Кукловод. Глава 41. My obsession

[m-levis]

Глава 41. My obsession


На улице занимается рассвет, небо стремительно светлеет на горизонте, а снег все так же медленно падает, оседая мокрыми хлопьями на оконном стекле. Я сижу на холодном полу, прижавшись спиной к кровати и невидящим взглядом смотрю в окно. Лишь бы не смотреть на тебя, сидящего напротив. Тоже на холодном мраморе, но возле двери. Твои глаза закрыты, только ресницы дрожат, отбрасывая длинные тени на щеки. Я чувствую себя опустошенной, пустой оболочкой, плотью без души. Может быть ты чувствуешь себя также.

Это неудивительно, ведь весь вечер и ночь наши эмоции сменяли друг друга с безумной скоростью. Многое было сказано, о многом мы смолчали. Мысли метались в голове, но я не имела ни сил, ни желания собирать их воедино. Как смириться с тем, что причиной, приведшей к годам разлуки, была обычная хитрость, придуманная Ребеккой и Элизабет? Я все еще помню неверие в твоих глазах, когда я, сбиваясь, рассказывала о записке, оставленной мне. Я помню, как ты сначала спокойно объяснял, что написал те слова, но адресовал их Лиз. Она всегда гуляла по утрам, и в тот раз тоже ушла, хотя накануне ты и просил ее остаться, чтобы успеть поговорить до отъезда. Она ослушалась, и ты решил прогнать ее письменно, без личного объяснения, передал записку Ребекке, а вот твоя сестра, воспользовавшись отсутствием обращения в тексте, просто "случайно" перепутала адресата. А потом ты кричал, и спрашивал, как я могла поверить, почему не дождалась, какое имела право нарушить слово, которому ты верил. Я не отвечала, потому что мне было больно. А еще потому что я злилась на тебя, но ярость бурлила внутри, не вырываясь наружу. А потом пришла пустота, и вопросы - миллионы вопросов - на которые невозможно было ответить.

И вот сейчас мы сидим напротив, и просто молчим уже который час. Иногда я чувствую на себе взгляды, но не оборачиваюсь. Лишь когда ноги немеют окончательно, я медленно поднимаюсь и подхожу к окну, рассматривая волшебные морозные узоры на стекле.

- Это был просто повод уехать? - твой голос причиняет боль, твой вопрос же, напротив, заставляет усмехнуться невесело и сердито поджать губы.

- Считаешь, что я вру? Спроси у своей сестры. Или ты уже спрашивал? Ну и как? Правду сказала? - я знаю, что делаю тебе больно. Ребекку ты любишь больше всех, и, Богом клянусь, я бы многое отдала, чтобы найти способ скрыть от тебя ее участие в этом фарсе. Но поздно уже. Слишком поздно, Клаус.

- Ты не поняла вопрос. Я спрашиваю, испытала ли ты облегчение, когда подумала, что я отпустил тебя? - мне хочется захохотать, настолько нелепо для меня звучит твой вопрос. Облегчение? Нет, я чувствовала себя брошенной, потерянной, ненужной, но никак не свободной. Я разучилась быть свободной.

- Нет. Меня никто и нигде не ждал, - я чувствую, как мой голос дрожит, поэтому спешу крепко стиснуть зубы и добавляю уже твердо: - Я просто растерялась сначала, но потом взяла себя в руки, и все стало замечательно. - Вру. Как же безбожно я вру. Но я не буду описывать тебе мой ад. Ты не поймешь.

- Замечательно, - ты эхом повторяешь мое последнее слово, в твоем голосе слышится обида, и уже совсем скоро ты даешь понять, чем она вызвана. - То есть, пока я искал тебя, пока сходил с ума, мысленно уже похоронив, тебе было замечательно?

Я все же оборачиваюсь, сажусь на свое излюбленное место на подоконнике и несколько минут просто смотрю тебе в глаза. Раньше я бы думала, как ответить, чтобы не рассердить тебя. Раньше я бы боялась умереть, потерять кого-то. А сейчас мне некого терять. Никки ты не тронешь, как бы не злился на нее. Да и Стефана, как выяснилось во время откровений сегодняшней ночи, ты знаешь очень давно. Ты заставил его вспомнить далекие годы, тем самым и для Стефана превратив эту ночь в преисподнюю, вернув все самое болезненное из прошлого. Что касается Деймона, то мне уже и не верится, что когда-то между нами что-то было, что были времена, когда я и жизнь отдала бы за него. Умереть я тоже не боюсь. Есть вещи пострашнее смерти. Поэтому я не раздумываю, говоря то, что чувствую, не подбирая правильных или осторожных слов.

- Неужели ты настолько большой собственник, Клаус? Я же всего лишь вещь, ты не раз давал мне это понять. Так зачем такие жертвы? Хочешь превратить мою жизнь в ад, наказать?

- Я не буду отвечать на глупые вопросы, - ты злишься, как я и предполагала, а потом все же поднимаешься на ноги и, подойдя к шкафу, открываешь дверь, сгребая мою одежду в охапку и бросая на кровать.

- Что ты делаешь, Клаус? - равнодушно интересуюсь я. Я чувствую себя странно, как на качелях: эмоции то захлестывают меня, накрывают с головой, и тогда мне хочется и плакать, и смеяться, и обнять тебя крепко-крепко, и прогнать, как можно дальше, а уже через мгновение мне плевать буду ли я с тобой или одна, жива или мертва, счастлива или несчастна. Что-то во мне сломалось давно, и даже годы не смогут излечить меня полностью. Я не смогу заполнить ту пустоту, которая образовалась во мне.

- Собираю твои вещи, - не поднимая на меня взгляд, отвечаешь ты, перебирая платья, в которых я так привыкла ходить здесь. Через минуту ты раздраженно бросаешь одежду на кровать и, пожав плечами, произносишь: - Впрочем, это тебе не пригодится. Купим все заново.

- Я с тобой не поеду, - я не знаю, почему говорю так. Я ведь счастлива видеть тебя, я жадно поглощаю каждую черточку твоего лица, бережно прячу воспоминания о всяком слове и взгляде в глубины сознания, откуда буду доставать их холодными ночами, когда меня будут вновь душить рыдания. Ты не чужой мне, ты необходимый, ты тот, благодаря кому я жила, когда не осталось ничего: ни семьи, ни веры, ни надежды. Лишь ты. Все мое существование. Но сейчас я чувствую, что не могу так больше. Что просто растворюсь в тебе, стану тенью, подчинюсь, как делала это сотни раз, и тогда меня больше не будет. Лишь боль меня очищает, лишь борьба с моими внутренними демонами убеждает меня, что я жива, лишь усилия, которые мне приходится приложить, чтобы преодолеть наваждение, позволяют мне сохранить внутреннюю сущность, хотя бы те крупицы былой Кэролайн. Это больно до одури, но это правильно. Ведь иначе я снова буду куклой, ты будешь дергать за нити, и никогда между нами не будет той настоящей, а не притворной, иллюзорной искренности, в которой я нуждаюсь, чтобы окончательно стать твоей, любить тебя всяким, - будь ты убийцей и монстром, - вверять тебе все мои тайны и детские надежды. Я не соглашусь, Клаус, не так.

- Что, прости? - ты медленно обходишь кровать, приближаешься ко мне. Еще бы час назад я испугалась, сжалась бы в жалкий комок, а теперь не буду. Ты можешь убить меня, либо убедить, что ты не просто играешь, а чувствуешь хотя бы сотую часть той патологической привязанности и потребности, которые испытываю я.

- Я не еду.

- Ты, кажется, забыла, что принадлежишь мне. Ты давала слово, куколка, - ты упираешь руки в холодное стекло по бокам от моего тела, склоняешься близко, целуешь в уголок рта. Этот контраст ледяного голоса и теплых губ сводит меня с ума, пробивает трещину в моей выдержке. Так хочется прижаться к тебе, хотя бы на секундочку. Я ведь каждый божий день мечтала об этом, Клаус. Ты бы только знал, насколько...

- Можешь считать, что я соврала. Хочешь, убей меня. Но заставить ты меня не сможешь, - эти слова одни из самых тяжелых, которые мне когда-либо приходилось произносить. Но еще сложнее видеть в твоих глазах смесь и боли, и злости, замечать, как ты сжимаешь до белизны губы.

- Я тебя заставлю, если понадобится. Найду, куда бы ты не спряталась. Ты принадлежишь мне. Нужно было думать о последствиях, когда продавалась, а не сейчас.

В тот момент мне кажется, что мое тело реагирует быстрее, чем разум. Я просто отвожу руку назад, как-то отдаленно ощущаю, что от удара локтем стекло за моей спиной бьется, и острые осколки вспарывают кожу. Но ни боль, ни перезвон битого стекла не в силах остановить мой, возможно нелепый, порыв, и я даю тебе пощечину, вкладываю в нее всю силу и боль, которой во мне столько, что на сотню жизней хватило бы. Твоя голова дергается, я вижу струйку крови, стекающую по подбородку из разбитой губы, и красный след от удара. В комнате стоит такая тишина, что слышно, как с моей порезанной руки на белый подоконник капает алая кровь, и ветер свистит за спиной, загоняя в комнату снег, который, я чувствую, налипает у меня на волосах и больно жалит кожу на обнаженных руках. Ты медленно отстраняешься, а потом говоришь совсем тихо:

- Дай руку.

- Что? - я недоуменно смотрю на тебя. Где же удар, крик, проклятие, свернутая шея? Где, Клаус?

- Руку, говорю, дай, - ты берешь меня за запястье и начинаешь методично доставать стекло, застрявшее в коже. Раны быстро затягиваются, и через какое-то время на руке не остается никакого следа, но ты не спешишь отпускать меня. Смотришь как-то рассеяно. Не знай я тебя, подумала бы, что ты боишься. - Кэролайн, как ты могла поверить, что я выгнал тебя?

- Как? Легко, Клаус. Поверь, я не сомневалась ни мгновения. Ведь ты никогда не говорил со мной на равных, никогда не объяснял, из-за каких побуждений держишь меня рядом с собой. Я всегда была для тебя игрушкой! Никогда, - я уже не могу сдержать слезы, лишь зло смахиваю их кончиками пальцев, - слышишь, никогда я не чувствовала себя уверенно! Я всегда подстраивалась, всегда! И замечательно мне не было! Мне было страшно! Понимаешь, Клаус, страшно?! У меня ведь ты только остался, вот такой сумасшедший садист, который отравил меня собственным безумием. Ты просто мое наваждение, ты снова меня убиваешь. За что ты ненавидишь меня так? За что?! - мне хочется провалиться сквозь землю, потому что я уже не сдерживаю слов, которые во мне накопились. Я, по сути, признаюсь тебе в том, что ты мой смысл жизни, моя половина - такая болезненная, горькая и неправильная - но все же необходимая, родная, и я прижимаюсь к тебе, утыкаюсь лицом тебе в плечо, вдыхаю знакомый запах. Мне так тепло, Господи, так блаженно тепло, хотя на улице бушует метель и сквозь разбитое стекло в комнату засыпает снег, и платье на моей спине насквозь мокрое. Ты гладишь меня по голове, перебираешь волосы, и я позволяю себе плакать. Я буду сильной, обязательно. Позже. Не сейчас. Сейчас я нуждаюсь в тебе чересчур сильно, чтобы скрывать.

- Глупая, моя маленькая глупая девочка. Прости, прости меня, Кэролайн, - я улыбаюсь сквозь слезы. Раз ты извиняешься, то может быть не все потеряно? На короткое мгновение мне кажется, что в твоих глазах блестят слезы, но это, наверное, лишь иллюзия. А потом я снова прижимаюсь к тебе, и все мысли вылетают из головы. Знал бы ты, как я счастлива сегодня, Клаус. Знал бы ты...