шарма, ни обаяния, ни вкуса... - Я уже открываю рот, чтобы хоть как-то отразить эту ядовитую реплику, столь легко сорвавшуюся с хищно-кровавых уст этой сучки, но не успеваю произнести и звука, прерванная тобою:

- Лизи, дорогая, ты что? Ты же чудесно знаешь, что в каждой стране есть разные люди. И даже в самых древних, знатных английских семьях бывают неудачные экземпляры, - ты улыбаешься ей улыбкой милого дядюшки, но она только смертельно бледнеет, а еще спустя мгновение ее идеальная молочно-мраморная кожа покрывается асимметричными ярко-пунцовыми пятнами стыда и злости. Прошипев несколько ругательств, более подходящих матросам на пристани, чем благородной леди, которой Элизабет хочет казаться, она вскакивает из-за стола и быстро скрывается в коридоре, под издевательский, как будто хохочущий, перезвон собственных огромных каблуков.

- Спасибо, - я благодарю тебя, а потом поднимаю чашку к губам, чтобы скрыть счастливую улыбку, которая помимо воли расцветает на лице.

- Всегда пожалуйста. Честное слово, не хотелось ссориться с ней, мы знакомы уже шестьсот лет, и она иногда бывает очень полезна. Но она мне надоела. К вечеру ее не будет. Обещаю. А теперь мне нужно покинуть тебя. Есть кое-какие дела. Если что, я в комнате. - С этими словами ты кладешь салфетку и выходишь, оставляя меня в состоянии растерянной, хрупкой, как хрусталь, но такой необходимой и теплой, радости.

***

Я рассеянно поправляю орхидеи, стоящие в большой вазе на столике невдалеке от лестницы. Как ни странно, но ты любишь цветы, и даже зимой не отказываешь себе в привычном украшении своего волшебного замка. Пальцы поглаживают бархатные лепестки, проводят по гладко-прохладной поверхности листков, когда мои мысли и бесцельное занятие прерывает ехидный голос Элизабет.

- Чем ты привлекла его? Ты же совсем девчонка. Обычный американский подросток, которому даже заинтересовать нечем.

- Возможно, тем, что не навязываюсь? Впрочем, я занята и не собираюсь тебя слушать. - С этими словами я обхожу брюнетку, подхожу к лестнице и... кубарем падаю вниз.

Я, конечно, понимаю, что не умру, но это не умаляет боли, когда я, как в замедленной съемке, ощущаю как ломаются кости и безумно болезненно печет все тело после многочисленных ударов о мрамор крутых и, кажется, бесконечных ступеней. Когда я наконец-то приземляюсь на аспидно-черную плитку пола в холле, упав просто на спину и больно ударившись затылком, несколько долгих мгновений я даже не могу втянуть воздух, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться. Элизабет победно стоит на верхней ступеньке, широко улыбаясь и сложив руки на груди. Вся ее поза вопит о превосходстве, и я отчаянно пытаюсь подняться, чтобы хотя бы попытаться ответить ей той же монетой и спасти остатки гордости.

Я успеваю только приподняться на локте, осознавая, что сломанные кости ног еще не срослись, когда вижу твой размытый силуэт, резкий рывок, отвратительный скрежет - и вот уже сама Элизабет падает вниз, с предварительно сломанной тобою шеей.

- Джеймс! - Ты зовешь дворецкого, уже успев спуститься вниз и подхватив меня на руки.

- Я слушаю, милорд. - Хладнокровие мужчины поражает, но сейчас, когда все болит, я не в состоянии думать об этом, просто крепче прижимаясь к твоей груди.

- Принеси крови в комнату мисс Форбс. И прикажи приготовить горячую ванну. И еще, не забудь вышвырнуть эту кучу дерьма за ворота и все ее вещи тоже. - С этими словами ты киваешь головой в сторону все еще не пришедшей в сознание Элизабет, а потом несешь меня на второй этаж, по пути интересуясь: - Ты нормально?

- Да. Прости. Я ничего такого ей не говорила. Я не хотела, чтобы так получилось. Она твой друг и... - То ли я сильно ударилась, то ли была другая причина, но мне необходимо было оправдаться, и я несвязно бормочу эти фразы, не замечая стекающей по подбородку крови.

- Ты ничего ей не должна. Никто не имеет права так поступать с тобой. Кроме меня, конечно.

- Конечно, - я тихо шепчу последнее слово и проваливаюсь в блаженное умиротворение полусна-полуобморока.