Сто первая осень одиночества

[m-levis]

Листья кружатся медленно и лениво, падают к ее ногам. Она сидит неподвижно, губы стиснуты до белизны, а пальцы сжимают синюю ткань джинсов, сминая ее и, возможно, оставляя на коже синяки.

Сегодня обычный день, сто первая осень ее одиночества. Она касается лица. Непроизвольно. Глупо. Конечно, на нем нет ни единой морщинки, никакого следа власти над нею лет. Все морщины, старые шрамы и свежие кровоточащие раны остались на душе - выжжены смертью, вырезаны предательством. Именно следы на душе заставляют кричать по ночам, разрывать легкие, срываться на фальцет, задыхаться в раздирающей агонии, путаться в простынях и срывать ногти до мяса, сдирая кожу на собственных судорожно дрожащих плечах и мокрых от слез щеках. Именно душевная боль заставляет проводить дни, сидя на одной и той же лавочке, в одном и том же парке. Просто сидеть. Просто смотреть. Вдыхать холодный воздух через раз. Смаргивать слезы иногда. Сжимать губы, впиваться пальцами в потертую ткань. Уходить вечером. Приходить утром. Изо дня в день, из года в год.

Она снова уходит на закате. Привычно обнимает себя руками, знакомо склоняет голову, предсказуемо проходит мимо кладбища, где каждая могила - история. Чья-то жизнь и судьба, кто-то близкий или едва знакомый. Кто-то ушедший сам в спокойствии теплой постели или украденный у жизни роковой судьбой в кровавой битве, в чужой войне.

Она останавливается на минуту. Слишком мало, чтобы заплакать. Слишком много, чтобы суметь спрятаться от горьких воспоминаний. Поэтому когда она идет дальше, она вся переполнена горечью, а непролитые слезы замирают на длинных ресницах.

Она не смотрит кругом, лишь под ноги, на серое полотно асфальта с оранжевыми пятнами кленовых листьев. Идет медленно, потому что за дверью дома тишина и пустота. Там воспоминания, там в каждом углу прячутся мертвые тени, там голоса людей, которых она не уберегла. Там так страшно, и холодно так.

Она замирает возле порога, она смотрит на черные туфли, присыпанные ярко-алыми листьями. Поднимает взгляд выше, туда, где на ступеньке крыльца сидит он. Жадно впитывает каждую черточку его лица. Она знает каждую линию, она пересчитала каждую трещинку на его губах. Тогда, сто одну осень назад.

Когда-то она часами лежала на его груди, переплетя свои пальцы с его. Когда-то это было мимолетное увлечение, попытка ребенка играть в запретные игры, желание женщины властвовать над влюбленным мужчиной. И она была счастлива до той поры, пока не пришла пора либо идти вперед, и стоять плечом к плечу, и бороться со всеми "нельзя" и "неправильно", либо вернуться назад, оттолкнуть его и назвать чудовищем, предать и засмеяться в лицо. Она выбрала второе - верила, что так правильно. Но прошли годы, и судьба стерла всю ее жизнь, просто выплеснула на ее существование белую краску, уничтожила всех и все. Оставила только пустоту. Боль. Память. Сожаление. Вину.

Он молчит, смотрит пристально. Тишина нарушается лишь тихим шелестом падающих листьев, как тогда, когда он ушел, а она стояла на этой самой ступеньке и сжимала кулаки до хруста в суставах. Тогда она хотела побежать за ним, обнять, прошептать на ухо, что она сможет, что она не хочет жить без него. Не побежала, не прошептала. Отпустила. Чтобы забыть. Ошиблась. Так сильно, так страшно ошиблась.

А сейчас она опускается перед ним на колени, потому что ноги дрожат, потому что так легче коснуться. Сжимает его руку двумя своими ладошками - сильно, чтобы чувствовать теплоту кожи. Приближается так неловко, в любой момент ожидая, что он оттолкнет, отомстит. Но он ведь не такой, он лучше, он благороднее и честнее, чем была и, наверное, все еще есть она. Он привлекает ее к себе, позволяет ей уткнуться носом ему в шею и рыдать так, как никогда за все годы ее одиночества.

- Не уходи, не уходи, не уходи... Я умоляю... люблю... люблю... - она шепчет бессвязно и рвано, обхватив его лицо руками, проводя пальцами по скулам и губам, все еще не веря, что он настоящий, не иллюзия, не мираж.

- Никогда, не для того я вернулся, глупая. Люблю тебя, - он улыбается, и она смеется сквозь слезы. Смотрит в его глаза, целует как будто впервые - робко и неумело. Она больше не замечает времени, не видит, как медленно падают листья и как солнце садится за горизонт, унося с собой последний день сто первой одинокой осени.