Ночь в Преисподней. Глава 4.

[m-levis]

Глава 4.
Любовь… Банальность. Глупость. Слабость. Исконно человеческое чувство, которое я всегда презирал. Но судьба решила наказать меня за все многочисленные грехи, заставив испытать это чувство к маленькой шестнадцатилетней девочке. Моя Изабелла… У меня не было иллюзий по поводу какого-то там эфемерного «совместного будущего». Если моя смехотворная идея все же удастся, то наш «Ад» покинет только она одна.

Ночь окончательно вступила в свои права, погружая комнату в полумрак, который рассеивался лишь бледно-желтым светом от одной из тускло мерцающих люстр. Я уже давно перестал различать крики женщин, которые становились все более глухими и уставшими. Сейчас все мои усилия были сконцентрированы на борьбе с моей вампирской сущностью, с желанием наброситься на Беллу, не думая ни о чем, отдавшись похоти и жажде… Были моменты, как сейчас, когда мои благие намерения терпели полнейшее фиаско, и тогда я чувствовал, как Изабелла скрипит зубами, сдерживая вопль. А я не реагировал больше ни на что, превращая поцелуй в насилие, сходя с ума от терпкого запаха ее крови, оставляя фиолетовые кровоподтеки на коже ее спины, по которой скользили мои пальцы. Больно… больно… больно… Как же все-таки больно причинять тебе муки и не иметь возможности сдержаться. Как омерзительно чувствовать бесов с противным хохотом прячущихся по темным углам и наслаждающихся этой вакханалией. Как страшно осознавать, что одно мое неверное движение, и ты погибнешь, даже не имея возможности встретить новый рассвет.

Пальцы все яростнее впивались в ее тело, перемещаясь с плеч, прочерчивая дорожку по позвоночнику, скользя по талии. Руки подхватили основание простенькой белой футболки, потянули вверх. Выдержка Изабеллы и ее послушание оказались очень кстати, я подозревал, что если бы она кричала или отталкивала меня, то я бы уже не смог остановить свое стремление уничтожать и причинять боль. А эта ее покорность, хотя бы немного отрезвляла помутневшее от запаха крови сознание. Лишь иногда она позволяла себе сдавленный всхлип или давала нескольким соленым капелькам возможность скатиться по побледневшим щекам, когда мои «объятия» становились слишком агрессивными. Все эти всхлипы я заглушал, прижимая свои ледяные губы к ее рту, слезы же она сама смахивала, и я то и дело слышал, как мысленно она называла себя «трусливой дурой». Когда ее внутреннее самобичевание наконец-то достигло предела, я все-таки прервал поток ее мыслей, раздраженно выдохнув прямо в ее искусанные приоткрытые губы:

- Изабелла, перестань винить себя. Ты имеешь право на любые эмоции в данной ситуации. Твоя выдержка даже противоестественна. Такое чувство, что ты до сих пор не поняла, что происходит.

- Мистер Каллен, я прекрасно все понимаю. Просто использую совет и берегу силы. Пока все не так страшно, - прохрипела она, внимательно всматриваясь в мои кроваво-красные глаза.

- Разумно… - проворчал я, обхватывая ее талию и увлекая на себя.

- Можно попросить вас об одолжении? – спрашивает она, отвлекая меня от пуговицы на ее джинсах, с которой я безуспешно пытался бороться. Ее было так легко оторвать, но я вовремя вспомнил, что утром, если план сработает, ей нужно будет что-то одеть, поэтому впервые за многие годы действовал аккуратно и недовольно шипел, что за десять минут моего умения хватило лишь на то, чтобы освободить Изабеллу от футболки.

- Попробуй, - сквозь зубы проскрипел я.

- Вы могли бы хотя бы сегодня называть меня Белла? – интересуется она, смущенно отводя взгляд, когда я убираю прядку волос, прилипшую к ее губе.

- Ты ведь знаешь, что для этого нужно. Правда, Изабелла? – приподнимаю бровь и снова концентрируюсь на джинсах. Пуговица наконец-то поддается, молния тоже.

- Эдвард, ты можешь называть меня Белла? – с недовольным вздохом сдается она, впервые произнеся мое имя. У нее оно получается мягко и уютно, плавно и трогательно. Как-то по-семейному и только с ей свойственными интонациями.

- Вот теперь могу, Белла, - с улыбкой отвечаю я и целую ее в лоб. Господи, если бы несколько часов назад, кто-то сказал мне, что я буду награждать свою «игрушку» отеческим поцелуем в лоб, то я бы просто расхохотался.

Впервые я был рад, что моя «семья» занята своими «игрушками» и не обращает внимания на нас, не прислушивается к столь странному для вампира и шестнадцатилетней девчонки разговору. Крики были, наверное, столь же громкими, как и вначале, но как обычно это и происходило, через какое-то время, сейчас все эти стоны, вопли, ругательства, скрежет слились в монотонное, неразборчивое жужжание. Сейчас мне было не до размышлений, руки медленно стягивали до жути узкие джинсы, в которые была облачена Изабелла.

Когда наконец-то и этот предмет гардероба отлетел в сторону, и Белла осталась лишь в белом простеньком белье, я все же признался сам себе, что «отеческих» чувств к ней не испытываю. Мое эмоциональное состояние напоминало качели: мне то хотелось отбросить все предосторожности и отдаться чудовищу, живущему во мне, то наоборот возникало желание проявить максимум сдержанности. В итоге получалась какая-то адская смесь, где едва ощутимые прикосновения кончиками пальцев, сменялись грубыми объятиями, когда на бледной коже оставались алые следы.

Не знаю, когда я успел сбросить с себя рубашку и освободить Изабеллу от белья, эти воспоминания вытеснились из памяти, заменяясь ощущениями от соприкосновения с ее обнаженной кожей. Она сильно покраснела и судорожно зажмурилась, смешно сморщив нос. Эта ее столь детская реакция оказалась наиболее сильным отрезвляющим средством для меня. Легонький поцелуй в переносицу привел к тому, что она широко распахнула глаза, как будто я сделал что-то из ряда вон выходящее. Потихоньку она расслабилась, опухшие губы сложились в улыбку, и она сама потянулась ко мне. В такие моменты меня окутывало чем-то отчаянно странным, до боли теплым и непривычным. Возможно, это то, что люди называют нежностью, то, что заставляло мои руки медленно перебирать пряди темных волос, которые постоянно рассыпались Изабелле на лицо. Я снова припал к ее губам, принимая ее неумелый, робкий поцелуй, который она впервые решилась подарить мне самостоятельно. Руки же тем временем бережно скользили по шее, где безумно трепыхался пульс.

Дорожка из поцелуев переместилась к щеке, прошлась по подбородку и шее, к полушарию груди. Я ощутил, как моя девочка напряглась, когда мой язык медленно скользнул по вершинке соска, попыталась оттолкнуть, но лишь запуталась пальцами в хаосе волос на затылке и невольно притянула ближе, шумно выдохнув и сцепив зубы.

Я понимал насколько ей тяжело и неловко проявлять какие-либо эмоции, отдаваться желанию, когда вокруг постоянно разносились звуки ударов и характерный скрип пружин в диванах. Но на то она и была особенной, моей сильной Беллой, чтобы принять обстоятельства и сделать так, чтобы нам обоим было легче, старательно сохраняя спокойствие.

- Эдвард… - мое имя она выдохнула совсем жалобно, осипшим голосом, в тот момент когда губы двинулись ниже, скользя по впадинке пупка. Я немного приподнялся над нею, вопросительно изогнул бровь, не сдержавшись еще раз невесомо коснулся ее губ своими, позволяя ей судорожно вцепиться маленькими пальчиками в мои плечи, прочертить ногтями дорожки на спине, невесомо погладить по талии и наконец-то разместить ладошки на моей груди.

- Все хорошо, Белла, - тихонько прошептал я, прикусывая мочку уха и аккуратно выводя узоры на коже ее живота. И она верит мне, и даже не закрывает глаза, когда я снимаю брюки, и больше не кусает губы, и не плачет, а лишь внимательно смотрит, продолжая удерживать руки в том месте, где должно бы было биться мое сердце. И нет уже ее и меня. Есть только мы. И общая боль на двоих, и совместное пламя, и единое тело. И ночь больше не пугает, и крики не оглушают, и будущее не имеет значения. Только атлас кожи и короткие всхлипы, и бешеное биение сердца, и оглушительная пульсация крови в висках играют роль в этой дьявольской пьесе, героями которой мы стали поневоле. И больше нет границ и запретов, и смущение уступает место потребности, и страх преклоняется пред желанием, и остаются только прикосновения и поцелуи… смесь грубости и ласки. И единственное слово «моя» грохочет в голове, и руки выписывают тайные иероглифы на самых сокровенных участках плоти, провозглашая мое право на обладание душой и телом моей Изабеллы. И последняя череда поцелуев снимает ее напряжение, губы скользят по животу, внутренней стороне бедра, чувствительной коже лона, ставя клеймо и разжигая пламя, которое заставляет выгибаться и выдыхать мириады неразборчивых звуков, которые эхом отражаются от стен.

И нет больше необходимости в словах, и стремления проникнуть в ее мысли, поэтому я просто приподнимаю рукой ее талию, отрывая от поверхности дивана и, последний раз бросив взгляд в ее затуманенные, в данный момент почти черные глаза, вхожу в нее. И как же чертовски сложно чувствовать как судорожно сжимаются мышцы внутри нее, и как невероятно страшно причинять боль любимому человеку, и видеть слезы снова повисшие на кончиках ресниц, и провожать взглядом капельку крови сбегающую из сильно закушенной губы, и как отвратительно мерзко игнорировать ее отчаянье, продолжая терзать напряженное тело.

Толчок… второй… третий… крик. Она все же закричала, и этот звук ввел меня в пламя агонии, вырывая холодное сердце, приводя меня в беспамятство, и заставляя руки сжиматься на тонкой талии с невероятной силой. И демоны, владеющие мной, противно хохочут, и я понимаю, что проиграл битву со своим дьяволом, и что не могу остановиться, и что толчки внутри тела моей Изабеллы, да кровь, которую я неистово пил с ее губ – это все, что мне нужно. И кровавый цвет моих глаз начинает серебриться золотым оттенком, означающим лишь то, что моя сущность вконец расправила свои черные крылья.

Я не могу сказать сколько времени длилась эта пытка: физическая для нее, моральная для меня. Казалось, что прошли часы прежде, чем наши тела задрожали в конвульсиях. Но, если в моем случае, эта дрожь была вестником скорого оргазма, то в ее – это была просто физиологическая реакция израненного тела, которая помогала Изабелле оставаться на грани сознания. И лишь последнее движение, пламя экстаза вернули мне крупицы разума, позволившие осознать весь масштаб разрушения, которое я причинил этому ребенку…

Она долго плакала, уткнувшись носом мне в плечо. А я гладил длинные, растрепанные волосы, не забывая между этим занятием мысленно проклинать себя. Сейчас у моих братьев и отца наступил апофеоз развлечений, поэтому они не обращали внимания на странную тишину, в которую был погружен наш уголок. Это давало мне возможность в полной мере смаковать ненависть к себе, чудовищу и насильнику. Не так девушки представляют себе первый раз. И моя Изабелла не должна была пройти через это, превратившись в куклу на этой оргии. Она не должна была сейчас рыдать и вздрагивать от прикосновений к посиневшей от моих пальцев коже.

- Эдвард, прости… - она сказала это настолько тихо, что я решил, что это просто почудилось моему воспаленному мозгу, но, отодвинувшись и вглядевшись в ее покрасневшие глаза, понял, что она действительно это произнесла.

- За что? – недоуменно спросил я, проводя тыльной стороной ладони по ее щеке.

- Я не должна была кричать. Это из-за меня ты… потерял контроль, - последние два слова она произнесла на выдохе, видимо в голове мелькали картинки того, как именно этот самый «контроль» мною был потерян.

- Глупая… Ты молодец, Белла. Потерпи чуть-чуть, хорошо, девочка? Скоро рассвет и ты уйдешь, - действительно время быстро летело вперед. Возможно, именно спешащее время было сегодня единственным союзником Изабеллы. И я надеялся, что наступление утра оправдает мои надежды.

Последующие часы я потратил на то, чтобы как можно четче запомнить черты моей девочки, на изучение каждой клеточки ее тела, впитывая в себя все нюансы. Это были минуты открытий, когда как будто впервые смотришь в глаза, проводишь рукой по изгибам тела, останавливаясь на наиболее интимных участках. Это были ее мгновения, в которые она заново училась мне доверять, несмело исследуя мое мраморное тело и раскрываясь мне навстречу. Это были секунды, когда не было злости, а лишь чистый восторг незамутненного счастья и безграничной нежности. Прикосновения и поцелуи, медленно и трепетно – так непривычно и так правильно. Только с ней это получалось так естественно, так легко было любить ее. И когда до ушей доносился очередной предсмертный хрип какой-то из проституток, я прижимался губами к ее лбу, запечатлевая утешающий поцелуй, который помогал ей сдерживать истерику, которая рождалась из-за осознания, что в нескольких метрах от нее умирают люди…

- Кхм… Эдвард, мне пора уезжать. Ты закончил? – этот голос прорезал наш чувственный кокон, посылая табун нервных мурашек по позвоночнику. Карлайл…

- Карлайл, я еще не поел. Ты езжай, а тело заберут Джас и Эммет. Они ведь уезжают немного позже? – я сказал это абсолютно безразлично, поднимаясь на ноги и медленно натягивая брюки, в последний раз ободряюще сжимая запястье Беллы и оставляя ее скрытой за спинкой дивана от любопытных взглядов «родственников».

Казалось, напряжение повисло густым, омерзительно-холодным облаком в комнате. Исковерканные тела шлюх были небрежно свалены на мраморном полу, в разводах алой крови. Я пристально смотрел в глаза «отца», игнорируя недовольные взгляды Джаспера и заинтересованные Эмма.

- Она тебе понравилась? – приподняв бровь, поинтересовался Карлайл.

- Да, она… забавна. Но я уже наигрался. А вот есть очень хочется, - старательно изобразив ухмылку, ответил я и облегченно вздохнул, когда «папочка» все же согласно кивнул, поднимая на руки одну из мертвых женщин.

Через несколько минут все тела были погружены в автомобиль Карлайла, я же тем временем демонстративно медленно надел рубашку, ожидая пока братья поднимутся на второй этаж. Им явно нужно было переодеться.

- Надеюсь, ты не сделаешь глупостей, братишка? – ехидно поинтересовался Джаспер и я понял, что он догадался о моем плане… Впрочем, ему было это на руку… Официальный повод избавиться от меня… Поэтому я просто оскалился и отсалютовал. Что касается Эммета, то он ничего не сообразил и в компании Джаса последовал наверх. Как только они скрылись из виду я подлетел к дивану, на ходу поднимая футболку и джинсы Беллы.

- Давай, Белла, у нас всего лишь несколько минут!

- Эдвард, я хотела сказать тебе…

- Подними руки!

Помятая футболка быстро скользнула по телу.

- …что я…

- Встань!

Быстро натянул джинсы на бедра.

- …тебя…

- Помолчи!

Резким движением застегнул молнию.

- …лю…

- Не смей этого говорить! Ты сумасшедшая, девчонка? Я тебя изнасиловал! Я едва не убил тебя этой ночью! Я вампир, если ты еще не заметила! А ты говоришь ерунду! – моя гневная тирада проходит уже на бегу, Изабелла перекинута через плечо и то и дело что-то невнятно бормочет мне в спину.

На крыльце я опускаю ее на ноги, быстро вкладываю в дрожащую ладошку ключ от машины и скороговоркой произношу:

- Ты ведь умеешь водить? Ты говорила, что этот мальчишка Джейкоб тебя научил. Серебристую машину видишь? Садись и езжай домой. Позже можешь оставить ее, а можешь избавиться. Давай, иди! – подталкиваю ее в направлении автомобиля, который по моему огромному везению стоит прямо перед ступеньками крыльца.

- А ты? – смотрит на меня своими невероятными глазами, в которых начинает сквозить непонимание и страх.

- Белла, девочка, тебя никто не будет искать, не переживай. Моя семья уже давненько хотела переехать, этот инцидент лишь поторопит их, - пытаюсь успокоить ее, прислушиваясь к шагам на втором этаже… Времени совсем мало…

- Я не переживаю об этом! Но… ты… Эдвард? – слезы начинают скатываться по щекам, и она невольно повышает голос.

- Я остаюсь.

- Они же тебя… Я никуда не пойду! Никуда! – истерика набирает обороты, она со всех силенок вцепляется мне в руки. – Неужели ты думаешь, что одна ночь разрушит все, что было на протяжении девяти месяцев? Неужели ты думаешь, что мне нужна это твое самопожертвование? Я же люблю тебя! Я ведь не слепая, я видела, что с тобой что-то не так! Подсознательно я, наверное, давно догадывалась, кто ты такой. Но мне все равно, слышишь? Все равно!!! Пожалуйста… - рыдания со свистом вырываются из ее горла, и она начинает медленно оседать на пол. Мне приходится обхватить ее запястья и силой привести в вертикальное положение.

Ненависть пахнет солью. Солью слез. Солью крови. Она уничтожает и разрушает. А я ненавидел себя в тот момент так, что не удивился бы, если бы Земля поглотила мою разлагающуюся душу, покрытую омерзительными гноящимися язвами боли и злости.

Есть ли что-то пагубнее, чем ложь? Что-то страшнее, чем презрение? Что-то разрушительнее, чем ярость? Что-то больнее, чем разочарование в глазах любимой женщины? Вряд ли… Но я должен был сделать что-то, сказать что-то, что спасло бы мою Беллу. Джаспер и Эммет уже совсем скоро спустятся… Скоро…

- Так ты оказывается идиотка, Изабелла? Знала, кто я и продолжала эту глупую игру в «дружбу»? Ты меня удивила… Девочка, не глупи. Ты мне не нужна. Мне просто тебя жаль. Поэтому не будь такой эгоисткой и подумай о маме, которая, наверное, с ума сходит. Возвращайся домой и живи счастливо. Выйди замуж, нарожай детей и забудь меня. Как кошмар. Как иллюзию, которая рассыпалась в пыль. Договорились? Ты хорошая, милая, маленькая, наивная девочка. Не более. А теперь уходи! – отпускаю ее руки, не решаясь посмотреть на лицо, искаженное гримасой боли. Я предал твою веру. Уничтожил все, что рождалось девять месяцев. Я стараюсь не слушать твои мысли, в которых мечутся вопросы, я не могу на них отвечать. Я просто жду, и ты не разочаровываешь меня, спустя несколько секунд вздернув подбородок, громко втянув носом воздух и проговорив:

- Прости. Я понимаю. Пока, - она хотела сказать «прощай», но не смогла. Она говорила, что поняла, но на самом деле не понимала абсолютно ничего. Видит Бог, я больше всего хотел подхватить ее на руки и бежать… бежать… бежать… Я так хотел быть другим: живым, достойным любви моей маленькой светлой девочки. Ничего нет. Мечты – пусты. Они не имеют смысла. Всего лишь фантазии, бесплотная иллюзия. Я погибал уже сейчас, но с ощущением подаренной жизни. Я знал, что ты будешь жить и, возможно, годы сотрут эту ночь в преисподней из твоей памяти.

- Постой, - это слово сорвалось с моего языка раньше, чем я успел передумать. Изабелла резко обернулась в мою сторону, в глазах цвета корицы появилась надежда. Это было до безумия больно, видеть эти огоньки мольбы в глазах Беллы, поэтому я поступил даже более жестоко, чем запланировал. Сделал шаг к ней, положил руку на щеку, где все еще серебрились дорожки от слез, медленно, почти ласково провел пальцем по контуру скулы… и сильным рывком сдернул кулон, который подарил ей на день рождения. Она недоуменно опустила взгляд вниз, на кулак, где я сжимал украшение, потом вопросительно взглянула мне в глаза и мысленно произнесла лишь одно слово: «Почему?»

- Так будет лучше, - прохрипел я и в последний раз позволил себе вольность, склонившись к ее губам.

Поцелуй-прощание пахнет полынью, горечью и воспоминаниями. У такого поцелуя звук смеха вперемешку с рыданиями. Такой поцелуй обжигает сильнее любого клейма, смешивая души в одно дыхание. Мгновение отчаянья, когда правда вырывается наружу, и когда соль на губах от крови, и слезы смешиваются на щеках, и сердце одного бьется за двоих, и руки дрожат в лихорадке, скользя по изгибу плеча. И только страх заставляет отдернуть пальцы, как будто обжегшись, когда где-то на краю сознания рождается столь ненавистное слово «пора». Последнее легкое, невесомое движение, последняя капелька крови с твоих и так уже побледневших губ, последний взгляд в твои застланные слезами глаза, последнее прикосновение к жилке на шее, которая пульсирует в ритме крещендо… А потом ощутимый толчок в сторону ступенек, и я слышу, как судорожно ты сдерживаешь рыдания медленно преодолевая короткую лестницу, которая сейчас кажется самой длинной дорогой во всей Вселенной.

Моя Белла так ни разу и не обернулась, и я благодарен ей за это от всего сердца. Моя боль и так плескалась через край, кулон в яростно сжатом кулаке превратилась в золотой песок, а я все продолжал следить за автомобилем, скрывающимся в зарослях ближайших кустов и ареоле солнечного света. Я всегда ненавидел Солнце. Жаркое, жгучее, опаляющее. И только моя маленькая девочка смогла показать мне, что еще Солнце бывает теплым, ласковым, согревающим.

Рука разжалась, на крыльце рассыпалось последнее напоминание об Изабелле Свон. Хотя нет, я всегда буду помнить, даже сейчас, когда последняя ночь моего существования подошла к концу, сменившись ярко-желтым рассветом. Шаги моих «братьев» грохотали уже где-то на ступеньках и я, последний раз окинув взглядом петляющую в зарослях дорожку, повернулся к дому, не обратив внимания на солнечный лучик, который также несмело, как несколько часов назад это проделывали пальчики моего Ангела, запутался в моих волосах, как будто подбадривая и утешая. Спасибо тебе, мое личное Солнце, за то, что ты рядом со мной в последние мгновения. Спасибо тебе, Белла…