"Четыре тысячи сто тридцать восемь... Четыре тысячи сто тридцать девять... Четыре тысячи сто сорок..." - Авиан отчаянно цеплялся за счет, беззвучно шевеля пересохшими губами и перекатывая каждый слог на языке. читать дальшеТакое простое действие - единственное, что держало в сознании, помогая балансировать на остром краю между последними остатками выдержки и болезненным желанием упасть альфе в ноги и умолять трахнуть его немедленно. С каждой чертовой секундой казалось, что жар все больше усиливался, и Авиан не удивился бы, если бы кожа вскоре покрылась волдырями, а воздух в камере наполнился запахом тлеющей плоти. И он наверняка бы уже и правда скатился с койки на грязный пол, умоляя и упрашивая, забыв обо всем человеческом, - о гордости в первую очередь - если бы альфой был кто-то другой. Не Натаниэль. Как - как, черт возьми?! - можно просить его? Он не Эльман, который и сам хотел и которого никогда не приходилось упрашивать. Он и не Хесс, который много ворчал, но все же никогда не считал, что Авиан - падшее ничтожество, порочащее статус омеги. А вот Натаниэль наверняка думал так, и он ни разу так и не показал, что запах Авиана хоть каким-либо образом волнует его, зато не забыл продемонстрировать свое разочарование из-за отсутствия у того стальной выдержки и твердых моральных принципов. И что сейчас ему сказать? "Натаниэль, пожалуйста, трахни меня, потому что иначе я, наверное, умру"? Авиан уже сейчас мог предугадать реакцию - сжатые в тонкую полосу губы, разочарование и легкие отсветы отвращения во взгляде и какая-то обличающая тирада, что-то в духе "ты же омега, как тебе не стыдно?" - это все, что можно было ожидать. Или, может, он и вовсе не оторвет взгляд от книги, сделает вид, что не слышал, что Авиан - это пустое место, недостойное внимания?
"Четыре тысячи триста пятнадцать... триста шестнадцать..." - тишина в камере была звенящей, нарушаемая изредка лишь тихим шелестом переворачиваемых страниц. У Авиана порой создавалась иллюзия, что он говорит вслух, и в такие мгновения он замирал, облизывал сухие губы и пытался услышать чужое дыхание сквозь отголоски счета в собственной голове и безумный стук своего сердца, не решаясь обернуться и убедиться наверняка. Увы, ничего не получалось, и воспаленный мозг Авиана подкидывал какие-то нелепые образы, как будто поддергивая реальность призрачной дымкой. Может, он вообще не в тюрьме? Возможно, это просто затяжной сон, болезненная горячка или помешательство? Как было бы здорово очнуться в своей постели, на шелке белых простыней, от ласковых касаний восходящего солнца! Но эти приятные картинки долго не держались - словно радужные мыльные пузыри, они манили цветастыми красками, но как только хотелось глубже погрузиться в эту иллюзию, потрогать, почувствовать кожей прохладу постельного белья и запах белых лилий в узорчатой вазе, они взрывались сотнями эфемерных брызг. За собой эти мечты оставляли лишь горькое отчаянье, затапливающее с головой, словно океанские волны во время прилива, и тогда Авиан вновь хватался за счет, методично произнося цифры. Только бы не думать... не думать... не думать...
Минуты медленно шли, но ни Далиан, ни Эльман не возвращались. Авиан все чаще сбивался, пока и вовсе не перестал считать, уже не в силах сдерживать хриплые стоны, которые то и дело срывались с потрескавшихся губ. Перед глазами была темнота, разбавленая алыми точками в те мгновения, когда внутренности скручивало спазмами в тугие узлы. Авиан слепо шарил по серым простыням, сминая их в пригоршни, зажимая между ног, пытаясь потереться возбужденным членом о ткань и хотя бы немного облегчить свое состояние. Действительно удалось кончить несколько раз, но лучше не стало. Авиан понимал, что ему нужен альфа, нужна вязка, только после которой прекратятся эти жуткие ощущения, и он наконец-то сможет отдохнуть. Если бы только это был не Натаниэль...
- Пож-жалуйста, - Авиан испуганно укусил себя за ребро ладони, осознав, что мольба вырвалась вслух - надрывная, жалкая и такая стыдная. Нельзя! Нельзя так позориться, черт возьми! Но где-то глубоко внутри робкой искоркой зародилась надежда - та вот такая отчаянная надежда, испытываемая в моменты, когда уже невозможно рассуждать здраво. А вдруг Натаниэль поможет? Хотя бы банально поговорит с ним, чтобы Авиан не чувствовал себя одиноким в каменной клетке? Но альфа никак не дал знать, что услышал, и Авиан, жалко всхлипнув, все-таки скатился с койки Эльмана, не имея какой-либо цели. Просто двигаться, спрятаться куда-то от этого тошнотворного запаха возбуждения, забиться в угол и скулить, словно раненный зверь в предсмертной агонии. Простынь запуталась где-то между ногами, ушибленные колени мгновенно начали саднить. Авиан схватился за деревянную перекладину кровати, попытался подняться, но пальцы обессиленно соскользнули, вынуждая омегу так и остаться на четвереньках, дрожа всем телом. Злые, отчаянные слезы часто-часто закапали на пол, и Авиан прикусил щеку с внутренней стороны, пытаясь успокоиться. Сейчас он был весь на виду, нужно ведь сдерживать свои эмоции, как бы ни было сложно. Не хватало еще, чтобы Натаниэль подумал о нем плохо... Авиан нервно хихикнул, прогоняя нелепую мысль. Да, как же, как будто мнение Натаниэля и так не держалось на отметке "отвратительно". Куда хуже-то?
- Тебе не стоит вставать. Лежи, - голос Натаниэля неожиданно прозвучал сквозь сплошной гул в ушах, смысл слов Авиан понимал с трудом. Может, вообще почудилось? Да, наверняка почудилось... Но приближение альфы Авиан ощутил инстинктивно, тут же понял, что это не игры разума, а реальность - пугающая и манящая одновременно. Запах мгновенно окутал, забился в ноздри, ударил по рецепторам, и Авиан протяжно заскулил, царапая короткими ногтями каменный пол. И когда Натаниэль совершенно легко вздернул его вверх, подхватив под подмышки, Авиан вжался всем телом, ткнулся носом в сильную грудь альфы, сгреб в охапки грубую ткань рубашки. Сейчас он вряд ли бы сказал собственное имя, не говоря уже о личности альфы, в объятиях которого он находился, поэтому принялся покрывать шею и подбородок Натаниэля чередой коротких поцелуев. Как же, черт возьми, хорошо! Только бы быстрее, быстрее получить разрядку!
"Ну же! Сделай же, черт возьми, что-нибудь скорее!" - Авиан мысленно понукал Нейта, становясь на носочки, больно дергая за светлые пряди на затылке. Оторваться от поцелуев и произнести хоть что-то Авиан был просто не в силах, да и не хотел он говорить. Ему просто необходимо было получить облегчение. Немедленно! Сию же секунду!
- Уймись! - короткое слово прорвалось сквозь лихорадочное безумие. Злое и бескомпромиссное - оно лезвием резануло по мозгу, производя эффект ушата ледянной воды. Авиан как-то мгновенно сдулся, сгорбился и как будто даже стал меньше ростом. Отчаяние искрой вспыхнуло в груди, стремительно разгораясь, затапливая с головой и вышибая дух. Идиот! Что он натворил? Встречаться взглядом с Натаниэлем Авиан не решался, поэтому сделал еще один шаг назад, неловко присел, поднимая простынь, и обмотал ее вокруг бедер.
- П-прости, - пробормотал он, переминаясь с ноги на ногу и кусая дрожащие губы.
- Ложись спать, - сухо ответил Натаниэль, устало потирая переносицу. Мальчишка разозлил его, пробил брешь в защите, которую Натаниэль так тщательно выстраивал. Даже сейчас не успокоился - вскинул мутный взгляд, сердито нахмурился, вздернул подбородок. Оскорбленная невинность - не иначе. И что на этот раз его не устраивает, подумал Натаниэль. Впрочем, он искренне надеялся, что у Авиана хватит мозгов молча выполнить приказ и дать им обоим столь необходимую передышку.
- Я не могу спать, - процедил Авиан, и Натаниэль вымученно закатил глаза. Да, конечно, он и не подумал послушаться. Чертов парень нарывался, а терпение становилось все меньше и меньше, словно таяло под воздействием ярости и желания, исходящих от Авиана. - Мне плохо, - омега инстинктивно поддался вперед, как будто намереваясь уткнуться носом в ключицу, но, поймав холодный взгляд, замер.
- Потерпи, - проскрипел Натаниэль. Господь, помоги ему! Когда-то он воспитал в себе эту силу воли, способность сдерживать похоть в любых ситуациях. Его муж никогда не отличался крепким здоровьем, был кротким и нежным, и, честно говоря, даже во время течки удовлетворялся одной-двумя вязками. В другое же время и вовсе не проявлял интереса к сексу, считая это чем-то постыдным и отвратительным. И Натаниэль терпел тогда. И сейчас тоже терпел, хотя Авиан вовсе не был похож на его Эдварда. Этот мальчишка был колючим, вздорным и упрямым. А еще он чертовски, просто до неприличия наслаждался. Не осознанно, в лихорадочном бреду течки, но все же наслаждался. Натаниэль, конечно же, не наблюдал. Быть может, лишь изредка ловил протяжный стон или краем глаза замечал доверчиво подставленную под поцелуи шею, или выгнутую в оргазме спину, или едва заметное движение влажного языка по растрескавшимся губам, или шальные пьяные глаза... или... или... Натаниэль нахмурился, поймав себя на мысли, что всех этих мерзких "или" все больше и больше. Не хватало еще восхищаться порочностью омеги - того, кто по определению должен быть эталоном чистоты и праведности.
- ...слушаешь меня, черт бы тебя побрал?! - Натаниэль услышал лишь конец фразы - тот, который последовал после ощутимого удара в плечо. Переведя вновь взгляд на Авиана, альфа отметил, что того просто колотит. На нижней губе проступило несколько капель крови, кулаки сжаты со всей силы, да и стоял он с явным трудом, плавно раскачиваясь то вперед, то назад, словно умалишенный. Натаниэль понимал, что еще немного - и Авиан просто свалится в обморок и непонятно к каким последствиям это может привести, но пойти на поводу, взять его... Это же просто низко! Не сейчас, когда течка подходит к концу! Не сейчас...
- Что ты сказал?
- Так и знал, что ты нихрена меня не слушаешь, - Авиан всплеснул руками, нелепо хихикнул и уже через секунду всхлипнул. А потом сделал шаг вперед, мертвой хваткой цепляясь за рубашку Натаниэля и забормотал - неразборчиво, безумно: - Мне больно... так больно. Я прошу тебя, слышишь? Умоляю... не скажу никому... Тебе противно, я понимаю... но пожалуйста... пожалуйста... Что мне сделать? Что? Хочешь, я тебе отсосу, давай? - Авиан с размаху плюхнулся на колени, не дожидаясь ответа, потянулся к застежке на брюках, но Натаниэль успел перехватить его руки - больно сжал запястья, оставляя на коже следы, дернул вверх, вынуждая подняться и, склонившись так, чтобы почти касаться лбами, медленно и разборчиво произнес:
- Возьми. Себя. В руки! - было физически больно видеть Авиана таким - умоляющим, падшим. Натаниэль хорошо помнил того парня, который с достоинством перенес тяготы первых недель заключения, который, несмотря ни на что, сохранял чувство собственного достоинства. Хотелось, чтобы и во время течки он оставался таким же, но, увы, все изменилось. Альфа видел, как замер Авиан, как на мгновение недоуменно и обиженно сошлись на переносице брови и изломались в досадливой гримасе губы. Но уже через несколько секунд лицо омеги расслабилось, стало умиротворенным и даже, кажется, счастливым. Он улыбнулся - светло и грустно - и спокойно, сдержанно заговорил, будто и не было минуты назад уговоров и постыдной истерики:
- Прости. Прости, что порочу статус. Прости, что лишился девственности не на большой кровати, а на тюремной койке. Я, знаешь ли, не о таком мечтал, но разве я имею теперь право мечтать?
- Авиан... - от тона и слов омеги мурашки бегали по коже, поэтому Натаниэль попытался прервать его. Но тот, казалось, даже не заметил, продолжая свой монолог:
- А еще прости, что я не всегда помню, кто именно трахает меня. Возможно, я даже путаю их имена, когда кончаю. Не обращал внимания, нет? - Авиан снова нервно хохотнул, но времени ответить Натаниэлю не дал. - Неловко, конечно, получается. И еще прости, что я не оправдал надежд.
- Авиан! - Натаниэль повысил голос, пытаясь привлечь к себе внимание. Тщетно, Авиан как будто не слышал.
- Прости, что я, такой грязный и испорченный, все еще жив. Ты когда смотришь на меня, думаешь, что лучше бы убивали таких, как я, а не таких, как твой муж? Ты сравнивал нас? Я что получился настолько омерзительным в этих сравнениях, что ты, блядь, даже трахнуть меня не можешь? Прости тог...
Пощечина оказалась не сильной, но Авиан все равно потрясенно замер, прижимая ладонь к пылающей щеке. А на что рассчитывал, спрашивается? Удивительно, что Натаниэль и вовсе не убил его за такие слова, а особенно за напоминание о муже. На Авиана как-то мгновенно накатила обреченность, погребая под собой и злость, и надежду, оставляя лишь апатию. Он медленно обошел Натаниэля, намереваясь умыться, но не успел пройти и нескольких шагов, как оказался вжатым в холодную, шершавую стену. Оцарапанную щеку обожгло болью, но одно мгновение - и Авиан забыл о любых неудобствах. Сильное тело альфы, прижимающееся сзади, горячие руки, наглаживающие поясницу и бока - все естество Авиана стремилось к этому, и он едва сдержался, чтобы не заурчать, словно довольный сытый кот.
- Знаешь, Авиан, что я тебе скажу, - хрипло пробормотал Натаниэль, вжимая омегу еще сильнее, - твои родители что-то упустили в твоем воспитании. Ты вырос маленьким манипулятором, парень, и за такое тебя бы не мешало выпороть.
Авиан потерянно всхлипнул, когда Натаниэль сдернул простынь, оставляя его полностью обнаженным. Говорить сейчас он был не в состоянии, поэтому только потерся ягодицами о пах альфы, давая понять, что готов на что угодно, только бы Натаниэль не ушел, не оставил его сейчас в таком состоянии.
Альфа словно почувствовал страхи Авиана, потому что прикусил загривок, лизнул вену на шее и тихо прошептал "я здесь". Натаниэль с удивлением поймал себя на мысли, что ему не хочется быть грубым сейчас, как это бывало с бетами. На них он вымещал былую боль, хотя и понимал, насколько это неправильно, но Авиан был другим сейчас - мягким, покорным, открытым и настоящим. Да, не идеальным. Но, черт возьми, каким же соблазнительным! Его хотелось пробовать на вкус, слизывать капельки пота со смуглой кожи, ставить свои метки на самых потаенных уголках тела, раскрывать для себя, медленно растягивая, погружая палец за пальцем. Хотелось гладить мягкие стенки, чувствовать, как расслабляются мышцы, как сокращается под ладонью впалый живот. Хотелось ловить хриплые стоны и, быть может, даже свое собственное имя с зацелованных губ. Хотелось видеть, как проникает в него член, дюйм за дюймом, заполняя всего, находя только для них правильный ритм, слышать, как он кричит от первобытного незамутненного удовольствия, чувствуя в себе узел и сперму, заполняющую нутро. А потом можно даже поцеловать его в лоб, умыть заплаканное лицо и дать эту банальную клятву, что все будет хорошо, хотя на деле они оба знают, что ни черта хорошо не будет.
Но Натаниэль не мог этого себе позволить. Интуитивно он чувствовал, что нельзя, да и Авиану это не нужно. Ему нужно было немедленно, и Натаниэль дал ему желаемое. Прикусил тонкую кожу на плече до крови, коленом раздвинул дрожащие ноги. Авиан зашарил руками по стене, уткнувшись в нее лбом и, видимо, не соображая ничего. Только закричал, до мяса обламывая ногти, когда в его тело неумолимо вкрутились сразу два пальца. Это было больно, он дернул бедрами, пытаясь уйти от проникновения, но уже через мгновение поддался назад, насаживаясь до крайних фаланг. В сознании рваными клочьями носились мысли, словно изорванная газета на порывистом ветру, и Авиану удавалось выхватить лишь отдельные слова: "стыдно", "ненавидит", "презирает", "хочу". И именно это последнее "хочу" самое значимое, оно ослепляло, перекрывало все остальные мысли. Авиан, кажется, сорвал связки, когда в его теле оказался третий, а спустя мгновение - охренеть насколько короткое мгновение! - и четвертый палец. Смазки в этот раз было намного меньше, боль мгновенно разошлась по всему телу, проникая в ткани и клетки, оседая там кровавой пылью.
- Пожалуйста, - Авиан и сам не знал уже, о чем просил надрывным шепотом - закончить эту экзекуцию или все же продолжить. Но одна рука Натаниэля накрыла член омеги, двигаясь быстро и равномерно, и Авиану хватило минуты, чтобы кончить, излившись на руку альфы и свой живот. Временное просветление испугало, жжение сзади теперь чувствовалось в разы сильнее, но когда Натаниэль одной своей ладонью обхватил запястья Авиана, вынуждая того скрестить их, и поднял над головой, омега все же покорно прогнулся в пояснице, давая лучший доступ.
- Не передумал? - равнодушно поинтересовался Натаниэль, очерчивая контур каждого позвонка. Авиан носом втянул воздух, пытаясь унять нервную дрожь, но все же отрицательно покачал головой. Альфа видел, как напряглись мышцы Авиана в ожидании боли, как задрожали тонкие пальцы под его ладонью, как покрылась мурашками кожа на плечах, и просто оказался не в силах поступить так, как, он считал, должен был поступить. Конечно, правильнее было бы причинить Авиану боль. Раскурочить до крови, растрахать так, чтобы долго еще не думал подставляться кому-либо. Но мысли мыслями, а на деле все совсем иначе. Хватило мгновения, чтобы небрежно приспустить брюки, еще ближе прижаться грудью к мокрой от пота спине и, последний раз проведя пальцами по чувствительной коже на внутренней стороне бедра, приставить член к растянутому отверстию. Проникновение получилось медленным: Натаниэль аккуратно надавил влажной головкой на анус, постепенно продвигаясь вперед, чутко реагируя и на сокращения внутренних мышц, и на тихие всхлипы мальчишки. Он целовал острые лопатки и взмокшие черные пряди на затылке, шептал что-то, что и сам не в силах был разобрать. Когда-то муж Натаниэля так нуждался в утешении в такие моменты, когда был растянут, наполнен и абсолютно беспомощен. Но Авиан был другим, об этом не стоило забывать. Он вскоре начал двигаться навстречу, нетерпеливо молить, и Натаниэль все-таки ускорил движения, то почти выходя из размореного тела, то загоняя член полностью в жаркую глубину. Авиан вроде бы успел кончить еще раз, когда Натаниэль замер, сгребая омегу в охапку, вылизывая изгиб плеча. Упругость и мягкость омеги ни с чем не сравнима, и альфа глухо зарычал, чувствуя, как набух в теле Авиана узел. Сам же омега наоборот затих, прикрыв глаза, и откинув голову на плечо Натаниэля. Эти мгновения сцепки были особенными: странный симбиоз восторга и ужаса. Тело Авиана расслабилось, обмякло - и это было поистине прекрасно после нескольких часов мучений. Но и в голове прояснялось, затапливая болезненным отвращением. Было страшно встретиться с Натаниэлем взглядом, поэтому все те минуты, пока теплая сперма альфы заполняла его, Авиан жмурился до белых точек перед веками, надеясь, что, возможно, это и правда окажется сном. Не может же все быть настолько плохо?
***
- Ты в норме? - Далиан задавал этот вопрос уже в четвертый раз за последние полчаса.
- Да, - Авиан в четвертый раз дал тот же самый ответ, не отрывая застывший взгляд от окна. Чуда не произошло. Они с Натаниэлем действительно трахались. И он, Авиан, действительно вел себя как последняя блядь. Упрашивал, умолял, готов был стоять на коленях и целовать чужие ботинки, только бы ощутить член альфы в заднице. Это, конечно, не нормально. И, естественно, он пополнит этим воспоминанием свою копилку причин, по которым следует ненавидеть самого себя. Но об этом он никому не скажет. Даже Далиану. Тем более Далиану. С Авианом и так одни проблемы, а здесь нет папочки и никто не обязан выступать в роли его жилетки.
- Запах уже почти не чувствуется, - неожиданно заметил Эльман, потянув воздух носом. Он хромал, был бледен, но не потерял хорошего расположения духа. Вернувшись в камеру, он сразу же принялся вещать о подробностях инцидента, который приключился с ним. Впрочем, дураком Эльман не был: вскоре он заметил и отсутствующее выражение лица Авиана и еще более мрачную, чем обычно, физиономию Натаниэля. Эльман даже придирчиво осмотрел омегу, опасаясь, что за время их с Далианом отсутствия что-то приключилось. Но каких-либо заметных изменений во внешнем виде Авиана не наблюдалось, поэтому альфа просто сел за стол, решив, что расскажет потом. И лишь теперь, спустя почти час, понял, что же в камере изменилось. Запах. Совсем не острый и не вынуждающий задыхаться от похоти. - Малыш, уже все? Серьезно?
- Авиан? - Далиан тоже перевел заинтересованный взгляд на омегу. В том, что произошло что-то он был уверен, но и заставить говорить не мог, поэтому лишь беспокойно хмурился, пытаясь понять, что же стряслось.
- Да. Уже все, - омега равнодушно кивнул. Пусть все успокоятся, ведь им тоже было тяжело все время течки. И никто не должен знать, что все только начинается, что принятие самого себя - это самое сложное.
Авиану не спалось. Это было странно, учитывая, что за последнюю неделю весь его отдых сводился к нескольким беспокойным часам дремы. Он бы и рад был уснуть на целые сутки, прервать этот калейдоскоп размытых картинок, то и дело вспыхивающих в сознании. Но сколько бы он ни ворочался, пытаясь устроиться поудобнее на своей койке, от которой совсем отвык, все было тщетно. Измученное тело словно налилось свинцом, каждая мышца ныла, и Авиан лишь до скрежета стискивал зубы в безуспешных попытках улечься наконец-то. Мало он, что ли, натерпелся? Сколько еще организм будет напоминать ему о случившемся? Теперь Авиан чувствовал себя, как после затяжной болезни: вроде уже здоров, но состояние - и моральное, и физическое - оставляло желать лучшего. И если с усталостью и плохим самочувствием он еще был готов мириться, терпеть и ждать облегчения, то череда воспоминаний причиняла настоящие страдания. Сначала Авиан пытался отвлечься: то считал овец, до боли зажмуриваясь, то пытался припомнить логарифмические формулы, которые изучал, кажется, в прошлой жизни. Изредка он и вовсе концентрировался на физических ощущениях - боль медленно перетекала по жилам, и Авиан представлял, как бы было здорово, если была бы возможность просто вскрыть вены и выпустить из себя неприятные ощущения вместе с кровью. К сожалению, осуществить это было невозможно, и от мыслей такой способ тоже отвлекал ненадолго. Сейчас Авиан ощущал, будто все его подсознание - это огромная рана, едва-едва подсохшая и старательно зажатая вот такими нелепыми попытками отвлечься. Голова, казалось, зудела. Рваные образы царапались, рвались из слабых тисков самоконтроля, настойчиво мельтешили перед зажмуренными глазами и заставляли Авиана чуть ли не кричать от отчаянья. Да сколько можно? Почему, черт возьми, нельзя просто перещелкнуть мысли, как надоевший канал?
Нескольких часов агонии хватило, чтобы Авиан сдался. Тело как-то мгновенно обмякло, каждая мышца расслабилась, зато рассудок затопило всеми нечистотами, которые он старательно пытался загнать в самые темные углы подсознания. Итак, Авиан - омега. Он в тюрьме. За неделю его трахнули трое альф. И он это не забудет. Никогда. Даже если когда-то у него будет муж, дети, и милый домик с газоном. Конечно, что-то из воспоминаний сотрется, какие-то нюансы сгладятся, но самое главное - факт этого морального падения - всю жизнь будет терзать его. Это словно спрятать в шкафу труп: плоть сгниет, но скелет-то никуда не денется и всегда будет напоминать о его грехах.
Авиану вспомнился тот вечер, когда Антуану, его младшему брату, официально присвоили статус омеги. Отец тогда торжественно провозгласил, что это гордость для любой семьи - иметь сына, который выполнит самую важную, необходимую роль на земле. И речь шла не только о потомстве, а еще и о моральном облике, о поддержании репутации рода. Интересно, если бы Авиану тогда правильно определили статус, был бы его отец - отец его братьев, вернее - горд им хотя бы немного? Считал бы, что Авиан справится и выполнит свое предназначение? Или же испугался бы возможных проблем со вздорным сыном и заключил бы брак с каким-то стариком, готовым жениться на ком угодно? Авиан не знал и знать не хотел. Наверное, даже хорошо, что Джастин никогда не ждал от него многого. Не слишком разочаруется, когда узнает, при каких обстоятельствах Авиан потерял девственность.
Думать о встрече с родителями было страшно. Авиан даже малодушно подумывал соврать, сказать, что его изнасиловали, а сам он не хотел, не просил, не думал даже об этом, а лишь терпеливо ждал их возвращения, как хороший сын. Сын, которым можно гордиться. Но пойти на этот обман, значило накликать беду и на альф и даже, возможно, на Далиана. Зная Кристиана, Авиан был уверен, что тот самолично сдерет кожу с каждого из них, и даже Джастин в этот раз не сможет сдержать его. Противный голосок нашептывал омеге не глупить, ведь, в конце концов, кто ему эти люди? Сокамерники, случайные любовники - все. Если подумать, то что они такого хорошего ему сделали? Да ничего ведь! Разве что Далиан... Единственный, о ком Авиан хотел помнить и уберечь от лишних проблем. Разве подставить альф - плохо? Подумаешь, добавят несколько лет. Зато родители будут его жалеть. Они не возненавидят его, они будут заботиться, увезут его из этого проклятого города, куда-то к океану... Помирятся, будут счастливы, вновь станут большой и дружной семьей.
"А ты оказывается сказочник, Вин", - насмешливый голос здравого рассудка разбил приятные мечты, словно хрупкий фарфор. Да, к океану, как же... Жалеть его, конечно, будут. Калек и уродов тоже жалеют, но это не значит, что их любят меньше или больше за физические недостатки. И ничего в их семье не изменится, будь Авиан жертвой насилия или просто похотливой сукой, неспособной контролировать свои желания. Он в любом случае пропал. Весь вопрос в том, будет он нести ответственность сам или утащит за собой в кучу с дерьмом других людей, которые, по сути, ни в чем не виноваты. Сейчас Авиан искренне надеялся, что его решение поступить честно не изменится в тот момент, когда он увидит боль и ужас в глазах самого своего родного человека. Разочарование папы пугало омегу до истерики. Если и Кристиан отвернется от него, то Авиан останется совсем один со всем этим титаническим грузом на душе. И как выживать в одиночку он просто не представлял.
***
Дождливое и холодное утро явно не способствовало хорошему настроению. Даже Эльман - обычно веселый и беспечный - сегодня был на удивление молчалив. Кажется, он курил уже третью сигарету, изредка потирая бедро и болезненно морщась. Далиан иногда бросал на него обеспокоенные взгляды, недовольно хмурился, но все же упорно молчал. Авиан предположил, что они, возможно, поссорились, но волноваться сейчас из-за чужих проблем не получалось. И своих было по горло. Что касается Натаниэля, то тот не спешил спускаться со своей койки, и это определенно радовало. Авиану и так было тошно, не хватало еще видеть осуждение в глазах Нейта.
- Доброе утро, - пробормотал омега, неловко спустившись вниз. Отдохнуть нормально так и не удалось, поэтому сейчас он чувствовал себя совершенно разбитым и с трудом подавлял зевки.
- Доброе, малыш, - ответил Эльман, переводя на него взгляд и улыбаясь. Улыбка, впрочем, получилась натянутой и совсем невеселой.
- Как ты себя чувствуешь? - Далиан приложил прохладную ладонь ко лбу Авиана и, удовлетворено кивнув, добавил: - Температуры нет, но выглядишь ты отвратительно.
- Я знаю, спасибо, - тяжело вздохнув, прошептал омега. Неужели Далиану непонятно, что смотреть сейчас кому-либо прямо в глаза для него непосильная задача? Так нет же, он обхватил его за подбородок и вынудил поднять голову, рассматривая на блеклом свету лицо, отмечая каждый крошечный нюанс. - Лиан, перестань! - шепотом попросил Авиан, не выдержав. Господи, да он бы с удовольствием спрятался под подушкой до конца своей жизни и, честно говоря, сам не мог понять, зачем вынудил себя проснуться, спуститься, поздороваться...
- Ладно, успокойся, - примирительно произнес Далиан, разжимая пальцы. - Со временем все пройдет, поверь мне, - Авиан послушно кивнул и даже смог растянуть губы в подобие улыбки. И плевать, что во фразу "время лечит" он не верил. Теперь его цель - делать вид, что ничего не произошло. Как будто вся прошедшая неделя - это просто страшный сон, развеявшийся с наступлением рассвета. Чем черт не шутит, возможно, с годами Авиан и правда начнет верить в это?
***
- Нет, ты никуда не пойдешь! - эти слова были первыми, произнесенными Натаниэлем за утро. До этого он тоже упрямо имитировал равнодушие, хотя интуитивно Авиан чувствовал, что альфа не так спокоен, как пытается показать. Ему противно, конечно. Он ведь тоже упал в грязь и перепачкался с головы до пят. Как он там говорил? "Падение всегда быстрое"? Вот и вышло, что Авиан уволок его, такого святого и чистого, в свое болото. Но это их маленькая тайна, и омега сам не хотел, чтобы это всплыло наружу. Поэтому, естественно, его удивила эта неожиданная вспышка. Право слово, какое ему дело пойдет Авиан на завтрак или нет?
- Почему? Хесса нет, если вдруг возникнут какие-то проблемы с этим Томасом...
- Проблемы возникнут, если ты отправишься в столовую на следующий день после течки. Знаешь, я ошибочно считал, что ты не глуп. Зря, видимо. Ты не идешь, - Натаниэль не повысил голос, но это спокойствие, то, что он просто поставил Авиана перед фактом - так снисходительно, словно глупого ребенка - разозлило в разы сильнее. Омега стиснул зубы, под кожей отчетливо проступили желваки и пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прежде, чем Авиан почувствовал, что вновь владеет своим голосом.
- Я хочу выйти отсюда. Я не могу больше сидеть в этой клетке. Кроме того, Натаниэль, мне кажется, что мне уже нечего терять, как считаешь? - Авиан понимал, что фраза прозвучала двусмысленно, как будто напоминание о вчерашнем. И, Господь свидетель, подсознательно омега ждал взрыва: пощечины, крика, презрения во взгляде. Чего-то, что напомнило бы о других гранях альфы, показало, что ему тоже не очень-то радостно вспоминать о недавних событиях. Ничего. Натаниэль только слегка нахмурился, светлые брови на мгновение сошлись на переносице, а на лбу проявилась морщинка, но уже через секунду он взял себя в руки и спокойно произнес:
- Как знаешь, - и все. Ни слова больше. Авиан, наверное, должен был радоваться, что так легко одержал победу и добился желаемого. Хотя хотел ли он этого в действительности? Выйти из камеры, туда, где находятся сотни альф, у которых годами не было омеги? Авиан недовольно признался сам себе, что вся эта его нелепая бравада была лишь дешевой провокацией, таким детским желанием услышать что-то... обнадеживающее? Что-то наподобие "Авиан, потерпи немного, скоро все наладится". И пускай все эти утешения - вранье, жалкая попытка обмануть собственный разум, но, наверное, в ту секунду он даже хотел бы быть обманутым.
- Вот и чудесно, - поджав губы, ответил Авиан. Натаниэль даже не взглянул на него, но омега ощущал на себе тяжелые взгляды Далиана и Эльмана, поэтому поспешил скрыться за стеной. Кран был плохо закрыт - тяжелые капли желтоватой воды гулко стучали о грязный фаянс. Несколько минут Авиан как завороженный смотрел на эти капли, слегка вздрагивая и сжимая до белизны пальцы на раковине всякий раз, когда очередная из них срывалась вниз.
"Идиот, ты просто жалкий идиот, Вин", - насмешливый голос злорадно нашептывал, как будто царапал когтями виски. Авиан встряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение. Поднял взгляд, встречаясь со своим отражением в мутном, расколотом посередине зеркале, и не смог сдержать приглушенный всхлип. Какой смысл обманывать себя и на что-то надеяться? Он ничтожество. Он словно сорвался с обрыва и вся его прежняя жизнь осталась на какой-то недосягаемой высоте. И пусть он еще жив, но вскарабкаться наверх снова - нереально. Он теперь всегда будет барахтаться в этом дерьме и завистливо смотреть на тех, кто остался там, в той жизни, где все легко и правильно, где все подчинено традициям и законам. Там есть только черное и белое. Никаких полутонов, никаких оправданий его поступку. Кому какое дело, что Авиан терпел до последнего, что никогда не хотел быть омегой и никто не объяснял ему, как жить с этим грузом? Всем плевать... Они осудят, возненавидят и отвернутся. И тогда он навсегда останется один...
- Тихо-тихо, дыши, - чьи-то руки сжались вокруг талии, к спине прижалось теплое тело, а шею обожгло горячим дыханием. Авиану потребовалось несколько томительно-долгих секунд, чтобы вернуться в реальность. Он настолько "уплыл", что сейчас лишь жадно хватал широко открытым ртом воздух, понимая, что у него форменная истерика. Далиан, а это был именно он, вытер ладонью мокрые щеки омеги и твердо произнес: - Давай-ка, Авиан. Вдыхай глубже. Ну, что же ты так мучишь себя?
- Я... м-мне так жаль... так-к, - неразборчиво проскулил Авиан, разворачиваясь в объятиях Далиана и утыкаясь заплаканным лицом ему в плечо. - Я сейчас... мне жаль... я успокоюсь и...
- Тихо, Вин, тихо. Все уже, все закончилось. Идем, тебе нужно полежать.
- Нет, я туда не хочу, - прошептал Авиан, еще крепче цепляясь за бету. Не хотелось, чтобы кто-то еще видел его в таком состоянии.
- Там никого нет. Они ушли на завтрак, Авиан, - спокойно произнес Далиан. Омега вскинул удивленный взгляд, но заговорить не успел. - Ты что, и правда думал, они тебя выпустят? Послушай, парень, я чудесно знаю, какие мысли крутятся сейчас в твоей голове. Думаешь, что никто, кроме тебя, никогда не испытывал ни боли, ни стыда? Пойми, я могу представить, насколько тебе сейчас хреново. И я не буду говорить, что станет лучше, потому что ты просто мне не поверишь. Но роль великомученика - это плохой выбор, Авиан. Из-за того, что произошло, ты не превратился в постоянную жертву обстоятельств, ты не должен вести себя как гребанный фаталист. Как ты там говорил? "Тебе нечего терять"? Так вот, что я скажу тебе, парень, тебе есть, что терять!
- Прости, - тихо выдохнул Авиан, снова пряча лицо в изгибе плеча беты. Тирада Далиана - это то, что как раз было нужно. Чертовски больно, но необходимо. Как будто залить рану антисептиком, обеззараживая и давая ей возможность со временем затянуться, а не загнить, разрушая и здоровую плоть.
- Тебе не за что извиняться, я уже это говорил. Пойдем, тебе и правда не помешает отдохнуть, - Авиан согласно кивнул. Усталость действительно навалилась неподъемным грузом, поэтому он, с трудом переставляя ноги, добрался до кровати и неуклюже забрался на свою койку. Далиан залез следом, прижимая к себе мальчишку и укрывая их обоих измятой простынью. - Спи, я побуду с тобой.
- Я тебе уже говорил, что ты замечательный? - сонно пробормотал Авиан, облизывая соленые от слез губы.
- Можешь повторить, - Далиан хмыкнул, слегка пригладив непослушные волосы на затылке омеги. Авиан улыбнулся, и бете сразу же стало спокойнее - все с этим мальчишкой будет хорошо, он обязательно справится.
- Ты замечательный, - послушно повторил Авиан.
- Спасибо, дорогуша. Только ты меня и ценишь, - театрально вздохнул Далиан и уже шепотом добавил: - Ты, Вин, тоже замечательный. Ты тоже.
Уже через несколько мгновений Авиан наконец-то погрузился в глубокий сон без сновидений. И Далиан был рад, что удалось хотя бы ненадолго облегчить состояние омеги. Сам бета чудесно знал, что это ненадолго и вскоре и стыд, и обида на весь мир вернутся вновь. Но, дай Бог, все наладился, когда Авиана заберут из тюрьмы, где перед глазами не будет людей, напоминающих о случившемся. Дай Бог...
Окно на северную сторону. Часть 10
"Четыре тысячи сто тридцать восемь... Четыре тысячи сто тридцать девять... Четыре тысячи сто сорок..." - Авиан отчаянно цеплялся за счет, беззвучно шевеля пересохшими губами и перекатывая каждый слог на языке. читать дальше