Каждый человек сумасшедший. Вся суть в том, насколько далеко находятся ваши палаты..
- Я так рад тебя видеть! - виснет на мне мертвым грузом, цепкими пальцами обхватывает за шею, прижимается своим худым телом вплотную, так что даже сквозь ткань футболки ребра чувствуются. На носочки становится, тычется холодными губами в подбородок, как жалкий щенок, навязчивый настолько, что никакой нежности не ощущаешь, только желание пнуть больнее.читать дальше
Сжимаю пальцы на худой шее, оттягиваю от себя, чтобы только не вздумал целоваться. Хочется руку вымыть, потому что противно. А он смотрит своими влажными глазами, ресницами моргает часто-часто, как нелепая кукла. Он и похож на куклу: бездушный, безмозглый, красивый. Именно в таком порядке.
- Ты ненадолго? - сжимается весь, голову вниз опускает, шаркает ногами в дырявых носках по полу. Хочется обхватить за пушистые светлые волосы и хорошенько приложить его затылком об стену. Идиот, к чему этот глупый вопрос? Разве я когда-то оставался надолго?
- Пойдем, - обхватываю тонкое запястье, сжимаю до красных меток, волоком тяну его вслед за собой. Его комнату я могу найти с закрытыми глазами.
Замираю в центре, оборачиваюсь, смотрю пристально. Он кусает губы до крови - дурацкая привычка. Взгляд отводит, как стыдливая барышня. И зверь во мне скалит зубы, беснуется, когтями по ребрам проводит, потому что не любит притворство. Он просто грязная шлюшка, невинность ему не к лицу.
- Раздевайся, - бросаю коротко. Всегда так. Одно слово, два - если повезет. А ведь были времена, когда я разговаривал с ним часами, до хрипоты, пока голос не становился сиплым и тихим. И даже тогда мы говорили глазами, во взгляде что-то читали. Как же недавно и одновременно давно это было.
Слушается. Конечно. Неловко футболку стягивает, бросает под ноги. Худой, как ребенок. А ведь уже дватцатник стукнул. Это его дьявольский дар - невинная внешность, за которой порочность прячется. Как Люцифер - великолепие и уродство в одном флаконе.
- Быстрее, - смотрит из-под челки, в уголке правого глаза слезинка стынет. Она еще пытается ухватиться за ресницы, но и с них падает - крошечное озерце на бледной щеке.
- Не ной, - два слова. Я же говорил. Сегодня я в хорошем расположении духа. Стягивает джинсы вместе с трусами, оставляет небрежной горкой на полу. Смотрит спокойно. Да, дорогой, ты великолепен. Уже и следа слез не осталось, не так ли? Великий актер в нашем миниатюрном театре для двоих.
Я раздеваюсь быстро. Он отводит взгляд, гипнотизирует какую-то точку над моим плечом. Противно? Я знаю. Боже, как же я тебя понимаю!
- Возьми, - всю жизнь мечтал сказать что-нибудь наподобие "отсоси" или "возьми в рот, грязная шлюшка", как он заслуживает. Нет, не могу. В память о былом - не могу.
Становится на колени, смотрит в глаза. Всегда смотрит в подобные моменты, как будто упрекает. Накинуть бы ему мешок на голову, сдавить веревкой на белой шее, чтобы только не таращился. Нет же, сдохнет, сволочь, не дай Боже. Я и так не сплю. Щекочет пальцами чувствительную кожу, легко скользит по всей длине члена. Стыдно, но этого хватает, чтобы я возбудился. Он знает, какое воздействие имеет на меня, но всегда молчит, даже не усмехается, как стоило бы ожидать. Старательно поглаживает круговыми движениями головку, до конца сдвигает крайнюю плоть. Я тоже губы кусаю, хотя стоны все равно вырываются. Приглушенно, но все же. А зверь во мне блаженствует, торжествует. Я правильно поступаю. Он ведь заслужил.
Он проводит языком по нежной коже на внутренней стороне бедра, рукой продолжая гладить член, легко касаясь поджавшихся яичек. Знает, как я люблю. А потом крепко сжимает свои цепкие пальцы на моих бедрах, поддается вперед и сразу заглатывает член максимально. Старательно расслабляет горло, языком что-то выводит, как будто силясь прочертить дорожки по всем выступившим венам. Я запускаю руку в его светлые волосы, и он начинает быстро двигать головой, ни на мгновение не ослабляя напора, обхватывая член губами, не забывая поласкать головку. Он все-таки старательная шлюха, мне даже шевелиться не приходится, он и сам справляется великолепно.
В глазах темнеет, и я больно дергаю его за волосы, оставляя между пальцами порядочный клок светлых прядей. Он выпускает стоящий колом член, понятливо встает, направляется к кровати. Я успеваю обхватить его запястье, останавливаю.
- Нет, на пол, - три слова. Рекорд. Определенно.
Хмурится, но все же послушно опускается вниз, упирается в толстый ковер локтями и коленями, приподнимает задницу. Мать твою, когда ты стал таким послушным?
- Сам.
Мне не нужно повторять дважды. Он знает, что необходимо делать: молчать и слушать мои приказы. Вижу, как он облизывает несколько пальцев, заводит руку назад, приставляет к анусу. Он никогда себя не жалеет, вот и сейчас проталкивает сразу два на всю длину. Замирает на мгновение, худые плечи дрожат. Неужто плачет? Он часто плачет в подобные моменты. Нужно бы сказать ему, что пора разнообразить свою сценическую программу. Уже приелось. Двигает пальцами быстро, разводит в стороны, по стенкам проводит. Видимо, находит простату, потому что хрипло выдыхает и зверь во мне воет, как раненный. Как же так? Я не могу позволить ему получать удовольствие.
- Довольно, - говорю грубо, становлюсь сзади на колени. Вот черт, на таком ковре их и до крови можно стереть. Хотя какая разница? Обхватываю его за хрупкие бедра, наблюдаю, как краснеет кожа под моими пальцами. Приставляю головку к успевшему вновь сжаться отверстию, надавливаю сначала немного, только чтобы раздвинуть стенки, обмануть ожидания иллюзией сдержанности. Он доверчиво поддается назад. Опыт ничему не учит. И я вхожу в него грубым толчком, до основания, развратно хлопая яйцами о влажную кожу его ягодиц. Он мычит что-то в руки, на которые положил голову. Дрожит, как лист на ветру. Как всегда. Он такой же узкий, как и прежде, и зверь во мне торжествует, заставляет двигаться быстро. Погружаться до конца, потом выходить почти полностью. Снова погружаться, снова выходить. В нем хлюпает что-то теплое, приятно обволакивает член, позволяет скользить еще резче, быстрее, глубже. Я понимаю, что красное - это кровь. Кровь - это боль. Ему больно, мне все равно, а зверь бьется в экстазе, застилает мне глаза кровавым маревом, вкладывает в мои руки свою бесовскую силу, чтобы я царапал его спину, оставляя на идеальной белизне уродливые кровавые борозды.
Я кончаю с громким, нечеловеческим рыком. Дышу тяжело, всматриваясь в жалкий дрожащий комок, в который он превратился. Из него вытекает моя сперма, смешивается с кровью, течет по бедрам, по его вялому члену. Его глаза закрыты, лишь ресницы дрожат. Я знаю, что он в сознании, но глаз не откроет. Я привычно вытираю кровь с себя его футболкой, натягиваю на себя одежду и направляюсь к двери.
- А я все равно тебя люблю, - тихо шепчет он. Это что-то новенькое. Зверь пугается, прячется мне под ребра, тяжестью замирает в желудке. Зверь жалко скулит и скалит зубы из своего укрытия, как перепуганная собачонка. Я не оборачиваюсь, стою мгновение на пороге. Сутулый, высокий, с длинными руками-ногами, со шрамами на все лицо. Уродец, грустный шут, в которого пальцем тыкают. Думает, поверю? Счастливым буду вновь? Глупый он...
- Лжешь... - ухожу. Я знаю, что вернусь. Зверь во мне сладко зевает, ему нравится. А я слишком слаб, чтобы бороться с ним в одиночку.
Сжимаю пальцы на худой шее, оттягиваю от себя, чтобы только не вздумал целоваться. Хочется руку вымыть, потому что противно. А он смотрит своими влажными глазами, ресницами моргает часто-часто, как нелепая кукла. Он и похож на куклу: бездушный, безмозглый, красивый. Именно в таком порядке.
- Ты ненадолго? - сжимается весь, голову вниз опускает, шаркает ногами в дырявых носках по полу. Хочется обхватить за пушистые светлые волосы и хорошенько приложить его затылком об стену. Идиот, к чему этот глупый вопрос? Разве я когда-то оставался надолго?
- Пойдем, - обхватываю тонкое запястье, сжимаю до красных меток, волоком тяну его вслед за собой. Его комнату я могу найти с закрытыми глазами.
Замираю в центре, оборачиваюсь, смотрю пристально. Он кусает губы до крови - дурацкая привычка. Взгляд отводит, как стыдливая барышня. И зверь во мне скалит зубы, беснуется, когтями по ребрам проводит, потому что не любит притворство. Он просто грязная шлюшка, невинность ему не к лицу.
- Раздевайся, - бросаю коротко. Всегда так. Одно слово, два - если повезет. А ведь были времена, когда я разговаривал с ним часами, до хрипоты, пока голос не становился сиплым и тихим. И даже тогда мы говорили глазами, во взгляде что-то читали. Как же недавно и одновременно давно это было.
Слушается. Конечно. Неловко футболку стягивает, бросает под ноги. Худой, как ребенок. А ведь уже дватцатник стукнул. Это его дьявольский дар - невинная внешность, за которой порочность прячется. Как Люцифер - великолепие и уродство в одном флаконе.
- Быстрее, - смотрит из-под челки, в уголке правого глаза слезинка стынет. Она еще пытается ухватиться за ресницы, но и с них падает - крошечное озерце на бледной щеке.
- Не ной, - два слова. Я же говорил. Сегодня я в хорошем расположении духа. Стягивает джинсы вместе с трусами, оставляет небрежной горкой на полу. Смотрит спокойно. Да, дорогой, ты великолепен. Уже и следа слез не осталось, не так ли? Великий актер в нашем миниатюрном театре для двоих.
Я раздеваюсь быстро. Он отводит взгляд, гипнотизирует какую-то точку над моим плечом. Противно? Я знаю. Боже, как же я тебя понимаю!
- Возьми, - всю жизнь мечтал сказать что-нибудь наподобие "отсоси" или "возьми в рот, грязная шлюшка", как он заслуживает. Нет, не могу. В память о былом - не могу.
Становится на колени, смотрит в глаза. Всегда смотрит в подобные моменты, как будто упрекает. Накинуть бы ему мешок на голову, сдавить веревкой на белой шее, чтобы только не таращился. Нет же, сдохнет, сволочь, не дай Боже. Я и так не сплю. Щекочет пальцами чувствительную кожу, легко скользит по всей длине члена. Стыдно, но этого хватает, чтобы я возбудился. Он знает, какое воздействие имеет на меня, но всегда молчит, даже не усмехается, как стоило бы ожидать. Старательно поглаживает круговыми движениями головку, до конца сдвигает крайнюю плоть. Я тоже губы кусаю, хотя стоны все равно вырываются. Приглушенно, но все же. А зверь во мне блаженствует, торжествует. Я правильно поступаю. Он ведь заслужил.
Он проводит языком по нежной коже на внутренней стороне бедра, рукой продолжая гладить член, легко касаясь поджавшихся яичек. Знает, как я люблю. А потом крепко сжимает свои цепкие пальцы на моих бедрах, поддается вперед и сразу заглатывает член максимально. Старательно расслабляет горло, языком что-то выводит, как будто силясь прочертить дорожки по всем выступившим венам. Я запускаю руку в его светлые волосы, и он начинает быстро двигать головой, ни на мгновение не ослабляя напора, обхватывая член губами, не забывая поласкать головку. Он все-таки старательная шлюха, мне даже шевелиться не приходится, он и сам справляется великолепно.
В глазах темнеет, и я больно дергаю его за волосы, оставляя между пальцами порядочный клок светлых прядей. Он выпускает стоящий колом член, понятливо встает, направляется к кровати. Я успеваю обхватить его запястье, останавливаю.
- Нет, на пол, - три слова. Рекорд. Определенно.
Хмурится, но все же послушно опускается вниз, упирается в толстый ковер локтями и коленями, приподнимает задницу. Мать твою, когда ты стал таким послушным?
- Сам.
Мне не нужно повторять дважды. Он знает, что необходимо делать: молчать и слушать мои приказы. Вижу, как он облизывает несколько пальцев, заводит руку назад, приставляет к анусу. Он никогда себя не жалеет, вот и сейчас проталкивает сразу два на всю длину. Замирает на мгновение, худые плечи дрожат. Неужто плачет? Он часто плачет в подобные моменты. Нужно бы сказать ему, что пора разнообразить свою сценическую программу. Уже приелось. Двигает пальцами быстро, разводит в стороны, по стенкам проводит. Видимо, находит простату, потому что хрипло выдыхает и зверь во мне воет, как раненный. Как же так? Я не могу позволить ему получать удовольствие.
- Довольно, - говорю грубо, становлюсь сзади на колени. Вот черт, на таком ковре их и до крови можно стереть. Хотя какая разница? Обхватываю его за хрупкие бедра, наблюдаю, как краснеет кожа под моими пальцами. Приставляю головку к успевшему вновь сжаться отверстию, надавливаю сначала немного, только чтобы раздвинуть стенки, обмануть ожидания иллюзией сдержанности. Он доверчиво поддается назад. Опыт ничему не учит. И я вхожу в него грубым толчком, до основания, развратно хлопая яйцами о влажную кожу его ягодиц. Он мычит что-то в руки, на которые положил голову. Дрожит, как лист на ветру. Как всегда. Он такой же узкий, как и прежде, и зверь во мне торжествует, заставляет двигаться быстро. Погружаться до конца, потом выходить почти полностью. Снова погружаться, снова выходить. В нем хлюпает что-то теплое, приятно обволакивает член, позволяет скользить еще резче, быстрее, глубже. Я понимаю, что красное - это кровь. Кровь - это боль. Ему больно, мне все равно, а зверь бьется в экстазе, застилает мне глаза кровавым маревом, вкладывает в мои руки свою бесовскую силу, чтобы я царапал его спину, оставляя на идеальной белизне уродливые кровавые борозды.
Я кончаю с громким, нечеловеческим рыком. Дышу тяжело, всматриваясь в жалкий дрожащий комок, в который он превратился. Из него вытекает моя сперма, смешивается с кровью, течет по бедрам, по его вялому члену. Его глаза закрыты, лишь ресницы дрожат. Я знаю, что он в сознании, но глаз не откроет. Я привычно вытираю кровь с себя его футболкой, натягиваю на себя одежду и направляюсь к двери.
- А я все равно тебя люблю, - тихо шепчет он. Это что-то новенькое. Зверь пугается, прячется мне под ребра, тяжестью замирает в желудке. Зверь жалко скулит и скалит зубы из своего укрытия, как перепуганная собачонка. Я не оборачиваюсь, стою мгновение на пороге. Сутулый, высокий, с длинными руками-ногами, со шрамами на все лицо. Уродец, грустный шут, в которого пальцем тыкают. Думает, поверю? Счастливым буду вновь? Глупый он...
- Лжешь... - ухожу. Я знаю, что вернусь. Зверь во мне сладко зевает, ему нравится. А я слишком слаб, чтобы бороться с ним в одиночку.
@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Законченные работы