Окно на северную сторону. Часть 20

Город с десятого этажа был как на ладони. Футуристические небоскребы в деловом квартале в темноте выглядели, словно атланты, подпирающие небесный свод. Их асимметричные изогнутые линии, зеркальные стены были данью моде, попыткой шагать в ногу со временем, и плевать, что эти бетонные огромные уродцы выглядели так неестественно и чужеродно в некогда уютном городе. А вот дальше, настолько хватало взгляда, простилались районы так называемого "Старого" города - классические двухэтажные дома, небольшие сады с плодовыми деревьями, общественные парки в английском стиле - такая родная и любимая для Авиана обстановка. Эта квартира, хоть и была просторной, дорогой, в современной новостройке, но все же не могла заменить родительского дома. Даже на балкон выйти было проблематично - из-за страха высоты сразу начинала кружиться голова и дрожать колени.

Но сейчас Авиан испытывал слишком сильную тревогу из-за Эльмана, и это перекрывало все остальное. Так что он вышел на балкон, в пустой надежде определить, где же именно в данный момент находится его супруг. Авиан звонил ему раз сто, но номер постоянно был недоступен. Раньше Эльман хотя бы предупреждал, мол, "развлекаюсь с друзьями, буду утром", щадя нервы беременного мужа. И омега не верил - не хотел верить! - что из-за ссоры его так наказывают. И если бы только его... Но ведь и малышу сейчас несладко, он чутко улавливал папино состояние и больно толкался, заставляя Авиана то и дело морщиться от неприятных ощущений. Неужели теперь так будет постоянно? Неужто упрямство Эльмана так и не позволит ему увидеть, что он был тогда действительно объективно виноват? Что же это отвратительный талант такой - даже будучи неправым, обижаться и дуться, будто капризный ребенок?

Авиану так хотелось домой... В свой настоящий родной дом. Или хотя бы позвонить Кристиану и попросить его приехать, а потом реветь в его объятиях до рассвета, надеясь, что со слезами и боль немного утихнет. Но сделать это - значит расписаться в собственном бессилии, признаться, что война за возможное семейное счастье позорно проиграна в самом начале. И, представив жалость в глазах родителей, Авиану стало так горько и стыдно, что он отбросил эту мысль, понимая, что до последнего будет стараться скрыть свои семейные проблемы.

Подул прохладный ветер, и Авиан зашел в квартиру, медленно, с трудом переставляя ноги, прошел на кухню. На столе одиноко стояла чашка с недопитым чаем. Сделав глоток, омега поморщился - он совсем остыл и отдавал металлическим привкусом. Он выплеснул содержимое в раковину, тщательно вымыл чашку, протер ее внутри и снаружи кухонным полотенцем, смахнул со стола несуществующие крошки - все для того, чтобы хоть чем-то занять дрожащие руки. В бессмысленной попытке отвлечься.

Потом сел возле окна, бездумно выводя на стекле вязь хаотичных символов. Так прошло еще много времени... На горизонте, над крышами домов, небо начало уже светлеть, когда до Авиана донесся звук проворочиваемого в замке ключа. Потом шаги в прихожей, какой-то шорох - видимо, Эльман снимал обувь, стук чего-то о паркетный пол и раздраженное "блядь". На минуту все затихло - наверное, альфа пошел в спальню, но, не обнаружив там мужа, вновь вышел в коридор и уже через несколько секунд показался на пороге кухни.

- Эй, ты чего не спишь? - настороженно спросил Эльман.

- Не спится, - тихо отозвался Авиан. Он придумал так много вопросов, так хотел потребовать объяснить все, но сейчас сил совсем не осталось. Вернулся? Ну, и хорошо. Значит жив-здоров и, видимо, спокоен, не терзается угрызениями совести.

- Ты хорошо себя чувствуешь?

- Да-а-а, хорошо, - хмыкнув, издевательски протянул Авиан.

- Ты обиделся, да? - спросил Эльман, подходя поближе. Впрочем, особого раскаяния в его голосе слышно не было. - Прости, телефон разрядился. Робу нужна была моя помощь, я не смог отказать.

- А у Роба твоего телефона нет, конечно? - поджав губы, поинтересовался Авиан, но дожидаться ответа не стал вместо этого задав следующий, более важный вопрос: - Эта "помощь" хоть законная?

- Ох, я прошу тебя, Авиан! Я устал и хочу спать, давай только без вот этих нотаций, я тебя умоляю! - сердито огрызнулся Эльман и, резко развернувшись на носках, вышел из кухни.

- Значит, не совсем законная... - заключил Авиан, обращаясь уже в пустоту.

Наверное, стоило потребовать объяснений, или позвонить родителям, - своим или Эльмана - или размахивать руками, скандалить, угрожать бросить его, если он не прекратит эти подозрительные знакомства. Но у Авиана просто не осталось сил. Тяжело поднявшись и, борясь с головокружением, он добрел до спальни. Там, не раздеваясь, лег и укрылся простыней с головой.

К сожалению, вопреки ожиданиям, уснуть не удавалось ни через пять минут, ни через десять. Моральное истощение и навязчивая тревога не позволяли расслабиться, сколько бы Авиан ни крутился в бессмысленной попытке улечься удобнее. Только когда Эльман вышел из душа, пришлось притвориться спящим. Ни к разговорам, ни тем-более к спорам Авиан сейчас был не готов.

Он слышал, как Эльман подошел к другой половине кровати, потом она прогнулась под его весом и на несколько минут установилась тишина. Авиан знал, что муж не спит и знал, что тот знает, что он не спит. Ситуация была нелепой: стоило либо заговорить, либо перестать прислушиваться к дыханию альфы и наконец-то действительно попытаться отдохнуть. В конце концов, хотя бы ради малыша.

- Ты не спишь, - наконец-то утвердительно произнес Эльман. Авиан промолчал. Почему-то очень хотелось плакать и из-за этого было стыдно. - Прости меня, ладно? Просто... иногда мне бывает сложно, я не очень привык подстраивать свои планы под кого-то еще. Я исправлюсь, обещаю. Ну, малыш, что ты плачешь?

- Я не плачу, - возразил Авиан и тут же шмыгнул носом. Эти предательские слезы лились будто сами по себе, и чем яростнее и злее омега тер глаза кулаками, тем отчаянее рыдал, выплакивая страх и горечь последних часов. Боже, до этого мгновения он ведь даже не осознавал, насколько испугался! Еще и эти дурацкие гормоны, совладать с которыми не представлялось возможным...

- Все-все, успокойся. Ну же, детка! Я вас очень люблю с малышом, простите меня, дурака такого.

Эльман еще долго что-то говорил, сжимая Авиана в объятиях и укачивая, будто маленького ребенка. Ему хотелось верить. Вера - все, что оставалось в данном случае. Но цепляться за нее становилось с каждым днем все сложнее и сложнее, и Авиан не знал, надолго ли ее хватит, если ничего не изменится. С такими тягостными мыслями он наконец-то уснул. За окном тем временем медленно зарождался новый день.

***

- Скоро нам понадобится подъемный кран, чтобы извлечь меня отсюда, - ворчливо пробормотал Авиан, с трудом устраиваясь в ванне и опираяся спиной на грудь Эльману.

- Малыш, не преувеличивай. Я все еще могу тебя вытащить без посторонней помощи, - хмыкнул Эльман, мыльной ладонью проводя по груди мужа. Авиан улыбнулся и расслабленно прикрыл глаза, с трудом подавляя зевок. - Устал?

- Ужасно. День рождения Тони - самый утомительный праздник в мире. Все эти его визжащие буйные друзья, которые ходили за тобой по пятам. Раньше это испытание выпадало на долю Адриана, теперь ты перенял эстафету. Свежий кусок мяса.

- Скажешь тоже! - засмеялся Эльман, поглаживая живот Авиана. Ребенок наконец-то успокоился, давая папе немного передышки. Сразу каменной глыбой навалилась сонливость, поэтому омега не стал ничего отвечать, позволяя себе погрузиться в блаженную полудрему.

С той ужасной ночи прошло больше трех недель, и Эльман сдержал свое слово. Приходил вовремя, был заботливым и внимательным и даже соврал, что бросил курить, наивно предполагая, что Авиан не чувствует запаха и не замечает, как он бегает по ночам на балкон. Все же попытка была милой, поэтому уличать его во лжи не хотелось. Иногда, правда, Эльман казался недовольным: в те вечера, когда ему звонили холостые друзья и, перекрикивая громкую музыку, приглашали присоединиться к ним. И, особенно, когда ему звонил Роб с этими своими гонками. В такие моменты Эльман тяжело вздыхал и выглядел глубоко несчастным, а Авиан ощущал, как давит ему на грудь чувство вины. Нет, конечно, он не собирался запирать мужа дома и не был против его общения с друзьями (разве что за исключением Роба), но очень надеялся, что Эльман повременит с развлечениями хотя бы до конца беременности.

Если бы рядом был Кристиан, то Авиану было бы спокойнее, но папа был далеко, а чем сильнее приближались роды, тем страшнее становилось. Уже неединожды снился сон, в котором вокруг не было никого, а сам Авиан лежал в огромной луже собственной крови. Обычно в этот момент он кричал и просыпался - весь в поту и слезах, но позавчера сон продолжился еще дальше, сменившись картинкой, в которой омега лежал в гробу. Конечно, это все было ерундой, о которой и рассказать кому-то стыдно, ведь объективных причин для волнения не было. Но подсознание все равно играло с Авианом злые шутки, несмотря на все доводы рассудка и убеждения доктора, что беременность протекает нормально. Поэтому ему было спокойнее, когда посреди ночи он мог найти руку Эльмана, крепко сжать ее и убедиться, что он не один, и в случае каких-то непредвиденных происшествий ему помогут.

- Соня, вода уже остыла. Давай перебираться на кровать, - легко поцеловав Авиана в изгиб плеча, прошептал Эльман.

- Я не сплю, - отозвался Авиан, неуклюже отстраняясь и давая мужу возможность выбраться из ванной и помочь вылезти ему. Вот в такие моменты, чувствуя себя огромным неуклюжим шаром, даже хотелось, чтобы все поскорее закончилось. В конце концов, не иметь возможности даже завязать себе шнурки - немного неприятно.

В постели Авиан первый потянулся за поцелуем. Помнится, сразу после свадьбы он и вовсе сомневался, что у них с Эльманом будет секс. Они не обсуждали этого заранее, поэтому возникали большие сомнения, что вид глубоко беременного омеги может возбудить желание. Но и в первую брачную ночь, и в последующие Эльман не отказывался от исполнения супружеского долга и, кажется, испытывал дополнительное удовольствие от положения Авиана. Его убежденность в том, что муж носит именно его дитя, была пугающе непоколебима. И даже теперь, когда до родов осталось около трех недель, они все еще достаточно часто были близки. Разница была лишь в том, что теперь и Авиан проявлял инициативу.

- Мне казалось, ты устал, - разорвав поцелуй, хмыкнул Эльман.

- Видимо, не настолько сильно, - Авиан прикусил губу, пряча пылающее лицо на плече мужа. Все-таки это разительно отличалась от того секса, который был во время течки. Не было безумной неконтролируемой жажды, но зато и картинки такой "сознательной" близости оставались надолго и были гораздо четче, чем кадры примитивной гормональной случки. Это не было хуже или лучше, просто совершенно иначе.

- Это хорошо. Повернись на бок, малыш, - попросил альфа, помогая устроиться поудобнее. Беременность сильно ограничивала выбор поз. Авиан точно знал, что Эльман не особый любитель нежного, неторопливо секса. Он хорошо помнил их с Далианом: страстных, порывистых, откровенных, жадных. И, конечно, он был благодарен, что с ним Эльман всегда сдержан, чуток и внимателен.

И в этот раз он был особенно нежен. Целовал то в изгиб плеча, то в сильно бьющуюся на шее жилку, то в приоткрытые пересохшие губы, ловя тяжелое прерывистое дыхание. Гладил и ласкал - медленно, неторопливо, не упуская ни единого чувствительного местечка, подготавливая и раскрывая для себя. А потом тягуче медленно двигался глубоко внутри, поглаживая живот Авиана, говоря, что у него самый красивый муж, и он сделает все, что в его силах, чтобы они с малышом были счастливы.

Уже после, когда они уставшие лежали в объятиях друг друга, и Эльман хрипло и путано напевал какой-то старый киношный мотив, Авиан абсолютно четко понял, что все у них получится. Да, сложно. Да, с проблемами, недомолвками, ссорами. Но у кого их нет? И пускай между ними нет любви, но если забыть о ней и отпустить эти детские наивные мечты, то Эльман, наверное, был хорошим вариантом. А, может быть, и вовсе одним из лучших.

***

Через три дня позвонил Роб. Было уже около семи вечера, они только поужинали и смотрели новую комедию, когда телефон Эльмана завибрировал. Авиан различил имя на экране и нахмурился, когда альфа вышел разговаривать в коридор. Вот только сегодня этого не хватало!

С самого утра он чувствовал себя нехорошо. Схваткообразная боль в животе пугала, но Кристиан успокоил, сказав, что на таком сроке это вполне нормально. Чтобы полностью успокоиться, они позвонили доктору, который вел беременность Авиана, и тот тоже заверил, что ложные схватки - не повод для паники и велел ехать в больницу лишь в том случае, если они станут регулярными. Так что весь день прошел в самовнушении и попытке успокоить нервы - несмотря на слова папы и врача, Авиану было очень страшно. И вот теперь еще звонок этого неприятного типа...

- Малыш, ты не поверишь! - возбужденно произнес Эльман, входя в гостиную. Его глаза блестели от нетерпения и азарта, и у Авиана сразу упало сердце. - Роб звонил, предложил поучаствовать сегодня в гонках. Ты только не волнуйся, ладно? В этот раз все законо, никаких проблем не возникнет, я тебе обещаю. У них кто-то там отказался, не хватает человека. Нельзя же упускать такую возможность, согласись?

Закончив свой монолог, Эльман легко поцеловал застывшего Авиана в губы и уже намеревался выскочить в коридор, когда его остановил тихий шепот.

- Останься, пожалуйста. Ты же обещал мне. Нам обещал.

- Что? - Эльман резко развернулся, вопросительно склонив голову к плечу. Он, кажется, был искренне поражен просьбой мужа.

- Останься.

- Авиан, да что с тобой, черт возьми? Я не на всю ночь, на несколько часов. Ты же знаешь, что мне это нравится, я очень долго ждал такой возможности. Неужели тебе тяжело хотя бы иногда мне уступать? Блядь, нам же с тобой не по восемьдесят, чтобы сидеть сутками дома!

- Я плохо себя чувствую с самого...

- Прекрати! Минуту назад тебе было вполне хорошо! Только давай обойдемся без манипуляций на нашем ребенке, ладно? - Авиан теперь пожалел, что раньше не сказал о своем самочувствии. Не хотел волновать раньше времени... А теперь Эльман был настолько зол, что любые уверения примет за ложь.

- Я просто очень боюсь быть один, - обхватив себя руками за плечи, прошептал Авиан.

- Тогда поехали со мной! Но ты же не захочешь! Ты же у нас домашний мальчик, который лишний раз нос из дома не показывает! А я не хочу и не могу так жить постоянно! - Авиану казалось, что крик мужа слышат даже соседи. Наверняка эти два мерзких старика сейчас потешались, и омеге стало так горько оттого, что из-за своего желания Эльман готов был унизить и оскорбить его. Ну, неужели это последняя гонка в жизни? Почему на шкале его приоритетов ни малыш, ни тем более сам Авиан, не были на первом месте?

- Может, тебе стоило жениться на ком-то другом? На том, кто разделял бы твои интересы?

- Может быть! - огрызнулся Эльман. Это было будто удар кнута: хлестко, больно, обидно. Авиан зажмурился до белых пятен перед закрытыми веками, стараясь сдержать набежавшие слезы.

Извини, Эльман, извини меня, за то, что я не Далиан. Извини, что не умею бросаться в омут с головой и не могу жить на износ, не заботясь о завтрашнем дне. Прости меня за мою бледность и за то, что я не подхожу тебе. Прости, за то, что не люблю и позволяю тебе это понимать. Прости...

Эти слова мелькали в сознании, словно титры плохо закончившегося фильма. Но Авиан их так и не произнес. Еще через минуту громко стукнула входная дверь, отрезая Эльмана от звуков отчаянных рыданий, которые все же Авиану так и не удалось сдержать.

***

Ночь была безлунной и душной. Часы показывали половину первого ночи, когда Авиан все-таки решился позвонить папе. Схватки стали частыми и настолько болезненными, что терпеть их в одиночке не было больше никакой силы.

Гудки в трубке шли долго; Кристиан, вероятно, уже лег. Но, наконец-то, раздался какой-то треск, кряхтение, а потом сонный папин голос пробормотал:

- Вы вообще на часы смотрите?

- Пап, это я... - дрожащим голосом пробормотал Авиан.

- Вин, детка, что такое? - уже без малейшего следа сонливости спросил Кристиан.

- Кажется, началось... Эльмана нет, и я не знаю...

- Я бы, конечно, спросил, где нечистый носит твоего муженька, но это потом. Милый, мы с отцом скоро будем у тебя. Я сейчас вызову врача, если они приедут раньше, то езжай с ними, а мы с Джастином сразу направимся в больницу, понял? А теперь потихоньку пойди и отопри входную дверь. Потом ложись и не паникуй. Все будет замечательно, вот увидишь.

В трубке раздался какой-то оглушительный грохот, цветастая брань папы, приглушенное отцовское "возьми себя в руки" и после этого Авиан сбросил вызов - его снова скрутило ужасной болью. Только через несколько минут ему удалось подняться на ноги и дойти до двери. А когда он вернулся, телефон, лежащий на кровати, вибрировал.

Номер оказался незнакомым, поэтому Авиан с некоторой опаской принимал вызов. Он чувствовал себя странно, будто в полете с огромного обрыва. Уже подсознательно осознавая, что спасения и надежды нет, но все еще бездумно размахивая руками-ногами в бесплодной попытке зацепиться хоть за что-то.

- Да?

- Это Авиан? - голос был грубый и неуловимо знакомый.

- Да.

- Это Роб...

Нет!

- ...звоню насчет Эльмана...

Замолчи!

- ...всякое бывает, ты же понимаешь...

Замолчи же ты!!!

- ...он давно не тренировался, переоценил себя...

Заткни-и-ись! Авиану казалось, что он орет это во всю глотку, но на самом деле все это билось внутри, не находя выхода.

- ...да и маршрут был сложный...

Из носа полилась кровь - почти бурая, она часто капала на белоснежную простынь. Перед глазами стало совсем темно; Авиан не знал, что это - кровь, слезы? Или, может, он ослеп? Умер?..

- ... мне жаль, он погиб...

Погиб... Погиб... Жаль...

Жаль.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Окно на северную сторону

---

Окно на северную сторону. Часть 19

Свадьба состоялась через неделю. Хотя какая свадьба? Празднество и пышную церемонию решили отложить, чтобы не утомлять Авиана, поэтому они с Эльманом просто расписались в присутствии их родителей и братьев Авиана.

Пухленький низенький бета подслеповато щурился, монотонно провозглашая стандартные фразы. Большой живот омеги его, кажется, вовсе не смутил. За долгие годы ему, наверное, не единожды приходилось расписывать вот такие легкомысленные парочки, заключающие брак во избежание скандала. Хотя обычно настолько сильно никто не затягивал - соблюдение видимости целомудрия ценилось превыше всего. Главное, чтобы для окружающих омега оставался эталоном кротости и невинности, а уж какой он там на самом деле, за стенами своего дома...

Авиан сначала стойко пытался слушать, но вскоре бросил эту пустую затею. Апофеоз его нервозности пришелся на тот вечер, когда он сказал "да" в присутствии родителей - своих и Эльмана. Все последующие дни он чувствовал какую-то тяжелую душную апатию, будто кто-то крепко огрел его обухом по голове и теперь в ней раздавался сплошной гул, сквозь который никакие ясные мысли не пробивались. Он чувствовал напряжение Кристиана и Джастина - они, видимо, волновались, что сделали ошибку и, возможно, терзались чувством вины. Авиан подумывал как-то утешить их, успокоить, сказать, что все с ним будет хорошо, но так и не нашел для этого подходящего времени. Или, может, просто не захотел...

В конце концов, рано или поздно они успокоятся и даже, возможно, признают, что решение Авиана было верным. Пускай их с Эльманом брак был и не по любви, но ведь и не совсем по расчету. Между ними была дружеская привязанность и, возможно, совместный ребенок, а так ли уж этого мало в мире, где большинство союзов являлись лишь выгодными сделками?

От мыслей Авиану пришлось отвлечься, потому что Кристиан осторожно потряс его за плечо, привлекая внимание к бете, который глядел со снисходительной улыбкой на румяном лице. Видимо, Авиан прослушал вопрос, обращенный к нему. Но в данной ситуации вопрос мог быть только один, поэтому он кивнул и четко произнес ожидаемое от него "да". Это только в фильмах все эти терзания возле алтаря выглядят эффектно, а в жизни Авиана было и так достаточно драматизма, чтобы еще и собственную свадьбу превращать в театральную постановку. Наоборот, сегодня он хотел начать спокойную и размеренную жизнь, в которой эмоциональные встряски будут очень редки, а отношения гладкими, будто море в штиль. Хватит уже ему страстей, на всю жизнь он ими наелся.

Потом Авиан поставил подпись на документах. Рука была сухая и твердая, росчерк получится уверенным, и он даже порадовался, что в последнюю неделю его эмоции были настолько приглушенными. Уж лучше равнодушие, чем суетливая нервозность. Хотя, конечно, его сдержанные реакции никак не походили на привычные для влюбленного омеги, но вряд ли кто-то из присутствующих обманывался касательно истинных чувств молодоженов. Достаточно было того, что они хорошо ладят, а остальное... ну, живут же как-то люди без любви?

Когда со всеми формальностями было покончено, Эльман поцеловал Авиана - коротко и легко. Отстранившись, широко улыбнулся - он действительно выглядел намного счастливее, чем омега. Наверное, просто не переживал, что им так и не удастся ужиться. Эльман был гораздо легче на подъем или просто-напросто легкомысленее и безрассуднее, поэтому возможные трудности его вовсе не волновали.

- Поздравляю, - тихо прошептал альфа.

- И я тебя, - улыбнувшись, ответил Авиан.

После церемонии время полетело с головокружительной скоростью: они выслушали поздравления от родственников, немного посидели на скромном семейном обеде и уехали в квартиру, в которой теперь планировали жить. Вещи Авиана туда были перевезены заранее, так что оставалось только вселиться.

- Ну, что, милый, пора прощаться? - стараясь казаться бодрым, пробормотал Кристиан. Папа сегодня был очень красивым, следуя своему собственному негласному правилу: чем тоскливее на душе, тем лучше должен быть внешний вид, чтобы никто не догадался и не смел жалеть. Впрочем, Авиана этим было не обмануть: он чудесно знал, насколько Крис переживает о его будущем.

- Я же не на другую планету переезжаю. Не грусти, пожалуйста. Я буду навещать вас почти каждый день.

- Еще бы ты не навещал, - невесело улыбнувшись, произнес Кристиан. - Просто все слишком быстро, у меня не было времени свыкнуться с мыслью, что ты будешь жить отдельно. И вообще не так я себе представлял свадьбу сына... - папа тяжело вздохнул. Он и Антуан сильнее всех огорчились из-за решения организовать церемонию максимально скромно. В итоге им, конечно, пришлось смириться, выбив обещание устроить пышный праздник со множеством гостей после родов.

- Ну, думаю, в твоих мечтах я не был на шестом месяце, не так ли? - хмыкнул Авиан и, не дожидаясь ответа Кристиана, заключил его в крепкие объятия. - Я очень тебя люблю.

- И я тебя люблю, Вин, - глухо произнес Кристиан, часто моргая, чтобы прогнать непрошеные слезы.

- Ладно, пора ехать уже, - прокашлявшись, пробормотал Авиан. Впервые за сегодняшний день он почувствовал тот комок в горле, выдающий волнение и страхи. Расставание с семьей и родным домом, в котором он вырос, оказалось для омеги самым серьезным испытанием.

- Да-да, уже скоро стемнеет, - засуетился Кристиан, одновременно приглаживая и без того идеальную прическу и выискивая взглядом Джастина, который еще минуту назад был неподалеку. - И где, спрашивается, твой отец? Так, ладно, послушай вот еще что. Не позволяй садиться себе на шею и не балуй его слишком. Этим альфам только дай волю - никаких нервов потом не хватит. Звони в любое время и помни, пожалуйста, что у тебя всегда есть место, куда, в случае чего, можно вернуться.

- Крис, давай только не будем о плохом, - попросил Авиан. Все же сегодня его свадьба, не стоило первый же день семейной жизни начинать с негативных мыслей и планов насчет того, куда ему бежать при возникновении проблем.

- Да, конечно. Ты прав, прости, милый, - покаяно произнес Кристиан. - Вон и Джастин. С мужем твоим общался.

Авиан перевел взгляд в указанном направлении, где Эльман переговаривался с его отцом. Их отношения до сих пор были довольно напряженными - Джастин все еще не забыл инцидент в день знакомства и осуждал спешку, на которой упрямо настаивал Эльман. Но его родители, хорошее происхождение и достойные перспективы немного сгладили впечатление, позволив надеяться, что со временем он станет неплохим супругом и отцом. Конечно, тюремное прошлое тоже было немаловажным темным пятном, но... Так уж сложилось, что общество не слишком порицало альф, по молодости совершивших несерьезное преступление. Эльман же, отсидевший за угон автомобиля, мог быть абсолютно уверен, что данный факт его биографии не помешает успешному будущему.

- Поехали уже? - с улыбкой спросил Эльман, когда Джастин наконец-то оставил его в покое.

- Конечно, - Авиан согласно кивнул. - Только с отцом попрощаюсь и поедем.

- Ты удивительно спокоен, - заметил Джастин, когда сын подошел к нему. В его пронзительных голубых глазах не удавалось прочесть ни единой эмоции - как всегда идеально сдержанный и хладнокровный. Только в последнее время Авиан стал задумываться о том, что, возможно, именно такой мужчина идеален для вспыльчивого и несдержанного Кристиана. Может, противоположные характеры - действительно залог крепкого союза? Хотя, вспоминая, все родительские проблемы... В общем, судить об их отношениях Авиан зарекся - они в любом случае разберутся без вмешательства.

- А должен нервничать?

- Ну, Антуан целый день грозится упасть в обморок. А это, заметь, даже не его свадьба. Боюсь представить, что будет на его собственной, - хмыкнул Джастин.

- Да уж, - Авиан улыбнулся. - Нет, я не нервничаю. У меня замечательная семья, которую я очень люблю, так что не вижу повода для волнений.

- Хм, вполне логичные выводы, - Джастин одобрительно кивнул и, заметив, что Авиан переминается с ноги на ногу, сам обнял его, легко потрепав по волосам. - Ты знаешь, что делать, если возникнут проблемы. А пока перестань шмыгать носом и иди к этому балбесу, иначе он прожжет во мне дыру. Вон как пялится!

Авиан засмеялся, чувствуя, как отступают неожиданно набежавшие слезы. Поцеловав отца в колючую щеку, он отстранился. И еще через две минуты, быстро попрощавшись с братьями и родителями Эльмана, переступил порог родительского дома, чтобы уже окончательно вступить во взрослую жизнь.

***

Семейная жизнь Авиана оказалась, к сожалению, не такой спокойной, как он надеялся.Действительно - одно дело разговаривать по телефону, и совсем другое - сутки проводить вместе. Нет, Эльман был хорошим - почти всегда. Он приносил Авиану травяной чай по ночам, мог сорваться в магазин, если только омега намекал, что ему хочется чего-то экзотического. Эльман часами массировал ноющую поясницу, пел огромному животу глупые детские песенки, готовил подгоревшие завтраки и был невообразимо нежным и терпеливым в постели. Иногда, смотря на погром в кухне после очередной попытки "побаловать чем-то вкусненьким" его, Авиана, омега чувствовал себя почти счастливым. Он целовал Эльмана в небритый колючий подбородок, шептал "спасибо" и с тяжелым вздохом принимался за уборку. Но... Каким же огромным было это "но"!

Эльман не мог или не хотел бороться со своим настроением и сиюминутными желаниями. Да, пока ему нравилась роль заботливого супруга, и он с энтузиазмом относился к решению всех забот. Но все же уже спустя месяц после свадьбы в его распорядке начали появляться абсолютно "холостяцкие" развлечения. Он мог пойти на вечеринку и прийти на рассвете, мог закурить просто в комнате, а потом, извиняясь, бегать по квартире с полотенцем, пытаясь быстрее разогнать табачный дым. Вроде бы ничего страшного, не такие уж это были недостатки по сравнению со множеством достоинств, но позавчера произошел инцидент, от которого вера Авиана в Эльмана... не сломалась, нет, но все же дала трещину.

Они ехали в больницу. Авиан вяло обмахивался какой-то брошюркой, вполуха слушая Эльмана, рассказывающего о Робе. Робом звали его друга - неприятного во всех отношениях типа, общение с которым объяснялось страстной любовью Эльмана к автомобилям и гонкам. Этот Роб раньше (а может и до сих пор) промышлял угоном машин и организацией незаконных перегонов - подробностей Авиану не рассказывали, да он и не желал их знать.

Водителем Эльман был рисковым, но довольно уверенным, поэтому Авиан никогда не боялся ездить с ним. Как оказалось, зря... То ли увлекшись рассказом, то ли просто переполнившись самоуверенностью и решив полихачить, но он проскочил на красный свет светофора. Авиан что-то закричал - не помнил, что - окаменев от ужаса. Сигналы других машин оглушили и только благодаря везению, Эльману удалось проскочить, не оказавшись смятым огромным грузовиком.

Авиан ощутимо ударился животом, перед глазами потемнело, а к горлу подкатила тошнота. Его било крупной дрожью, поэтому он не сразу понял, что Эльман собственно и не собирался останавливаться. Альфа наоборот был преисполнен азарта и звонко рассмеялся, пробормотав что-то неразборчивое себе под нос.

- Останови, - глухо выдохнул Авиан, дрожащими руками обняв живот.

- Что? - недоуменно произнес Эльман, скосив на мужа взгляд. Он, кажется, действительно не понимал, что только что подверг смертельному необоснованному риску не только их двоих, но и ребенка.

- Останови машину! - в голосе Авиана прорезались истеричные нотки.

- Малыш, я не понимаю, что произошло? Ты испугался что ли? Не волнуйся, я же все контрол...

- Останови. Немедленно. Эту. Долбанную. Машину! - закричал Авиан и со всех сил пнул альфу по ноге. Подействовало; Эльман съехал на обочину, притормозил.

Уже через секунду омега распахнул дверцу. Его вырвало какой-то мерзкой зеленой жижей просто на тротуар. Прохожие покосились на него, некоторые с отвращением поморщились, но Авиану было плевать. Эльман тем временем успел обойти машину, осторожно погладил мужа по спине, убрал челку, прилипшую ко взмокшему лбу. Но тот сердито дернул плечом, как только перед глазами немного просветлело.

- Отвали!

- Вин, что случилось? Почему ты не сказал, что тебя укачало?

- Укачало? Укачало, черт бы тебя побрал?! - яростно зашипел Авиан. - Да мы только что чуть ли не погибли, потому что ты... ты... идиот просто!

- У меня все было под контролем! - обиженно возразил Эльман. Видимо, сомнения в его водительских способностях действительно были ему неприятны.

- Серьезно? Ты проскочил на "красный", едва не оказался под колесами фуры и считаешь это контролем? Боже, да как ты мог? Ладно я, черт со мной, но ребенок... Ты что, действительно не понимаешь КЕМ рисковал? - Авиан с трудом выбрался из машины на ватных ногах, с негодованием отмахнувшись от попытки ему помочь. - Поймай мне такси, пожалуйста. С тобой я больше не поеду.

- Авиан! Пожалуйста, успокойся...

- Эльман, не сейчас. Я плохо себя чувствую. Вызови мне такси.

Альфа хотел что-то возразить, но, заметив, насколько Авиан бледный, прикусил язык. Уже через минуту они молча сели на заднее сидение и так же молча доехали до клиники.

К счастью, с ребенком все обошлось, но с того дня между ними появилось какое-то напряжение. За два дня они несколько раз пытались поговорить, но так и не сошлись во мнениях: Эльман считал, что Авиан запаниковал необоснованно, тот же не мог простить такого наплевательского отношения к будущему ребенку.

- Хотелось бы мне знать, о чем ты постоянно думаешь, - Кристиан сидел напротив, маленькими глотками отпивая зеленый чай. Два дня уже Авиан не наведывался в родительский дом, а по телефону был грустным, хотя и старательно пытался скрыть это, поэтому сегодня, с утра пораньше, Крис собрался и наведался к сыну. Эльмана уже не было, а сам Авиан был бледным и осунувшимся - то ли мучился бессонницей, что было неудивительно, учитывая поздний срок беременности, то ли причина заключалась в чем-то другом...

- Я? Ни о чем. Все нормально.

- Поссорился с Эльманом? - выгнув бровь, поинтересовался Кристиан. - Ничего, бывает.

- Просто он повел себя как последний идиот, - сердито буркнул Авиан. Конечно, в подробности он вдаваться не планировал, но в общих чертах рассказать, наверное, можно. Все-таки у папы намного более солидный опыт семейной жизни, его совет не помешал бы.

- Все мы иногда делаем глупости, - пожал плечом Кристиан. - Может, расскажешь подробнее?

- Просто иногда мне кажется, что для него это всего лишь игра. Захотелось ему - он играется в отца, надоело - тут же бежит развлекаться.

- Понятно, - тяжело вздохнул Крис. - Он молод, Вин. Да и вообще... Честно говоря, меня даже иногда удивляет его энтузиазм, учитывая, что малыш ему не родной. А проблемы... Конечно, они будут. И, да, конечно, он иногда будет вести себя по-дурацки. С этим ничего не поделаешь. - Кристиан помолчал, а потом, отвернувшись к окну, спросил: - Ты счастлив, милый? Ну, большую часть времени.

- Да, - на мгновение замявшись, все же ответил Авиан и, подумав, добавил: - Большую часть времени.

- Это хорошо, - папа улыбнулся. - Возможно, когда ребенок родится, он станет более ответственным. Вы не думали о переезде? Квартира в центре - это, конечно, неплохо, но для семьи с младенцем больше подошел бы дом где-нибудь в тихом районе. Уж слишком здесь шумно, пыльно, да и просто-напросто тесно.

- Да, мне тоже непривычно, - согласно кивнул Авиан. Прожив всю жизнь в просторном доме, он никак не мог привыкнуть к квартирной тесноте и постоянным сюрпризам от буйных соседей. Еще и окна здесь выходили на север, точно так же, как когда-то в тюремной камере. Сейчас еще, в конце весны, было нормально, но Авиан точно знал, что с наступлением холодом атмосфера в помещении станет неуютной, а в малейшие щели начнет задувать колючий ветер. Да и неприятные ассоциации никто не отменял... - Я поговорю с Эльманом. Может, после родов действительно подберем что-то другое.

- Поговори. О деньгах не думайте. Мы с Джастином поможем. В конце концов, его родители купили эту квартиру, а мы купим вам дом. Лишним точно не будет.

- Не будет, - покорно повторил Авиан.

К неприятной теме они больше не возвращались. Потом Кристиан и вовсе предложил поехать по магазинам - покупать вещи малышу заранее он суеверно запрещал, но рассматривать, трогать, крутить так и сяк очень любил. Авиан задумался на мгновение - и согласился. Не сидеть же целый день в четырех стенах, пока Эльман на работе?

Вернулся домой омега только поздно вечером - часы показывали половину одиннадцатого. Всю дорогу, посматривая в зеркало на молчаливого отцовского водителя, Авиан мысленно подгонял его. Ему очень хотелось помириться с мужем и наконец-то вернуться к почти идеальным отношениям первого месяца. Он десятки раз порывался позвонить, но постоянно останавливался в последний момент, справедливо рассудив, что личная беседа в их случае - лучшее решение. Лифт поднимался на десятый этаж раздражающе медленно, ключ застрял в замке, и Авиан тихо чертыхался под нос, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Впрочем, спешил он зря. Распахнув дверь и переступив порог, Авиан понял это. Эльмана в квартире не было.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Окно на северную сторону

---

Окно на северную сторону. Часть 18

Глава совсем небольшая, но нужная. Всех, кто не любит Эльмана, прошу не падать в обморок)

***

На следующее утро Кристиан сам принес Авиану завтрак. Конечно, ему хотелось поговорить. Стоило поблагодарить папу хотя бы за то, что он не стал будить его вчера и требовать объяснений.

- Доброе утро, милый, - поставив поднос на колени сына, произнес Кристиан. - Как ты себя чувствуешь?

- Хорошо, - ответил Авиан, отпивая глоток яблочного сока. Аппетита не было совсем, но в нынешнем положении приходилось руководствоваться не только своими желаниями, поэтому он с тяжелым вздохом зачерпнул ложку ненавистного творога. Кристиан тем временем опустился в глубокое кресло, чинно сложил руки на коленях и принялся наблюдать за сыном.

Так прошло несколько минут. Тишина нарушалась лишь мерным тиканьем настенных часов, да цоканьем ложки о край тарелки. Авиан иногда бросал на папу взгляды исподлобья, но тот, вероятно, не планировал начинать разговор. В конце концов, Авиан не выдержал - сделал глоток сока, чтобы промочить горло, и пробормотал:

- Спрашивай уже.

- Что спрашивать? - невинно поинтересовался Крис.

- Чудесно знаешь о чем, - Авиан закатил глаза, отставляя поднос на прикроватную тумбочку.

- Да не хочу я ничего спрашивать, - небрежно пожал плечами Кристиан и отвернулся к окну. - Мне казалось, что о подобных планах ты мне расскажешь сам. И не в последнюю очередь.

- Ты обиделся что ли? - недоверчиво предположил Авиан, но, заметив, поджатые губы и напряженную позу родителя, понял, что это на самом деле так. - Папа, ну, ты что? Это и для меня оказалось неожиданно, я не думал вообще, что так получится.

- Ладно, забыли - смягчился Кристиан и, быстро перебравшись на кровать, потребовал: - Рассказывай, милый. От твоего отца мне немного удалось узнать. Он не в восторге.

- Знаю. Но мне кажется, что это неплохая идея?

- Ты у меня спрашиваешь? - хмыкнул Кристиан. - Я вчера видел этого парня в первый раз, Вин, что я могу тебе посоветовать? Да, симпатичный. Да, произвел впечатление приятного молодого человека. Но этого явно мало, чтобы я мог сделать о нем вывод, как о будущем супруге своего ребенка.

- Я думаю, что можно попробовать... - нерешительно пробормотал Авиан. Ох, почему же это чертово утро ничего не прояснило, а только, кажется, сильнее запутало?

- Милый, попробовать можно пирожное. Понравилось - ешь. Не понравилось - выплюнул. А здесь нужно решать. У тебя есть это право, воспользуйся им разумно, пожалуйста. Ну, а я в свою очередь тебя поддержу.

- Спасибо, - голос у Авиана дрогнул, а в глазах предательски защипали горькие слезы. Это все ненавистные гормоны и моральное истощение - он просто слишком сильно устал. Поддавшись порыву, он неуклюже перебрался поближе к папе, положив голову ему на колени. Кристиан что-то говорил, ласково перебирая его волосы, и Авиан чувствовал себя защищенным от всех невзгод. И в этот момент он решился - рассказать, признаться, объяснить, кто такой Эльман и попросить таки совета. Пусть Кристиан скажет ему, есть ли хоть немного рационального зерна в его этой детской надежде на возможное счастье или же это дурость, от которой не стоило ждать добра. Пусть папа накричит или, наоборот, одобрит - сделает хоть что-нибудь, лишь бы только Авиану не пришлось нести груз ответственности за это решение самостоятельно. Уж слишком тяжел оказался этот крест...

Он решился, набрал побольше воздуха в легкие, но так и не произнес ни единого слова. Раздался стук в дверь и через секунду в спальню протиснулась сначала светловолосая голова Антуана, а потом и весь он неловко замер на пороге, покачиваясь с пятки на носок. Мальчишка выглядел будто нашкодивший щенок и, кажется, немного испугался, увидев Кристиана - видимо, папа все-таки вчера отругал его за неподобающее поведение за столом. Но даже это его не остановило: он умоляюще закусил нижнюю губу и по-театральному кротко поинтересовался, можно ли ему войти. Папа, конечно, нахмурился для проформы, но разрешил. А Авиан... Что ему было делать? Не просить же Тони уйти, потому что он хочет рассказать о своем бывшем любовнике, будущем муже и потенциальном отце его ребенка? Зная характер Антуана, тот просто-напросто подслушает, если поймет, что он от него пытаются скрыть что-то важное. Момент был упущен. А потом...

Потом события стали разворачиваться с головокружительной скоростью. Позвонил Эльман, и Авиан не заметил, как пролетели два часа. Альфа, кажется, волновался и, в конце концов, спросил, не передумал ли Авиан. Что можно было ответить? Вот так, по телефону, объяснять, что ему страшно, и что никогда еще он так не сомневался в правильности принятого решения? Уж слишком это было жестоко. Да и вообще, сколько можно метаться? Вчера, сказав "да", Авиан испытал невообразимое облегчение и, стремясь вернуть себя вновь потерянное душевное равновесие, он заверил Эльмана, что все остается в силе, и он согласен на брак. Увы, в этот раз спокойнее ему не стало, слишком разволновала его вчерашняя беседа с Джастином.

На обед приехал Адриан, после чего еще несколько часов развлекал братьев болтовней. При других условиях Авиан был бы рад его обществу, но сегодня хотелось побыть наедине. Кое-как ему все же удалось ускользнуть в комнату, но уже через полчаса к нему заявился Тони с учебниками. Отказать брату в помощи Авиан не решился и несколько часов прошло за решением задач по физике.

Когда они наконец-то закрыли учебники, был уже вечер. Авиан суетливо принялся рыться в шкафу, в попытке подобрать что-то приличное. В конце концов, не каждый день ужинаешь с родителями потенциального супруга! И в это самое время послышался звук подъезжающей машины. Судорожно прижав к груди охапку одежды, Авиан подошел к окну, чтобы убедиться в своей догадке - это действительно оказался Эльман с родителями. Сглотнув вязкий комок, образовавшийся в горле, омега уткнулся лбом в холодное стекло, не отводя невидящего взгляда от подъездной дорожки. Наверное, волноваться в такой ситуации естественно, но каким же ужасно неправильным было его волнение. Не предвкушающим, а сковывающим и движения, и мысли. Он, вероятно, еще долго простоял бы так, если бы в комнату на всех парах не влетел Тони.

- Вин, отец велел позвать тебя... Господи, ты не готов! - Антуан всплеснул руками и, отащив Авиана от окна, принялся суетиться вокруг него. - Ох, как же мы упустили-то, что тебе и надеть-то нечего! Это никуда не годится! - голос брата раздавался теперь откуда-то из недр шкафа. Он с завидной энергией вышвыривал одежду на пол, неодобрительно цокая языком.

- Кристиан тоже внизу?

- Конечно, - подтвердил Антуан, приближаясь к брату с какими-то вещами. Авиану было все равно, вряд ли бы он заметил сейчас, даже если бы его нарядили в мешковину. - Живот уже больше стал. Думаю, это не будет так висеть на тебе. Подними руки!

Несколько минут Антуан крутил брата, будто большую неуклюжую куклу - "встань", "сядь", "подними ногу", "повернись".

- Ну, вроде ничего... - скептически поджав губы, заключил Тони. - Вот это Кристиан нервничает оказывается! Забыл проконтролировать такой важный момент, надо же! Хорошо, что у тебя есть я!

- Хорошо... - заторможено ответил Авиан. С каждой секундой оцепенение все сильнее сковывало тело, хотя, спроси его кто-то о причинах такой нервозности, он бы не знал, что ответить. Просто, наверное, страшно было сказать "да" официально, при свидетелях. Смотреть в глаза родителям и посторонним людям - и врать.

- Ох, милый, что ты такой бледный? Нервничаешь? Могу представить. Свадьба - это же потрясающе и так волнительно! - Антуан еще что-то щебетал все то время, пока они спускались на первый этаж. Антуан не слушал.

А потом он зашел в кабинет, где уже собрались родители - его и Эльмана. Сам Эльман быстро поднялся навстречу - высокий, элегантный, красивый. Слишком красивый для обычного Авиана.

- Привет, малыш, - прошептал альфа, легко целуя в щеку. - Все хорошо?

- Нервничаю, - честно признался Авиан, едва шевеля онемевшими губами.

- Все будет хорошо. Мы уже многое обсудили, нужно только твое согласие, - Эльман успокаивающе погладил дрожащую спину, и Авиан ухватился за это "все будет хорошо", будто за спасательный круг.

Потом были приветствия, какие-то банальные фразы - дань вежливости. Родители Эльмана оказались на удивление дружелюбными, что, определенно, было странно, учитывая то, что они считали, будто их сын женится на омеге беременном от другого. Они не задавали неприятных вопросов, не косились, не оценивали - и Авиан расслабился. Эрик - папа Эльмана - и вовсе очаровал его мягкой, ободряющей улыбкой, которую в первую их встречу он не заметил. В нем было что-то восточное: немного раскосые глаза, смоляные волосы без намека на седину, оливковая гладкая кожа. Авиану даже подумалось, что назвать малыша его именем - не такая уж и плохая идея.

- В общем, мы все обсудили, Авиан, - произнес Джастин. - Я все еще считаю, что вам обоим рано делать такой серьезный шаг, но каких-либо объективных причин, чтобы быть против этой свадьбы, у меня нет. Поэтому решение за тобой.

Авиан чувствовал взгляды на себе. На родителей он намеренно не смотрел, чувствуя, что их сомнения автоматически откликнутся и в нем. Вместо этого он крепче сжал руку Эльмана, которую не выпускал весь разговор, улыбнулся Эрику и даже Джиму - немногословному, но добродушному альфе.

- Да. Да, я согласен.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Окно на северную сторону

---

Окно на северную сторону. Часть 17

Спустя три недели, на пикнике, Эльман поцеловал Авиана. И, честно говоря, это было так предсказуемо после долгих телефоных разговоров, после сотен и сотен уверений в преданности и серьезности намерений, что омега, наверное, больше бы удивился, если бы их встреча прошла без этого. Поцелуй получился легким, невесомым, и уж точно не обязывающим ни к чему, но он был, и Авиан не сопротивлялся, хотя у него и была такая возможность.

Вряд ли бы он смог с точностью назвать тот день, когда смирился с присутствием Эльмана в своей жизни. Альфа приучил его к своим звонкам, к своеобразному юмору и некоторой навязчивости. И в один из таких вечеров Авиан отчетливо и даже немножко расчетливо понял, что этот союз был бы удобным. Эльман, кажется, готов был бороться со своим легкомыслием и, по его же словам, "способен заботиться о семье". И, естественно, для малыша было бы намного лучше расти в полноценной семье - это уберегло бы его в будущем от косых взглядов и сплетен за спиной. А сам Авиан почти убедил себя, что они с Эльманом вполне могут ужиться. Да, это, конечно, была не любовь - ни переживаний, ни горячности первого чувства не было и в помине. Но разве в его-то положении годилось думать о таких глупостях и бросаться в омут с головой? До родов оставалось три месяца, нужно было серьезно обдумать все возможные перспективы.

Конечно, у Авиана оставались сомнения в Эльмане. Бывали дни, когда он мог не позвонить, не считая необходимым объяснять причину. Иногда позволял себе грубые пошлые шутки, которые, может, и подходили для компании подвыпивших альф, но никак не предназначались для ушей омеги. Но на это было легко закрыть глаза, забыться, наслушавшись сладких речей и убедительных заверений. Возможно, Эльман и обманывал, - сознательно или нет - но и сам Авиан хотел быть обманутым. В их случае надежда оказалась плохим товарищем - мороком застилала глаза, показывая искаженную реальность. В этой реальности все у них было хорошо и не было никаких объективных препятствий для их союза.

- Ого, я думал, ты выбьешь мне зубы, - хмыкнул Эльман, отстраняясь после поцелуя. В ярко-зеленых глазах прыгали лукавые смешинки, на губах играла радостная улыбка - альфа сейчас напоминал довольного хищника, наконец-то загнавшего жертву в угол.

- Еще не вечер, - хмыкнул Авиан, отводя взгляд. Ему было как-то неловко. От этих отношений тянуло неприятным душком - мерзким совместным прошлым, разрушенными мечтами и надеждами Далиана, цинизмом, усталостью и апатичным смирением. Интересно было, чувствовал ли это Эльман или же азарт долгожданной победы затмил для него все остальные чувства?

- И то верно, - ухмыльнулся альфа. - Что ты, кстати, сказал родителям?

- Правду, - испытывая непонятное облегчение из-за того, что тема неловкого поцелуя закрыта, ответил Авиан. - Ну, почти правду. Сказал, что еду на пикник с сыном их деловых партнеров, с которым мы приятно пообщались на дне рождения Адриана.

- И никаких проблем не возникло? - недоверчиво уточнил Эльман, растянувшись на покрывале.

- С папой нет, он у меня понимающий. С отцом - да. Ты ему не слишком-то понравился в тот вечер, когда заперся со мной в ванной. Пришлось согласиться на компромисс, - Авиан кивнул в сторону машины, стоящей на обочине дороги. За стволами двух высоких тополей ее было почти не видно, но омега знал наверняка, что Даниэль - начальник отцовской охраны - зорко следил за каждым движением, происходящим на поляне. Суровый альфа, в прошлом военный - он приставлялся к членам семьи лишь в особых случаях или же, как говорил Кристиан, при обострении психоза у Джастина.

- Интересно, он расскажет твоему отцу о поцелуе? - задумчиво поинтересовался Эльман, придвигаясь непростительно близко, так, что губы их почти соприкасались.

- Уже рассказал. Даниэль профессионал, - шепотом пробормотал Авиан. Эта близость и настораживала, и пугала, и будоражила одновременно.

- Значит, нужно дать ему еще одну тему для отчета, - Эльман по-мальчишки улыбнулся, медленно зарылся пальцами в смоляные пряди на затылке омеги. Давая возможность отстраниться. Заставляя принимать решение, которое Авиану было не по силам.

- Отец тебя пристрелит.

- Даже если мы поженимся?

- Что ты...

Договорить Авиану не дали горячие губы. На этот раз Эльман целовал требовательно, почти грубо, как будто имел неоспоримое ПРАВО. И омега, ошеломленный и оглушенный этим то ли предложением, то ли фактом, даже не подумал воспротивиться. Будто неуклюжая тряпичная кукла он обмяк в крепких объятиях Эльмана и позволял целовать себя, хотя мыслями был далеко. В голове отчаянно трезвонил голос рассудка, требуя, чтобы Авиан прекратил этот фарс немедленно. Ведь он же не такой: не циничный, не меркантильный, не подлый. У него же есть принципы и уж точно в них не вписывался УДОБНЫЙ брак. Не желанный, просто удобный. Разве имел Авиан право обманывать Эльмана? Заслуживал ли альфа этого? Или, может, его устраивал такой союз? Все эти вопросы требовали ответов, но чтобы получить их и принять нужно было отличаться недюжинным мужеством и силой духа. А у Авиана не осталось никаких сил. Легче было позволить ситуации решаться самой и занять позицию зрителя, в надежде, что в конце этого спектакля их ждет счастливый финал.

- Ну, что ты скажешь? Ты станешь моим мужем? - тихо спросил Эльман, когда они разорвали поцелуй. Одной рукой он поглаживал Авиана по спине, другая покоилась на большом животе омеги. Ребенок под ладонью легко толкался, не давая забыть о своем присутствии.

- Это слишком неожиданно...

- Просто скажи "да", малыш, - заворковал альфа.

- Эльман, это неуместно сейчас. Ребенок скоро родится...

- Вот именно. И для него будет намного лучше, если родители к тому времени будут официально женаты и смогут видеться без присмотра охранников, - Эльман весело хмыкнул, не понимая, наверное, что невольно попал в самую болезненную для Авиана точку. Полноценная семья для малыша... Звучало так заманчиво, так правильно, ради этого можно было закрыть глаза на многое, кроме одного-единственного, но самого серьезного и весомого "но".

- Ребенок же, возможно, не от тебя... - пряча взгляд, пробормотал Авиан. Как же неловко и неприятно было говорить об этом, но и промолчать он не имел права.

- Брось! Я чувствую, что он мой. Я уверен, - беспечно отмахнулся альфа и, обращаясь уже к огромному животу омеги, проворковал: - Да, детка? Папочка у нас паникер.

- Эльман, перестань! - сердито воскликнул Авиан, пнув его кулаком в плечо. Как же раздражало это легкомыслие сейчас, когда они говорили о таких серьезных вещах! Нервно запустив пальцы в волосы и сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, он прямо посмотрел в лицо недоумевающего Эльмана и уже более сдержанно заговорил: - Я хочу, чтобы ты сейчас был серьезен. Хочу, чтобы задумался о том, какова будет твоя реакция, если ребенок окажется не твоим. Ненавидеть нас обоих будешь? Зачем ты идешь на такой риск? Давай подождем, чтобы потом не пожалеть.

- Я не пожалею, Авиан, - пожав плечами, ответил Эльман. - И ребенка буду любить в любом случае. И мое мнение не изменится, сколько бы мы не ждали. Тогда какой смысл тянуть, если можно пожениться сейчас? Так мы успеем переехать от родителей, обустроить все. С младенцем на руках это будет намного сложнее, согласись?

Авиан молчал несколько томительных секунд. От противоречий его буквально разрывало напополам. Одна его часть - осторожная и подозрительная - твердила, что такой брак не принесет счастья: ни им двоим, ни малышу. Где-то на периферии сознания, будто красным сигнальным огнем, маячила вполне разумная мысль, что нельзя хорошо узнать человека, общаясь с ним по полчаса по телефону, что они с Эльманом еще ни разу не сталкивались с реальными проблемами, которых за годы семейной жизни наверняка будет немало. Но была и другая его половина - уставшая от проблем и слепо верящая в чудеса. В конце концов, Авиан был слишком юн, а ситуация была уж слишком неординарной. Возможно, стоило попросить совета у родителей, но тогда пришлось бы выложить всю правду, как на духу, а он не был к этому готов.

- Авиан, соглашайся. Все у нас будет хорошо, - видя сомнения омеги, произнес Эльман.

- Ладно. Хорошо. Да. Да, я согласен, - пробормотал Авиан и испуганно прикусил внутреннюю сторону щеки. Ну, вот и все! Ставки были поставлены, оставалось лишь ждать, сыграют ли они.

- Да? - недоверчиво нахмурившись, уточнил Эльман. На мгновение почудилось, будто он сам испугался из-за согласия Авиана, но альфа быстро взял себя в руки и, звонко чмокнув омегу в щеку, немного нервно рассмеялся. - Ого, это здорово. Я просто предполагал, что ты дольше будешь упрямиться, но рад, что ты меня пожалел. Господи, у меня ни кольца с собой, ничего. Я, честно говоря, не думал делать предложение сегодня, но так получилось. Извини, что не сделал все так, как велят традиции.

- Ничего страшного, - равнодушно отмахнулся Авиан. У них с самого начала все было не по правилам, так что отсутствие кольца и красивых клятв его совершенно не волновали.

- Тогда я приеду вечером? Нужно же с твоим отцом поговорить.

- Угу.

- Какие цветы любит твой папа?

- Кактусы, - буркнул Авиан.

- М-м-м, может, у него есть более... традиционные предпочтения?

- Розы, лилии. Что-то классическое вполне подойдет, - ответил Авиан. Вся дальнейшая беседа так и крутилась вокруг вкусов его родителей или каких-то незначительных мелочей и в определенный момент начала напоминать обсуждение делового контракта, а не грядущей свадьбы. Ни о чувствах, ни о жизненных планах они оба, не сговариваясь, молчали.

Впрочем, Авиан был благодарен Эльману хотя бы за то, что тот не клялся ему в любви. Возможно, когда-то потом, спустя годы, когда они узнают друг друга лучше, они действительно полюбят друг друга, а пока... Это был удобный союз. И в любом случае у них оставался вполне реальный шанс стать счастливыми. Так почему бы не воспользоваться им? Авиан уж точно ничего не терял - для него эта возможность, скорее всего, была единственной.

***

- То есть вы виделись три раза, включая сегодняшний пикник, три недели общались по телефону и - о, чудо! - поняли, что хотите прожить вместе всю жизнь? - от ядовитой иронии в голосе отца Авиану стало дурно. Эльман, сидящий на соседнем, ужасно неудобном стуле, тоже нервно ерзал и однозначно чувствовал себя не в своей тарелке.

Началось все хорошо: Эльман подарил цветы Авиану, Кристиану и Тони. Папа ожидаемо пригласил его на ужин. За столом атмосфера оказалась вполне дружелюбной, хотя Джастин и посматривал на гостя настороженно. Но, в принципе, ничего не предвещало беды.

Буря разразилась за десертом, когда расслабившийся и потерявший бдительность Эльман, на вопрос Кристиана о сегодняшнем пикнике слишком прозрачно намекнул о своем предложении и о согласии Авиана. Тишина, установившаяся в следующее мгновение, была настолько осязаемой, что хоть ножом режь. Взгляды всех родственников остановились на Авиане, и тот, несчастный, больше всего желал провалиться сквозь землю. Еще через несколько минут Антуан разразился несвязным потоком вопросов, перескакивая с темы на тему. Кристиан шикнул на него, но это не подействовало; Тони едва не разрывало от любопытства и даже угроза получить нагоняй от папы в этот раз не могла его унять. И только Джастин смог прервать этот словесный поток. Он обманчиво спокойным голосом велел Антуану и Крису подняться в свои комнаты, а Эльману и Авиану перебраться в кабинет для дальнейшей беседы. Возразить ему не решился даже Кристиан, напоследок лишь молча одарив мужа умоляющим взглядом. О его значении Авиан старался не задумываться, чтобы не пугаться еще сильнее, чем уже был напуган.

И вот теперь, после сбивчивого объяснения Эльмана, Джастин сидел расслабленно откинувшись на спинку кресла, постукивал кончиками пальцев по подбородку и был настроен настолько скептически, что Авиан готов был дать руку на отсечение - Эльман вскоре со свистом вылетит из этого дома. Впрочем, отец как-никак был человеком воспитаным, поэтому лишь нетерпеливо выгнул бровь, намекая, что все еще ждет ответа на свой последний вопрос. А что тут можно было сказать? Из его уст их легенда и правда выглядела нелепо - на третьей встрече альфа предлагает беременному омеге вступить в брак. Где такое видано? У Авиана даже грешным делом мелькнула шальная мысль, что Джастин знает всю правду, всю их историю от начала и до конца. Но он быстро отмел эту идею: разговор тогда был бы совсем другой, да и резона не было отцу интересоваться другими заключенными. Он не любил ворошить прошлое без нужды.

- Да, так вышло. Любовь с первого взгляда, наверное, - нервно засмеялся Эльман, но тут же осекся под ледяным взглядом Джастина.

- Плохая тема для шуток, юноша, - неодобрительно заметил отец Авиана и, поправив очки в тонкой оправе, продолжил: - В общем, молодые люди, запретить я вам ничего не могу. К сожалению, законы сейчас не такие, как еще двадцать лет назад, и теперь ты, Авиан, не нуждаешься в родительском одобрении.

- Но мне бы все равно хотелось его получить, - шепотом произнес Авиан, опуская взгляд на свои руки. Только теперь он заметил, что все это время сжимал их в кулаки.

- Ладно, - Джастин тяжело вздохнул, потер переносицу и заключил: - Мы сделаем так. Эльман, приезжай завтра на ужин со своими родителями. Думаю, наша беседа с ними будет более продуктивна. А сейчас я попрошу тебя оставить меня с сыном наедине. Тебя проводят.

- Да, конечно. Всего доброго, мистер Лайер. Авиан, - Эльман коротко потрепал омегу по плечу, не решаясь в данной ситуации на большее и тихо выскользнул в коридор.

- Итак, ты ничего не хочешь мне рассказать? - намного сдержаннее и даже как-то ласковее спросил Джастин, когда они с сыном остались наедине.

- Мне нечего больше сказать, - нерешительно пожав плечами, ответил Авиан. Он был никудышным актером, поэтому меньше всего ему сейчас улыбалось врать. - Мы решили пожениться, и я бы хотел, чтобы ты и Кристиан... поняли меня.

- Мы и хотим понять. Но пока не очень получается. Ты ведь не любишь его, Авиан. Я не вижу между вами даже банальной влюбленности, которую молодые люди часто принимают за любовь. Так какова же причина такой спешки? Что ты вообще хочешь получить от этого брака?

Авиан чувствовал, как начинает в нем закипать злость. Уж Джастину ли не знать, по какой причине заключаются подобные союзы! Он резко вскинул на него взгляд и, четко выговаривая каждый слог, произнес:

- Это удобно, отец. Он из хорошей семьи. Он даст свою фамилию моему ребенку. Да и сам он человек неплохой. И вообще мне кажется, что ты не особо переживал из-за моих чувств тогда, когда планировал выдать за Питера, помнишь?

- Удобно, значит? - задумчиво переспросил Джастин. Под пристальным взглядом светло-голубых глаз Авиан чувствовал себя неуютно, но о сказанном он не жалел. В конце концов, отец сам хотел узнать правду. - Боюсь, ты ошибаешься. Да, вы с Питером не любили бы друг друга и, вероятно, в этих отношениях тебе было бы скучно, но я точно знал бы, что ты в безопасности, обеспечен всем необходимым и что твоя семейная жизнь спокойная и стабильная. Мы бы с твоим папой были бы уверены, что ты не ревешь в подушку, потому что твой муж сделал или сказал что-то не так. А Эльман этот твой балбес, и натерпишься ты с ним немало. Может, человек он и хороший, но этого мало, чтобы быть хорошим мужем и отцом. Ответственным нужно быть, зрелым, сдержанным. А так... - Джастин досадливо махнул рукой и закончил: - Блажь это все, Авиан, вот что я тебе скажу.

- Он изменится, - неуверенно пробормотал Авиан. Из уст отца все это звучало так логично, что уже почти потухшие искры сомнения разгорелись с новой силой. Единственное, что все-таки удерживало омегу от перемены решения - тот факт, что Джастин не знает всей правды, а поэтому, возможно, судит неверно.

- Может быть, - пожал плечами отец. - А что он говорит о ребенке? Ты уверен, что он будет хорошо к нему относиться? Я бы на твоем месте крепко бы задумался об этом. Далеко не каждый сможет по-настоящему принять чужое дитя.

- Ты же смог, - тихо произнес Авиан, прилагая титанические усилия, чтобы не отводить взгляд. Наверное, время и место было не самым лучшим для этого разговора, но раз уж речь зашла об этом...

- Смог.

Джастин, кажется, больше ничего не планировал говорить, а Авиан несколько секунд был настолько ошарашен тем, что отец не отнекивался и вроде бы даже не удивился из-за его фразы, что тоже не мгновенно нашелся, что сказать. Он тяжело сглотнул, перевел взгляд на окно, за которым уже сгустились сумерки и, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно, бросил:

- Почему?

- Я люблю Кристиана. И когда я женился, то знал, какую головную боль на всю оставшуюся жизнь приобретаю. Да, когда ты родился, у нас был тяжелый период, но он прошел. Иногда, конечно, у меня бывали срывы, я упрекал его, но это, Авиан, никогда - никогда, понимаешь?! - не касалось тебя. Ты мой сын. Такой же, как Адриан и Антуан. И если когда-то ты чувствовал себя обделенным моим вниманием, то мне искренне жаль. Я бы многое изменил, если бы мог. Не говорил так, как на самом деле не считал и не сделал ту ошибку, из-за которой... - Джастин неопределенно махнул рукой. Договаривать и правда не было смысла.

- Я тебя не виню, отец, - откликнулся Авиан, с удивлением понимая, что не лукавит. Всю свою жизнь он был на стороне Кристиана, даже не пытаясь разобраться прав ли папа или нет - для него он был непререкаемым авторитетом. Но последние события научили его, что не все в жизни черное и белое, и кто он такой, в конце-то концов, чтобы винить Джастина?

- Спасибо, - тепло отозвался альфа и улыбнулся. Нечасто можно было увидеть улыбку на его лице, поэтому Авиан даже загордился чуть-чуть, что именно он оказался ее причиной. - Ладно, иди отдыхай. Утро вечера мудренее. Завтра я переговорю с родителями этого оболтуса, будем думать. И еще... Мы поддержим любой твой выбор, но я прошу тебя, Авиан, подумай еще раз, взвесь все хорошенько. Обещаешь?

- Обещаю, - кивнул омега. В это мгновение, когда они впервые за долгое время так искренне поговорили, ему так хотелось рассказать всю правду об Эльмане. Но все же он не решился - может, когда-нибудь. А пока - спать. Этот день оказался уж слишком длинным.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Окно на северную сторону

---

Вечность длиною в год. Часть 15

2 ноября

- Кирюша, тебя к телефону, - мама кладет свой мобильный передо мной. Я точно знаю, что она уже несколько раз разговаривала с Антоном, но всякий раз до этого мне везло: я успевал нырнуть под одеяло и притвориться спящим. Быть может, мама и догадывалась, что я притворяюсь, но лишь тяжела вздыхала и шепотом просила Миронова перезвонить позже. Но сейчас я сижу за столом, передо мной стоит тарелка с овсянкой, а возле локтя лежит мобильный, и я чудесно знаю, кто именно на другом конце провода. На мгновение в голове вспыхивает шальная мысль: будто бы случайно дернуть рукой и сбросить телефон на пол - он здесь кафельный, аппарат, вполне возможно, разобьется. Но, конечно, я не реализовываю эту идею: более чем достаточно, что я разбил свой мобильный из-за истерики. Маме и так приходится работать не покладая рук, чтобы обеспечить меня необходимыми лекарствами, нечего ей пахать еще и ради таких незапланированных трат.

- Кто это? - пытаюсь тянуть время. Может, Антону надоест ждать, и он бросит трубку? Хотя, о чем это я? Об упрямстве Миронова можно слагать легенды. За ним не застоит ждать вплоть до вечера.

- Антоша, - отвечает мама, скрещивая руки на груди. Спелись, значит! Не знаю, что он ей рассказал, но отчетливо ощущаю, что мама поддерживает его, а меня считает капризным ребенком. И это, черт их всех подери, обидно! В этот раз у меня более чем серьезный повод для расстройства.

- М-м-м, - я неопределенно пожимаю плечами. Медленно набираю полную ложку овсянки, медленно подношу ее ко рту, о-о-очень медленно жую. И все это под тяжелым неодобрительным взглядом мамы. Как же это бесит! Навязчивость Антона, бесцеремонность мамы - они оба чувствуют свое превосходство надо мной: маленьким, глупым, вспыльчивым мальчиком. Считают, что лучше знают, что и когда мне нужно делать. В итоге раздражение достигает настолько критической отметки, что я делаю то, что действительно хочу: нажимаю на "отбой".

- Кирилл! Что это значит, объясни, пожалуйста! - возмущенно требует мама.

- Ничего, я просто не хочу разговаривать, - заявляю я, отодвигая от себя тарелку.

- Но Антон же будут звонить! Как, скажи на милость, мне объяснить ему твое поведение?

- Скажи ему, что я умер! - голос дрожит от злости. Не помню, говорил ли я когда-либо прежде с мамой в таком тоне. Наверное, мне должно быть стыдно, но беда в том, что на деле не стыдно ни капельки.

- Кирилл! - потрясенно выдыхает мама. Она говорит что-то еще, но я уже не слушаю: выскакиваю из кухни, метеором проношусь по коридору и забегаю в свою комнату, напоследок громко хлопнув дверью. В этот момент я ненавижу их всех: маму, которая считает меня вечным дурачком и причиной всех возможных ссор, Антона-предателя, который так жестоко обманул меня, и даже Мэри - вечное напоминание о моем одиночестве.

Не знаю, сколько я сижу вот так, прислонившись к двери и уставившись в одну точку. Оцепенение спадает лишь тогда, когда я слышу шум в коридоре - кажется, мама собирается на работу. И действительно - через несколько минут она выходит из квартиры, не сказав мне и слова. Видимо, злится слишком сильно, и я раздраженно стискиваю зубы: до появления в нашей жизни Антона у нас никогда не было серьезных недомолвок. И это тоже его вина! Наверное, это не слишком справедливо - обвинять его во всех смертных грехах, но меньше всего меня сейчас интересует справедливость. Трепаться обо мной с посторонними - тоже не слишком-то честно.

Я тяжело поднимаюсь но ноги и воровато выглядываю в коридор. Предосторожность, впрочем, излишняя - на вешалке нет маминой куртки, в квартире стоит гулкая тишина, нарушаемая лишь размеренным ходом старых часов. Она действительно ушла, не сказав мне и слова. Если я умру в течении ближайших нескольких часов, то мы так и не помиримся больше никогда. И уж в этом-то наверняка будет виноват Миронов: завлекать на свою сторону мою маму, когда сам виноват в ссоре, - ужасная подлость.

На кухне начинает звонить стационарный телефон. Я приближаюсь к нему на носочках, будто к бомбе, которая взорвется от одного неверного движения. Конечно, можно было бы и не снимать трубку, но, возможно, это мама, а я ведь обещал ей, что впредь не заставлю так волноваться после того инцидента, когда уснул. Но, если говорить откровенно, я не думаю, что это она. Более того, мне даже хочется, чтобы звонила не мама, а... ну, да, Антон. Наверное, есть какая-то странная привлекательность в роли обиженного, этакой жертвы, в руках которой право либо помиловать, либо казнить обидчика. Помнится, мне и в детстве нравилась эта игра, но тогда-то поводы были в основном надуманными, высосанными из пальца. Просто разыграная сценка, где я был избалованным принцем, чуть ли не топающим ножкой, и подсознательно ликующим от осознания, что все идет по моему сценарию. В этот раз все иначе: обида настоящая, и я не уверен, что в мире вообще существует цена, способная окупить предательство. Но мне все же интересно, что может сказать Антон, ведь тем вечером он даже не пытался оправдаться. Придумал что-то? Отрепетировал?

Трубку я все же поднимаю. От любопытства, волнения и страха кружится голова, приходится вцепиться пальцами в кухонную тумбу, чтобы только не грохнуться на пол.

- Да?

- Кирилл? Здравствуй, - этот спокойный постановочный голос мне хорошо знаком. Это Анна Аркадьевна, мой "врачеватель душ". Не Миронов. Разочарование затапливает меня штормовой волной. Чувствую себя жалким уродцем, ведь, несмотря на поступок Антона, я все еще нуждаюсь в этой дружбе, в его силе, стойкости, уверенности нуждаюсь. Я злюсь на него, потому что он мог быть и настойчивее. Или, быть может, ему уже надоело носиться со мной?

- Здравствуйте, Анна Аркадьевна, - разочарование слышится в каждой букве.

- У тебя все хорошо, Кирилл? - сухо интересуется она. За телефонные консультации ей не доплачивают, наверняка эта вобла сейчас скрестила пальцы в надежде, что я не вздумаю жаловаться. Хотя, возможно, я просто всех сужу по себе.

- Да.

- Хорошо. Я звоню сказать, что нам придется перенести наш завтрашний прием. Я сейчас на больничном. Позже позвоню, и мы договоримся об удобном для нас обоих времени, ладно?

- Ладно, - односложно отвечаю я. Все-таки не стоило брать трубку. Так бы можно было и дальше воображать, что это Антон, а теперь... - Выздоравливайте, - запоздало желаю я. Получается неискренне.

- Спасибо. Ну, раз у тебя все хорошо...

- Я поругался с мамой, - выпаливаю я, не давая себе времени передумать. Еще свежи воспоминания о нашем чаепитии в ее кабинете - тогда мне стало даже как-то легче. Может, стоит попытаться не быть предвзятым? В конце концов, Анна Аркадьевна всегда проявляла чудеса выдержки в общении со мной.

- Бывает, - спокойно говорит она. В ее голосе не слышится раздражения или усталости, и это немного успокаивает меня. - Кто виноват?

- Ну... Мне кажется... - я теряюсь. Антон виноват, конечно, больше всех, но о нем я как не мог, так и не могу разговаривать.

- По твоему мнению, даже если оно и не слишком объективно, - кажется, она улыбается. Я тяжело вздыхаю, опускаюсь на шаткую табуретку возле окна и, невидящим взглядом уставившись на унылую морось за окном, произношу:

- Я. Она просто не понимает, почему я злюсь, а я не хочу ей объяснять. Мне просто хочется, чтобы она всегда была на моей стороне, чтобы я ни делал.

- Кирилл, твоя мама в любом случае на твоей стороне. Она любит тебя. Но даже любящие нас люди иногда критикуют нас, осуждают. Это нормально. Уверена, что твоя мама хочет, как лучше. Ты ведь сам говоришь, что она не понимает причин твоего раздражения, так разве справедливо злиться на нее?

- И что мне делать? - спрашиваю я.

- Поговорить, - просто отвечает Анна Аркадьевна. - Самый верный способ. Не обязательно рассказывать что-то личное, Кирилл. Можно просто сказать то, что сказал мне. Что тебе сейчас нужна ее поддержка и что, возможно, когда-нибудь ты расскажешь ей все в подробностях, но не сейчас. Почему-то мне кажется, что она поймет и не будет задавать лишних вопросов.

- Спасибо вам. Я попробую.

- У тебя есть мой номер, Кирилл. Звони в любое время, - не знаю, дань ли это вежливости или искреннее участие, но в этот раз предложение меня не раздражает. Возможно, пришла пора научиться не слышать подвох в каждом слове и не думать, будто все вокруг желают мне зла.

- Спасибо, - повторяю я. - Поправляйтесь, - на этот раз пожелание получается намного душевнее.

- Спасибо, Кирилл. До связи.

- До свидания.

На другом конце провода разносятся короткие гудки. Я кладу трубку, прижимаюсь лбом к холодному оконному стеклу. Теперь мне немножко легче: я точно знаю, что поговорю с мамой, спасибо Анне Аркадьевне. Но вот решусь ли я выслушать Антона - совершенно иной вопрос.

***

Я просыпаюсь резко, будто вынырнув из мутной воды. В комнате уже темно, я включаю ночник и, потирая глаза, смотрю на часы. Ничего себе - половина первого ночи! А ведь я всего лишь прилег "ненадолго" после обеда. Вот что значит несколько бессонных ночей, организм все равно урвал свое. Теперь, правда, сна ни в одном глазу, поэтому я тихо выбираюсь из кровати, прохожу в коридор, зябко обхватив себя руками за плечи. Шерстяной свитер неприятно колет ладони. Кажется, его тоже мама связала.

С гостиной слышится неразборчивое бормотание включенного телевизора. Я на цыпочках пробираюсь туда, приоткрываю дверь: на экране мелькают кадры какой-то передачи про паранормальные явления. Мама сидит на диване, я вижу ее затылок.

- Мам, - тихо зову я. Она не откликается.

На мгновение в груди все пружиной сжимается от страха. Но я быстро беру себя в руки - мама просто спит. Она здоровая, сильная, и проживет еще долгие-долгие годы. Просто уснула, поздно ведь уже очень.

Я обхожу диван, смотрю на ее лицо в мелькающем свете телевизора. Даже так заметны морщины вокруг глаз и губ, и седые пряди на висках. От жгучего стыда хочется плакать - мне так жаль сейчас, что я заставил ее волноваться целый день. Разве такую память о себе я хочу оставить?

Поднимаю упавший на пол плед и накрываю ее колени. Видимо, получается у меня неловко, потому что мамины ресницы дрожат, а потом она открывает глаза.

- Кирилл? Тебе плохо? - ее голос хриплый ото сна. Она пытается сфокусировать взгляд на мне, щурится, видимо, еще не совсем понимая, почему оказалась здесь, а не в спальне.

- Нет. Я услышал телевизор. Зашел посмотреть. Ты уснула.

- А-а-а, да, действительно, - мама садится удобнее и похлопывает по дивану рядом с собой. Дважды меня приглашать не приходится - я быстро опускаюсь рядом и кладу голову ей на плечо. Господи, как же я ее люблю! - Ты спал, когда я пришла. Не ужинал, - это не вопрос. Мама неодобрительно сводит брови, я же виновато поджимаю губы.

- Прости. Прилег и не заметил, как уснул.

- Ладно. Как чувствуешь себя?

- Нормально.

- Это хорошо, - задумчиво произносит мама, переводя взгляд на экран. Там показывают черноволосого призрака какой-то девушки, едва слышно бубнит голос за кадром. Не думаю, что мама воспринимает происходящее по телевизору. Наверное, она просто не хочет на меня давить. Мне приходится переступить через себя и начать разговор самому.

- Извини меня... ну, за мое поведение утром.

- Я уже забыла, - тень улыбки скользит по маминым губам. Нечасто она слышит от меня извинения даже в тех случаях, когда я явно не прав.

- Антон рассказал обо мне своей подруге, - шепотом говорю я. Произносить это оказывается сложнее, чем я думал. Боль разливается по подреберью и не унять ее никак. Предательство невозможно забыть.

- Хм, - мама молчит несколько тягучих секунд, а потом, тяжело вздохнув, целует в висок. - Это плохо. Он нехорошо поступил.

- Да, нехорошо, - охотно соглашаюсь я.

- А причину он тебе объяснил? - мама старается казаться бесстрастной, будто бы таким образом пытается дать мне понять, что сейчас она не давит, не настаивает, и ответить я могу лишь, если сам пожелаю.

- Я не хочу его слышать, - бурчу я себе под нос.

- Понимаю. Но, знаешь, что я тебе скажу? Этой недосказанностью ты ведь не только его наказываешь, но и себя. Тебе, конечно, решать, - мама пожимает плечами и больше не говорит ни слова. Мы еще долго сидим так, в тишине, нарушаемой лишь гулом работающего телевизора, погруженные в свои мысли.

4 ноября

За завтраком я постоянно кошусь на мамин мобильный, лежащий на столе. Мама благородно делает вид, что не замечает, до тех пор, пока пюре с моей ложки не оказывается у меня на коленях, а я, не заметив, облизываю пустую.

- Кирилл, у тебя упало, - мама улыбается и протягивает мне полотенце. Пока я неуклюже вытираю джинсы, она произносит: - Нет, Антон не звонил больше.

На мгновение моя рука замирает, а потом я сжимаю губы и с удвоенным энтузиазмом начинаю размазывать коричневую овощную жижу по ткани.

- Мне плевать, - сердито пыхчу я.

- Может, позвонишь ему сам? - осторожно предлагает мама.

- Извини, мне нужно переодеться! - резче, чем следовало, произношу я. Швыряю полотенце на стол, резко отодвигаю стул и выхожу под аккомпанемент маминого тяжелого вздоха.

В ванной я долго мою руки, плескаю на раскрасневшееся лицо холодной водой, пытаясь - действительно пытаясь! - хотя бы ненадолго отвлечься от мучающих меня мыслей об Антоне. Права была мама - эта недосказанность, будто заноза под кожей, ноет беспрерывно. Сейчас я согласен выслушать его - все, что угодно, чтобы увидеть его еще хотя бы раз. Но планы Антона, кажется, изменились. Больше он не проявляет рвения, а я не могу позвонить сам. Уж слишком это унизительно - навязываться после всего произошедшего.

Так проходит еще один день - скучно и однообразно. Смеркается, на моих коленях лежит равнодушная Мэри - ей хорошо, бесчувственной. Ее не обижает чужое пренебрежение, я могу забыть ее на целые сутки, и это не будет значить ровным счетом ничего. Может, сейчас мне стоит ей завидовать? Я тоже хочу не чувствовать.

Звук дверного звонка заставляет меня вздрогнуть. Соседка, что ли? Больше некому приходить к нам, кроме, конечно... Я хочу и боюсь верить. Титаническим усилием воли заставляю себя идти спокойно, а не броситься открывать на всех парах. Пусть внутри все скручивает в узлы от надежды, но хотя бы внешне я не хочу этого проявлять. Когда до двери остается два шага, я шумно втягиваю воздух носом, пытаясь справиться с подкатившей к горлу тошнотой. Звонок повторяется - настойчиво, упрямо. Соседка так не звонит.

Я открываю дверь. И, хотя подсознательно я готов был увидеть Антона, дыхание все равно перехватывает, когда я вижу именно его - сердитого, с мокрыми от осенней мороси волосами - на пороге своей квартиры. У него синяки под глазами и темные, будто пьяные, глаза. Мне хотелось бы иметь больше гордости и упрямства - захлопнуть дверь перед его носом и вычеркнуть наконец-то из своей жизни. Но, наверное, я просто жалкое ничтожество, потому что, несмотря ни на что, рад видеть его.

- Я хочу рассказать тебе всю правду. Выслушай меня, - просит Антон. Я молча отхожу в сторону, пропуская его в квартиру. Пусть уж лучше правда, даже горькая, чем эти терзающие сомнения.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Вечность длиною в год

---

Окно на северную сторону. Часть 16

На следующий день все повторилось: огромный букет и короткая записка от Эльмана были вручены Авиану как только он вернулся из больницы. В этот раз при этом присутствовал Тони и два его приятеля-омежки - они потрясенно пялились все то время, пока Джейми неуклюже вручал цветы, а как только Авиан стал подниматься по лестнице, зашушукались, не особо волнуясь о том, что их могут услышать. В коридоре не посчастливилось столкнуться с Кристианом, любопытство которого еще со вчерашнего вечера хлестало через край.

- Что сказал врач, милый? - стараясь - безуспешно, впрочем, - не пялиться на букет, спросил папа.

- Все хорошо, - коротко ответил Авиан, борясь с желанием спрятать цветы за спину. Что уж теперь скрывать? Да все равно бы Тони разболтал. А если не Тони, то Джейми. А если не Джейми, то еще кто-то. Хранить секреты в этом доме было уж очень трудно.

- Да? Это хорошо, - рассеянно протянул Кристиан и, будто бы равнодушно, заметил: - Какие красивые цветы.

- Угу, - буркнул Авиан, мысленно посылая на голову Эльмана все известные проклятия. Неужели ему не понятно, что такие знаки внимания в отношении беременного сына никак не могут пройти мимо внимания его родителей? Хотя, вероятно, этот стервец все чудесно осознавал и даже считал, что из этого можно вынести определенную выгоду. И ведь прав был, черт побери! Не нужно было отличаться особой внимательностью, чтобы заметить, насколько Кристиан переполнился глупыми надеждами о каком-то тайном поклоннике его сына. Если бы он только знал, какое общее прошлое было у Авиана с этим "поклонником"...

- Не расскажешь, от кого они? - терпение, в конце концов, никогда не было сильной стороной папы. Стоило отдать ему должное - он и так долго продержался.

- Крис, - Авиан взглянул умоляюще, прикусил губу.
- Ладно, понимаю, - тяжело выдохнул Кристиан. - Я не настаиваю, милый, ты же знаешь. Просто помни, что если у тебя какие-то проблемы... У тебя, кстати, нет проблем? - подозрительно нахмурился он.

- Беременность и испорченая репутация считаются? - закатив глаза, устало поинтересовался Авиан.

- Нет.

- Тогда у меня нет проблем, - это, конечно, было лукавством - подарок от своей главной "проблемы" Авиан сейчас держал в руках, но рассказывать об этом папе пока не хотелось. Быть может, позже они поговорят и об Эльмане, и о Далиане, и о Натаниэле, и о... Нет, вот про Хесса он точно не планировал беседовать ни через месяц, ни через десятилетие. Одно дело - вскрывать свои раны, совсем другое - папины.

- Ладно, я сделаю вид, что поверил, - хмыкнул Кристиан. - В общем, ты в любое время можешь рассчитывать на меня. Я тебя всегда выслушаю, ты же знаешь это, милый?

- Конечно, знаю, - голос предательски задрожал, и Авиан, поддавшись порыву, неуклюже обнял Криса, пряча лицо у него на плече. - Я тебя люблю.

- И я тебя, детка, люблю, - тихо ответил Кристиан. - Так, только не вздумай реветь! Ребенку, знаешь ли, плевать на причины, по которым ты разводишь сырость. Ему нужна комфортная обстановка, так что, будь добр, обеспечь ее для моего внука.

- Хорошо, - искренне улыбнулся Авиан. Все же в такие моменты он понимал, что никакие проблемы не страшны, пока рядом есть папа. Тот человек, связь с которым, казалось, с годами становилась лишь крепче.

- Ладно, иди в комнату. Нужно же тебе прочитать записку от твоего ухажера? - лукавые смешинки в глазах Кристиана делали его совсем юным. Авиану иногда нравилось представлять, как бы они в действительности обсуждали его поклонников, если бы все сложилось иначе и если бы он не был таким... обычным.

- Это не то, что ты думаешь.

- В любом случае, не будь злюкой и не бей бедного юношу при встрече, договорились? Я чудесно знаю, Вин, как беременность влияет на отношение к окружающим и как раздражает любая мелочь. Но не будь слишком строгим к нему. Никогда не знаешь, где обретешь, - с этими словами Кристиан чмокнул сына в щеку и быстро, не дожидаясь ответа, зашагал по коридору. Авиан, проводив его взглядом, медленно побрел в спальню.

***

"Я хочу назвать малыша Эриком".

Авиан пытался не злиться. Честное слово, пытался! Но как можно было сохранять внутреннее равновесие при демонстрации такой вопиющей наглости? Эриком он его хочет назвать видите ли! Планирует дать ребенку АВИАНА имя СВОЕГО папы. И как можно было адекватно реагировать на это "хочу"? Ни "пожалуйста", ни "может быть", а именно ХОЧУ!

Перечитав записку в шестой раз, Авиан все-таки сделал то, что хотел: разорвал ее на мелкие клочки. Легче, правда, не стало. А вскоре и вовсе первый яростный порыв сменился волнением. Сколько Эльман планировал забавляться таким образом невозможно было предугадать. Он-то знал, что серьезных последствий у его игры не будет по той простой причине, что Авиан никогда не станет никому жаловаться. Эту черту характера альфа сумел распознать в нем, да и понимал наверняка, что родители его не в курсе подробностей тюремных будней. Эти кошки-мышки могли продолжаться черт знает сколько, ведь Эльман не реагировал ни на крики, ни на просьбы. А Авиану в его положении меньше всего хотелось кататься на этих эмоциональных американских горках, каждый день ожидая подвоха.

Так и не найдя выхода, омега прилег, обняв живот руками. Ребенок под ладонями легко шевелился, невольно вызывая улыбку на лице Авиана. Конечно, ему хотелось, чтобы у малыша была полноценная семья, но Эльман... Нет, он был не тем человеком, который мог это обеспечить. Не потому что он был плохим, нет! Авиан знал, что Эльман добрый, веселый и, наверняка, с ним было бы здорово дружить, проводить время в шумных больших компаниях, но он не был готов к роли постоянного отца, который находится рядом двадцать четыре часа в сутки. Эльман не был готов отказаться от привычного образа жизни и остепениться, и Авиан молил Бога, чтобы голос рассудка, твердящий ему это, не ослабевал. Потому что подсознательно омега чувствовал, что если вдруг он позволит зародиться надежде, пробиться сквозь практичность и ответственность глупым детским мечтам о любви, то рано или поздно он жестоко разочаруется.

От невеселых размышлений Авиана отвлекла вибрация мобильного телефона. Номер оказался незнакомым и первым порывом было и вовсе не отвечать. Все его прошлые университетские приятели растерялись, кроме родственников ему больше никто не звонил, но их-то номера Авиану были известны. От неприятного предчувствия покалывали кончики пальцев, но он все же переборол себя: резко, не давая себе времени передумать, поднес телефон к уху, принимая вызов. Не хватало еще стать параноиком. В конце концов, это мог быть и не...

- Привет, - надежда, конечно, не оправдалась. Авиан даже не удивился, по сути. Нужно же было Эльману узнать реакцию на цветы.

- Откуда у тебя мой номер? - устало откидываясь на подушки, спросил Авиан вместо приветствия.

- У меня есть свои источники.

- Дай догадаюсь. Имя этого источника - Адриан?

- В яблочко, - хмыкнул Эльман.

- Что ты ему сказал? - Авиану действительно было интересно. Несмотря на кажущееся легкомыслие, Эйд довольно настороженно относился к кавалерам младших братьев. Вряд ли бы он подыгрывал Эльману, если бы тому не удалось виртуозно задурить ему голову.

- Что ты мне нравишься и что у меня в отношении тебя исключительно серьезные намерения.

- М-м-м, понятно, то есть навешал ему лапши на уши, - фыркнул Авиан. Как ни странно, но по телефону разговаривать с Эльманом было вполне... комфортно, что ли?

- Нет, я сказал абсолютную правду. Авиан, почему тебе так сложно поверить, что я не собираюсь обижать тебя? Мне действительно не все равно. Я хочу быть рядом с тобой и с ребенком.

И то ли тон у Эльмана был такой уверенный и серьезный, то ли Авиан просто слишком устал тащить бремя своей тайны в одиночку, но сердце предательски екнуло. Хотелось поверить - хотя бы немножко пожить в том идеальном иллюзорном мире, где у малыша есть полноценная семья, где существует человек, от которого не нужно ничего скрывать и который готов принимать его, Авиана, таким, какой он есть.

- Эй, ты еще там? - позвал Эльман, когда молчание затянулось.

- Да, извини, задумался. Что ты делаешь? - спросил омега, только чтобы сменить скользкую тему.

- Готовлю.

- Готовишь? - недоверчиво переспросил Авиан. Уж слишком тяжело было представить альфу на кухне. Да и зачем ему это? Наверняка у их семьи была прислуга.

- Угу, люблю это дело. У меня неплохо получается. Ты голоден?

- Нет, - Авиану не удалось сдержать улыбку. Эльман умел быть обаятельным, стоило отдать ему должное. Даже ярость из-за его фамильярной записки почти угасла, по крайней мере поднимать эту тему сейчас совершенно не хотелось.

- Ты же знаешь, что должен хорошо питаться?

- Знаю-знаю, - хмыкнул Авиан. - Я хорошо питаюсь.

- Пойдешь со мной на пикник? - неожиданно предложил Эльман. Стоило сказать "нет" - однозначно и категорично, чтобы не давать ни самому себе, ни альфе никаких ложных надежд. Но Авиан сделал роковую ошибку - задумался, всего лишь на мгновение допустил эту неправильную, глупую мысль, что, возможно, он действительно слишком строг и требователен к окружающим.

- Снег только недавно сошел, - неуверенно пробормотал омега, и эта робость не осталась незамеченной Эльманом. Уже в тот момент Авиан проиграл битву, поддавшись слабости и наивной надежде.

- Через несколько недель будет нормально. Просто скажи "да", - змеем-искусителем зашептал альфа. Почувствовал же слабину, стервец!

- Я не уверен, - попытка получилась жалкой, будто у утопленника с камнем на шее, который все еще суетливо барахтается в безнадежной попытке спастись.

- Можешь пригласить братьев. Или родителей. Кого хочешь. Только соглашайся. Узнаешь, как я готовлю. Спорим, ты пальчики оближешь? - голос стал низким, бархатистым. Голосом АЛЬФЫ. И Авиан сдался.

- Ладно, через несколько недель. Только если пообещаешь больше не присылать цветы. Мне не нужны расспросы от родителей, - решил все-таки отвоевать хоть какие-то позиции омега.

- Тогда я буду звонить тебе.

- Иногда?

- Каждый день.

- Нет, это лишнее, не вижу в этом необходимости! - воспротивился Авиан. Одного такого разговора уже хватило, чтобы почти полностью усыпить бдительность. Что же будет, если Эльман станет названивать ежедневно?

- Это же всего лишь беседа по телефону, малыш. Не отказывай мне хотя бы в такой мелочи, пожалуйста, - просьба на первый взгляд казалась такой... невинной. Нет, ну, действительно, чего это Авиан уперся? Все равно большую часть времени умирал со скуки, а так хоть какое-то время будет занято. И ничего страшного в этом, по сути, не было.

- Ладно, - нерешительно ответил он.

- Вот и славно. Тогда до связи, - на другом конце провода послышались короткие гудки. Авиан тяжело вздохнул, бросил телефон на соседнюю подушку и невидящим взглядом уставился в потолок. И что он, спрашивается, наделал?

***

- Его не будут звать Эрик, - прошипел Авиан на следующий день. Эльман сам завел этот разговор.

- Но почему? Тебе не нравится это имя? - недоумение в голосе альфы было почти забавным. Он, кажется, действительно не понимал, что называть ребенка, который, возможно, и не его вовсе, именем своего папы - не слишком разумно. Кроме того, это воспринималась как своеобразное обязательство, признание, что малыш принадлежит и семье Эльмана тоже. А Авиан все еще отмахивался от такой возможности, хоть, увы, и менее решительно, чем прежде.

- Дело не в имени. Просто у нас традиция в семье такая. Имена заканчиваются на "ан". Так у моего дедушки-омеги, у папы, у меня, у братьев. Так что, извини, но нарушать я ее не буду, - Авиан чудесно знал, что захоти он назвать ребенка вопреки негласной традиции - никто бы и слова ему не сказал. Но для Эльмана такая причина для отказа казалась вполне приемлемой. Ему ли не знать, что в любой семье есть свои причуды?

- Хм, ну, ладно. Традиция - так традиция. Подберу значит что-то другое.

- Эй, может я сам решу, как назову своего ребенка? - фыркнул Авиан.

- Нашего ребенка, - поправил Эльман. Да уж, упрямства ему было не занимать. С этим, наверное, просто стоило смириться.

Однажды, неделю спустя, их разговор плавно перетек к тюрьме. Эльман просто вскользь упомянул об этом, но непринужденности беседы как ни бывало. Авиан так долго сознательно сбегал от этих воспоминаний, что просто перевести тему не смог. Сейчас он уже чувствовал в себе внутренние силы, чтобы заговорить об этом, но голос все равно дрожал, выдавая волнение.

- Как там Лиан? - едва слышно спросил омега и тут же прикусил губу. Черт, нашел о ком спрашивать! Совесть иногда осуждающе шептала, что Авиан не сделал ровным счетом ничего, чтобы помочь Далиану. Человеку, благодаря которому смог выжить. А ведь обещал... Но свои собственные проблемы оказались намного значимее, чем благополучие друга. И вот сейчас, общаясь с Эльманом, каждый день позволяя ему все сильнее убеждать себя, что их отношения, в принципе, возможны - разве Авиан не предавал Лиана во второй раз? Ведь помнил же, как сильно тот любил альфу, как он закрывал глаза на их интрижку и молча глотал обиду.

- Нормально, - сухо ответил Эльман. Ему не хотелось об этом говорить, Авиан чувствовал. А омеге так хотелось знать... Знать, когда Далиан окажется на свободе. Спросить, кого бы выбрал Эльман, если бы Далиан мог родить ему ребенка или соответствовал по общественному положению, или не был настолько старше... Потому что подсознательно Авиан знал, что он-то сам просто более подходящий. Не более желанный и, конечно же, не лучший. Просто он удобнее. Их союз не требовал бы больших усилий, не нужно было бы плыть против течения, как в том случае, если бы Эльман все же выбрал Далиана.

- Давай сменим тему, - предложил Авиан. Он явно преувеличил свою готовность говорить о тюрьме.

- Да, давай, - облегченно согласился Эльман.

Той ночью омега спал плохо. Впервые за долгое время ему снова снилась тюрьма, Далиан, смотрящий на него осуждающе, Натаниэль, презирающий его, Авиана, за слабость. Возможно, это был своеобразный знак, предупреждение, кто знает. Но в тот момент легче оказалось отвлечься, выбросить плохие мысли из головы и позволить себе безвольно плыть по течению.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Окно на северную сторону

---

До ее смерти осталось сто дней. Часть 11

- Грейнджер? - потрясенно выдохнула Паркинсон. Если бы ситуация не была такой неловкой, то Гермиона, вполне возможно, даже смогла бы посмеяться над выражением ее лица - такой ужас на нем отразился. На Драко за спиной Пэнси смотреть было боязно - он наверняка в ярости. Но кто же знал, что так получится? Выскользнуть из комнаты всего на минуточку, спуститься по боковой лестнице, подгадать то время, когда все должны были находиться в столовой, и все же наткнуться на тех, кого видеть желала меньше всего - ну, не ирония ли? - Драко, что она здесь делает? Она же уехала к родителям...

- Извините, я пойду, - под нос пробормотала Грейнджер, пытаясь прошмыгнуть мимо доселе молчавшего Малфоя и трещавшей без умолку Паркинсон. Ей это почти удалось, но Пэнси все же очнулась, дернулась, обхватывая цепкими пальцами локоть Гермионы.

- Тебя никто не отпускал! - прошипела Пэнси.

- А мне и не надо, чтобы меня отпускали! - злость, вскипавшая в Гермионе уже долгие недели, в тот момент почти вырвалась наружу. Паркинсон, видимо, предположила, будто Грейнджер здесь пленница, а значит ею позволено командовать. И доказать обратное хотелось в то же мгновение - ударить эту слизеринскую гадину, стереть с ее бледной физиономии это мерзкое выражение превосходства. И, возможно, Гермиона так бы и поступила - что ей было терять, в конце-то концов? - если бы в их перебранку не вмешался Драко.

- Уймитесь! Обе! - Малфой сжал запястье Паркинсон и не терпящим возражений тоном потребовал: - Отпусти ее, Пэнси.

- Но, Драко...

- Живо! - зло стиснув зубы, выдавил Малфой. Гермиона зябко поежилась, чудесно осознавая, что ярость его направлена отнюдь не на одну Паркинсон. Но тон Драко пугающе подействовал не только на Грейнджер. Пэнси тоже стушевалась, разжимая наконец-то пальцы и неловко отступая на несколько шагов. - Грейнджер, иди к себе. И, БУДЬ ДОБРА, не выходи сегодня больше.

- С удовольствием, - неразборчиво пробормотала Гермиона и, прижав книги к груди, быстро скрылась за ближайшим поворотом.

- Извини, не стоило устраивать сцену. Просто ее присутствие здесь... Я до сих пор до конца не верю, что это не сон, - тихо прошептала Пэнси, а потом подошла к Драко вплотную, уткнувшись лбом ему в плечо.

- Не сон... к сожалению, - тяжело вздохнув, произнес Малфой. Обнял слизеринку за дрожащие плечи, осторожно поглаживая по спине. Да уж, не таким образом он хотел поделиться с Пэнси этим секретом. Не сейчас, когда у нее есть намного более серьезные причины для волнения, чем нахождение в Малфой-мэноре ненавистной гриффиндорки. - Это длинная история.

- Расскажешь? - равнодушие в голосе Паркинсон не было напускным. Она действительно не была чрезмерно любопытной и зачастую отличалась деликатностью - качества, ценимые Драко в ней больше всего.

- Разве что в общих чертах. Не хочу вдаваться в подробности. Не сегодня, - ответил Малфой, отстраняясь и выдерживая на себе пристальный взгляд. Пэнси была неглупа и, вероятно, такой ответ ее насторожил, но вида она не подала.

- Хорошо. Пойдем?

- Да, - согласно кивнув, Драко взял ее за руку и повел по тускло освещенному коридору. Больше на их пути никто не встретился.

***

- Поэтому я вернулся сюда. Это, если можно так сказать, моя работа, - закончив рассказ, Малфой откинулся на спинку кресла. Конечно, многие факты о пребывании Грейнджер здесь он опустил. Он доверял Пэнси, но чрезмерно откровенничать все равно было опасно.

- Непонятно... Защищать ее здесь? Под боком у Лорда? Ну, не глупость ли? Тебе не кажется, что это как-то странно? - Паркинсон задумчиво прикусила губу и принялась накручивать локон на палец.

- Кажется. Здесь действительно что-то нечисто, но что можно поделать? Остается только ждать. Возможно, вскоре все решится, до Рождества ведь недолго осталось, - пожал плечами Драко.

- Да, недолго, - задумчиво протянула Пэнси. На несколько минут в гостиной установилась тишина - каждый из них был погружен в собственные мысли. Но вскоре Паркинсон зябко передернула плечами и, будто очнувшись, спросила: - Как ты с ней ладишь?

- С переменным успехом, - недовольно проворчал Малфой. Его отношения с Грейнджер - не то, что он был готов обсуждать с кем-либо. Слишком уж они противоречиво выглядели даже в его собственном представлении, а о реакции Пэнси на его откровения думать и вовсе не хотелось. Да, она спокойно относилась к его интрижкам и проявляла невиданную мудрость, не устраивая сцен ревности. Но одно дело одноразовый секс с какой-то чистокровный слизеринкой, и совсем другое - его навязчивое влечение к грязнокровной гриффиндорке.

- Не представляю, как ты справляешься, - вздохнув, заметила Пэнси.

- Со временем ко всему привыкаешь, - невесело усмехнулся Драко и на всякий случай прибавил: - Ты же понимаешь, что о присутствии здесь Грейнджер распространяться не стоит? Даже твоим родителям лучше не знать. Спокойнее спать будут.

- Конечно, понимаю, - серьезно кивнула Паркинсон и, поднявшись, перебралась к Малфою на колени. Уткнулась носом ему в шею и произнесла шепотом: - Я скучала по тебе.

- Я тоже, - ответил он, хотя для них обоих было очевидно, что с его стороны эта фраза - лишь дань вежливости. Впрочем, никто и не ждал от их союза истинных чувств - все это было глупостью. Главное, что они неплохо находили общий язык, этого казалось вполне достаточно для брака. - Давай закроем эту тему. У нас есть и более серьезные проблемы, тебе не кажется?

- Да... - Пэнси вздрогнула, пряча лицо у Драко на плече. Совсем девчонка же, разве можно такой, как она, принимать метку?

- Возможно, это что-то другое. Не нужно волноваться раньше времени.

- Драко, ты сам в это не веришь. Вызывал бы меня Лорд просто поболтать? Я же знала, что это произойдет: рано или поздно. Но не думала, что настолько скоро, - Малфой не стал ее переубеждать. Зачем давать ложную надежду и тешить себя необоснованными иллюзиями?

- Ты справишься Пэнси, вот увидишь, - тихо уверил ее Драко. В конце концов, выхода у нее не было. Ни у кого из них. С самого детства все было решено и спланированно на годы вперед. Может, иногда и хотелось взбунтоваться, заявить, что это их жизни, и они имеют право распоряжаются ими самостоятельно. Но разве это привело бы к каким-то положительным результатам?

- Мне страшно, - онемевшими непослушными губами произнесла Пэнси. Она знала, как Драко не любит чужую слабость, как раздражает его необходимость утешать кого-то, но этим вечером чувствовала, что он не осудит ее.

- Я знаю, - просто ответил Малфой. - Я буду там. Рядом. Ты справишься, вот увидишь.

- Да, справлюсь...

Еще несколько минут Паркинсон позволила себе эту слабость - сидела, слушая биение сердца Драко, и пряча лицо в изгибе его плеча. В его руках ей было спокойно. Возможно, она даже любила его настолько, насколько умела.

Только бой часов, возвестивших о том, что уже одиннадцать, заставил Пэнси вздрогнуть. Родители явно будут недовольны столь долгой задержкой, поэтому она суетливо поднялась на ноги, нервно пригладила волосы и, бросив на все сидящего в кресле Малфоя беглый взгляд, произнесла:

- Проводишь меня в столовую? Не думала, что уже настолько поздно.

- Хорошо. Не торопись так. Если бы они спешили, то позвали бы тебя. Думаю, им было, что обсудить и без нашего присутствия, - успокоил ее Драко. На языке вертелись разные ободряющие фразы, но все они были слишком банальны и так и остались непроизнесенными.

Через полчаса Паркинсоны покинули Малфой-мэнор. Временное умиротворение, обретенное Пэнси в гостиной, исчезло без следа: она вновь прятала дикий неосмысленный взгляд, кусала тонкие бескровные губы и, кажется, почти не слышала обращенных к ней слов, отвечая автоматически. Увы, никто не был в силах ей помочь, поэтому делали вид, что не замечали ее состояния.

- Ну, наконец-то. Гости иногда ужасно утомляют, - заметил Люциус, когда Малфои остались одни. - Пойду-ка я, выпью еще немного. Вряд ли сейчас удастся заснуть.

С этими словами он скрылся в своем кабинете. Драко тоже хотелось как можно скорее уединиться: навязчивая мысль увидеть Грейнджер засела в голове еще тогда, в коридоре, когда они с Пэнси столкнулись с ней. Желание увидеть, как она будет оправдываться с каждым мгновением становилось все непреодолимее, но, увы, Нарциссе на это было глубоко плевать.

- Драко, задержись ненадолго, пожалуйста, - попросила она, как только тот попытался пожелать ей доброй ночи. - Давай присядем.

Ничего не оставалось: пришлось повиноваться. Нарцисса несколько мгновений рассматривала свои руки, чинно сложенные на коленях. Потом, будто очнувшись, подняла на сына взгляд и прямо спросила:

- Думаешь, она справится? - кто такая "она" уточнять не было необходимости.

- У нее нет выбора, мама, - тяжело вздохнув, ответил Драко.

- Да, ты прав. Никакого выбора, - горькая улыбка на мгновение тронула ее губы. В такие моменты Нарцисса казалась старше своих лет, и у Драко сжималось сердце. Если бы можно было забрать хоть частичку маминых тревог, но разве это в его силах? - Ладно, поздно уже. Еще и мигрень разыгралась. Я пойду к себе, милый. Доброй ночи.

- Доброй, - ответил Драко, провожая Нарциссу взглядом. Она держалась прямо, с гордо поднятой головой, как и подобало истинной чистокровной волшебнице. Оставалось лишь надеяться, что ее сил хватит надолго и все эти невзгоды не сломают ее.

Часы показывали почти полночь, когда Малфой наконец-то поднялся на второй этаж и, стремительно преодолев коридор, остановился перед дверью в спальню Грейнджер. Несколько секунд он сомневался, стоит ли беспокоить ее: поздно уже, она, возможно, спала. Да и вообще - их отношения после последнего инцидента были очень напряженными, Драко не был уверен, что стоит усугублять.

Но увидеть ее хотелось так неимоверно, что он все же рискнул: коротко постучал, прислушиваясь к звукам в комнате. Сначала не слышалось ни единого звука, Малфой даже подумывал отправиться к себе. Но потом раздались торопливые шаги, и Грейнджер резко распахнула дверь. Взгляд был ясным, волосы более-менее в порядке - она, как Драко и ожидал, не спала.

- Что тебе нужно? - не слишком-то вежливо спросила Гермиона. Она боялась, он чувствовал. Но пыталась прикрыть свой страх напускной дерзостью. У Поттера, видимо, научилась.

- Скажи мне, Грейнджер, - лениво растягивая слова и поистине наслаждаясь всей этой ситуацией, спросил Малфой, - почему тебе так сложно не попадать в идиотское положение? Не надоело?

- Ну, уж извини, что я иногда покидаю комнату. Можешь меня замуровать, чтобы наверняка быть уверенным, что мы нигде не столкнемся, - сердито выпалила Гермиона.

- Тебе что не передавали, что у нас гости? - проигнорировав ее колкость, спросил Драко.

- Передавали. Я же не знала, что вы с Паркинсон решите покинуть столовую и побродить по дому. Что, кстати, ты ей сказал? - полюбопытствовала Грейнджер. Малфой с удовольствием заметил, что она хорошо держится - намного лучше, чем он предполагал после инцидента в его комнате.

- Вкратце объяснил ситуацию, - отмахнулся он и задал тот вопрос, который, Драко надеялся, сможет выбить ее из равновесия: - Так и будем разговаривать на пороге? Может, впустишь в комнату?

- Нет! - резко ответила Гермиона, скрестив руки на груди. В одной ладони она крепко сжимала палочку, и Малфой с веселым удивлением хмыкнул.

- Грейнджер, мы же с тобой спали в одной кровати, помнишь?

- Я предпочитаю об этом забыть. И, надеюсь, ты тоже. Доброй ночи, - с этими словами она резко захлопнула дверь перед лицом Малфоя. Это оказалось настолько неожиданно, что несколько секунд Драко просто потрясенно пялился на деревянную поверхность. А когда очнулся и дернул за ручку, оказалось, что дверь заперта.

- Да уж, очень содержательный диалог, - проворчал Малфой, резко развернувшись на носках и направившись к себе в комнату. Он чувствовал себя разочарованным. Эта холодная отстраненность Грейнджер не нравилась ему, хотя, стоило признать, он сам был виноват. Разве не этого он добивался?

@темы: ГП, Гермиона, НЦ-17, Фанфик, гет, Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней

---

Окно на северную сторону. Часть 15

Авиан рассеянно пригладил волосы, тяжело вздохнул и наконец-то решился выйти из комнаты. Одному Богу было известно, насколько же ему не хотелось ехать на вечеринку к Адриану, сколько отговорок за сегодняшний день было придумано и отброшено. Но данное старшему брату слово, да нытье Тони, который сетовал на то, что Кристиан заупрямится и не отпустит его одного - все это вкупе заставило Авиана, стиснув зубы, все-таки неохотно собраться. Привычные мешковатые вещи все еще скрывали округлый живот, хотя с каждым днем эта конспирация давалась все сложнее, выматывала омегу и морально, и физически. Да и сам вечер обещал быть долгим и тяжелым: как бы Адриан ни уверял родителей, что все гости "приличные взрослые люди", на самом-то деле все эти разгоряченные алкоголем и вседозволенностью альфы вели себя на таких вечеринках отвратительно. Авиан хорошо помнил это по своим бурным студенческим будням. Раньше это не напрягало - все-таки быть бетой очень выгодно, если не любишь настойчивые проявления внимания. А Авиан не любил - ни в прошлом, ни, тем более, сейчас. Так что оставалось надеяться на Антуана и его умение оказываться в центре событий. Это позволило бы спрятаться где-то в темном углу и пережить это мероприятие.

- Я готов, - пробормотал Авиан, спустившись в холл. Тони и Кристиан перевели на него взгляд, но, к счастью, в этот раз обошлись без комментариев по поводу его наряда.

- Ну, наконец-то! - воскликнул Антуан, торопливо подходя к брату. - Я уж думал, что ты не поедешь. А Кристиан одного бы меня не отпустил, говорит, что мне, мол, самому там делать нечего и вообще...

- Я еще здесь, молодой человек, - хмыкнул Крис, шутливо отвешивая Тони подзатыльник. Потом перевел взгляд на Авиана, нахмурился, заметив темные круги под глазами, и поинтересовался: - Милый, ты хорошо себя чувствуешь? Может, останешься все-таки? Уверен, Адриан поймет.

"Да! Да, черт возьми, останусь!" - хотелось заорать Авиану. За эту неделю он несколько раз порывался рассказать папе об Эльмане, о своих волнениях, но всякий раз это казалось несвоевременно. А вот сейчас он знал, что мог бы поделиться своими опасениями, настолько тяжело это стало держать в себе. Но Тони смотрел так жалобно, так грезил этими "взрослыми" развлечениями, и было уж слишком жестоко оставить его сейчас дома.

- Нет-нет, все нормально, Крис. Мы поедем? - папа ему явно не поверил. Чувствовал наверняка, что что-то не так, но все же коротко кивнул, натянуто улыбнувшись.

- Конечно. Машина вас ждет. Не задерживайтесь слишком, договорились? И ты, Антуан, веди себя пристойно, пожалуйста!

К ответу брата Авиан уже не прислушивался. Да и всю дорогу будто плавал в густом тумане, сквозь который не пробивался даже щебет Антуана. Впрочем, тому слушатели были не нужны: он легко мог задавать вопросы и сам же на них отвечать, строить догадки, предположения, озвучивать какие-то свои фантазии.

Вечеринка была в самом разгаре. Музыка оглушила сразу же, имена людей, которых представлял Эйд, Авиан даже не запоминал. К счастью, преимущественное большинство гостей ожидаемо обращали внимание на Тони, так что можно было обойтись короткими кивками.
Уже через несколько минут Авиан нашел укромный уголок и, примостившись на самом краю дивана, облегченно вздохнул. За Тони, в конце концов, может присмотреть и Адриан. А ему лучше отсидеться здесь, чем портить своей кислой миной настроение братьям и гостям. Увы, вскоре уединение Авиана было прервано какой-то парочкой - очень пьяной и очень возбужденной. О цели их нахождения здесь сомневаться не приходилось, поэтому ему пришлось зло скрипнуть зубами - да уж, очень "приличные" люди! - и, пробормотав "извините", тенью выскользнуть из комнаты. Пара, кажется, его даже не заметила.

- Вот ты где! - сквозь музыку донесся голос Адриана. - Пойдем, что ты тут стоишь?

- У тебя там трахаются, - вместо ответа проворчал Авиан, указывая на только что захлопнутую за спиной дверь.

- Да? - хихикнул Эйд. Он и сам явно был не трезвым и меньше всего его сейчас беспокоил моральный облик гостей. - Ну, ничего, пусть развлекаются.

- Угу, это же приличные люди, - скривился Авиан, многозначительно выгнув бровь.

- Фу, детка, да ты ханжа! - засмеялся Адриан. - Ладно, идем.

- Я немного позже подойду, хорошо? Иди, развлекай своих гостей. И присматривай за Тони, пожалуйста! Вдруг что, Кристиан с нас шкуры снимет. А я пока пойду, поищу у тебя в холодильнике что-нибудь безалкогольное. Надеюсь, на кухне у тебя никто не развлекается?

- Нет, кажется. Пока нет, - подмигнул Адриан и, слегка шатаясь, скрылся в глубинах квартиры. Авиан только неодобрительно поцокал языком и медленно направился на кухню. Да, он и правда в последнее время был очень нетерпим ко всем этим бессмысленным пьянкам, но уж у него-то причина для этого была очень весомая. Именно после подобной вечеринки и произошла та авария, потом тюрьма и в итоге он был сейчас здесь - беременный и одинокий.

На кухне было темно и относительно тихо. Авиан налил себе стакан яблочного сока и, сев на широкий подоконник, вгляделся в волшебную панораму ночного города. Погруженный в свои мысли, он не заметил того мгновения, когда оказался не один.

- Привет, - тихо, чтобы не испугать, произнес мужчина. Авиан все равно дернулся, сощурился, пытаясь разглядеть во мраке, разбавленном лишь лунным светом, лицо вошедшего. Хотя сердце уже пустилось вскачь, убеждая, уверяя, что это именно он, как бы нереально это ни казалось.

- Ты? Что ты тут делаешь? - выдохнул Авиан, убедившись, что именно Эльман стоит перед ним. Как вообще такое возможно? Интерес, конечно, не давал покоя, но нежелание оставаться с этим человеком наедине было гораздо сильнее, поэтому Авиан неуклюже встал и направился к выходу, на ходу бросив: - Впрочем, неважно. Мне пора.

- Постой, послушай, нам нужно поговорить, - резко преградив ему дорогу, заявил Эльман. Я прошу тебя, мал... - Авиан сердито зыркнул на него, и тот тут же поспешил исправиться: - Авиан, я прошу тебя.

- Как ты вообще здесь оказался?

- Мы с Адрианом знакомы еще с колледжа. Не слишком хорошо, он же старше. Просто на вечеринках иногда виделись. А вот несколько дней назад по работе пересеклись. Слово за слово, выяснилось, что у него скоро праздник, а я очень давно не развлекался. Вот он и пригласил меня, - по-мальчишески улыбнулся Эльман. При других обстоятельствах он бы наверняка сумел очаровать Авиана. Но не сейчас. Поэтому омега насупился и, подозрительно прищурившись, прошипел:

- Ты напросился?

- Пятьдесят на пятьдесят, - без тени смущения подтвердил Эльман. - Просто не видел другого способа поймать тебя. Я не очень понравился твоему отцу. А тут выяснилось, что я уже давно знаю твоего брата. Мир тесен, правда? Мы бы с тобой вполне могли пересечься гораздо раньше.

- Это вряд ли. В те времена мне было слишком мало лет, чтобы развлекаться подобным образом, - пробормотал Авиан и, набрав в грудь побольше воздуха, произнес: - Ладно, хорошо, давай-ка я сделаю тебе одолжение, договорились? Я даю слово, что никогда не буду каким-либо образом упоминать тебя и уж точно тебя не должен волновать мой ребенок. А ты, пожалуйста, в свою очередь, оставь меня в покое и прекрати искать со мной встреч. Ты же из-за этого искал меня, да?

- Давай сядем, Авиан, - попросил Эльман. - Не будем же стоя говорить? Я обещаю, если ты захочешь, то сразу уйдешь. Ключей от кухни твоего брата у меня нет. Извини, что тогда напугал тебя. Если бы я знал, что ты...

- Давай сядем, - перебил Авиан, признавая, что это была хорошая идея, потому что ноги казались ватными, и не хватало только грохнуться Эльману в объятия. Когда они устроились друг напротив друга за столом, омега затараторил: - В общем, тебе не стоит волноваться. Я никому не рассказывал, поэтому ты можешь спать спокойно и...

- Ты уже думал, как назовешь его?

- Что? - Авиан непонимающе вскинул взгляд, только сейчас осознавая, что неплохо было бы включить свет. Не видя глаз собеседника, было очень сложно определить его настроение, и это нервировало.

- Имя для ребенка. Ты уже что-то подобрал? - спокойно пояснил Эльман.

- Да... Не совсем... Черт возьми, какая разница? Ты вообще слышал, что я говорю? - взорвался Авиан. Господи, ну, за что ему это сейчас? Мало что ли у него проблем, чтобы скидывать ему на голову еще и этого легкомысленного прохвоста, которому что-то стукнуло в голову?

- Да, слышал. Но я не хочу делать вид, что не знаю тебя. Я много думал последнюю неделю о сложившейся ситуации и решил, что хочу участвовать в жизни нашего ребенка.

- Он только мой! - голос Авиана дрожал от негодования. Как же он ненавидел этих альф с их самодовольством, наглостью и навязчивостью. - Господи, что с тобой не так? Я же сказал, мне ничего не надо от тебя! Просто оставь меня в покое! Ребенок, возможно, вообще не твой!

- Объективно у меня больше шансов оказаться его отцом, чем у Хесса, - упрямо заявил Эльман. Он уже все для себя решил и, конечно, рвался теперь на пролом, не слушая доводов рассудка. И Авиану вдруг стало смешно. Он будто смотрел за этой сценой со стороны, слушал эту нелепую беседу и понимал, что по такому сценарию можно было бы снять дурацкий фильм. Если бы, конечно, это не была его реальная дурацкая жизнь.

- Авиан, успокойся, - Эльман встал из-за стола, сделал шаг в направлении омеги.

- Стой там, где стоишь! Не трогай меня, ясно? - выставив вперед руки, потребовал тот.

- Ты что, боишься меня? - удивленно спросил Эльман.

- Да, я боюсь. Боюсь, потому что ты воспринимаешь это как игру! Захотелось тебе - ты не даешь мне прохода. Завтра влюбишься в кого-то и уже и не вспомнишь о том, что у тебя, возможно, есть ребенок. Так что я очень тебя прошу, отвали! Ну, разве это так сложно? - крик сменился шепотом, Авиан уронил голову на сложенные на столе руки. Слышал, что Эльман таки подошел к нему, но сил возмущаться не было.

- Малыш, ну, ты что? Все будет хорошо. Я теперь буду рядом, - зашептал альфа Авиану куда-то в висок, пальцами перебирая его темные волосы. И так хотелось ему поверить - без оглядки и сомнений, будто бросившись в омут с головой. Хотелось не нести ответственность самому, а спрятаться за чью-то широкую спину, зная, что уже никто не посмеет шептаться, тыкать в него пальцем и жестоко скалиться. Но это был Эльман - влюбленный одновременно и в него, и в Далиана, и еще черт знает в кого. Нестабильный, взбалмошный, совсем не готовый к роли отца Эльман. И это не давало Авиану поверить, все инстинкты его вопили о том, что так нельзя, невозможно положиться на человека, который и сам нетвердо стоит на ногах. Впрочем, высказать все это не получилось: в коридоре послышались торопливые шаги. Эльман едва успел отдернуть руки и немного отступить от стола, когда дверь распахнулась, мгновенно наполняя кухню музыкой и едким запахом табачного дыма.

- Вин, выручай! - забормотал Адриан, кажется, даже не заметив, что брат не один. - Тони чуть-чуть перебрал.

- Потрясающе... - вымученно простонал Авиан, с трудом выбираясь из-за стола. Только этого сегодня не хватало для полного-то счастья!

"Немного" Адриана на деле означало, что Антуан не стоит на ногах. Младший братец подпирал стену, вся его футболка была облита чем-то, судя по запаху, сильноалкогольным, а на раскрасневшемся лице застыла блаженная улыбка. Все время, пока его коллективными усилиями закутывали в куртку и обували, он нес какую-то несусветную чушь, хихикая над одному ему понятными шутками. Потом Адриан помог дотащить его до машины, извиняясь, что не уследил. Хотя это было и неудивительно - сам был не намного трезвее Тони. Только когда водитель тронулся с парковки, Авиан понял, что с Эльманом он так и не договорил.

Долго переживать из-за этого, правда, не удалось. Доехали они быстро, а дома заспанные Кристиан и Джастин устроили им обоим знатную взбучку. Тони заслуженно, а Авиану так, за компанию, потому что беременность, видимо, переводила его в категорию "взрослые", и он был обязан следить за поведением младших членов семьи. Единственное, что утешало - Адриану явно достанется двойная порция упреков при следующей встречи с родителями. И через полчаса, когда им наконец-то позволили отправиться по комнатам, Авиан был уже настолько измучен и морально, и физически, что провалился в сон, едва коснувшись головой подушки.

***

Весь следующий день прошел однообразно и скучно: за окном моросил дождь, поэтому Авиан провел время в своей комнате, укутавшись в одеяло и лениво перелистывая справочник, который остался со студенческих времен. За учебой он тосковал, но вернуться в университет не представлялось возможным - никто омегам не запрещал продолжать образование, но это было не принято. Зачастую почти сразу после школы они создавали семью и занимались домом - выполняли свое основное предназначение. Конечно, можно было бы попробовать уговорить родителей дать разрешение на учебу, если бы не беременность. А так... И думать об этом не стоило.

Иногда мысли переносились к Эльману и вчерашнему разговору, но Авиан старательно отмахивался от них, будто от навязчивых мух. Он был уверен, что все эти отцовские порывы угаснут в скором времени, иначе и быть не могло. Так что не стоило зазря волноваться. Эльман уж явно был не из тех альф, которые способны долго добиваться, - он наверняка сдастся, как только в поле его зрения окажется очередная "любовь".

Только к ужину Авиан наконец-то спустился вниз. Тони выглядел вполне неплохо, хотя и был на удивление спокойным и кротким - чудесно знал, как заслужить родительское прощение.

- Как ты, милый? - тихо спросил Кристиан, с тревогой всматриваясь в темные глаза сына. Папа за день заходил в его комнату дважды: и оба раза Авиан притворялся спящим. Ну, не хотел он говорить о вчерашнем вечере! Правдоподобно лгать у него никогда не получалось, Крис наверняка почувствовал бы, что он что-то не договаривает.

- Все хорошо, не волнуйся.

Кристиан хотел еще что-то спросить, но в столовую робко заглянул Джейми - один из мальчишек, работающих на кухне.

- Извините, здесь... цветы принесли.

- Цветы? - вскинулся Тони, тут же забыв о своей роли раскаявшейся невинности. Его лицо просияло, и он нетерпеливо протянул руки к букету: - Давай-ка их сюда.

- Но... Они для мистера Авиана, - нерешительно промямлил Джейми, переминаясь с ноги на ногу.

- Что? Для Вина? - недоверчиво переспросил Антуан, нахмурившись. Брата он, конечно, любил, но это было действительно странно. Кто мог дарить цветы его беременному брату-затворнику?

- Ты плохо слышишь, Тони? - вмешался Кристиан. - Или, может, у нас в семье не один Авиан? Джейми, что ты стоишь?

- Да, извините... - парень суетливо уложил букет на колени Авиану, который сидел не шевелясь. У него было такое ощущение, будто его огрели обухом по голове: если цветы действительно для него - а он все еще в этом сомневался, - то прислать их мог только этот упрямый, нахальный, бесстыжий...

- Вин, там есть записка. Прочитаешь? – Крис, конечно, пытался скрыть любопытство в голосе, но тщетно. Антуан и вовсе пялился во все глаза, и даже Джастин заинтересованно поглядывал поверх газеты.

Авиан молча кивнул, непослушными пальцами вытащил открытку и, прикусив губу, прочитал ее.

"Я прошу тебе дать мне шанс. Я не хочу терять тебя и малыша. Э."

- Я… Простите, что-то аппетит пропал, - сжимая записку в кулаке, просипел он, поднимаясь из-за стола. Хотелось побыть наедине, собрать разбежавшиеся мысли в кучу и не допустить того, чтобы обычные, не подкрепленные никакими действиями, слова позволили зародиться робкой надежде.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Окно на северную сторону

---

Вечность длиною в год. Часть 14

Я стараюсь не пялиться. Честно, стараюсь. Но выходит так себе: ничего не могу поделать. Антон так легко справляется с чашками, чайником, ложками, сахарницей - невелик талант, конечно, но мне все равно любопытно. Так и сижу: то уставившись в гладкую поверхность обеденного стола, то бросая на Миронова короткие взгляды из-под ресниц.

- Ты точно не голоден? - уже во второй раз спрашивает Антон, подозрительно прищурившись. Он, видимо, считает, что я просто стесняюсь признаться. Отчасти он прав, но все же есть и более весомая причина - у меня действительно проблемы с желудком. Как бы я ни возмущался, но все мамино меню объективно самое приемлемое для меня, хотя и состоит, кажется, из одних ограничений. Не буду же я в гостях объяснять, что мне нельзя жареное, острое, соленое, жирное и еще черт знает какое. Так что я энергично качаю головой из стороны в сторону и произношу:

- Нет, только чай, спасибо.

- Ладно, - уступает Антон, подвигая ко мне чашку. Слава Богу, никакого английского фарфора на блюдечке, это было бы уже чересчур. - Бери печенье.

- Угу, - соглашаюсь я, выбирая магазиное. Боюсь, мамину выпечку мне не осилить. Антон же откусывает небольшой кусочек "гостинца", вновь приковывая к себе мой взгляд. Наверное, я морщусь, потому что он хмыкает, вопросительно изгибает бровь.

- Что? - спрашивает, пряча улыбку за чашкой.

- Волнуюсь за твои зубы, - честно отвечаю я, с удовольствием слушая его смех. Господи, как же приятно, когда на любую сказанную тобой глупость, человек реагирует доброжелательно! Мне кажется, я могу почувствовать, как распускается узел волнения, который мешал нормально дышать, и это невообразимо приятно.

- Оно вкусное, - отсмеявшись, заявляет Антон. Солнышки в его глазах лукаво искрятся, выдавая с головой.

- Лжец, - хмыкаю я. Он ничего не отвечает, но смотрит так внимательно-внимательно, что я даже немного смущаюсь. Крошки у меня что ли на губах? Пытаюсь незаметно вытереться, но выходит плохо - Антон следит за движением моих пальцев. - Эй, все хорошо? - все же решаюсь я привлечь его внимание. Всяко лучше, чем пытаться понять причину, по которой он так "завис".

- Что? - Антон качает головой и уже за мгновение становится прежним - радушным и спокойным. - Да-да, конечно, извини. Я задумался. Ну, что мы будем с тобой делать? Фильм посмотрим?

- Да, можно, - соглашаюсь я, но тут же хмурюсь. Это же еще минимум два часа, удобно ли настолько задерживаться? - Эммм, если ты никуда не спешишь... Твои родители же...

- Родители вернутся только вечером. А я свободен до пяти. В пять у меня репетитор, но до тех пор мне некуда спешить, - решительно прерывает мои невнятные возражения Антон. - Так что не волнуйся.

- Ладно, - я решаю не спорить и, чтобы поддержать беседу, спрашиваю: - Что за репетитор?

- По химии. Нужно будет сдавать при поступлении, так что я решил, что дополнительно позаниматься будет не лишним, - поясняет Антон, снова кусая мамино печенье. Мазохист какой-то.

- Ммм, ясно, - равнодушно откликаюсь я. Только через несколько секунд до меня доходит, что он собственно имел в виду, и я резко вскидываю на него потрясенный взгляд. - Подожди, для какого еще поступления?

- В универ. В мед.

- Мед? - я шевелю онемевшими губами, складывая его в неприятное слово. Да ну нет! Не может такого быть! Не может Антон Миронов - этот баловень судьбы - хотеть стать врачом!

- Да, я планирую поступать в медицинский, - спокойно подтверждает Антон. Я отчаянно выискиваю в его глазах смешинки - хоть какие-то знаки, что все это неудачная шутка. Ищу и не нахожу.

- Но... А как же?.. - я чувствую себя так, будто меня с размаху швырнули в ледяную воду. Конечно, это не мое дело и все такое, но от этого как-то не легче.

- Что, Кира? - Антон отставляет чашку, поддается вперед, всматриваясь своими лучистыми глазами в мои грязно-синие. Он даже не понимает, избалованный везучий ублюдок! Не понимает!

- Как ты можешь поступать в медицинский? - я чувствую, что "уплываю". Знаю, что если не стиснуть зубы и не сжать кулаки, то я сорвусь в банальную истерику, но все равно продолжаю. Потому что он предает мечту. Свою. Мою. Нашу! Ту детскую и, кажется, почти забытую для него. И такую далекую и желанную для меня. - А как же футбол? Ты же хотел, помнишь? У тебя же получается и вообще... Нет, Миронов, ты что чокнутый? Мед?! Серьезно? Ты собираешься всю жизнь ковыряться в дерьме? Давно у тебя такие идиотские идеи, а? Я просто не могу поверить...

Антон молчит. Встает из-за стола, вынимает из моих судорожно дрожащих ладоней чашку, присаживается перед моим стулом на корточки, будто перед капризным малышом. Он сейчас кажется совсем взрослым, и это становится еще одной каплей к уже переполненной чаше. Мне хочется кричать на него, хочется ударить его, хочется уйти, хочется...

- А теперь ты меня послушай, - произносит Антон, сбивая меня с мысли. - Я знаю, Кира, знаю, как ты любишь футбол. Знаю, что это твоя мечта и помню, как когда-то мы думали, что будем заниматься этим профессионально. Но тогда нам было по десять и клятвы давались очень легко. Сам посуди, какие у меня реальные перспективы? Для того, чтобы хотя бы задумываться об этом серьезно, нужно было намного раньше шевелиться. Переезжать, поступать в спец-школу, жить и дышать только этим.

- У тебя ведь была возможность, разве нет? - шепотом спрашиваю я. Антон впервые так сильно разочаровывает меня. У меня просто в голове не укладывается, как можно было упустить этот шанс, уже держа его в руках. Как человек в здравом уме способен сделать настолько странный выбор?

- Да, была, - вздыхает он, поднимаясь на ноги и резко разворачиваясь ко мне спиной. Вот сейчас он скажет, что это не мое чертово дело и будет абсолютно прав.

- Извини, меня это не касается, - я трусливо иду на попятную. Я просто пересек черту, ту границу, за которую не имел никакого морального права переходить, и это меня пугает. В конце концов, нет никакой гарантии, что я доживу до окончания школы. Жаль, что Антон поведал мне о своем решении, проще было бы не знать.

- Касается, Краев, знал бы ты, насколько это тебя касается, - как-то обреченно выдыхает Антон.

- Я не понимаю...

- А что тут понимать? - шепчет он. - Я же тогда пришел в секцию из-за тебя. Соперничество мною руководило или еще что... Не знаю. Ты любил футбол, а я просто тянулся за тобой. Вот и все. После того, как ты бросил, я тоже хотел уйти. Но остался, думал, что ты вернешься. Мне нравится играть, но не настолько сильно, чтобы я мечтал о профессиональной карьере.

- Это... странно, - спустя несколько долгих мгновений отвечаю я. Что еще сказать? Да, мы всегда были соперниками. Но мне-то казалось, что причина соперничества - по крайней мере, в футболе - заключается в том, что это наша мечта, страсть для нас обоих. А тут Антон говорит, что это оказывается я всему виной. Да, это определенно странно.

- А ты думал, что я всегда поступаю только рационально и правильно, Кира? - хмыкает он, наконец-то оборачиваясь ко мне лицом. Глаза сейчас совсем темные, мутные, будто он злится или расстроен. - Как бы не так...

- Ладно, я понял, извини, - конечно, ни черта я не понимаю, но, видит Бог, меньше всего я хочу обидеть или огорчить Антона. У него ведь и правда много-много лет впереди, не мне судить его планы. У меня далекоидущих планов просто-напросто нет.

- Не извиняйся, - отмахивается он, проводит рукой по лицу и уже через мгновение улыбается. Только глаза портят беззаботный образ, но я делаю вид, что все хорошо - вымученно улыбаюсь в ответ.

- Я думаю, ты будешь хорошим врачом, - зачем-то добавляю я. Ну, так же вроде принято говорить, да? Подбодрить как бы... Если задуматься, то это ведь на самом деле правда - Антон наверняка будет еще тем альтруистом: будет гореть на работе, позволять полумертвым пациентам в буквальном смысле высасывать из себя жизненные силы. С такими темпами он наверняка лет через двадцать станет седым и осунувшимся, но зато в полной мере воплотит сериальный образ идеального медика в жизнь.

Помню, мама однажды принесла диск с сериалом о профессиональных буднях вот такого бравого доктора. Я осилил тогда только первую серию, фыркая и отплевываясь. Нет, естественно, если бы существовал врач, способный мне помочь, то я бы наверняка обклеил свою комнату его постерами и совершал бы паломничество к его дому. Но у меня СПИД, и никто не в силах меня спасти. Можно разве что продлить жизнь на год или месяц. Но что такое месяц или даже год жизни, когда тебе всего семнадцать?

***

Небо стремительно затягивает чернильной синевой. Я пытаюсь учиться, обложившись учебниками и тетрадями, но не слишком-то успешно. То и дело перевожу взгляд за окно, либо слушаю глухое завывание ветра, либо лениво дергаю Мэри за выбившуюся из шва нить. И думаю, думаю, думаю... Об Антоне, о своем визите, о его словах. По сути, не считая, того разговора на кухне ничего серьезного не произошло: мы посмотрели фильм, лишь иногда перекидываясь короткими репликами, а потом он вызвался проводить меня домой, уверив, что ему по пути. В дороге мы тоже говорили о каких-то пустяках, ни разу больше не коснувшись его планов.

- Медицинский, Мэри, ты можешь представить? - выдыхаю я, отодвигая книги на край кровати. Все равно ничего в голову не лезет, нет смысла пытаться.

Вместо этого я сворачиваюсь в клубок на кровати, возле своей куклы, постоянно вздыхая, будто столетняя старушка. В висках спиралью скручивается тупая боль и по хорошему мне бы не помешало обезболивающее. Но для этого нужно идти на кухню за водой, а там уже хлопочет мама, чей восторженный запал все еще не остыл. Она и так добрых полчаса расспрашивала меня о визите, умиляясь "нашей с Антошкой крепкой дружбой". Второго раунда я просто не переживу.

Впрочем, вскоре усталость берет свое. Я проваливаюсь в беспокойный сон. Мне снится, что я лежу в больничной палате - стерильно-белой - и только Мэри на снежном покрывале выделяется черной кляксой. А потом в сновидении появляется Антон - он кладет ладонь на мой пылающий лоб и от его касания, кажется, пульсирующая боль в висках стихает.

***

1 ноября

Порывистый северный ветер срывает последние бурые листья с клена, растущего под моим окном. Наступает ноябрь, и я, по "доброй" традиции, перекатываю на языке новую фразу - "Кирилл Краев, умер в ноябре, две тысячи двенадцатого года". А что? Звучит! Хмыкаю и прикусываю губу, чтобы сдержать истерическое хихиканье. Узнала бы мама, о чем я думаю, то либо влепила бы мне оплеуху, - легонько, конечно, ибо нельзя сильно бить неизлечимо больного человека! - либо расплакалась бы, что для меня еще хуже.

Нет, физически я чувствую себя вполне неплохо, настолько, насколько это вообще возможно в моем случае. А вот морально... Я никогда прежде не ошибался в людях. Никогда! Просто, видимо, потому, что близко никого не подпускал, а разве могут огорчить приятели или одноклассники? Но я сделал эту горькую ошибку - впустил в свою жизнь человека, который... Который, что? Вот уже вторые сутки я не могу дать ответ.

Осенние каникулы Антон почти прожил у меня. С утра и до позднего вечера он был со мной. И если первые несколько дней я возмущался, пытался уговорить его заняться чем-то более значимым, чем нудное времяпровождение с моей скромной по всем параметрам персоной, то потом... Свыкся? Не-е-ет... Я полюбил его визиты, я ждал их, я наконец-то допустил крамольную мысль, что, может быть, действительно заслуживаю хорошего отношения. Поверил, что за последние тяжелые годы таки выстрадал эту необычную дружбу.

Перед глазами цветастыми кадрами вспыхивают воспоминания о последних днях.

- Держи, - вот Антон протягивает мне коробку, и я недоуменно хмурюсь, неуверенно принимая ее.

- Что это? - голос не слушается, потому что это похоже на... подарок?

- Подарок, - озвучивает мои мысли Антон, равнодушно пожимая плечами. Он не видит в этом ничего такого, я же чувствую, как смущенно начинают полыхать щеки. Уж очень давно никто, кроме мамы, ничего мне не дарил.

- А в честь чего? - неловко переминаясь с ноги на ногу, интересуюсь я.

- Мне захотелось, - Антон улыбается и плюхается на мою кровать. Подпирает кулаком подбородок, смотрит на меня лукаво, щурится, будто рыжий кот на июльском солнце, и, похлопав по покрывалу рядом с собой, произносит: - Сядь и открой его уже наконец-то.

- Ладно, - соглашаюсь я, негнущимися пальцами разрывая подарочную бумагу. На коробке изображен телефон, и я сглатываю вмиг образовавшийся в горле ком. - Это что такое? - неверяще уточняю я.

- Это подарок, Кира, я же сказал, - Антон закатывает глаза.

- Это телефон?

- Да, - просто отвечает он, снова пожимая плечами. Наверное, мое выражение лица сейчас может претендовать на титул "идиот года", но разве возможно в данной ситуации сохранять спокойствие?

- Я не могу его принять, - через несколько мгновений, сбросив с себя оцепенение, решительно отказываюсь я, для убедительности отрицательно покачав головой. Протягиваю ему коробку, но Антон резко вскакивает и выставляет руки ладонями вперед.

- Даже не думай! Он твой, я его не возьму назад!

- Но и я его не возьму! Это дорого, Миронов! И это деньги твоих родителей, тебе не кажется, что странно их тратить на меня? - я злюсь на него сейчас. В конце концов, не девчонка я, чтобы дарить мне дорогие безделушки.

- Я не потратил на него и копейки родительских денег. Это все мои сбережения: что-то от подработок осталось, что-то родственники дарили. Я копил на всякую ерунду, а потом решил, что все это мне не надо.

- И значит можно потратить это на меня?

- Да. Кира, считай это подарком за все прошлые дни рождения. Я же тебе ничего не дарил раньше, - просит Антон, присаживаясь возле меня на кровать.

- Я тебе тоже никогда и ничего не дарил, Антон, - тяжело вздыхаю я. Это все чертовски странно, с какой стороны ни взгляни.

- Подаришь, значит, - отмахивается он. А мне хочется засмеяться - ну, да, подарю, конечно. Если только доживу. - Кирилл, пожалуйста, прими его. - Он кладет руки поверх моих - у него они теплые, у меня ледяные. И я с удивлением понимаю, что его прикосновение не нервирует меня. Даже как-то приятно осознавать, что есть еще кто-то, кроме мамы, кто так спокойно притрагивается ко мне, кажется, не испытывая отвращения.

- Ладно, - тихо соглашаюсь я, прикусив губу. Мне бы хотелось уметь красиво говорить: пошутить или поблагодарить нормально, но вместо этого я опускаю взгляд на руки Антона поверх моих и впервые отчетливо осознаю, что мне будет больно потерять нашу дружбу.

Я вздрагиваю, зябко передернув плечами. Не верится, что это было всего неделю назад. Со вчерашнего вечера телефон у Антона, я оставил его там. Вчерашний вечер... Вспоминать его мне больно, я отмахиваюсь от картинок, будто от гадкого чудища, жаждущего схватить меня своими длинными щупальцами и скрутить, лишая возможности сделать вдох. Вместо этого я позволяю другим кадрам - светлым и красочным - прорываться в сознание. От них тоже горько и грустно, от тоски, переполняющей меня, стыдно щиплют глаза, но есть в этих воспоминаниях и что-то светлое. Наверное, это похоже на просмотр фотографий - острое чувство ностальгии из-за того, что счастливые минуты давно ушли, и время невозможно повернуть вспять.

Мама на работе, а мы смотрим фильм ужасов. Это чуть ли не первый фильм такого жанра, который я смотрю. По крайней мере, это впервые по-настоящему страшно. Наверняка ничего поистине жуткого в фильме нет: подумаешь кишки, мозги на полу, оторванные руки-ноги и эти гнетущие громкие звуки после абсолютной тишины - все по законам кинематографа, но я постыдно вздрагиваю чуть ли не каждую минуту. Если бы Антон не сидел рядом, едва ли не зевая, я бы, возможно, накрылся пледом с головой. Но при нем я стараюсь держаться, физически чувствуя его частые, внимательные взгляды. Ну, да-да, права была мама, я слишком впечатлительный, так всегда было. Возможно, не стоило просить Антона принести фильм такой категории, потому что я уже могу предположить, насколько веселая бессонная ночь меня ожидает.

- Кирилл, выключим, может? - спрашивает Антон, когда я особенно постыдно дергаюсь. Я не виноват, момент и правда был ну очень страшный!

- Нет-нет, интересно, - шепотом отказываюсь я. Если признаться, больше всего мне хочется, чтобы этот долбанный жуткий фильм наконец-то подошел к концу, но не буду же я в этом признаваться? В тот момент я как-то не думаю, что мой испуг очевиден и все эти неуклюжие попытки тоже казаться расслабленным - терпят полнейшее фиаско.

- Ладно. Как знаешь, - не слишком-то охотно уступает он. Кажется, он уже и сам не рад, что пошел у меня на поводу.

Ночью мне ожидаемо не спится. Под пуховым одеялом, которым я накрылся с головой, очень душно, я весь вспотел, но высунуть наружу голову или ноги невообразимо страшно. Стоит признать, что я полностью облажался и уж точно переоценил свою выдержку. Около полуночи я не выдерживаю: достаю из-под подушки мобильный и дрожащими пальцами набираю смс-ку Антону.

"Ты не спишь?"

Прикусываю губу, пытаясь представить, как Миронов отреагирует на это мое дурацкое послание. Впрочем, ничего конкретного вообразить не успеваю: телефон в моей руке начинает вибрировать, от чего я испуганно вздрагиваю. На экране высвечивается имя "Антон", и я с опаской принимаю вызов.

- У тебя все хорошо? - не дав мне и рта открыть, спрашивает он. Его голос напряженный, от него у меня по рукам бегут мурашки, несмотря на невыносимую жару под одеялом. Неужели волнуется? Это странно... и приятно.

- Да. Просто не спится, - тихо отвечаю я. Чувствую себя глупым - это надо же потревожить его почти в полночь, потому что мне страшно. Так делают только какие-то истерички в дешевых мелодрамах, и мне неловко, что Антон может тоже так посчитать.

- Ясно, - вздыхает он. - Почитать тебе?

- Ты читаешь?

- Да. Занимательную физику, - хмыкает он, и я страдальчески закатываю глаза. Знает ведь, как я "люблю" этот предмет. - Ложись удобнее и слушай.

- Ладно, - соглашаюсь я, сбрасывая с головы одеяло и подтягивая Мэри под бок. Кладу телефон на подушку рядом и слушаю голос Антона, чувствуя, как расслабляются напряженные мышцы. Текст я почти не воспринимаю, он будто фоновый шум, но размеренные теплые интонации вскоре нагоняют на меня сонливость. Я засыпаю, и за всю ночь мне не снится ни единого кошмара.

Мама проходит по коридору, на мгновение остановившись напротив двери в мою комнату. Я стремительно отхожу от окна, ложусь на кровать и укрываюсь с головой. Моя мама чудесно понимает, что вчера что-то произошло, но я не хочу рассказывать, а она не хочет настаивать, хотя и переживает очень. Мне жаль, что приходится волновать ее, но это слишком личное, чтобы я мог обсуждать это с мамой.
Против воли мои мысли вновь и вновь возвращаются ко вчерашнему вечеру, в квартиру Антона. Знаю, уснуть не удастся, пока я не позволю этим навязчивым воспоминаниям полностью вымотать меня и морально, и физически. Поэтому я сильно прикусываю внутреннюю сторону щеки, зажмуриваюсь и впускаю в сознание тот момент.

Антон объясняет мне алгебру. Терпеливо, шаг за шагом, по сто раз повторяя одно и то же. Я осознаю, что вряд ли эти знания мне когда-либо понадобятся, уж слишком самонадеянно думать, что я доживу до выпуска. А если и доживу, то уж поступать точно никуда не буду, бессмысленно это. Но мне нравится слушать его голос и - что уж отрицать! - приятно, когда удается решить какое-то уравнение.

От занятий нас отрывает трель дверного звонка. Это не могут быть его родители, еще слишком рано, да и ключи у них же наверняка есть. Антон хмурится, потирая затекшую шею.

- Хм, странно, я никого не жду, - бормочет он, поднимаясь на ноги. - Ладно, ты посиди пока. Я постараюсь недолго.

Я киваю, пытаясь сосредоточиться на учебнике. Впрочем, вскоре захлопываю его, с досадой поджав губы - без Антона разобраться я не в силах. Проходит еще несколько минут, и я подхожу в двери: не для того, чтобы подслушивать, нет, конечно, просто хочется понять, где же подевался Антон со своим неожиданным гостем. Я немного приоткрываю дверь и слышу голоса, доносящиеся с кухни. Я хочу отойти - нельзя же так! - но слышу свое имя и уже не в силах сделать ни единого шага, будто приростая к полу.

- Из-за Кирилла? - с трудом узнаю голос Кати Савельевой. Она взволнована или рассержена - не могу понять.

- Да. Я обещал ему завтра прийти, - отвечает Антон.

- Миронов, это уже слишком! Послушай, я понимаю, честно, понимаю, что ты чувствуешь! Но он болен, и то, что ты творишь - глупость!

- Не кричи, Катя! Кирилл... - больше я не слушаю. На негнущихся ногах подхожу к кровати и тяжело опускаюсь на нее. Кажется, я ослеп, потому что предметы перед моими глазами размытые и нечеткие, будто я катаюсь на аттракционе. Только проведя по щекам ладонью я понимаю, что все гораздо проще - это всего лишь слезы. Из-за того, что меня всего лишь предали. Всего лишь человек, которого я впустил в свою жизнь и которому начал доверять.

Не знаю, сколько я так сижу: минуту или час. Только когда дверь тихо скрипит, я вздрагиваю и тщетно пытаюсь вытереть заплаканные глаза. Теперь еще опозориться перед ним - и все, можно и помереть.

- Ну, что, Кира, ты решил? - голос Антона беззаботен. Вряд ли его мучит совесть из-за того, что он растрепал чужой секрет.

- Ты рассказал ей, - произношу я, поднимая на него взгляд. Он вздрагивает и бледнеет, будто я ударил его. Глаза его темнеют, он нервно запускает ладонь в волосы, приводя их в еще больший беспорядок.

- Кирилл, послушай...

- Только ей или еще кому-то?

- Кирилл! Конечно, никому! - кажется, он переживает. Ходит из угла в угол, будто попавшийся в ловушку хищник. Да, Миронов, ты попался на вранье. Не так я хотел узнать о том, что ты и правда не идеален. - Катя не скажет. Она мой друг! Господи, да она такое обо мне знает!

- Но это не о тебе, - с моих губ срывается нервный смешок. Я выгляжу жалко, и мне все равно. - Это моя тайна. И я тебе ее не рассказывал. Ты узнал сам, потому что оказался не в том месте и не в то время. Я никогда не хотел, чтобы ты знал! Никогда!

- Просто выслушай меня, пожалуйста, - шепчет он. Интересно, страдание в его глазах - это только отражение моего? Или ему больно из-за того, что он нарушил какой-то из своих моральных принципов?

- Я не хочу. Я иду домой.

Хочется ли мне в тот момент, чтобы он остановил мне? Да. Пока я иду до двери надежда еще теплится в груди - он сейчас обязательно объяснится, логично разложит все по полочкам, и мы вместе посмеемся над моей глупость. Он скажет, что я неправильно понял и что он никогда не будет говорить о том, что является для меня такой жуткой болью. Ничего не происходит - ровным счетом ничего! Мне кажется, я слышу, как грохочет мое сердце, но это единственный звук, который нарушает напряженную плотную тишину. Возле двери я все же оборачиваюсь - не могу иначе! - вижу, что Антон сидит на кровати, опустив голову на колени. На мгновение мне становится его жаль, но только на мгновение, а потом я выхожу и, переселив острое желание хлопнуть дверью, тихо закрываю ее. Телефон я оставляю в прихожей.

Воспоминание угасает, и я медленно размыкаю воспаленные веки.

- Только вы с мамой у меня остались, - шепчу я, уложив Мэри у себя под боком. Она не против, ей не впервые впитывать мои слезы. Она не осудит, не засмеется, не предаст. Правда и утешить она не может.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Вечность длиною в год

---

До ее смерти осталось сто дней. Часть 10

Заснуть Малфой даже не пытался. Знал - не получится. Не после встречи с Грейнджер, которая продолжала упорно владеть его мыслями и через несколько часов. Буквально спустя пару минут после того, как Гермиона ушла, он пожалел, что выпустил ее. Даже подумывал заявиться к ней в комнату и закончить начатое. Может, хоть так удалось бы вытравить ее из мыслей? Раньше ведь всегда помогало: если Малфою нравился кто-то, необходимо было просто устроить одну-две встречи, и наваждение пропадало без следа. Это было почти всегда легко: редко, кто отказывался. Они велись на фамилию или тоже искали приятного времяпровождения - не суть важно. Факт оставался фактом - прилагать большие усилия, чтобы соблазнить девушку, Драко не привык. Встречались, конечно, и строптивые - этакие святоши и праведницы - но это была видимость. Их тоже было несложно сломать, подавить волю: да вот так же, как он попытался сделать это с Грейнджер. Просто лишить их права выбора, подарить иллюзию, будто они боролись до конца и просто не имели никакого выхода, чтобы сохранить свою "драгоценную" честь. Но это была театральная пьеса, сценка под названием "завоевание" - в ней были известны роли и сценарий. А вот с Грейнджер... Она не притворялась, когда билась в его руках. Не кокетничала, когда просила отпустить. И именно из-за этого Драко оставил ее в покое, поймав себя на странной мысли, что ему неприятно принуждать Гермиону. Да, он хотел ее - как бы ни было отвратительно это желание. Но еще хотел, чтобы она отдалась добровольно - не ревела, не сопротивлялась. И вот это смущало Драко сильнее всего: Мерлин, разве его должны волновать желания грязнокровной девчонки? Неужели заточение в собственном доме подействовало настолько сильно, что он помешался на Грейнджер? Более того, стал беспокоиться о ней на свой странный манер?

Конечно, она была сама виновата в произошедшем. Разве можно быть такой легкомысленной? "Доверяет" она ему, видите ли. Такая умная, начитаная всезнайка, а в жизни ничего не понимает. В книгах ведь не пишут, как вести себя в ситуации, когда приходится жить под одной крышей с врагами. И если ей не объяснил этого ни старик Дамблдор, ни ее лучший друг Поттер, не удивительно, что эту миссию пришлось выполнить Драко. Да, жестоко и подло, но разве есть другой способ, чтобы убедить упрямую дурочку прекратить наконец-то выискивать в Пожирателях Смерти проблески человечности. Даже если выискивать их она намеревалась в нем. Малфой и сам был не прав: проявил слабость, да еще и при Гермионе, позволил ей увидеть его страхи и боль. Что бы сказал отец, узнай об этом? Люциус ведь готовил его к такому будущему, к служению Темному Лорду, и велел никогда, ни при каких обстоятельствах не сомневаться. А Драко уже нарушил этот приказ, потому что все чаще думал о том, что вся эта война - глупость. И что ему жутко не хочется умирать из-за того, что Волдеморт отчаянно жаждет власти.

В итоге, чтобы остыть и немного привести мысли в порядок, Малфой стал под холодный душ. Ледяные струи воды больно жалили разгоряченную кожу, но так хотя бы образ Гермионы размывался немного. Хотя вряд ли наваждение пропало надолго - в последнее время Грейнджер преследовала Драко постоянно: в мыслях, во снах. Мерлин, и как же это раздражало! Словно увлечься уродцем из бродячего цирка - нелепо и отвратительно. Но одно дело, если увлечение это угасает быстро, сменившись брезгливостью, и совсем другое - когда оно видоизменяется в манию, в острую болезненную зависимость. А ведь так и произошло, и даже грязная дурная кровь в жилах девчонки не останавливала, не остужала желания. Если бы она была хотя бы полукровкой... Мерзко, конечно, но все же не настолько. А так... Слишком уж это противоречило всем принципам, которые в Драко воспитали. Был, конечно, способ переступить через эти принципы и получить желанную разрядку - трахнуть ее там, на полу, беспомощную и заплаканную. Зажать рот ладонью, глуша крики, сломать отчаянное сопротивление - и взять таки желаемое. Так поступали многие Пожиратели, насилуя маггл и грязнокровных "волшебниц" - никто за это не упрекал. Наоборот, это считалось изысканным развлечением, действенным способом показать этим выскочкам их законное место. Но Драко не смог. Не захотел. Потому что не получал никакого удовольствия, потому что эти тихие мольбы и затравленный взгляд Грейнджер задевали что-то очень потаенное и глубокое в нем, пробуждая к жизни никому не нужное, позорное сострадание. Пора было признать - Малфой беспокоился о ней. Не из-за того, что ему велели охранять ее, не потому, что он хотел ее, а просто потому, что она не заслуживала смерти. Грязнокровка, подружка Поттера, девушка ущербного Уизли, всезнайка, выскочка, Гермиона Грейнджер - должна была прожить длинную и счастливую жизнь. Он хотел этого для нее, и вот это уж точно было настоящим предательством ценностей его семьи.

Малфой закрыл воду, устало понурил голову. Что уж тут поделаешь? Он оказался гораздо слабее, чем думал, позволив Грейнджер узнать его с другой стороны, с той, которую он безуспешно пытался вытравить из себя с тех пор, как принял метку. И теперь необходимо было исправить свою ошибку любой ценой. Первый шаг он уже сделал сегодня, стоило придерживаться избранного курса: быть грубым, отталкивающим, даже жестоким. Пусть она верит, пусть боится и тем самым сохранит стабильность в их жизнях, избегая любых контактов. Будет хорошо, если она запрется в своей комнате и просидит там до самого Рождества, освобождая Драко от необходимости следовать за ней хвостом. Это даст ему возможность сосредоточиться на другом - на попытке узнать правду, не вмешивая в рискованное предприятие саму Грейнджер. Если повезет, то, возможно, им даже удасться выжить - и ему, и Гермионе.

В комнате Драко пришлось еще раз осадить себя, титаническим усилием воли перебаривая желание все-таки проверить, как там Грейнджер. Мало ли, вздернется еще на люстре или как там эти примитивные магглы поступают в стрессовых ситуациях? А ему потом отвечай... Впрочем, Малфой знал, что эти опасения - глупость. Гриффиндорцы, будто сорняки у дороги, - нужно исколоть все руки и попотеть, чтобы вырвать их с корнем. Она, конечно, ревет, но, в конце-то концов, разве от слез умирают? Ничего, ей даже полезно. В следующий раз будет умнее.

Драко тяжело вздохнул, рассеяно осматривая спальню. Несмотря на поздний час, спать совершенно не хотелось, и Малфой уже подумывал спуститься в библиотеку и взять книгу. Он не был уверен, что сегодня его отвлечет от мыслей о Грейнджер даже самый замысловатый сюжет, но попробовать стоило. Всяко лучше, чем сидеть без дела, воспроизводя произошедшее снова и снова. Но до двери Драко не дошел: наступил на что-то и, опустив взгляд, потрясенно признал в находке письмо Дамблдора.

Кое-как расправив его, Малфой бегло пробежал строки глазами. Ничего важного написано не было: наоборот, создавалось впечатление, что старик просто-напросто давал понять, что пешку под именем "Гермиона Грейнджер" никак не должны интересовать комбинации более важных фигур. И, конечно, ей было трудно с этим смириться. Она, дурочка, искала какое-то объяснение, миссию в своем пребывании здесь. И не хотела верить, что добрый волшебник Альбус Дамблдор может сделать что-либо ей во вред. А вот Драко точно знал, что за добрыми глазами и чудаковатостью скрывается еще тот манипулятор. Иначе и быть не могло! Невозможно быть сильным волшебником, директором Школы Чародейства и Волшебства, одним из немногих реальных противников Темного Лорда и одновременно недалеким простаком. Этот образ - сказочка для грязнокровок, полукровок и нищего чистокровного сброда наподобие семейства Уизли. Но Драко был Малфоем, и всегда знал, что никакая власть не приобретается чистыми руками. Ни-ког-да! Дамблдор, конечно, был добрым волшебником и хотел победы для Гарри Поттера. Но он видел глобальную цель, боролся за благополучный итог войны. И был готов проигрывать битвы, теряя в них верных преданных бойцов - таких как Грейнджер. У него тоже были пешки - и разменивал их он запросто. Возможно, директор и чувствовал угрызения совести, но вряд ли они были уж очень сильны.

Теперь Драко сомневался, планировалось ли вообще возвращение в школу Гермионы. Или же... Разозлить Поттера, дав ему еще один повод для мести, убрать девчонку - любопытную, упрямую - со своего пути, а заодно и скомпрометировать самого Малфоя - сколько зайцев можно было убить одним-единственным выстрелом. В случае, если Грейнджер не доживет до Рождества.

***

Драко не видел Гермиону уже трое суток. Каждый раз, проходя мимо ее комнаты - а делать это приходилось десятки раз на дню - он замирал напротив двери, поднимал руку, чтобы постучать, и отшатывался, злясь на собственное слабоволие. Сам же хотел, чтобы она не выходила! Да и домовые эльфы старательно докладывали о госте: "спит, читает, смотрит в окно, читает, ест, спит". Отчеты были однообразны, впрочем, неудивительно. Что можно делать в четырех стенах спальни? Даже книги из библиотеки она попросила принести эльфа, хотя раньше могла часами с благоговением ходить между огромных, от пола до потолка, книжных полок, набирая себе такую стопку, за которой и головы ее не было видно.

Сегодня утром Нарцисса спросила, все ли хорошо с "мисс Грейнджер" и смотрела на Драко так пристально, что тому стало неловко. Не хватало ему проблем, так еще мама в последнее время горячо интересовалась судьбой их гости, которую еще совсем недавно упорно не замечала. Удалось отшутиться, но все же ситуация накалялась, раз даже обычно хладнокровная Нарцисса начала интересоваться окружающим.

- Сегодня на ужин придут Паркинсоны, - сменила тему мама, чопорно складывая руки на коленях.

- Да? Хорошая новость, - равнодушно протянул Драко. Гости его сейчас интересовали меньше всего, это казалось пиром во время чумы - неуклюжей попыткой веселиться, когда Смерть уже стоит на пороге.

- И Пэнси придет, - добавила Нарцисса.

- Что? Зачем? А как же школа?

- Ее забрали на несколько дней домой. Завтра прибудет Лорд, она приглашена, - мама поджала губы и нервно поправила на плечах шаль. Драко неверяще поддался вперед, чувствуя, как пересохло горло. Не может этого быть! Ладно он, Драко, но Пэнси! Зачем она понадобилась Волдеморту? Конечно, рано или поздно она тоже была обязана принять метку, но не сейчас же! Какую пользу она принесет - нестабильная, не умеющая держать себя в руках?

- Не может этого быть, - озвучил справедливые сомнения он, пристально всматриваясь в глаза Нарциссы, пытаясь найти в ее взгляде знак, что это просто ошибка, безосновательное опасение.

- Ты же знаешь, у нее нет выбора.

- Ей всего шестнадцать! Зачем она Лорду?

- Я не знаю, Драко, я не знаю. Может, это еще ничего не значит. Мало ли... - не слишком уверенно предположила Нарцисса. Ну, да, конечно, будет Волдеморт призывать школьницу для приятной светской беседы, а как же... Хотя понять его планы становилось все сложнее - ладно бы, кто-то из парней: Нотт или Забини. Но Паркинсон... Какая в ней вообще польза? Да она же выдаст себя сразу же и провалит любое, даже самое простое, задание. А уж если побывает на одной из кровавых вылазок Пожирателей, то и вовсе схлопочет нервный срыв.

Драко никогда не пытался дать определение их с Пэнси отношениям. За него это еще много лет назад сделали их отцы, решив, что союз двух знатных семей - чудесная сделка. Так что с самого раннего детства они оба росли с четким пониманием того, что сразу же после окончания школы поженятся. Конечно, они не любили друг друга. Что за ерунда? Какие же чистокровные пары строят свои отношения на таком убогом фундаменте, как чувства? Разве что идиоты Уизли, которые потом по заслуге и вели нищее существование, питаясь своей любовью и выступая посмешищем для всего уважающего себя магического сообщества. Поэтому ни у Драко, ни и у Пэнси никогда не было возражений - они спокойно приняли решение родителей. Паркинсон, как хорошо воспитанная волшебница, никогда не закатывала сцен ревности, ничего не требовала, и за это со временем заслужила от Малфоя если и не дружеские отношения, то хотя бы приятельские. Они находили общий язык - этого было более, чем достаточно!

- Драко! - позвала Нарцисса, вынуждая мыслями вернуться в гостиную.

- Извини, мама, ты что-то сказала?

- Да. Мисс Грейнджер сегодня не стоит выходить из комнаты. Паркинсоны не знают о том, что она здесь и будет лучше, если и не узнают. Понимаешь?

- Да, конечно. Я попрошу предупредить ее, - ответил Драко. На самом деле это было совершенно ненужной предосторожностью - вряд ли Грейнджер сегодня высунет нос из комнаты. Но посвящать во все эти тонкости Нарциссу не было никакого желания.

Время до ужина тянулось мучительно медленно. Малфой пытался читать, потом бесцельно побродил по окрестностям, но ничего не спасало от навязчивых тяжелых мыслей. Мало ему было проблем с Грейнджер, так теперь еще и Пэнси... Надо же было всему навалиться одновременно. Кое-как дотерпев до сумерек, Драко вернулся в дом, переоделся к ужину и велел эльфу предупредить Гермиону о сегодняшних гостях. О причинах, по которым он не сделал этого сам, Малфой пытался не думать. Сейчас важнее всего было разобраться с проблемами Пэнси.

Когда Драко спустился на первый этаж, гости уже стояли в холле в компании его родителей. Улыбчивые, успешные, счастливые - спектакль был в самом разгаре. Пришлось тоже скривиться в подобии улыбки, отыгрывая свою роль.

Пэнси была напряженной, не участвовала в беседе и вообще, казалось, находилась не здесь. Драко сидел напротив и иногда, когда ее лицо застывало неподвижной маской, легко толкал ее ногой под столом. Всякий раз после этого она виновато улыбалась и кусала губу, давая понять, что не в силах контролировать себя. Малфой ее не винил: слишком свежи были его собственные воспоминания о тех кошмарных днях накануне принятия метки. Пережить такое он не пожелал бы и врагу, а тем более не хотел такой участи для Пэнси. Впрочем, реально помочь он был не в силах, разве что выслушать и дать несколько лживых заверений, что, мол, "все обязательно будет хорошо".

- Отец, мистер Паркинсон, с вашего разрешения мы с Пэнси ненадолго покинем вас, - в конце концов, произнес Драко, в очередной раз поймав несчастный, будто у потерянного ребенка, взгляд своей невесты.

- Да, конечно, - Люциус кивнул, расплываясь в фальшивой улыбке. Мерлин, как же надоели эти спектакли! Обсуждать перемены погоды в такой момент - ну, не глупость ли? Впрочем, сохранять хорошую мину при плохой игре - было одной из традиций чистокровных. Поэтому Драко тоже улыбнулся, кивнул собравшимся и, подхватив несчастную Пэнси под локоть, вышел с ней в холл.

- Драко, он вызвал меня... вызвал... зачем? - залепетала Паркинсон, сразу же за порогом начиная захлебываться слезами.

- Тшшш, возьми себя в руки! - прикрикнул Драко, едва не волоча ее по коридору. Они уже миновали библиотеку и почти свернули к черной лестнице, когда позади послышался стук, будто что-то уронили. А еще через мгновение неразборчивое ворчание Грейнджер. Пэнси резко дернулась, разворачиваясь, а Малфой как-то обреченно подумал, что это уже чересчур: одни сплошные проблемы и конца-края им не видно.

@темы: ГП, Гермиона, НЦ-17, Фанфик, гет, Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней

---

Окно на северную сторону. Часть 14

Узнавание тенью прошло по лицу Эльмана - глаза недоверчиво расширились, темные брови сошлись на переносице, губы дернулись, превращая улыбку в натянутую нелепую гримасу - всего лишь на мгновение. Но, стоило отдать ему должное, в руки он себя взял почти мгновенно.

- А это мой средний сын - Авиан, - словно сквозь шум прибоя донесся голос Джастина.

- Рад познакомиться с вами, Ави-а-а-ан, - протянул Эльман, беря безвольную руку омеги в свою. Авиан перевел взгляд на их соединенные ладони, потом затравленно посмотрел в зеленые глаза, в которых плясали не просто чертята, а громадные рогатые черти. Сам Эльман сейчас напоминал какого-то демона - шальной возбужденный взгляд, искривленные ухмылкой губы. Никто, конечно, кроме Авиана этого не замечал, но тот просто чувствовал жаркий восторг, исходящий от Эльмана. Естественно, как же иначе? Можно теперь быть царем и Богом, вершителем чужой судьбы. Захочет - расскажет все и опозорит Авиана окончательно. Не захочет - будет в роли благодетеля, которому должны как-то отплатить за услугу. Оба эти варианты не внушали оптимизма, но выбирать-то не приходилось. Необходимо было играть в эту нежеланную игру без правил. Единственное, что Авиан решил для себя точно - позориться, унижаться и упрашивать он не будет. Хватит уже, пора бы вспомнить о чувстве собственного достоинства. Поэтому он искривил онемевшие непослушные губы в подобии улыбки, робко ответил на рукопожатие и на удивление спокойно произнес:

- Взаимно, мист...

- Эльман, зовите меня Эльман, - перебил альфа. Уголки его рта дернулись, но ему удалось удержать смешок. У него было отличное настроение, наверняка такое развлечение на скучном ужине - оказалось верхом его мечтаний.

- Эльман, - послушно повторил Авиан, наконец-то вынимая руку из чужой ладони. Она мелко дрожала, с головой выдавая волнение, и Эльман не мог этого не заметить. Но, к счастью, ему хватило такта не комментировать это и, в конце концов, оставить Авиана в покое, уделив внимание и другим гостям.

Впрочем, смотреть он не перестал. Иногда украдкой, иногда бесцеремонно пялясь по несколько минут - от этого взгляда по коже бегали целые полчища мурашек и слабели ноги. Несколько раз Авиану казалось, что вот-вот, сейчас, он грохнется в обморок, все начнут вокруг него суетиться, заметят беременность... А этого ну никак нельзя было допустить! Эльман не знал о ребенке, за несколько недель Авиан научился определять тех, кто знает. Такие люди скалились и постоянно глазели на живот, видимо, пытаясь прожечь в нем дыру. Но Эльман не знал, наверняка. И, кажется, его родители тоже не читали желтую прессу. Возможно, до них пикантная новость дойдет позже, но только бы не на этом долбанном ужине. И без этого было достаточно поводов для волнения, не хватало еще наткнуться на бесцеремонные расспросы.

Антуан, как назло, то и дело терся возле Эльмана: улыбался, кротко опускал взгляд, будто святая невинность. Тихий голос, дрожащие ресницы - младший братец был в своей стихии. Но самое ужасное было в том, что ему подыгрывали, поощряли. Наверное, в этом легком флирте не было ничего страшного, ведь даже Джастин, всегда строгий по отношению к Антуану, был абсолютно спокоен. Но вот Авиану все это не нравилось: нечего Тони знаться с этим легкомысленным, вечно в кого-то влюбленным прохвостом. Возникла дилемма: с одной стороны подходить к Эльману ближе, чем на пушечный выстрел, было просто-напросто опасно, с другой - Кристиан просил присматривать за Антуаном. К счастью, принимать решение так и не пришлось - всех позвали к столу, и Авиан облегченно выдохнул. Скоро можно будет извиниться и уехать, закрыться в комнате и наконец-то разобрать завал из собственных опасений.

Впрочем, беды на сегодня не закончились. Эльман, видимо, нарочно сел напротив: бросал любопытные взгляды из-под ресниц, протягивал длиннющие ноги, вынуждая Авиана неуклюже отодвигаться от стола и краснеть от смущения и раздражения. Кроме того тошнота так и не прошла, каждый кусок комком застревал в горле, приходилось откашливаться, привлекая к себе нежелательное внимание. Да и ребенок почувствовав нервозность Авиана, начал толкаться намного сильнее, чем когда-либо до этого - ощутимо и иногда даже болезненно. К счастью, хотя бы беседу не приходилось поддерживать: разговор в основном шел о бизнесе, а в те редкие моменты, когда переходил на отвлеченные темы, внимание на себя предсказуемо перетаскивал Тони, будто трещотка повествуя о каких-то глупостях. Вот в один из таких моментов, дождавшись, пока Эльман отвлечется, Авиан тихонько выбрался из-за стола. Не слишком-то вежливо, но никаких сил для церемоний просто не осталось.

В холле удалось немного перевести дух, радуясь короткой передышке. Но стоять здесь было неразумно: в любой момент кто-то из гостей мог выйти, заговорить с ним, а Авиан не был уверен, что в состоянии сейчас подержать светскую беседу. Да и шанс нарваться на Эльмана оставался - небольшой, естественно, все-таки виновнику торжества не пристало покидать гостей - но все же. На помощь пришел молоденький бета - кто-то из прислуги. Он сам поинтересовался, нужно ли что-нибудь мистеру, и Авиан только хмыкнул, всегда поражаясь, как же безошибочно теперь все определяют его статус. Будто у него было клеймо "омега" на лбу, иначе это подобострастие он объяснить не мог. Но отказываться от помощи не стал и уже через минуту с облегчением захлопнул за своей спиной дверь гостевой ванной.

Плеснув холодной водой в раскрасневшееся лицо, Авиан склонил голову, вцепившись пальцами в гладкий фаянс раковины. Облизал мокрые губы, закрыл глаза и размеренно задышал, пытаясь унять безумное сердцебиение и справиться с тошнотой. Сотни вопросов пробились в сознание, будто высыпавшийся из дырявого мешка горох, вызывая мигрень. Нужно бы, конечно, спокойно подумать, решить, как поступать дальше в этой новой ситуации, но разве в такой обстановке это реально? Больше всего Авиан сейчас мечтал отсидеться в одиночестве до конца ужина, а потом мышью выскользнуть из дома, не встречаясь больше ни с Эльманом, ни с его родителями. И плевать, что они подумают о его воспитании – видеться с ними впредь он не планировал. Джастин наверняка разозлится, но в итоге обязательно остынет. Можно было вовсе все сбросить на плохое самочувствие, что являлось фактически правдой.

- Ну, здравствуй, малыш, - Авиану пришлось больно прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не взвизгнуть. Появление Эльмана в комнате он упустил, - ни скрипа двери, ни звука шагов - тот возник на пороге, будто привидение, вызывая такой же дикий ужас.

- Что тебе нужно? - Авиан поднял голову, встречаясь в зеркале со взглядом зеленых глаз. На мгновение почудилось, будто они снова в тюремной камере - грязной, вонючей клетке, из которой нет никакой возможности выбраться.

- Поговорить. Не ожидал увидеть тебя здесь.

- А я тебя. Так о чем поговорить хочешь? - выдавил из себя Авиан, с опаской отдергивая свитер на животе. Оборачиваться ох как не хотелось, но, вполне возможно, придется спасаться бегством, и нужно было убедиться, что маленький секрет так и останется секретом. Хотя бы этим вечером.

- О нас, - усмехнулся Эльман, вальяжно облокотившись плечом о дверной косяк. Он действительно веселился, словно встретился со старым закадычным другом, и не мог или не хотел понять, насколько эта ситуация кошмарна для Авиана.

- Нас? - нервно хмыкнул омега. - Ты о чем вообще? Нет никаких "нас"! Извини, меня ждет отец, - он резко развернулся на пятках, рванул к двери с одной-единственной целью как можно скорее оказаться дома, в безопасных стенах своей комнаты. Опустил дверную ручку, толкнул дверь... Она не поддалась. Тогда Авиан надавил на нее коленом, сам себе напоминая загнанную в угол жертву, готовую покалечиться, лишь бы только избежать встречи с хищником. И лишь смешок альфы подтвердил подозрение: он успел запереться.

- Эй, тише, малыш! - попросил Эльман, кладя руку на плечо Авиана.

- Не смей, не смей, слышишь, меня так называть! И открой эту чертову дверь, иначе я закричу так, что все твои знатные гости сбегутся! - сбросив чужую ладонь, затравленно прохрипел омега. Истерика была на подходе, клокотала рыданиями уже где-то в горле, и Авиан знал, что если сейчас, вот сию же секунду, его не оставят в покое, то она вырвется наружу в отвратительной шумной сцене.

- Ладно-ладно, ты что так нервничаешь? - уже серьезнее спросил Эльман, делая небольшой шаг вперед, словно боясь спугнуть дикого зверька. Впервые за вечер в его глазах шальное веселье сменилось тревогой. Неужто после той недели в тюрьме сильный и стойкий парень превратился в неврастеника, неспособного держать себя в руках?

- Что тебе нужно от меня? Что?! Решил развлечься, да? Скучно тебе? Давай, иди и всем расскажи, что трахал меня. Посмеемся вместе, - Авиан отступил и нервно захохотал. Уже через секунду сквозь смех прорвался первый всхлип. А следом и второй, и третий...

Он спрятал лицо в ладонях - нелепый, почти прозрачный в этих огромных бесформенных тряпках. Острые плечи горестно дрожали, и Эльман не сдержался - рванул вперед, проигнорировал испуганное "не трогай меня", сжал худое тело в стальных объятиях. Авиан еще несколько секунд трепыхался, бил Эльмана кулаками в грудь, шипел сквозь зубы, но потом, осознав тщетность сопротивления, затих. Странно так затих - напряженно, будто готовая лопнуть струна - и даже дышать, кажется, перестал. А потом Эльман почувствовал это...

Авиан точно определил ту секунду, когда альфа все понял. Иначе и быть не могло - живот упирался Эльману в бедро, а ребенок внутри отчаянно пинался, лишая любой возможности сохранить тайну.

- Это...

- Пусти меня, - с мольбой просипел Авиан, не давая договорить. Это, черт возьми, никого не касается! И никто не может требовать у него каких-либо объяснений. Хотя, кто его знает, на чьей стороне в таких случаях законодательство, он не интересовался, никогда не думал, что встретится хоть с кем-то из потенциальных отцов.

- Ты же... - вновь глухо пробормотал Эльман над его головой. Его пальцы так вжимались в спину, что причиняли боль, но когда он отпустил Авиана и попытался задрать ему свитер, стало еще хуже. Омега дернулся, зашипел, словно дикая кошка и ощутимо пнул Эльмана по колену. Тот, правда, только слегка поморщился, но лезть перестал - и то хорошо. Кажется, он хотел что-то сказать, но не успел: в дверь настойчиво постучали.

- Авиан, ты здесь? - никогда еще появление Джастина не вызывало такого восторга. Будто в последнее мгновение спасли от смертельной опасности. Авиан даже позволил себе бросить злорадный взгляд на Эльмана, который напрягся, но все-таки вытащил из кармана ключ.

- Я здесь, отец, - крикнул омега, вытирая заплаканные глаза. Да уж, ситуация была крайне двусмысленная, но он почему-то был уверен, что в этот раз отцовский гнев будет направлен не на него. Так и оказалось: Джастин в одно мгновение оценил ситуацию и припечатал Эльмана тяжелым взглядом.

- Авиан, попрощайся, забери брата, и ждите меня возле машины. Живо.

Дважды повторять Авиану не пришлось. Он прошмыгнул в коридор и чуть ли не бегом бросился на поиски Антуана. Вспышкой загорелось опасение, что Эльман расскажет отцу о том, что они знакомы, но тут же погасло. Тот, конечно, безрассудный, но не самоубийца же. Возможно, Джастин и не любил Авиана так же, как родных сыновей, но пока у них одна фамилия, он не позволит чернить его имя. Уж в этом сомневаться не приходилось.

***

Авиан успокоился спустя неделю. От Эльмана не было ни слуху ни духу, и это радовало. Очень радовало! Конечно, иногда, по вечерам, когда ребенок больно толкался, и из-за гормонального всплеска в организме плакать хотелось невообразимо, Авиан желал, чтобы кто-то был рядом. Чтобы можно было поделиться с кем-то страхами, сомнениями, надеждами. Да, у него был заботливый папа, но все-таки это было не совсем то. Впрочем, в роли любящего мужа - прости Господи! - Эльмана было невозможно представить, и эти сюрреалистические мечты мгновенно затухали.

В конце концов, все вновь вошло в привычную колею, а вечера Авиан больше не проводил в воспоминаниях о тюрьме. Ну, выпустили одного из альф, так что дальше? Рано или поздно их всех выпустят, и они, возможно, будут ходить по соседним улицам, и что же теперь - бояться постоянно? Скорее всего Эльман перепугался не меньше его - возможно, посчитал, что ему навяжут ребенка, ведь шанс, что именно он отец объективно был наибольшим. Хотя, как любил говаривать Кристиан, раз в год и палка стреляет. Так что малыш мог быть даже от Натаниэля, кто его знает. Авиан встряхнул головой - ни к чему эти предположения.

К завтраку приехал Адриан. У старшего брата неподалеку была своя квартира, и он невероятно любил свою холостяцкую берлогу. Но все же наведывался всякий раз, когда надоедала ресторанная еда. С Авианом они никогда не были так уж близки: разница в возрасте и статусах часто становилась непреодолимым препятствием даже для родственников. Но после ситуации с тюрьмой их взаимоотношения немного изменились. Возможно, потому что у Адриана проснулось естественное инстинктивное желание защищать омегу, а, может, из-за того, что он чувствовал долю своей вины в произошедшем. В конце концов, не уедь он в тот период из города, все могло бы сложиться совершенно иначе. Сожалеть о прошедшем было, наверное, нелепо, но факт оставался фактом - Адриан стал намного внимательнее к младшему брату.

- О, пышечка проснулась, - засмеялся он, щелкая Авиана по носу. - Я не видел тебя всего несколько дней, а ты стал в два раза больше.

- И я тоже рад тебя видеть, Эйд, - хмыкнул омега. Обижаться на слова брата не было причин, доктор наоборот ругал за слишком маленький вес. Просто Адриану нравилось всех подкалывать по любому поводу, к этому все уже давно привыкли.

Разговор за завтраком шел в основном о грядущем празднике: Эйд через три дня отмечал день рождения. Он сообщил, что сначала по традиции отпразднует в кругу семьи, а вот потом устроит грандиозную вечеринку на своей квартире, куда, пользуясь случаем, пригласил и младших братьев.

- Ну, нет! Знаю я эти пьяные оргии. Нечего там делать ни беременным, ни тем более несовершеннолетним, - остужая щенячий восторг Тони, вмешался Кристиан.

- Крис! Ты что? Все будет прилично, обещаю. Я с мелких глаз не спущу. Там будут некоторые партнеры по работе, приличные люди, - заверил Адриан, с честью выдерживая отцовский взгляд. Кто его знает, какие мысли блуждали в голове у скрытного Джастина, но в итоге он коротко кивнул, бросил равнодушное "пусть идут". Разговор был закончен.

Авиан не испытывал никакого восторга от этого навязанного ему праздника. Но и обижать Адриана отказом не хотелось, раз уж тому, по какой-то неведомой причине, было так важно затащить на свою вечеринку братьев. В конце концов, уж там-то точно не должно было оказаться никаких альф из недавнего прошлого.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Окно на северную сторону

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Мы теперь семья. Бонус. Откровения. РебеккаPOV

Тишина в доме была осязаемой - неприятно напирала со всех сторон, проникала в уши, вызывая в голове равномерный отвратительный гул. В такие моменты я сжимала волосы в кулаках и, подтянув колени к груди, раскачивалась из стороны в сторону. Я, кажется, сходила с ума от этой чертовой тишины - так бывает с заключенными, которые долго не слышат ни единого звука. Но ведь вокруг меня были звуки - голоса мамы, Элайджи, Финна и Беннет, шумы с улицы, равномерный гул включенного на втором этаже телевизора. Просто все это было не тем. Без Кола, Клауса и даже без этой дурочки Форбс дом уже не казался теплым и уютным... Я столько лет мечтала о счастливой семье и всякий раз, когда эта мечта разрушалась, я чувствовала себя преданной. Пора бы, наверное, уже привыкнуть, но у меня не получалось, я вновь и вновь наступала на те же самые грабли.

Они уехали две недели назад. Каких-то четырнадцать несчастных дней - капля в вечности. Вряд ли кто-то из них вернется раньше, чем через несколько десятков лет. Разве что крошка Форбс, которую в Мистик Фолс ждала смертная мать. А вот Клаус и Кол наверняка упивались свободой и вряд ли так уж часто вспоминали обо мне. А ведь когда-то все было иначе... Века назад, когда мы были еще детьми, когда наивно верили, что кровные узы нерушимы и всю жизнь мы проживем бок о бок. Так бы и было, если бы нам была уготована обычная человеческая жизнь - несколько жалких десятилетий вполне можно сосуществовать по соседству. Но когда счет идет на столетия, то даже самые близкие люди начинают проклинать слово "вечность" и стремится окончательно разорвать все связи. По крайней мере, так всегда поступали мои братья: ссорились, пропадали на года, высмеивая этим клятву всегда быть вместе, которую мы так опрометчиво дали в самом начале нашего жизненного пути.

Сколько раз мне приходилось склеивать осколки нашей семьи, будто разбитую вазу? Сложно даже посчитать... Но сначала у меня это хотя бы выходило, до тех пор, пока Ник не заразился идеей создания гибридов, пока своими руками не заколол наших братьев, а потом, столетия спустя, и меня. Именно с ним всегда было сложнее всего - Ник постоянно отдалялся, старался держать дистанцию. Он был переполнен горечью и обидой - несчастный мальчишка, чужой сын для отца. Ник прятал всю свою тоску за показательной жестокостью, не жалел никого: ни чужих, ни близких. Но я-то знала, что на самом деле он любил семью не меньше моего - просто не показывал. Всегда был настороже, ждал удара в спину.

Эта горечь была в нем еще во времена нашей человеческой бытности. Уже тогда он, возможно, предчувствуя беду, пытался отдалиться ото всех, даже от меня. Но я не давала - сворачивалась в клубок у него под боком, пропуская мимо ушей его возражения. Я тыкалась носом ему в шею, будто слепой котенок, переплетала озябшие ноги и слушала ритм его дыхания: неровный вначале, он с каждой минутой становился все спокойнее и размереннее. А я ликовала от того, что смогла подарить успокоение старшему брату. Глупая девчонка... Как же много я на себя взяла! Я иногда пела ему колыбельные - надрывно и тоскливо, глотая соленые слезы. Не понимала еще тогда придирок к нему отца, холодности мамы. Не понимала, почему моему Нику достается меньше всего тепла.

Я помню мое тринадцатое лето. Невыносимый зной, и я забравшаяся в прохладную реку просто в платье. Ник тогда впервые сказал, что я красивая и что кому-то со мной очень повезет. Кажется, я возражала - такое неуклюжее смешное кокетство, только бы он поспорил, убедил меня, что я действительно желанна. И он убедил. У его губ был вкус горьких трав, а рука, кажется, оставляла ожоги - на щеке, шее, спине, пояснице. Я тянулась к нему, становилась на носочки, хваталась за плечи, только бы не поскользнуться на глинистом дне речушки. И ликовала, Боже, как же я ликовала! Я нравлюсь моему Нику! Нравлюсь! Я помню тот восторг так, будто это было вчера - он глубоко въелся мне под кожу, не потускнел за долгие века. Правда, тогда все закончилось быстро - брат отстранился, пробормотал что-то неразборчивое и поспешил уйти. Это потом я только узнала, что так не делается, что единая кровь не позволяет нам любить так, а ставит между нами преграду. Но принять этого не смогла никогда - почему самый близкий и любимый человек не может позволить себе то, на что имеет право совершенно чужой мужчина?

С того дня я провоцировала Ника - по крайней мере, пыталась. Вжималась в него каждым изгибом еще угловатого тела, целовала его веки, колючий подбородок и даже иногда, если Ник терял бдительность, мягкие губы. Это я привела нас к грехопадению. Спустя полгода, в самую холодную на моем веку зиму, он стал моим первым мужчиной. Тогда еще он был способен на нежность, это потом его пальцы начали оставлять на моем теле синяки и кровоподтеки. Тогда ему еще было достаточно моей нежности для успокоения. Но с каждым чертовым годом тот мой любимый Ник умирал, а на смену ему приходило существо, одурманенное навязчивой идеей, и даже на мне он срывал свою агрессию. А я... Я научилась терпеть и делать вид, что трахаться, будто дикие звери, - это то, о чем я мечтаю. Если это помогало ему хотя бы немного, я готова была терпеть еще тысячи лет.

Для нежности у меня был Кол. Он так успешно играл в этой семье роль баламута, этакого шута, и только со мной, кажется, был настоящим - радостным, грустным, смешным или серьезным. Он сцеловывал слезы, когда я плакала. Слизывал вязкие загустевшие капли крови с губ, истерзанных Ником губ. Только Кол не насмехался над моими детскими наивными мечтаниями и понимал, какое значимое особое место в моей жизни занимает Никлаус. Мое утешение, мой якорь в самые страшные бури, мои ласковые и томные ночи - Кол давал мне то, на что был не способен Ник. И ни разу - ни словом, ни взглядом, - не упрекнул за то, что несмотря на всю свою заботу, все равно оставался для меня номером два.

Ревновала ли я их к Форбс? До отъезда - нет. Что могла эта испуганная девочка противопоставить мне? Быть может, через десятки лет, но сейчас она, как желторотый птенец, лишь смешила своими забавными ограничениями. Нынешнее поколение - бунтари лишь на словах. На самом деле все их свободомыслие - лишь жалкий фарс, красивое прикрытие для зашоренных мыслей. Вот и Кэролайн была такой - пряталась за слоями навязанных принципов. Но кое-что ее все-таки отличало от других. Желание. Желание увидеть другой мир, желание быть свободной. И именно поэтому она была здесь. А теперь, когда Форбс уехала с моими братьями, я чувствовала себя даже немного преданной. Неужто эта девчонка заменила им меня?

- Ребекка, - я вздрогнула, когда Элайджа положил руку мне на плечо. Надо же было так задуматься. Впрочем, вряд ли я удивлю этим кого-то, эти две недели мысленно я постоянно не здесь, а где-то за сотни миль, там, где другая часть моей семьи.

- Да, извини, задумалась. Ты что-то хотел?

- Просто поинтересоваться как ты, - Элайджа сел рядом на диван, накрывая мою руку своей и легко сжимая пальцы. Самый старший в семье - иногда он и вовсе заменял мне отца. Вот с ним отношения всегда были исключительно родственными, нам было этого достаточно. Я знала о том, что изредка они с Ником переходили черту братских отношений, но не вдавалась в подробности. Разве мне их судить?

- Нормально.

- Точно? - внимательно заглядывая мне в глаза, настаивал он. Знал ведь, что все плохо, но хотел, чтобы я озвучила это - выплакала, высказала свою боль и обиду. А я не могла, не хотела, предпочитая это обволакивающее марево воспоминаний и тягостных душных мыслей слезам и жалобам.

- Да, точно. Не волнуйся, все хорошо. Мама... не спрашивала обо мне?

- Нет, - тяжело вздохнув, покачал головой Элайджа. После отъезда Ника и Кола мама стала спокойнее, чаще улыбалась и казалась такой родной... Но она постоянно спрашивала о братьях, и это настораживало - в конце концов, они нарушили обещание. Я, конечно, была убеждена, что она ничего им не сделает, потому что любит, но Элайджа почему-то категорически запретил распространяться об их маршруте. Видимо, мама чувствовала во мне слабину и по несколько раз на дню задавала мне этот вопрос - ласково, спокойно. Она говорила, что просто волнуется, и как же отчаянно я хотела ей верить...

- Это хорошо, - задумчиво протянула я, прикусывая губу. На самом деле хорошего здесь было мало. Что хорошего в том, что мои братья бросились едва ли не в бега? Что хорошего в том, что я не могу быть откровенной с собственной матерью? Что хорошего в том, что наша семья вновь раскололась? Но в этот раз я ничего не могла поделать, просто ждать и покорно плыть по течению.

***

Кол позвонил поздно вечером, когда я уже проваливалась в дремоту. Сигнал мобильного заставил меня вздрогнуть, я резко села в постели и хмыкнула - кто же еще мог звонить в такое время?

- Ты вообще смотрел на часы? - вместо приветствия проворчала я.

- Нет, - со смехом ответил Кол. Его голос почти тонул в грохотании музыки, и я нахмурилась. Им там весело. Интересно, неужто только я скучаю? - Просто решил пожелать тебе спокойной ночи.

- Как мило. А вы, как я посмотрю, о спокойной ночи можете лишь мечтать, да? - ехидно протянула я, подтягивая колени к груди.

- Ловим момент, сестрица, ловим момент, - прокричал в трубку Кол. - Тебе, кстати, тоже не помешало бы немного развеяться! Ты вообще из дома выходишь, м? Неужели не можешь найти в Мистик Фолс какого-то красавца-брюнета. Ну... или хорошенькую блондинку.

- Ох, прекрати уже говорить ерунду, - закатила я глаза. Кол явно был навеселе, в такие минуты он особо любил подкалывать окружающих.

- Неужели ни разу не хотелось разложить крошку Форбс?

- А тебе? Или вы уже? - не знаю, почему я огрызалась. Я никогда раньше не ревновала, знала, что всегда буду главной в жизни братьев. Но сейчас, когда им было так хорошо и весело, когда тоска не разъедала их изнутри, мне почему-то стало больно.

- Эй, Бекка, что такое? - голос Кола тут же стал серьезным. Почувствовал, конечно. Так почему же, раз чувствовал, не возвращался? Мне так хотелось спросить об этом, и так страшно было узнать ответ. Впервые за много лет мне хотелось плакать, и я поспешила свернуть разговор.

- Все хорошо. Извини, я просто устала. Передавай привет остальным, пока, - не дожидаясь ответа, я нажала на отбой и отключила телефон, чтобы наверняка.

В тот вечер я долго не могла уснуть. А когда все же проваливалась в густую болезненную дрему, то видела странные сны. В них я была ребенком, у меня все еще билось сердце в груди, а главное - я все еще была переполнена верой, что наша семья всегда будет вместе.

@темы: слэш, фемслэш, НЦ-17, ДВ, Фанфик, гет, Работы в процессе, Мы теперь семья

---

Вечность длиною в год. Часть 13

Октябрь, 19

Я стою перед расколотым зеркалом в ванной, ладонями приглаживая волосы. Ничего не помогает, они все равно торчат во все стороны. Их черный цвет только подчеркивает мою бледность и темно-фиолетовые круги под глазами. Неудивительно - ночью я почти не сомкнул глаз. Сжимал в руках Мэри и думал, думал, думал... Пытался представить визит к Антону в подробностях, убедить себя, что это совершенно не страшно, но, как назло, яркими картинками в голове появлялись лишь те ситуации, в которых я могу опозориться. Но больше всего, конечно, меня пугала возможность того, что мне может стать плохо в гостях. Закружится голова, либо начнет тошнить - да что угодно может случиться! И что тогда делать? В чужом доме вряд ли получится запереться в ванной или полежать, а просто уйти, как это бывало в подобных случаях в школе, Антон мне наверняка не разрешит. Он же ответственный, он не может оставить человека, которому нехорошо. Это самовнушение, конечно, не обошлось без последствий: за ночь я успел взрастить свои страхи до размеров огромных когтистых монстров. И вот теперь уже добрых десять минут стою возле зеркала и занимаюсь самовнушением, в тщетной попытке взять себя наконец-то в руки.

Выходит плохо. Выражение моего лица остается таким же напряженным: зрачки расширены, уголки рта скорбно опущены вниз, будто у грустного несмешного клоуна, между бровей глубокая складка. В общем, я выгляжу перепуганным до смерти и в такой же степени жалким. Мама на кухне напевает песенку о дружбе из старого советского мультика, и я морщусь, словно от зубной боли. Мама в восторге от предстоящего визита, будто я собираюсь на чай к английской королеве, а не к однокласснику. Честно? Я надеялся, что она меня не отпустит - в школу ведь не пускает. Но мама восприняла эту новость с небывалым энтузиазмом. За последние несколько дней имя "Антон" я слышал из ее уст чаще, чем привычное "Кирюшенька". Вчера мне и вовсе приснилось, что она сшила ему белый балахон из наших старых простыней: у нее было блаженное одухотворенное лицо, и под нос она бормотала "Антоша хор-р-роший". Я проснулся от собственного нервного хохота, перешедшего в надрывный кашель, и потом долго не мог уснуть, растревоженный этим шизофреидальным видением.

- Кирюша, ты в ванной? - доносится до меня непривычно бодрый мамин голос. Я тяжело вздыхаю, в последний раз встречаясь взглядом со своим отражением. Ну, что, братец, выполним миссию "в гостях у Антона?". Конечно, выполним... Куда деваться? Наверное, расскажи я кому-то о своих страхах, с меня бы просто посмеялись. И правда, что такого ужасного в визите к однокласснику? В конце концов, не на свидание же он меня зовет. Я нервно по-дурацки хихикаю от собственных мыслей, но тут же хмурюсь вновь. Не до смеха сейчас. Может, это глупо, но мне действительно страшно, что я опростоволошусь на чужой территории. Там необходимо будет играть по правилам Антона, а я не уверен, что знаю его правила.

- Да. Иду, - отзываюсь я. Хлопаю себя по щекам, пытаясь хотя бы немного убрать мерзкий синюшный, будто у мертвеца, цвет кожи. Все бессмысленно, конечно.

В комнате быстро хватаю непривычно легкий без учебников и тетрадей рюкзак и, замешкавшись мгновение, впихиваю туда свою Мэри. Так мне будет проще - с моим маленьким невзрачным ангелом-хранителем.

- Ну, все, мам, я пошел? - вопрос звучит жалобно, в нем отчетливо слышна мольба. Родная моя, посмотри, разве могу я быть хорошим другом? Я же болен, я тяжелая обуза, неужто ты этого не видишь за пеленой материнской любви? Впервые, мне хочется, чтобы она запретила мне идти - потрогала лоб, нахмурила тонкие брови и бескомпромиссно потребовала, чтобы я возвращался в постель. Но мама не просит. Она в восторге отмечает, что у меня нет температуры, и я, словно слепой котенок, тянусь за ее теплой ладонью. Быть может, капля воодушевления передастся мне методом диффузии или воздушно-капельным путем?

- Иди, конечно, Кирюша, - мама приглаживает мои волосы и огорченно цокает языком. Она раньше делала так папе, и у меня болезненно сжимается сердце. Но мама, кажется, не замечает: осторожно, но настойчиво берет меня под локоть, видимо намереваясь увериться, что я действительно ушел, а не спрятался где-то под кроватью. Дикий ты, дикий, Кирилл Краев, словно зашуганный зверек, кусающий протянутую для ласки руку. Это же надо быть настолько неблагодарной сволочью и злиться - да, черт побери, злиться! - на Антона за его приглашение? Но разве это зависит от меня? Я - всего лишь сосуд Болезни. Она царица в моем теле, под Ее контролем зарождаются мои эмоции. - Позвони, когда придешь, не забудь! Если у Антона нет стационарного телефона, то одолжи его мобильный, ясно? Ох, надо тебе все-таки со следующей получки купить тебе хоть бэушный, а то не дело.

Мама тяжело вздыхает, и я опускаю взгляд. Из-за моей истерики теперь нужно делать незапланированную покупку. Браво, Кирилл, ничего не скажешь!

- Позвоню, - покорно соглашаюсь я, застегивая пуховую куртку. По ночам температура падает ниже нуля, сегодня утром пожухлую трава на газонах празднично припорошило изморозью, будто сахарной пудрой. В детстве я любил зиму - хруст слепяще белого снега под сапогами, морозный скрипучий воздух, безудержное счастливое веселье игр. А сейчас... Нет, не люблю. Постоянные простуды, ломота в костях, сонливость - меня бросает в дрожь, когда я вспоминаю прошлую зиму.

- Вот и молодец, - хвалит мама, туго обвязывая мою шею пестрым шарфом, который она недавно связала. Он неприятно колет мне щеку, и я морщусь. - Держи, это для Антона.

Мама всучивает мне в руки пакет, я недоуменно смотрю на нее, изгибая бровь.

- Что это?

- Ну, не пойдешь же ты в гости с пустыми руками, - она закатывает глаза, будто я спросил несусветную глупость. Эх, мама, забыла, сколько лет я ни с кем не общался? Думаешь, у меня еще сохранились какие-то познания о том, что принято? - Я испекла печенье.

- М-м-м. Здорово, - мне хочется заглянуть в этот долбанный пакет и убедиться, что в этом печенье есть свекла, морковь или овсяные хлопья. Потому что если это нормальное печенье, то я разозлюсь на нее уже серьезно. Это по какой причине Миронов ест печенье, когда я давлюсь тушенной с луком капустой и водянистым пюре? Ах, да, я болен. Забыл, как же...

- Все, милый. Позвони. Я тебя люблю, - мама вновь суетится. Натягивает мне шапку на глаза, холодными губами клюет в щеку, распахивает дверь и едва не выталкивает на лестничную клетку. Она стоит на пороге, нервно комкает в руках платок, и в глазах ее отражается восторг, будто я собираюсь лететь в космос. Я жду, что сейчас она начнет вытирать горькие слезы и благословит меня крестным знаменем, но, к счастью, обходится без этого. Сценка под названием "Кирилл Краев идет в гости" достаточно сюрреалистична и без пафосных проявлений материнской любви.

В подъезде, при свете тусклой, опутанной паутиной, лампы, я все же заглядываю в пакет. Воровато оглянувшись, снимаю крышку с пластикового контейнера и расплываюсь в идиотской улыбке. Выпечка - не сильная сторона моей мамы. Это печенные камни, не иначе. Мысленно я, конечно, кручу себе пальцем у виска, потому что только псих может зажлобить печенье. Впрочем, кто сказал, что я нормальный?

***

Антон встречает меня улыбкой. И я мгновенно сжимаюсь, ссутулив плечи, будто маленький провинившийся мальчик. Всю дорогу возмущался, жаловался на что-то - неблагодарная свинья.

- Привет. Проходи, - Антон кажется мне и знакомым, и почти чужим одновременно. Все те же теплые янтарные солнышки в глазах, все та же вежливость и обходительность. Только самоуверенность куда-то подевалась, будто и не было, и я, пока снимаю тяжелые ботинки, с удивлением понимаю, что он нервничает. Почему? Неужто и у идеального Принца есть слабое место? Да даже если и есть, то я уж точно не тот человек, в одобрении которого он нуждается. Вот есть такая особая категория людей, перед которыми можно обличить самые отвратительные недостатки и не волноваться, ибо люди эти - пустое место и вовсе не важно, что они подумают и что скажут. Я как раз из такой категории людей.

- Привет. Держи, это мама передала, - невнятно бормочу под нос я, стремясь как можно скорее избавиться от злополучного пакета. - Печенье.

- Замечательно. Обязательно поблагодари Дарью Степановну за меня!

- Оно несъедобное, - зачем-то замечаю я и тут же краснею. Что за привычка ляпать, не подумав?

- Посмотрим, - хмыкает Антон. - Проходи, что ты на пороге стоишь? Будь как дома, - слова абсолютно дежурные, но у него получается искренне. Так, будто он действительно не разозлится, если я ненароком разобью чашку или даже весь чайный сервиз.

Антон быстро берет себя в руки: от былой неуверенности не осталось и следа. Он показывает мне квартиру - красиво, богато, намного лучше, чем мне запомнилось. Но я почему-то не завидую. Несмотря на все изыски, дом не производит впечатление уютного. Здесь нет обжитости, нет истории - ни детских рисунков на стенах, ни банальных магнитиков на холодильнике. Другое дело - комната Антона. В ней тепло. Быту может, потому что он сам теплый? Бывают такие люди, возле которых комфортно даже тогда, когда они злятся и кричат - таким был мой папа и вот теперь еще Антон. На стенах висят плакаты - старые уже, некоторые из них я помню еще из детства. Из новых только Эйнштейн да какой-то жутковатый мужик - кажется, он музыкант.

- Все никак не сниму, - оправдывается Антон, замечая мой пристальный взгляд.

- Мне нравится, круто, - вполне искренне возражаю я. И куда делись злость и страхи? Эх, Миронов, что ж ты такой идеальный? Вопрос без ответа, конечно. И маме моей нравишься... - О Господи, я забыл позвонить маме! Она просила. Можно я возьму телефон?

- Конечно, без проблем, - Антон достает из кармана джинсов мобильный, протягивает мне, и я осознаю, что рано расслабился. Зашибись, конечно, у него не кнопочный дешевый "Сименс", а навороченная хренотень, какую я и в руках не держал. Ох, я сейчас назвоню-ю-юсь...

- Эмм... - я поднимаю на него взгляд - растерянный и испуганный. Антон мгновенно отдергивает руку. Боже, он точно человек? Как можно так мгновенно считывать настроение и понимать его причину?

- Дарья Степановна есть у меня в контактах. Сейчас найду. Вот, держи, - он с невозмутимым видом протягивает мне телефон, в котором уже слышатся протяжные гудки и шепотом добавляет: - Я пойду, поставлю чайник, чай будем пить с тобой. А ты садись здесь и спокойно поговори.

Разговор получатся на удивление коротким. Ну, конечно, я же под присмотром человека, которому мама безгранично доверяет. Интересно, она еще помнит, что Антону как бы тоже семнадцать, а не пятьдесят? Я тяжело вздыхаю и кладу телефон на письменный стол - не хватало еще что-то случайно нажать. Наверное, стоит идти на кухню, но я решаю, что ничего страшного, если я побуду в комнате еще пару минут. Здесь хорошо. Замечаю несколько фото в рамках: на одном Антону лет двенадцать, и он с родителями. Они у него красивые, холеные, с одинаково белозубыми улыбками - идеальная семья, если не копать глубже. На самом-то деле каждый из них троих - это отдельная единица и мне кажется, что точек соприкосновения у них крайне мало. Они не сросшиеся, не впаянные друг в друга, как мы с мамой. Так уж у них сложилось, не мне их судить. Даже сегодня, в выходной день, их нет дома, но я, конечно, не буду спрашивать, где они. Разве это мое дело? А вот вторая фотография вызывает у меня гораздо больший интерес. Я даже беру ее в руку, чтобы получше рассмотреть. На ней Антон запечатлен с Катей - своей то ли девушкой, то ли подругой - и каким-то светловолосым парнем. От изображения волнами исходит тепло, оно кажется живым, и я отчетливо вижу, как переливаются янтарем глаза Миронова - он счастлив в компании этих людей. И где-то внутри жестокий и жадный прошлый Кирилл сердито скрипит зубами - ему не нравится, когда уделяют внимание не ему. Но я быстро заталкиваю это мелкое отвратительное чудовище в самый дальний уголок подсознания. Ишь, разошелся, эгоистичный королек! Иногда мне даже любопытно, каким бы я был, если бы не болезнь.

- Это мы прошлым летом. Парень на фото - Катин старший брат, - я вздрагиваю, виновато оборачиваясь на звук голоса. Антон стоит, облокотившись на дверной косяк, и улыбается - в бежевом свитере и старых потертых джинсах он выглядит по-домашнему. И я улыбаюсь в ответ - немного застенчиво. Конечно, Антон не злится, но все же не стоило, наверное, трогать его вещи.

- Извини.

- Брось, ты можешь смотреть все, что интересно, - отмахивается он и подходит ближе, становясь совсем рядом, задевая меня плечом. Мне хочется отодвинуться, но я все же убеждаю себя сохранять спокойствие. Не хватало еще шугаться от любого нечаянного касания!

- Я не знал, что у Кати есть брат, - зачем-то говорю я, только бы разорвать неожиданно возникшую тишину. Антон как-то странно смотрит на меня - с затаенной тоской - всего одно мимолетное мгновение. А потом равнодушно пожимает плечами и непривычно сухо отвечает:

- Есть, старший. Он в армии сейчас.

- Ммм, ясно, - что еще я могу сказать? Одноклассники и их родственники - не та тема, которая мне близка. Впрочем, разве есть хоть одна тема, где я могу блеснуть знаниями? Ну, если только в названиях антиретровирусных препаратов.

- Ладно, идем пить чай, Кира, - Антон снова спокоен. Но грусть в его взгляде я запомнил. Неужто идеальному Принцу кто-то или что-то может причинить боль?

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Вечность длиною в год

---

До ее смерти осталось сто дней. Часть 9

- Ты меня преследуешь? - сердито прошипел Малфой, облокотившись о дверной косяк. Впускать Гермиону в комнату он, видимо, не планировал. От него волнами исходило раздражение и нетерпение, и Грейнджер сразу пожалела о том, что пришла. Нет, когда он в таком настроении, разговор у них точно не получится.

- Просто хотела поговорить. Но, вижу, ты не в духе. Извини, я пойду, - устало пробормотала Гермиона, отводя взгляд. Ей почему-то было... обидно. Здесь, изолированная от целого мира, она волей-неволей могла общаться только с Малфоем, несмотря на множество разногласий между ними. И вот сейчас, когда ей было так необходимо поговорить, узнать хоть крупицу настоящей важной информации, Драко явно не жаждал находиться в ее компании. Но терзаться сомнениями было все же предпочтительнее, чем нарваться на вспышку его гнева. Для ссоры у Грейнджер сейчас не осталось никаких моральных сил.

- Ну-ка, стой! - Малфой обхватил Гермиону за запястье, не давая сделать и шага. Перевел взгляд на свои пальцы, будто не веря, что коснулся грязнокровки. Но тут же мысленно осадил себя - поздно спохватился, сколько ведь раз уже прикасался к ней. И никто его не вынуждал. Сам хотел. - Заходи, раз пришла.

- Не думаю, что это хорошая идея... - нерешительно пробормотала себе под нос Гермиона, впрочем, не особо сопротивляясь, когда Малфой втащил ее в свою комнату и, взмахнув волшебной палочкой, запер дверь за ее спиной.

- Что ты хотела? - садясь в глубокое кресло, спросил Драко. Ей он сесть не предложил, наверняка наслаждаясь неловкостью Гермионы. После разговора в библиотеке они словно вернулись на несколько шагов назад в их взаимоотношениях - к оскорблениям и ненависти. По крайней мере, Малфой точно старался вернуться. Как иначе можно было объяснить его поведение? Вероятно, он считал, что проявил слабость, позволив успокаивать себя, и теперь пытался отвоевать проигранные позиции.

- Ты уверен, что хочешь слушать? Не думаю, что тебе понравится этот разговор, - предупредила Гермиона, нервно комкая в кулаке письмо от Дамблдора. С каждой секундой она все яснее осознавала, что зря пришла сегодня. Ох, зря... Вот что значит поддаваться импульсам! Ведь сколько раз просила Гарри и Рона взвешивать каждый шаг, а сама-то хороша - наступила на те же грабли!

- Грейнджер, не тяни! - сквозь зубы прошипел Драко. - Я невероятно жажду узнать, о чем же тебе хотелось поговорить.

- Об этом... - разжимая ладонь и показывая смятое послание, пробормотала Гермиона. Малфой задумчиво склонил голову набок, впрочем, не проявляя особой заинтересованности. Он весь сейчас был демонстративно расслаблен и медлителен, давая понять, что имеет право вести себя так, как вздумается. Он у себя дома и это не он пришел. Не он первым нарушил их ледяное молчание.

- Любовное письмо от Уизли? - издевательски протянул Драко. - Нужен мой совет? У вас проблемы в отношениях, Грейнджер?

- Ты невыносим! - воскликнула Гермиона, не в силах вскрыть злой отчаянной усмешки. Чертов Малфой с его чертовым расслоением личности! Как - ну, вот как?! - можно в одно мгновение быть почти приятным, а в другое - такой невообразимой сволочью? - Я передумала, мне не о чем говорить с тобой. Меня, Малфой, тошнит от тебя, ясно? Я, между прочим, тоже не в восторге от твоей компании, от всей этой ситуации, но все же нахожу в себе силы не вести себя как... как... - Гермиона не смогла подобрать слово, да и смысла в этом не было. Зачем? Разве эта ее вспышка что-то изменит? Их отношения никогда не станут лучше. Никогда. Быть может, иногда Драко и нуждался в ее обществе, что было вполне естественно, если вспомнить, что они оба оказались едва ли не пленниками в Малфой-мэноре. Но это была вынужденная необходимость, и Гермиона злилась на саму себя, что иногда забывала это, допускала крамольную мысль, будто Малфой не так уж и плохо относится к ней, что его грубость - это следствие воспитания. Но сейчас, когда он откровенно издевался, так отчетливо было видно, что он наслаждался. Наслаждался, видя ее отчаянье. Наслаждался, причиняя ей боль, напоминая о тех мгновениях, когда она переступала все известные грани приличия и забывала о том, кто она есть, так подло предавая Рона.

- Как..? - изогнув бровь, поторопил Драко. В серебристых глазах искрился неподдельный интерес - так смотрят на забавного домашнего питомца, пытаясь определить, что же учудит тот в следующее мгновение.

- Спокойной ночи, - вместо ответа, прошипела Гермиона. Не собиралась она развлекать его. Развернувшись на пятках, Грейнджер сделала несколько стремительных шагов, решительно распрямив спину и вздернув подбородок. И только перед тяжелой запертой дверью замерла, чувствуя, как холодеет все внутри - палочку она не взяла. Ведь намеревалась просто поговорить с Драко - спокойно и мирно и никак не могла предположить, что ей придется спешно сбегать из его комнаты. - Отопри дверь, Малфой!

- Нет, - с нотками веселье отказал Драко.

- Нет?

- Нет, Грейнджер.

- Это не смешно! - настойчиво потребовала Гермиона. Она храбрилась, конечно, потому что внутренне не чувствовала ни уверенности, ни спокойствия. Находится в запертом пространстве с Драко Малфоем, пребывающем в очередном приступе своего сумасшествия, - было просто-напросто страшно.

- А мне кажется, что смешно. Крошка Грейнджер настолько доверчивая, что ходит по Малфой-мэнору без палочки. И это лучшая ученица Хогвартса... Какая беспечность, - издевательски протянул Драко, цокая языком.

- Ты ничего мне не сделаешь, - заявила Гермиона, обреченно отворачиваясь от двери. Что теперь пялиться на нее? От одного взгляда она точно не откроется, так что придется выслушать все, что Малфой захочет сказать. Кошка поймала мышку и не отпустит, пока не наиграется.

- Да что ты говоришь! - воскликнул Драко, усмехаясь уголком рта. Он развлекался, но веселье его было каким-то злым, словно он не получал удовлетворения от своих действий и от этого раздражался еще сильнее. - Уверена, Грейнджер? Это же ты сейчас стоишь в моей комнате беззащитная. И никто - слышишь меня, никто! - не придет тебе на помощь.

- Ты ничего мне не сделаешь, Малфой! - упрямо поджав губы, повторила Гермиона. У нее мелко дрожали руки, и зубы мерзко стучали друг о друга. Она боялась сейчас и ненавидела себя за этот страх. Когда-то так же отчаянно ее пугал Люциус. Тогда, в Министерстве, когда смотрел на нее своими холодными глазами - почти такими же, как и у его сына. - Я доверяю тебе.

Слова сорвались, будто осенние листья от дуновения ветра: зависли в воздухе, закружились, зашелестели. Уже произнесенные, они еще несколько томительно долгих секунд отзвуком повторялись в густом, пряно пахнущем дождем, воздухе. Слова - откровение. Не только для Драко, но и для Гермионы. Даже больше для нее, ведь она не хотела произносить этого, даже не была убеждена, что сказала правду. Просто поддалась инстинкту, как делала это уже не единожды за последние месяцы. Хотелось прижать ладони ко рту, сорваться с места и убежать в свою комнату. Закрыться на все замки, спрятаться под одеялом и забыть-забыть-забыть и Мэнор, и эту семью. Или, еще лучше, вернуться в школу, где все было так просто и ясно, где черное - это всегда плохо, без всяких вариантов. Все что угодно - только бы не стоять, как нашкодивший ребенок, под изучающим взглядом Малфоя. Какой же черт тянул Гермиону за язык?!

- Доверяешь? - словно пробуя на вкус, переспросил Драко. Задумчиво прикусил губу, потер указательным пальцем переносицу, словно пытаясь решить тяжелую задачу. Еще мгновение - и он поднялся из кресла, вынуждая Грейнджер непроизвольно дернуться. - Думаешь, что я ничего не могу сделать тебе, Грейнджер? Считаешь, что я в глубине души добрый и благородный? Может, хочешь помочь мне встать на истинный путь, м?

- Нет, я не считаю тебя ни добрым, ни благородным, - собирая последние крупицы воли в кулак, охрипшим голосом ответила Гермиона. Она не отступила ни на шаг, хотя, Мерлин свидетель, ей нелегко это далось. - И я не собираюсь тебя менять. Но каким бы подлецом ты, Малфой, ни был, ты не причинишь мне вреда. По крайней мере, не сейчас...

Драко улыбнулся - широко, по-мальчишески. Так улыбался Гарри после победы в квиддиче. Так улыбался Рон, когда Гермиона давала ему списать. Такая улыбка не могла быть предшественником плохого поступка, и Грейнджер облегченно выдохнула. На долю секунды позволила себе прикрыть веки, расслабить окаменевшие мышцы - и тотчас пожалела. Драко Малфой умел притворяться. Драко Малфой не был другом. И Драко, черт бы его побрал, никогда не играл честно! А еще он мстил - за свою собственную слабость, за то, что позволил ей, грязнокровной девчонке, заглянуть в замочную скважину, увидеть его слабым, разглядеть в сплошном мраке слизеринской души маленький уголок света. И теперь он был готов на любую жестокость, только бы вернуть все на круги своя. Малфой тоже предпочитал четкие роли: белое и черное - в войне нет места полутонам.

Он не пользовался палочкой, будто пытаясь и этим унизить, уколоть больнее. Мол, смотри, Грейнджер, я справляюсь с тобой и так, без магии, о которой тебе, маггловскому отродью, и знать-то не пристало. Ловкая подсечка, и вот Гермиона уже падает на пол, вскрикнув и нелепо взмахнув руками. Толстый ковер смягчил удар, но затылок все равно прострелило острой болью. На глазах выступили слезы - обидные, яростные.

- Малфой, ты... ты... - вновь не окончив фразу, она попыталась встать, неуклюже опираясь на локти. Но Драко быстро пресек эту попытку: наступил на волосы, рассыпавшиеся каштановым покрывалом, и вот тогда-то Грейнджер и стало по-настоящему страшно. Лежать на полу, смотреть в потемневшие мутные от ярости глаза, бороться со слезами, застилавшими взгляд - страшно. Осознавать, насколько сильно она ошиблась, - страшно.

- Ты все еще считаешь, что я не могу причинить тебе вред?

- Малфой, уймись! Что с тобой сегодня?

- Да или нет, Грейнджер? Ну? - Малфой присел, наматывая многострадальные волосы Гермионы на кулак. Он дернул ее на себя, вынуждая морщиться от боли, оставляя между ними всего дюйм - ничтожную преграду. Он весь был сейчас концентрацией агрессии, но, смотря, как раздуваются крылья его носа, как изгибаются в отвращении тонкие губы, как горестно изгибаются брови, Грейнджер понимала, что причина злости - сам Драко. Он позволил себе лишнее там, в библиотеке, и теперь хотел очиститься, причинив ей боль. И, наверное, стоило ему соврать - Мерлин, ну, конечно, стоило! - чтобы только Малфой поверил, будто он победил - напугал, сломал, растоптал ее самоуважение и достоинство. Но Грейнджер не была бы собой, если бы не сказала правду, даже осознавая, что, возможно, сделает только хуже.

- Нет, ты не причинишь мне настоящего вреда. А это... если тебе так легче...

Драко ухмыльнулся - принял вызов. Дернул волосы, заставляя запрокинуть голову, обнажая беззащитную шею. Впился губами, зубами, ртом - целуя, всасывая тонкую кожу, кусая, царапая. Оставлял на ней красные метки кровоподтеков, бурые и лиловые синяки, ловил губами заполошенное биение пульса, пьянел от ее всхлипов, криков, болезненных стонов.

- Я трахну тебя, Грейнджер. На полу. Сейчас. Трахну маленькую грязнокровку и заставлю смотреть мне в глаза. А потом ты станешь на колени и отсосешь мне. Как ты считаешь, это можно будет назвать настоящим вредом?

Драко не ждал ответа. Заглушил ее слова своими губами, ворвался языком внутрь - вылизывая каждый уголок, трахая ее рот. Делал то, что она запомнит на всю оставшуюся жизнь. То, что не делал и никогда не решится сделать Уизли. Потом прикусил ее нижнюю губу, потянул мягкую плоть на себя, с каким-то благоговейным ужасом ощущая металлический вкус чужой крови. Грязной крови. Отстранился на мгновение, облизываясь, будто кот, объевшийся сметаны. Мерлин, как же это было отвратительно и потрясающе одновременно! Тяжелая тягучая капля крови набухла на нижней губе Грейнджер, и Драко не удержался - слизал, языком лаская кровоточащую ранку.

- Малфой, перестань, - тихо-тихо попросила Гермиона. Крика он не слышал, она пыталась уже. Но шепот почему-то привлек внимание. По крайней мере, Драко поднял на нее расфокусированный шальной взгляд, и это вселяло робкую надежду. - Прекрати, пожалуйста. Зачем ты... так... - Нервный всхлип сорвался с губ - первый, второй, а дальше истерику было уже не остановить. Гермиона еще пыталась взять себя в руки, потому что одного сумасшедшего в комнате и так вполне достаточно, но у нее ровным счетом ничего не вышло. Словно прорвалась плотина, сдерживающая все страхи, сомнения, и пролилась рыданиями.

Грейнджер чувствовала, что больше ее волосы ничего не держит. Она села, прижимая колени к груди, пряча лицо в ладонях и раскачиваясь из стороны в сторону, как полоумная. Смотреть на Драко она не решалась: не была уверена, что он отказался от своей угрозы. Быть может, он просто ждал, когда истерика угаснет и можно будет снова... снова...

- Возьми, - спокойный равнодушный голос прорвался сквозь шум в ушах, Гермиона подняла заплаканное лицо, с недоумением смотря на влажное полотенце. - У тебя кровь на губе, вытри, - пояснил Малфой. Можно было спросить, к чему все эти трудности, если можно одним взмахом волшебной палочки уничтожить все следы, но Грейнджер, кажется, знала ответ. Он хотел, чтобы следы остались, чтобы еще не один день напоминали об этом вечере, о том, что Драко Малфой - жестокий Пожиратель смерти, не заслуживающий доверия.

- Открой дверь, - голос прозвучал глухо, равнодушно. Теперь-то причины отказать не было - Малфой достаточно успешно справился со своим планом. Гермиона вспомнила, за что много лет ненавидела его. Она ошиблась. Он действительно мог причинить ей настоящий вред.

- Уже, - бросил Драко, сдергивая с плеч рубашку и с гримасой омерзения швыряя ее на пол. На воротнике провокационно алели несколько капель крови - Гермиониной крови. Хотелось засмеяться ему прямо в лицо, потому что минуту назад он слизывал эту кровь и уж точно не морщился так. Очнулся теперь, да? Это хорошо, пусть и у него останется какое-то неприятное воспоминание - это меньшее, что он заслужил.

Грейнджер тяжело поднялась, борясь с головокружением и подкатывавшей к горлу тошнотой. Кое-как ей удалось преодолеть расстояние до двери, дрожащими пальцами опустить ручку, переступить порог - и все это время из последних сил держать спину прямо. И уже только в коридоре она сгорбилась, обхватила себя ладонями за плечи и глухо всхлипнула, чувствуя, как вновь возвращается ненадолго отступившая истерика. Хотелось сесть не пол и реветь от жалости к себе, от обиды на Малфоя, которому она - дура такая! - верила. Только страх быть застигнутой кем-то в таком состоянии толкал Гермиону вперед, вынуждал переставлять ватные ноги шаг за шагом. В своей же комнате она съехала по двери, свернулась клубком просто на полу и, прикусив костяшки пальцев, заплакала. О письме Дамблдора она, конечно, в тот вечер не вспомнила - оно так и осталось лежать измятым комком на полу комнаты Драко.

@темы: ГП, Гермиона, НЦ-17, Фанфик, гет, Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней

---

До ее смерти осталось сто дней. Часть 8

Драко сидел в кресле, расслабленно положив руки на подлокотники и постукивая по ним длинными пальцами. Пламя в камине беспокойно металось, то слабо тлея алыми искрами, то буйно разгораясь. Отсветы огня выхватывали фигуру Драко из мрака, золотили бледную кожу, превращали светлые глаза в бездонную черноту. А еще в таком освещении была отчетливо видна метка на предплечье, словно предупреждение об опасности, призыв бежать как можно дальше, не оглядываясь. Но Гермиона наоборот подходила все ближе и ближе, пока не застыла просто перед креслом - напряженная, как готовая лопнуть струна.

- Иди сюда, - тихо произнес Драко, скользя взглядом по каждому изгибу ее тела. Оценивающе и бесстыдно, словно выбирая проститутку в дешевом лондонском борделе. На Гермиону никто и никогда так не смотрел, потому что она не была такой. Не была ни грязной, ни порочной, ни развратной. Гордость факультета и всей школы, верная подруга, славная дочь, хорошая девочка - вот это Гермиона Грейнджер. И ей бы возмутиться из-за этой полупросьбы-полуприказа Малфоя, стереть с его лица наглое выражение, но даже этого она не могла. Не хотела. И уже в следующее мгновение она сделала последний шаг, склонилась над Малфоем, крепко обнимая его за шею и путая пальцы в светлых волосах на затылке.

- Я ненавижу тебя, Малфой, знаешь? Я тебя ненавижу, - одними губами пробормотала Грейнджер. Тот в ответ лишь хмыкнул, - ледяной слизеринский ублюдок - и, больно сжав длинными пальцами хрупкую шею, привлек Гермиону еще ближе, вынуждая прогнуться в пояснице и едва не рухнуть к нему на колени.

- Мне плевать, знаешь? - Драко еще сильнее сдавил шею, завороженно наблюдая как дрожат Гермионины губы и влажно блестят в полумраке глаза. Такая близкая и доступная. Делай с ней что хочешь - не возразит. Одинокая слезинка все-таки сорвалась с длинных ресниц, замерцала на щеке, и Драко не сдержался - слизнул ее, провел языком по шелковистой коже, очертил контур губ, толкаясь в жаркую глубину рта. Гермиона позволила ее целовать, обмякла безвольной тряпичной куклой, и Малфой поспешил усадить ее себе на колени. Прижал к себе, надавил второй рукой между лопаток, стремясь полностью растворить ее в себе, поглотить, не оставив от прежней Гермионы ничего. Она же чувствовала теперь лишь пьяное головокружение, напоминая себе крошечную деревянную щепку, закрученную в водоворот. Темнота накатывала штормовыми волнами все чаще и чаще, сменяя алую огненную реальность, в которой было лишь пламя в камине, горький вкус чужих губ и болезненные прикосновения вражеских рук. И когда чернота поглотила ее полностью, проникла успокоительной невесомостью в каждую пору, жестокий ублюдок Малфой вырвал ее в реальность. Конечно, как же иначе? Чистокровный мальчик еще не наигрался со своей игрушкой. - Дыши, Грейнджер... Вот так... Больно, да? Терпи, Грейнджер... Гермиона...

- Ненавижу-у-у, - прохрипела она, всхлипывая от жжения в измученных легких. Каждый вдох - словно глоток раскаленного железа.

- Да, правильно... Ненависть - это хорошо. Мне нравится, Грейнджер... Открой глаза, ударь меня, ну же! Грязная... Послушная... Гриффиндорская принцесса... Моя... Гермиона... Миона... ,- и эти слова, и поцелуи в шею, по следам пальцев, которыми душил, - все это выбивало почву из-под ног похуже явной жестокости. - Посмотри на меня, слышишь? Давай!

И Гермиона из последних сил все-таки подняла взгляд на Драко. Тот внимательно рассматривал ее руку, выводя по коже какие-то узоры кончиками пальцев. Первые несколько секунд Грейнджер не могла отвести глаз от лица Малфоя - радостного и восторженного, словно у мальчишки, который получил рождественский подарок раньше времени. А потом заметила, что же его так осчастливило: на ее собственном предплечье угольно-черно выделялась метка.

- Чудесно...

- Нет! - Гермиона дернулась, но Малфой держал крепко. Кажется, он даже не заметил ее метаний, продолжая обводить контур, иногда больно надавливая на саднящую воспаленную кожу.

- Потрясающе, Грейнджер. Подружка Поттера его предала. Ты нравишься мне такой...

- Нет, нет, нет! Я не могла! Нет! - Гермиона закричала, забилась в объятиях, отчаянно замотала головой и... проснулась.

Резко села, трясущейся рукой нашарила под подушкой волшебную палочку, с трудом совладав с голосом пробормотала "люмос" и только посветив на предплечье смогла выдохнуть. Ничего. Конечно, у нее нет никакой метки. Просто нелепый сон, навеяный разговором с Нарциссой. Мерлин, не стоило ее даже слушать! Необходимо было тут же уйти, как только стало ясно, к чему она клонит, и быть может тогда Гермионе и не приснился бы такой жуткий кошмар.

Зубы все еще громко стучали, а сердце колотилось, поэтому о том, чтобы снова заснуть не шло речи. Да и страшно было вновь увидеть подобное сновидение. Раньше Гермионе снилась смерть. Редко, но все же снилась. И, конечно, это было страшно. Но там Грейнджер хотя бы погибала героически, всегда в бою, защищая близких и друзей. А здесь... Предательница, обладательница метки... Разве может быть что-то хуже?

За окном было темно, до утра наверняка еще долго. Вчера, после разговора с миссис Малфой, Гермиона долго не могла уснуть, но ближе к обеду, измученная и обессиленная все-таки провалилась в беспокойный сон. Грейнджер тяжело вздохнула и медленно встала с кровати, пытаясь справиться с головокружением. Зелье она так и не выпила, но жар, кажется, спал, оставив за собой только противную слабость и свинцовую тяжесть в мышцах. Усевшись на свое излюбленное место - подоконник - Гермиона несколько минут просто рассматривала темно-фиолетовое, почти черное небо, без единой звезды. И только когда сознание немного прояснилось, а страх от сновидения оступил, решила попробовать хоть как-то разобраться во всем. Сейчас, прожив в Малфой-мэноре, уже половину срока, Гермиона все больше и больше удивлялась беспечности директора Дамблдора, спокойствию Гарри и Рона. Где-то во всей этой логической цепи закралась ошибка, что-то навязчивое, не дающее покоя. Грейнджер нахмурилась, пытаясь восстановить в памяти разговор с профессором в тот далекий вечер, когда он вызвал ее в кабинет и сообщил о необходимости некоторое время пожить в доме Люциуса. Быть может, она упустила тогда что-то важное? Слишком в тот момент Грейнджер поглотили эмоции, мешая трезво оценивать ситуацию. Сейчас, во время войны, ничего не делалось просто так. В этом был какой-то смысл, помимо официального "ради безопасности".

Гермиона прикусила губу, невидящим взглядом рассматривая переплетения линий на ладони. Говорят, что по ним можно определить судьбу, но лучшая ученица Хогвартса не верила в это. Все это ерунда, сказочки для доверчивых магглов... Как и нелепые предсказания Трелони, которые лишь портили жизнь, причиняли проблемы. Мерлин, больше всего Гермиона надеялась, что ее пребывание здесь - не результат глупых предположений безумной преподавательницы.

"А почему, собственно, ты должна гадать? Узнай, Гермиона! Узнай правду! Пока не поздно! Если еще не поздно!" - внутренний голос прозвучал так отчетливо, что Грейнджер вздрогнула. Сжала кулак так, что костяшки побелели, глубоко вдохнула, пытаясь окончательно стряхнуть с себя все лишние предположения и фантазии. А потом все же медленно подошла к столу, села на тихо скрипнувший стул, положила перед собой белоснежный лист бумаги...

"Здравствуйте, профессор Дамблдор!

Я пишу Вам уже не впервые. Все это время я говорила, что в Малфой-мэноре не происходит ничего, что могло бы заинтересовать Министерство и Орден. Я писала, что жизнь здесь размерена и спокойна, а сами Малфои не участвуют в какой-либо деятельности, направленной против Гарри, Хогвартса или мирного магического сообщества в целом. Вы знали, что я лгу. Почему Вы не узнавали правду? Она не нужна Вам? Сейчас мне необходимо знать ответы на эти вопросы и понимать, есть ли какая-либо цель в моем нахождении здесь. Кроме того я бы хотела знать, из какого источника взята информации о грозящей мне опасности? Откуда такая конкретика? В тот вечер, когда мы говорили с Вами, больше всего меня интересовала учеба. Но ведь учеба - это не главное, ведь так, профессор? По крайней мере, не сейчас. Нам необходимо победить. И я хочу в этом помочь. Здесь или в стенах Хогвартса - неважно. Поэтому я прошу Вас об искренности, иначе я буду считать, что мое присутствие в Малфой-мэноре не имеет смысла и воспользуюсь первой же возможностью, чтобы покинуть это место.

С уважением, Гермиона Грейнджер".

Перечитав письмо и сложив его вдвое, Гермиона тяжело вздохнула. Мерлин, откуда только взялась смелость написать такое крамольное послание? Она всегда искренне считала, что авторитет школьных преподавателей, а в особенности директора, непререкаем. Она даже помыслить не могла требовать ответы полтора месяца назад, считая, что беспрекословное подчинение - правильное решение. Но стоило немного пожить здесь, каждый день общаясь с Драко, и роль марионетки перестала ее удовлетворять. Впрочем, Малфой тоже марионетка, просто в руках другого кукловода.

Но отступать было поздно и попросту трусливо. У каждой фигуры в шахматной партии есть четкая иерархия и правила, которые они не могут нарушить. И Гермионе необходимо было знать - пешка она, брошенная под удар в качестве пушечного мяса, или все же фигура, играющая более важную роль.

***

- Входи, - рассеянно крикнул Драко, услышав стук в дверь. Так стучала мама - деликатно и ненавязчиво. Он услышал мягкую поступь, но отрываться от задания по Зельеварению не спешил. Неизвестно, зачем пришла Нарцисса. Быть может, ругать из-за неподобающего поведения на приеме или же обсудить школьные предметы. А может...

- Я бы хотела поговорить с тобой о Гермионе Грейнджер, дорогой, - вот это было неожиданно. Рука Драко дрогнула и на бумагу капнули чернила. Придется переписывать, устало подумал он, потому что Снейп был еще тем педантом - в любом случае снимет баллы, если не за кляксу, так за использование очищающего заклинания.

- Не понимаю, о чем ты, мама. Ничего интересного о Гермионе Грейнджер я тебе сообщить не могу, - отложив перо, спокойно произнес Драко. Нарцисса опустилась на край его кровати, тщательно расправила юбку, улыбнулась снисходительно и произнесла:

- А тебе и не надо. Я буду говорить, а ты внимательно послушай. Ты оказался дома по счастливому стечению обстоятельств. Если бы этого не произошло, то тебе бы пришлось выполнять приказ Темного Лорда. Помнишь, какой? - Драко кивнул нехотя, и только после этого Нарцисса продолжила: - Я хочу, чтобы ты не ссорился с ней. Все не так ясно, как тебе кажется, сын. Тот, кто был врагом, может оказаться другом и наоборот. Но в тоже время мне не очень нравится характер ваших отношений. Помни, кто ты, Драко. Гермиона Грейнджер может быть полезна. Я хочу, чтобы ты держал это в памяти и строил отношения с ней, исходя из этого, а не из каких-то... - Нарцисса замялась и неловко закончила: - своеобразных желаний. Подумай об этом, Драко. Мы ждем тебя внизу через три часа.

Нарцисса больше ничего не сказала. Вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Малфой же устало уронил голову на колени и запустил пальцы в волосы. Мерлин, да знал он! Чудесно знал, как ему стоит себя вести! Но знать и делать - совершенно разные вещи. А Драко устал, чертовски устал постоянно бояться, оглядываться назад, корчиться от "круцио" Лорда, еще и отвечать за Грейнджер. Впрочем, жалеть себя - тоже не выход. Через три часа прибудет Темный Лорд и Пожиратели, и неизвестно еще, чем закончится эта ночь. По позвоночнику пробежал холодок, поэтому Малфой поспешил отвлечься на домашнее задание. Нет причин так нервничать, ведь это же не первое собрание Драко и вряд ли что-то сможет его удивить или слишком испугать. Но плохое предчувствие все не покидало, словно несильный, но очень навязчивый зуд.

И когда спустя три часа, надев длинную черную мантию, Драко проходил мимо комнаты Гермионы, он замер на несколько секунд в нерешительности. Он не видел ее сегодня, не имел возможности предупредить. Может, стоило убедиться, что она спит? Малфой даже положил руку на дверную ручку, но потом отдернул пальцы. Нет, не стоит. Она спит, уже за полночь. Все с ней будет хорошо.


Волдеморт был не в духе. Драко понял это сразу же, как только переступил порог гостиной. А уже через десять минут определение "не в духе" стало казаться уж слишком мягким. Темный Лорд нервничал. Был в ярости. Жаждал крови - врагов или приближенных - не важно. На обезображенном лице невозможно было различить ни единой эмоции - застывшая маска урода менялась лишь в те моменты, когда Волдеморт кричал, срываясь на змеиный шепот, на отвратительный нечеловеческий свист. И хотя он до сих пор не произнес ни единого слова, но удушающая волна испытываемых им эмоций была почти осязаемой. Заставляла всех напряженно сжиматься и прятать взгляд, только бы не привлечь к себе внимания, не стать первой мишенью, на которой он сорвет ярость.

- Друзья мои, - в конце концов, произнес Волдеморт, поглаживая Нагайну. - Думаю, вам интересно, зачем я сегодня собрал вас. Интересно? - неровный строй ответов был не слишком убедительным, но Темный Лорд, кажется, то ли не заметил, то ли сделал вид.

Он чувствовал страх. Наслаждался им. И хотел, чтобы боялись еще сильнее. Еще и еще, на грани человеческих возможностей, на пределе, как загнанные лошади - израненные, со вспоротыми животами, но все-таки в ужасе бежащие вперед, пока не упадут замертво. На энтузиазме здесь находилась, кажется, только безумная Беллатрикс, да, возможно, шальной в своей звериной сущности Фенрир. Всех остальных держал страх перед чудовищем, которое уже черт знает сколько не было человеком. Быть может, и вовсе никогда им не было.

Драко прикусил внутреннюю сторону щеки - сильно, до крови. Мысленно дал себе подзатыльник: надо же быть таким идиотом - не сдерживать настолько крамольные мысли в присутствии Волдеморта - одного из лучших легилиментов магического мира. Драко осторожно покосился на Лорда, но тот вновь был погружен в свои мысли - постукивал уродливыми бледными пальцами по столешнице, игнорируя неуверенные заинтересованные взгляды своих приспешников.

- Мой Лорд, так почему вы собрали нас сегодня? - Белла все-таки решилась нарушить тишину, преданно заглядывая в глаза Волдеморта. Всклокоченная, с безумной улыбкой, она вызывала у Драко ощущение стойкого отвращения и даже ужаса. У него просто не укладывалось в голове, как можно было добровольно, по собственному желанию служить этому чудовищу и испытывать от этого удовольствие. Если бы у него, Драко, был выбор, то он бы никогда не находился бы здесь. Никогда бы не принял метку. Никогда!

Нарцисса толкнула ногу Драко под столом, вновь вынуждая вернуться мыслями в большую гостиную Малфой-мэнора. Задумчивость и нервозность сына сегодня особенно бросались в глаза, заставляя и саму Нарциссу осторожно оглядываться по сторонам, пытаясь поймать любой подозрительный или заинтересованный взгляд. Здесь не было друзей, доверять нельзя было никому, потому что ради того, чтобы выслужиться перед Волдемортом, любой мог вонзить нож в спину. Дай лишь маленький повод, небольшую слабину - и все закончится. И если за себя и Люциуса Нарцисса уже не боялась, - почти не боялась - то судьба единственного сына пугала своей неопределенностью. Драко в последнее время все время ходил по краю обрыва - вот-вот сорвется, и ловить его за миг до падения становилось с каждым разом все сложнее. Еще несколько месяцев назад казалось, что приказ Темного Лорда об убийстве Дамблдора - худшее, что можно вообразить. Нарцисса хорошо помнила, как умоляла о помощи Северуса Снейпа, как искала хоть какой-то выход и возможность избавить Драко от исполнения этого задания. И чертовски хорошо помнила то дождливое серое утро, когда домой вернулся Люциус - изможденный, осунувшийся, но живой. Вернулся, хотя мысленно она уже успела его похоронить. Вернулся, и избавил Драко от жуткой повинности. Тем утром Нарциссе казалось, что это дар небес, вознаграждение за ее терпение, ответ на сбивчивые ночные молитвы, которые она шептала пересохшими губами в мокрую от слез подушку. Сейчас же все чаще казалось, что это какая-то злая шутка, хитроумный план врагов или просто очередной крест для ее семьи. Над их головами стремительно сгущались тучи - грозовые, свинцово-серые и тяжелые. Вскоре должна была разразиться буря. Нарцисса чувствовала это слишком отчетливо, чтобы просто отмахнуться от предчувствия. Именно поэтому она говорила с Гермионой Грейнджер, хотя в этот раз, конечно, не могла точно знать, что ставка сыграет, и Драко в любом случае удастся выжить. В конце концов, эта девчонка была принципиальной гриффиндоркой, подружкой Поттера и, как бы Нарцисса ни пыталась, она все еще не могла определить точно, какие отношения связывают Грейнджер с ее сыном. Иногда казалось, что они ненавидят друг друга - люто, яростно. А иногда...

Волдеморт наконец-то поднял взгляд. Нарцисса почувствовала его тяжесть на себе и поспешила пониже опустить голову и как можно тщательнее очистить сознание. Надо же, попалась на том же, что и несколько минут назад Драко. Не хватало еще, чтобы Темный Лорд узнал о ее мыслях. Это бы точно был конец для всей семьи Малфоев, пределом, за которым уже не обошлось бы несколькими "круцио". Если бы Волдеморт догадался, что Нарцисса не слишком-то и верит в его победу, а для Драко пытается найти пути отступления на случай поражения, он бы наверняка уничтожил их. Просто в назидание остальным, как напоминание, что нельзя сомневаться в своем Господине. Впрочем, на ней внимание Лорд не стал заострять. Равнодушным взглядом скользнул по Драко. Люциусу. Нотту. И, в конце концов, остановился на Белле, которая все так же заинтересованно ждала ответа.

- Моя дорогая Беллатрикс, как всегда нетерпелива... Ладно, не буду больше томить вас. Вы все чудесно знаете, насколько хорошо в Хогвартсе охраняют Гарри Поттера, - размеренно начал Волдеморт, теперь уже пристально всматриваясь в каждое лицо, наблюдая за реакциями. Дождавшись нескольких сдержанных кивков, продолжил: - А мне очень хотелось бы выманить его. И наконец-то покончить с мальчишкой. Но, боюсь, что Дамблдор не позволит надежде магического мира покинуть безопасные пределы Хогвартса, что бы ни произошло. Можно надеяться на его глупость, конечно, или попытаться и вовсе вновь подбросить ему портключ, который перенесет его прямо мне в руки.

- Мой Лорд, я могла бы... - Беллатрикс возбужденно подалась вперед. Темные глаза сверкали безумием, и Драко поспешил отвернуться, опасаясь, что вот сейчас Волдеморт все же перестанет сдерживаться и выместит всю свою ярость. Смотреть на человека под "круцио" было страшно. Драко так и не научился спокойно воспринимать чужую агонию, когда от боли у жертвы крошатся зубы, а кровь розовой пеной пузырится на губах. Но в этот раз Волдеморт сдержался: то ли не был так зол, как показалось, то ли просто отложил "развлечения" на потом. Вместо этого он поднял бледную руку с неестественно длинными пальцами, вынуждая Беллатрикс подавиться окончанием фразы и так и замереть с несуразно открытым ртом.

- Белла, придержи пока свой энтузиазм. Этот план вряд ли удастся воплотить в жизнь, да и гарантий нет никаких. Сначала я хочу устранить Дамблдора, а после этого добраться до Поттера будет значительно проще. Северус, не расскажешь мне, как идут дела?

Все перевели взгляд на Снейпа. Драко тоже взглянул на него из-под ресниц, нервно сжав руки в кулаки. Он чувствовал себя немного виноватым перед крестным, потому что это задание было изначально поручено ему, Малфою, а теперь, в дополнение ко множеству других проблем, было возложено на плечи Снейпа. Впрочем, это же не сам Драко отказался. Если подумать, то присматривать за Грейнджер - тоже отнюдь не самая легкая и приятная задача. Хотя, конечно, это всего лишь жалкие оправдания, обманки для собственной совести, которую Драко, к сожалению, все не мог извести, вытравить из себя. Как бы было проще, если бы он разучился сожалеть и сочувствовать чужой беде. Но пока единственное, что удавалось Драко, так это создать себе образ циничного ледяного принца, не способного на обычные человеческие эмоции.

- Мой Лорд, - тем временем спокойно заговорил Снейп, - пока все без перемен. Но у меня есть некоторые соображения, которые, надеюсь, принесут результат. Если бы вы позволили, я бы хотел обсудить этот вопрос с вами лично.

- Без перемен... - Волдеморт рассеянно погладил подбородок, будто принимая невероятно важное решение. А потом поднялся из-за стола, взметнув полами мантии, переступил Нагайну, свернувшуюся кольцами у его ног, и громко произнес: - Все могут быть свободны.

Драко неверяще покосился на мать, опасаясь, что ослышался. Как же так? Никаких показательных наказаний? Неужто Темный Лорд даже не повысит голос сегодня? Такого никогда не было прежде, и уж точно это не вязалось с внутренними ощущениями самого Малфоя. Все последние несколько часов, да и здесь, в гостиной, его ни на мгновение не покидало тяжелое предчувствие. Оно гранитной плитой давило на плечи - невозможно расслабиться или хотя бы нормально вздохнуть. А оказалось, что все так просто? Короткая беседа - и все? Но Нарцисса уже поднималась, как и остальные Пожиратели, и Драко тоже поспешил встать и быстрым шагом направился к двери, пока Волдеморт тихо переговаривался со Снейпом.

- Ах, да, совершенно забыл, - неожиданно протянул Темный Лорд, вынуждая всех своих приспешников мгновенно замереть. Драко тоже застыл, с тоской смотря на дверную ручку, к которой уже успел протянуть ладонь. Тяжело вздохнув, он обернулся, встречаясь со взглядом Волдеморта. Тот растянул бесформенный рот в гримасе, отдаленно напоминающей усмешку, и только потом закончил: - Люциус, Драко, останьтесь. Все остальные свободны.

Гостиная опустела через минуту. Последней вышла Нарцисса, обеспокоенно окинув взглядом мужа и сына. Ей, конечно, не хотелось бросать их. Но выбора не было. Разве кто-то спрашивал о ее желаниях? Оставалось лишь молиться, чтобы все обошлось. Хотя бы в этот раз...

Как только за спиной Нарциссы тихо закрылась дверь, Волдеморт вновь опустился на стул во главе стола. На место, которое обычно занимал Люциус. До тех пор пока не превратил Малфой-мэнор в Резиденцию Лорда и штаб для Пожирателей. Несколько мгновений тишина стояла такая, что Драко слышал собственное сердце - оно глухо колотилось о грудную клетку. Тревожно и как-то обреченно. Разумом, конечно, Малфой понимал, что убивать его или отца сегодня у Волдеморта нет причин, но спокойнее не становилось. И, как оказалось, не зря...

- Я хотел бы поговорить с вами о вашей гостье. Мисс Гермионе Грейнджер.

***

Небо на горизонте медленно светлело. Драко понимал, что стоило бы вернуться в комнату и поспать хотя бы немного. Впрочем, какая разница? Он ведь не в Хогвартсе, нет необходимости торопиться на занятия или в столовую. Он сможет поспать позже, когда наконец-то избавится от этого липкого, отвратительного чувства, будто измазался в нечистотах. Если избавится...

Ни одного "круцио". Спокойный и размеренный тон. Мерлин, да Волдеморт даже не проникал в его сознание, не перебирал лениво эмоции и воспоминания, словно яркие бусины на ожерелье. Ему было достаточно просто посмотреть этим своим жутким, нечеловеческим взглядом на Драко и тот выложил ему все, как на духу. Рассказал подноготную чертовой Грейнджер от первого курса и до вчерашнего дня. Рассказал все, что когда-либо слышал в стенах Хогвартса о семье девчонки. Рассказал о ее роли в Золотом Трио. Единственное, что все-таки удалось оставить при себе, скрыть от жадного урода, поглощающего каждое слово с поистине детским восторгом, так это те короткие, рваные, словно пожелтевшие клочки "Пророка", воспоминания о редких минутах, когда они были другими. Настоящими или же, наоборот, самыми гнусными в мире притворщиками. Как бы там ни было, но эти воспоминания Драко не мог отдать так просто, хотя и осознавал, что таким образом больше бережет собственную шкуру от раскрытия его недоинтрижки с грязнокровкой. А вот Грейнджер он предал.

Малфой и сам не знал, почему это гложет его так сильно. В конце концов, не он ее сюда привез. Это взрослые игры, а они только разменный материал, который покорно выполняет заранее спланированные роли. Люциус ведь тоже никогда не рассчитывал, что Драко будет молчать. Он бы наверняка и сам не молчал, если бы Темный Лорд спросил его. Одно дело беречь Грейнджер от какой-то эфемерной опасности, грозящей ей в стенах школы, и совсем другое - от Волдеморта. Старик Дамблдор был обязан подумать об этом! Как можно было отпустить девчонку сюда, на верную погибель?! Зачем? Неужто этот маразматик и правда воображал, что ее участь здесь будет слаще, чем скорая смерть в какой-то битве? Да как бы не так...

Драко тяжело вздохнул и наконец-то отвернулся от окна. Он надеялся, что ему удастся вернуть к жизни хладнокровного слизеринца, - эгоиста до мозга костей - но ничего так и не получилось. Он не хотел, чтобы Грейнджер умирала. По крайней мере, не по его вине, не под крышей его дома, не в то время, когда он волей-неволей отвечал за ее благополучие. Люциус сказал, что все решит, но черта с два у него что-то получится. Драко понимал, что отец сам себя загнал между двух огней, пытаясь одновременно угодить двум противоборствующим сторонам. И за свое безрассудство он поплатится, потащив с собой и маму, и самого Драко. И, конечно, глупую девчонку, которая слишком доверяет тем, кто доверия не заслуживает.

Малфой так погрузился в тягостные мысли, что и сам не заметил, как оказался возле комнаты Грейнджер. Замер на мгновение, прислушиваясь. Было тихо, но Драко был уверен - она не спит. Эта дурочка никогда не спит, когда необходимо. Слава Мерлину, хотя бы сегодня она не влезла в очередную передрягу.

Стучать Драко не стал. Медленно опустил дверную ручку, ни на что особенно не рассчитывая. Но, на удивление, Грейнджер в этот раз оказалась беспечна - дверь подалась.

- Так и знал, что ты не спишь, - устало пробормотал он, завидев ее на подоконнике. Взъерошенная, бледная, она мгновенно расслабилась, осознав, что за нежданный гость посетил ее. Глупая, даже не догадывалась, что именно Драко, возможно, когда-то вонзит ей нож в спину.

- Откуда? Открыл в себе дар прорицателя? Сам-то почему не спишь, Малфой? Светает уже.

Гермиона отвернулась к окну, тоскливо всматриваясь куда-то вдаль. Несчастная невольная пташка, как же соскучилась она по свободе... Сложно жить рядом с врагами, правда, Грейнджер? Устала? И Драко тоже устал. Все события последней ночи вымотали так, что даже стоять было сложно: колени подгибались и хотелось одного - упасть в кровать, укутаться в кокон теплого одеяла, уткнуться носом в изгиб плеча этой чертовой несчастной девчонки и забыть. Забыть, насколько они разные. Забыть о том, что она другой крови. Честная девочка. Светлая девочка. Не пара ему, Малфою, - лжецу и трусу.

- Не могу заснуть, Грейнджер.

- И я не могу, - грустно хмыкнула Гермиона. А потом добавила: - Уходи, Малфой. Слышишь меня? Просто прекрати... это! - Как же она нервничала! Дрожала, словно лист на ветру, сжимала руки в кулаки - так по-детски глупо, в нелепой смешной попытке защититься.

- Что "это", Грейнджер? - зло выплюнул Драко, подходя ближе, обхватывая хрупкие плечи ладонями и встряхивая ее. - Прекратить приходить к тебе по ночам? Прекратить спать в твоей постели? Прекратить ненавидеть тебя? Прекратить хотеть тебя? Не получится, понимаешь? Поздно. Уже очень поздно, Грейнджер. Для нас обоих!

- Я ненавижу тебя. Драко-о-о, - Гермиона истерично всхлипнула, безвольно обмякнув в его руках. Она не хотела этого слышать, но и бороться слишком устала. Просто устала.

- Это хорошо. Так и нужно, - тихо зашептал Малфой. Злость угасла так же быстро, как и появилась. Чересчур много энергии нужно было для противостояния, которой ни у кого из них не осталось. - Никогда не прекращай меня ненавидеть, Гермиона.

Грейнджер разрыдалась - горько и отчаянно. От страха, от непонимания, от беззащитности. Всего лишь девчонка, она больше не могла бороться, не могла быть одинокой. А потом они все-таки перебрались на кровать и вскоре заснули. Драко еще какое-то время смотрел на стремительно светлеющее небо, слушал тихое и размеренное дыхание Грейнджер, так естественно лежащей в его объятиях, и убеждал себя, что все это временно. Просто он отвечает за нее и чувствует свою вину из-за сегодняшнего разговора с Лордом. И держать ее при себе - правильно. Так можно убедиться, что она в безопасности и уберечь ее еще хотя бы чуть-чуть, пока что-то не решится. Малфой убеждал себя, что дело, конечно, вовсе не в том, что рядом с ней было тепло и уютно... Конечно же, нет.

- Входите, - недовольно прокричал Люциус, отрываясь от корреспонденции. Тяжелая ночь давала о себе знать - настроение было отвратительным и тревожным, но это не отменяло текущих дел, поэтому необходимость прерываться из-за нежеланных визитеров, даже если это члены семьи, ему не хотелось.

- Отец, можно? - Драко остановился на пороге, заложив руки за спину. Он чудесно понимал, что стоило бы отложить разговор с Люциусом на потом, а еще лучше и вовсе дождаться, пока отец сам его позовет, но тяжелые мысли не давали покоя. Они навязчиво всплывали в сознании в самые неподходящие моменты, их не удавалось прогнать ни монотонным выполнением домашнего задания, ни чтением, ни даже, как уже убедился Драко, столь любимым им полетом на метле. Только правда могла пролить свет на сложившуюся ситуацию, и узнать истину казалось жизненно важным.

- Проходи, садись, - нехотя кивнул Люциус на стул с высокой резной спинкой. Сначала ему хотелось прогнать сына, но что-то в его позе и настойчивом выражении лица убедило, что в данном случае - это плохое решение. В конце концов, Драко уже не был маленьким мальчиком, обязанным беспрекословно выполнять родительские повеления. - Ты хотел поговорить?

- Да, отец, - подтвердил Драко, присаживаясь на стул и скрещивая руки на груди. Тени под глазами свидетельствовали о бессонной ночи, но старший Малфой решил это не комментировать. Ни он сам, ни Нарцисса тоже так и не смогли сегодня уснуть, так что беспокойство сына было ему понятным. - Я хотел бы поговорить о вчерашнем. То есть о ситуации с Грейнджер и Темным Лордом. Что ты будешь делать?

- Буду делать? - переспросил Люциус, недоуменно изгибая светлую бровь. - О чем ты? Да, Темный Лорд решил узнать о нашей гостье немного больше, это неудивительно, учитывая ее близкое общение с Поттером. Но ведь он не призвал ее к себе, не причинил ей вреда, а значит...

- Пока не причинил, - перебил Драко, чем заслужил сердитый взгляд родителя. Конечно, он не имел права вести себя так неуважительно. В чистокровных семьях не принято врываться с утра и требовать объяснений. И уж совсем кощунство - прерывать на полуслове. Но все эти правила - для мирного времени, когда есть возможность соблюдать традиции, чтить вековые устои и можно не думать о том, что каждый день, вполне вероятно, последний. А сейчас... Сейчас Драко выдержал тяжелый стальной взгляд отца, сомкнув губы в тонкую линию. И Люциус все же уступил - тяжело вздохнул, тоже откинулся на спинку стула, впервые на памяти Драко не заботясь о том, чтобы держать осанку. И только потом заговорил - устало и монотонно:

- Да, пока не причинил. Но неужели ты действительно считаешь, что я или ты что-нибудь решаем? Ко мне пришли в Азкабан из Министерства, переправили в Хогвартс, где Дамблдор кратко объяснил мне, что хочет поселить к нам Гермиону Грейнджер до Рождества. И вполне прозрачно намекнул, что и тебя тоже неплохо было бы забрать. На мои вопросы ответили точно так же, как отвечаю тебе я. Нужно сохранить ей жизнь, не выпускать за пределы Мэнора и следить, чтобы девчонка не совала свой любопытный нос куда не следует. Знаешь, я тогда даже подумал, что она мешает Дамблдору. Она умна, предполагаю, значительно умнее Поттера, и, возможно, интересуется тем, что ее не касается. Но зачем же прятать ее здесь? Под носом Лорда?

- И ты не спрашивал его об этом? - поинтересовался Драко, пристально всматриваясь в выражение отцовского лица. Впрочем, Люциусу не было резона лгать. Уж слишком он сам был утомлен этой ситуацией.

- Спрашивал, конечно. Но мне быстро объяснили, что на кону стоит моя свобода. Как ты думаешь, после этого я настаивал на ответах? Если девчонка мешает директору, и он просто хочет убрать ее чужими руками, то отправить ее сюда - чудесное решение. Потом ему можно будет просто сослаться на какое-то пророчество, которое, к огромному сожалению, оказалось ложным, к примеру. Даже можно будет устроить торжественное прощание с несчастной Гермионой Грейнджер, которая стала жертвой досадной ошибки и жестокости Темного Лорда...

- Ты правда думаешь, что Дамблдор...

- Я ничего не думаю, Драко! - повысил голос Люциус, вновь распрямляя спину и деловито перекладывая документы на столе, тем самым давая понять, что разговор подошел к концу. Но все же добавил: - Я не знаю правды. Не знаю правил игры. Но что я точно знаю теперь, так это то, что Гермиона Грейнджер умрет в любом случае. Не здесь, так в стенах Хогвартса. И почему-то мне все чаще кажется, что именно ее смерть и есть основная цель всего этого спектакля. Так скажем, кульминация... А теперь я вернусь к работе. Будь добр, не отвлекай меня.

- Как скажешь, отец, - ровно произнес Драко. Медленно встал, тихо вышел, осторожно прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь, окинул безразличным взглядом холл, останавливаясь на алых розах в вазе. За цветами все еще ухаживала Нарцисса, упорно расставляя букеты по всему дому, как будто эти маленькие традиции, которые она из мирного времени перенесла в войну, могут хоть немного облегчить существование. Все эти мелочи - жалкие подделки счастливой стабильной жизни. Ни цветы, ни обеды в определенное время, ни привычные чаепития по пятницам не смогут заставить Драко забыть, что сейчас война. И что жертвами в этой войне слишком часто становятся те, кто больше других заслуживал жить долго, полноценно и счастливо. Именно таким человеком была заучка Грейнджер. Она заслуживала. Она, черт возьми, хотела жить! И Драко ведь ей обещал... Впрочем, что стоит слово Малфоев? Пустышка, всего лишь звуки, от которых через секунду даже эха не останется... Ей просто, наверное, не стоило ему верить.

***

Письмо Гермионы Грейнджер пришло не вовремя. Хотя Альбус Дамблдор свыкся с тем, что эта девочка очень многое делает не тогда и не так, как необходимо. Идеалистка до мозга костей, она то ли в силу своего юного возраста, то ли из-за какой-то патологической веры в высшее добро и вселенскую справедливость не хотела, а, быть может, просто не была способна понять, что далеко не все в мире - особенно в магическом мире! - подвластно желаниям и благим намерениям! Иногда из двух зол приходится выбирать меньшее, жертвовать сотнями, чтобы спасти тысячи, отдавать на заклание невинных агнцев, чтобы этой кровью оправдать существование серой массы большинства. И убедить ее тоже не удавалось - упрямая, несгибаемая, она видела только черное и белое, не замечала полутонов.

Письмо, правда, в этот раз было не совсем обычным. Тревожное. Конечно, и раньше ее послания были в разной степени пронизаны волнением и опасением, но так явственно это чувствовалось впервые. Гермиона Грейнджер нервничала, об этом свидетельствовали и немного скачущие буквы обычно аккуратного почерка, и смятая бумага, будто письмо не единожды перечитывали, прежде чем отправить. Альбус наконец-то отложил его, задумчиво поглаживая длинную седую бороду. Усталость, накопившаяся за долгие годы - еще со времен смерти Лили и Джеймса Поттеров - тяжким бременем лежала на плечах Дамблдора. Усталость, а еще вина. Слишком много сейчас ему приходилось лгать для того, чтобы тогда, когда будет необходимо, именно Гарри одержал победу. Слишком уж была высока цена поражения для всего магического мира. А значит, нужно было до конца делать все возможное, чтобы исход войны был благополучен. Даже если придется пожертвовать чьими-то жизнями.

Профессор Дамблдор вздохнул, медленно надел очки и, взяв пергамент и чернила, принялся за написание ответа для Гермионы Грейнджер.

***

- Малфой, ты хочешь что-то сказать? - не сдержав тяжелого вздоха, поинтересовалась Гермиона. За окном стремительно сгущались сумерки, стоило бы зажечь свечи, но в глубоком кресле было так уютно и спокойно, так не хотелось разрушать эту хрупкую иллюзию защищенности, что Грейнджер не решалась пошевелиться, хотя различать мелкие буквы в учебнике становилось все сложнее. Но не это ее раздражало. Малфой. Он пялился. Вот уже несколько часов, как он пришел сюда: молча сел напротив, открыл толстый фолиант (первый попавшийся, конечно), но так ни разу и не перевернул страницу. Сначала он еще делал вид, что читает, но сейчас смотрел на Гермиону неотрывно, и это, Мерлин его побери, нервировало!

- С чего ты взяла? - хмыкнул Драко, захлопывая книгу. Ну, и на том спасибо, этот фарс с "чтением" ужасно действовал на нервы.

- Потому что ты смотришь, - Гермиона выразительно приподняла брови и поджала губы. Рон когда-то сказал, что так она невероятно напоминает профессора Макгонагалл. Вряд ли это был комплимент, но Грейнджер запомнила и с тех пор часто использовала этот взгляд, чтобы осадить товарищей или припугнуть младшекурсников. Впрочем, Малфой только ухмыльнулся, всем своим видом показывая, что такие фокусы с ним не пройдут. Наверное, теперь, когда он принял метку и часто видел Волдеморта, одного грозного выражения лица было недостаточно, чтобы напомнить ему о необходимости придерживаться элементарных правил приличия.

- А может мне нравится на тебя смотреть, - пожав плечами, равнодушно бросил Драко. Гермиона ощутила, как горячо становится щекам: она наверняка покраснела и теперь была только рада, что в библиотеке уже почти темно. Конечно, Малфой врал. Он мог хотеть ее, но она ему не нравилась. Это было странно, конечно, для нормальных людей, но кто сказал, что Драко Малфой нормальный? Он был сплошным противоречием - то холодным и отстраненным, то теплым и почти понятным. - Особенно ночью. Когда ты спишь рядом со мной.

- Прекрати! Я пойду к себе, - сердито пробормотала Гермиона, выбираясь из мягкого уюта кресла. Ей всегда казалось, что у них с Малфоем негласный договор - не возвращаться в разговорах к тем странным моментам, когда они нарушали границы допустимого. Сейчас он нарушал это правило, и ничего хорошего из этого не выйдет, Грейнджер чувствовала.

- Я смущаю тебя? - вопрос догнал у двери. Колкий, злой, словно требование признаться, что она слабее, что она уступила и проиграла в их личной войне.

- Ты меня раздражаешь. И я еще раз спрашиваю: ты хочешь что-то сказать?

- Сказать? Грейнджер, у нас не очень получается разговаривать. Тебе не кажется? Это всегда заканчивается плачевно. Ты не умеешь слушать, - Драко поднялся, шаг за шагом приближаясь к ней. Гермионе приходилось прикладывать титаническое усилие воли, чтобы не обернуться. Она вся обратилась в слух, улавливая малейший звук за спиной и, стиснув зубы, так и стояла перед закрытой дверью. Уйти сейчас, в разгар этого бессмысленного разговора - признать поражение.

- Впрочем, как и ты, Малфой, - справедливо заметила Гермиона. Драко стоял за спиной, не прикасаясь, но дыхание все равно перехватило - уже привычно, но от этого не менее стыдно. - Если ты не хочешь говорить, то я пойду.

- Иди, - безразлично разрешил Малфой, - я тебя не держу, если ты не заметила.

Гермиона положила ладонь на дверную ручку, с раздражением замечая, как мелко дрожат пальцы. Опустила ее вниз, осторожно потянула дверь на себя... Открыть, правда так и не успела: Драко порывисто поддался вперед, упираясь руками по бокам от головы Гермионы, захлопывая приоткрытую дверь. Тяжело задышал ей в макушку, обжигая горячим дыханием.

- Что ты...

- Тшш, не уходи, Грейндже-е-ер, не уходи сейчас. Побудь со мной, пожалуйста, - и в этом "пожалуйста" было столько мольбы - горькой, отчаянной, такой несвойственной Слизеринскому принцу, такой чужеродной из его уст. Гермиона вздрогнула, судорожно втянула носом воздух и развернулась на носках, пытливо всматриваясь в выражение лица Малфоя, пытаясь в уже почти кромешной темноте, чернильной тушью заполнившей библиотеку, различить хоть что-нибудь, кроме болезненного лихорадочного блеска глаз.

- Что случилось? Расскажи мне, Драко. Что? - Гермиона не узнала свой голос - никогда он еще не был переполнен такой обреченностью. Она видела Малфоя разным за эти долгие недели, но, Мерлин свидетель, никогда еще не было в его словах, глазах, позе - во всем! - столько полынной едкой горечи.

- Ты боишься умереть, Грейнджер? - вместо ответа пробормотал Драко. Склонился еще ниже, зарываясь носом в непослушные каштановые пряди Гермионы, вжался холодными губами в висок, пытаясь поймать заполошенное биение пульса под тонкой кожей.

- Все умирают. Это нормально.

- Не все умирают в шестнадцать. Это НЕ нормально, - с нажимом произнес Драко.

- У тебя что-то случилось, да? Малфой, поговори со мной. Ты ведь хотел... - Гермиона медленно подняла руку, осторожно положила на его плечо. Она ждала, что Драко сбросит ладонь, отойдет, оскорбит, - в конце концов, это он всегда первый прикасался к ней. Она - никогда. Но Малфой не шевелился, так и стоял, склонив голову, будто не в силах больше держать осанку, выносить груз неразрешенных проблем. И Гермиона решилась: встала на носочки, прижимаясь тесно-тесно, и обняла его. Крепко, комкая дорогую ткань рубашки на спине, позволяя ему тоже обнять в ответ - до боли, до хруста в ребрах и невозможности сделать вдох. Пускай! Ему это сейчас было нужно, Гермиона знала. - Все будет хорошо, Драко. Вот увидишь, мы все переживем.

Грейнджер лгала. Говорила то, во что не верила. Просто наполняла тяжелую тишину собственным голосом в надежде, что хотя бы Малфою это поможет. Она не знала, что стало причиной такого его надлома, не была уверена, что он когда-либо поделится с ней своими страхами, но что Гермиона точно знала, так это то, что сохранит эту их тайну и никогда не воспользуется его минутной слабостью. Ей просто никогда не удастся забыть такого Драко - настоящего, без сотен безобразных масок. Гермиона никогда не сможет ненавидеть такого Драко.

***

Конечно, после случая в библиотеке и Малфой, и Грейнджер сделали вид, что ничего не произошло. Было привычно и как-то даже спокойно делать едкие замечания и едва не оскорблять друг друга. Такая модель поведения была значительно проще, напоминала о мирном времени в стенах безопасного Хогвартса и, наверное, в некотором роде даже оставалась предпочтительной для них обоих. Искренность требовала сил, вынуждала отказаться от въевшихся глубоко под кожу принципов, простить и забыть все былые обиды. Ни Гермиона, ни тем более Драко не были к этому готовы.

Несколько дней прошло совершенно спокойно: Грейнджер почти не выходила из комнаты, встречая Малфоя только в столовой, да однажды в коридоре. За это время они перекинулись парой ничего не значащих фраз, стремясь как можно скорее разойтись по разным углам. По ночам Гермиона, правда, часами не могла заснуть, ворочаясь на кажущейся ужасно неудобной кровати. Она прислушивалась к малейшему шуму в коридоре, оправдывая себя тем, что в Малфой-мэноре жизненно необходимо постоянно оставаться начеку, но на самом деле просто готовая в любой момент увидеть на пороге Малфоя. Малфоя после ссоры с отцом. Малфоя после "круцио" Волдеморта. Другого Малфоя, не такого, как в школе или в компании его родителей, а того, которому она, Гермиона, была необходима вне зависимости от чистоты крови и стороны, которую они поддерживали в этой войне. Но он не приходил, и Грейнджер засыпала, убеждая себя, что это хорошо - верный знак того, что ничего страшного не произошло.

В один из вечеров Гермиона получила письмо. Не от Гарри или Рона. Сердце мгновенно замерло, а потом стремительно ухнуло вниз, замирая тяжелым камнем - отправителем был директор Дамблдор. Со всеми этими переживаниями она как-то и забыла о том, как требовала его прояснить целесообразность присутствия в Малфой-мэноре. Сейчас же, поглаживая пергамент кончиками пальцев, Грейнджер ужасно боялась прочитать это послание. Некстати вспомнились слова Драко о том, что умирать в их возрасте - неправильно. Была ли она готова узнать правду? Вряд ли... Мелькнула даже трусливая мысль сжечь письмо, но, конечно, Гермиона не стала этого делать. Спросить, чтобы так и не узнать ответ - глупость. Гермиона Грейнджер не делала глупостей. По крайней мере, до недавнего времени...

"Здравствуй, Гермиона.

Скажу честно, я ждал такого письма. Понимаю, как важно для тебя знать правду и как тяготит необходимость быть вдали от друзей и школы. Ты спрашиваешь, есть ли смысл в твоем пребывании в Малфой-мэноре, и я могу уверить тебя, что смысл, бесспорно, есть. К сожалению, я не могу сейчас вдаваться в подробности. Для твоей же безопасности, а также для безопасности твоих друзей. Отнесись к моему решению с пониманием, Гермиона. Ты вскоре все узнаешь. А пока - будь благоразумна, прошу тебя.

Альбус Дамблдор".

Гермиона отложила письмо и озадаченно нахмурилась. Мерлин свидетель, это просто попытка отделаться от нее! Он не ответил ни на один вопрос, а ее слова о происшествиях в Малфой-мэноре и вовсе проигнорировал, будто это несерьезная ерунда, которой она, Грейнджер, отвлекала его от важных дел. Дамблдор просто пользовался своим авторитетом, зная, что Гермиона не решится перечить и безоговорочно выполнит любую его просьбу. Единственное, что, видимо, не учел профессор, так это то, что у любого терпения есть предел. И у терпения Гермионы Грейнджер он тоже был.

Не давая себе времени передумать, она порывисто сжала письмо в кулаке и, развернувшись на носках, решительно вышла в коридор. Ей необходима была информация, что- то, что прольет свет на эту историю и поможет ей наконец-то принять верное решение. И получить ее она могла от одного-единственного источника, если он, конечно, согласится разговаривать с ней. Возле спальни Драко Гермиона, правда, замешкалась, в нерешительности покачиваясь с пятки на носок. Но, раззадоренная сухостью письма Дамблдора, все-таки решилась - подняла руку и коротко постучала костяшками пальцев. В конце концов, не съест же ее Драко Малфой за вопрос?

@темы: ГП, Гермиона, НЦ-17, Фанфик, гет, Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней

---

До ее смерти осталось сто дней. Часть 7

Гермиона потерла покрасневшие глаза, повела затекшими плечами и вновь принялась переписывать необходимый раздел из учебника по Чарам. Подобные задания были настолько бессмысленны, что Грейнджер лишь досадливо морщилась из-за необходимости тратить на них время. Сейчас, в преддверии войны, для них была важна практика, но никак не рутинное переписывание давно известных фактов. Впрочем, это своеобразное занятие помогало скоротать медленно тянущееся время и отвлечься от непрошенных мыслей. А знания все равно придется получать позже, когда заточение в Малфой-мэноре подойдет к концу. И дай Бог, чтобы знания эти были даны в стенах Хогвартса, а не на поле битвы.

- Грейнджер... - тихий шепот оказался таким неожиданным, что Гермионе не удалось сдержать крик. Перо выпало из руки, и чернила разлились по пергаменту уродливыми кляксами.

- Малфой! Что ты творишь? - сердито пропыхтела девушка, оглядываясь в поисках волшебной палочки. Где она уже подевалась?

- Это ищешь? - приподняв бровь, поинтересовался Малфой, вертя палочку Гермионы между пальцами. - Да уж, ты удивительно беспечна. Когда-то кто-то подкрадется к тебе со спины, и ты даже пискнуть не успеешь, как отправишься к праотцам.

- Я все-таки не слишком привыкла, когда нападают со спины, Малфой. Я не общаюсь с такими людьми, - Грейнджер выхватила свою палочку, взмахнула ею и, пробормотав очищающее заклинание, отложила пергамент на край стола. - И вообще, почему это ты не постучал?

- Ты еще и глухая, Грейнджер? - Драко хмыкнул. - Я стучал, но ты так и не ответила. Что ты вообще делаешь целый день в комнате? Даже ни разу набег на библиотеку не совершила.

- Я делала задание по Чарам. Не услышала, наверное, - Гермиона пожала плечами и добавила: - Когда ты соизволишь сделать со мной парные практические занятия?

- Практические занятия? - Малфой прыснул, провокационно проведя кончиком языка по нижней губе. С удовольствием проследил за пониманием, отразившимся в карих глазах Гермионы, и смущением, залившим щеки алым. Она сердито свела брови и опустила взгляд в стол, пробормотав что-то неразборчивое под нос. Это же надо было из совершенно невинного вопроса сделать такую двусмысленную пошлость?! - Ладно- ладно, не ворчи. Я помню. На днях сделаем, но точно не сегодня. Через несколько часов прием у Паркинсонов, нас не будет до глубокой ночи.

- Хм, ясно, - равнодушно ответила Гермиона, хотя на самом деле это известие взволновало ее. Свободный дом - это ведь такая возможность наконец-то попасть за закрытые двери и что-то узнать для Ордена. Но воодушевление мгновенно угасло: так Люциус и оставит свои секреты без защиты. Не хватало еще объяснять потом, что она делала в его кабинете и почему рылась в его столе. - Ладно, Малфой, хорошо провести тебе вечер. Ты за этим пришел? - Драко молчал, зачем-то присел на краешек стола, и Гермиона нервно поежилась. Когда он начинал фамильярничать и так неопределенно отмалчиваться - жди беды. И какую гадость, интересно, Драко припас на сегодня?

- Я просто вижу, как скачут опасные мысли в твоей лохматой голове, Грейнджер, - Малфой подвинулся ближе и, сжав подбородок Гермионы двумя пальцами, вынудил ее запрокинуть голову и посмотреть ему в глаза. Несколько секунд звенящей тишины, разбавленной лишь размеренным стуком настенных часов, показались Гермионе вечностью. Как же выматывает эта неопределенность! С Роном было просто - он добрый, привычный и предсказуемый, с ним можно было обниматься и не чувствовать ничего, кроме дружеской теплоты и умиротворения. С Малфоем ощущения совершенно другие - то абсолютная уверенность, что он не причинит зла, то едкий ужас от одного его взгляда. А еще иногда вот это странное томление, и тяжесть внизу живота, и сердцебиение - неровное и отчаянное, и поверхностное, шумное дыхание. И все из-за одного касания... Мерлин, помоги! Это же неправильно! Не может школьный враг волновать сильнее, чем Рон - любимый парень и лучший друг. Не должно так быть! Наверное, паника отразилась на лице Гермионы, потому что Драко хмыкнул и пробормотал: - Ты, Грейнджер, можешь сколько угодно вгрызаться зубами в свою стабильную жизнь, но где-то в глубине души ты чудесно знаешь, что как прежде уже не будет. Тебе нужно научиться быть честной с собой, если, конечно, хватит смелости. В общем, я пришел не для этого, - встряхнув головой и отдернув руку от лица девушки, сменил тему Драко. - Нас не будет. В доме только ты. Охранные Чары не впустят сюда никого, кроме членов семьи. Ну, и Темного Лорда, конечно.

- Ты можешь не называть его так? - Гермиона поморщилась и сложила руки на груди. Малфой почти касался ее коленями, и она чувствовала себя неловко. Но подняться сейчас, значит признать свою слабость. Этого нельзя допустить, Гермиона и так стремительно теряла позиции.

- Я могу называть его только так. Ты же чудесно знаешь, правда? - Драко непроизвольно потер предплечье, где под белой тканью рубашки темнела метка. - Так вот, никаких визитов на сегодня не планируется. Но я все равно настоятельно прошу тебя быть хорошей девочкой и не бродить там, где не следует. Мы же с тобой прекрасно понимаем, о чем идет речь, не так ли?

- Не выходить из комнаты, не совать нос в дела твоего отца и сделать вид, что я слепа и глупа. Правильно? - загибая пальцы, перечислила Гермиона. Драко хмыкнул, но все же утвердительно кивнул. - Хорошо, Малфой, договорились. А теперь, будь добр, встань с моего стола, мне нужно доделать задание.

- И почему я тебе не верю? - задумчиво постучав по подбородку, язвительно поинтересовался Драко. Просьбу Гермионы он, конечно же, проигнорировал. - Неужели не попробуешь выведать что-нибудь интересное?

- Наверное, ты не веришь мне, потому что общаешься с людьми, которые постоянно лгут. Вот тебе везде и видится обман, - сердито прошипела Гермиона. Что он прицепился? Даже голова разболелась от напряжения и теперь хотелось просто уснуть, накрывшись одеялом с головой и представив, что она находится в своей хогвартской спальне.

- Ладно-ладно, не заводись. Сидеть в комнате не обязательно, но глупостей не делай, - Малфой примирительно поднял руки, откинул челку со лба и наконец-то встал со стола. Выходить, правда, не торопился: стряхнул с брюк невидимые пылинки, разгладил мнимую складку, поправил манжеты рубашки.

- Еще что-то? - голос Гермионы сорвался, и она откашлялась в кулак. Мерлин, почему с каждым днем находиться наедине с Драко все сложнее и сложнее? Напряжение сводило с ума. Казалось, что в любую секунду у Гермионы просто случится нервный срыв - из-за неопределенности, страха, сомнений, предчувствий. Все накапливалось, словно снежный ком, грозясь поглотить ее, лишить последних сил.

- Грейнджер, мать твою, - Драко резко склонился над ней, едва не столкнувшись лбами. Он сильно впился пальцами в ее плечи, наверняка оставляя на коже синяки, но Гермиона даже не поморщилась. Просто не чувствовала боли, как завороженная смотря в его глаза. Так близко, что можно было пересчитать ресницы и ощущать теплоту дыхания на своих пересохших губах. - Ты почему так нервничаешь, а? О чем думаешь? И хочется и колется, Грейнджер?

- Малфой, убери руки, - прошептала Гермиона и дернулась, но так вяло, что и сама не поверила в серьезность своей просьбы. - Я не понимаю о чем ты...

Договорить не успела. Поцелуй был одновременно и ожидаем, и совершенно внезапен. Гермиона дернулась, но отстраниться было некуда, а чужие губы не давали и секунды передышки. Она сдалась, ответила, робко подняла руку и привлекла Драко за затылок еще ближе. Где-то отдаленно здравый смысл вопил, что это бесстыдство, и предательство, и просто блажь - странная и неконтролируемая реакция тела. А потом все забылось, и все сомнения растворились в жаре поцелуя. Пусть. Еще один раз. Последний. Честно-честно, последний...

- Тебе пора, - на грани слышимости произнесла Гермиона, когда они все-таки разорвали поцелуй. Губы пылали, а сердце стучало, как безумное, с головой выдавая истинные желания. Их не скроешь, как бы ни пытался.

- Да, - Драко кивнул, медленно отстранился, так же тщательно, как и несколько минут до этого, поправил одежду. Развернулся, подошел к двери, медленно опустил ручку. Кажется, хотел что-то сказать, но в последнее мгновение передумал. Промолчал. Вышел. Гермиона вновь осталась одна.

***

Осенние закаты всегда стремительны. Бледное солнце тонет за горизонтом в считанные секунды, оставляя за собой темно-синие небеса. Гермионе нравилось проводить эти несколько минут возле окна, выводя замысловатые узоры на стекле. А еще она старалась привести в такие моменты мысли в порядок, проанализировать прошедший день и поздравить себя с тем, что дата возвращения в Хогвартс еще немного ближе. Но сегодня достичь умиротворения не выходило. Почему-то было тревожно, как будто в ожидании перемен - значимых, глобальных. Возможно, они повлияют на всю дальнейшую жизнь, а Гермиона не была к этому готова. На самом деле Драко был прав, говоря, что она привыкла к стабильности. Конечно, потрясения случались, иначе и быть не может, когда ты лучшая подруга Гарри Поттера, но представляя свое будущее, Грейнджер всегда видела какую-то преувеличенно идеальную жизнь - любимая работа, заботливый муж, несколько прекрасных детей. Она бы совмещала и профессиональную деятельность, и семью. Прожила бы спокойную жизнь в сказочном мире, где нет войны, где чистота крови не имеет значения. Разве она не заслужила это тихое счастье? Ведь впереди еще война, и Гермиона была готова бороться. Ради будущего: своего, друзей, родителей, всего магического общества и маггловского мира. А главное - за право на спокойный сон, за уверенность, что никто не нападет со спины, в память о погибших ранее и тех, кто еще падет в предстоящей битве. И если Гермионе будет суждено выжить, вполне закономерно, что жизнь свою она будет строить с теми, кто принесет ей спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.

Был ли таким человеком Рон? Гермиона всегда считала, что да. Рон - это неловкие поцелуи и теплые руки, колючий свитер под щекой и запах яблочного пирога. Рон - это крепкая дружба и возможность отстоять свое мнение в любом споре, это задорный смех и детские выходки. Рон - это часть жизни Гермионы, совместные воспоминания, улыбки и слезы, поддержка и ссоры до хрипоты. Это прошлое, настоящее и... будущее?

Гермиона прикусила губу и уткнулась лбом в прохладное стекло. Чертов Малфой! Никогда раньше она не сомневалась в их с Роном взаимоотношениях, с тех пор, как они впервые поцеловались в гриффиндорской гостиной - испуганно, неловко коснулись губами - но все же! Это был их первый поцелуй и в мире Гермионы это знаменовало начало отношений. Не так как у Малфоя... Казалось, что для него нет ничего необычного в близости без обязательств. Как иначе объяснить его недавнее, настолько грубое предложение? Неужели и правда он думал, что она, Гермиона Грейнджер, согласится на кратковременную интрижку, разрушая отношения, являющиеся оплотом ее стабильного будущего? Что вообще он о себе возомнил? Драко Малфой - враг, слизеринский принц и слуга Волдеморта. Драко - это язвительность и оскорбления, нечестная игра и жестокость. А еще сильные руки и властные губы, теплое дыхание и нежные пальцы в волосах... Малфой - это противоречие, это ее личное наказание, ее странные сны и мучительные переживания. Разве кто-то в здравом уме рискнет ввязаться в такую авантюру? Пойти на поводу у желания, а потом смущенно отводить взгляд и каждое мгновение дрожать в ожидании, что Малфой расскажет об их отношениях? Стоит ли игра свеч?

Солнце утонуло за горизонтом, а Гермиона так и не привела в порядок мысли. Знала бы она в самом начале, никогда бы не пыталась наладить контакт с Драко. Она бы закрылась на все засовы, опечатала дверь всеми известными заклинаниями, и не знала бы о нем ничего. Ни о том, что он обладатель метки, ни о том, каковы на вкус его губы и как сильны руки, которыми он держал ее во время полета. Она бы не верила ему в те искаженные моменты, когда он был другим - открытым, несчастным и уставшим до полусмерти. Она бы не боялась его и себя рядом с ним - жаждущей, порочной и нелогичной в своих потаенных мечтаниях. Если бы можно было повернуть время вспять, Гермиона предпочла бы неведение. Оно позволяло бы сохранить все, как прежде - стабильно, привычно, спокойно. А теперь дороги назад не было и, как говорил Драко, уже ничего не будет, как прежде...

Гермиона огромным усилием воли все же прогнала пугающие мысли, затолкала их в глубину сознания, чтобы вернуться к ним позже, когда-нибудь, когда сердце не будет стучать так отчаянно, а глаза жалить непролитыми слезами. Спать не хотелось. В Мэноре всегда было тихо - в чистокровных семьях не принято носиться по коридорам или разговаривать на повышенных тонах, но сейчас тишина была осязаемая, словно вязкая патока, окружала и звенела безмолвием в ушах. Такое умиротворение пугало, как будто находишься в чреве огромного мертвого зверя, который поглотил тебя, и Грейнджер зябко поежилась, мысленно ругая себя за нелепые сравнения. В конце концов, в доме полно эльфов, которые невидимыми тенями присутствуют где-то рядом, да и тишину можно разбавить скрипом пера или шелестом старого пергамента. Скосив взгляд на стол, где покоилось так и не дописанное задание по Чарам, Гермиона вздохнула. Выполнять его не хотелось: никакой практической значимости оно не несло, а бездумное переписывание чересчур утомило. А вот почитать что-нибудь было бы неплохо; отвлечься и занять время - единственная возможность позже уснуть, а не проворочаться всю ночь, терзаясь смутными сомнениями. Как там говорил Малфой? "Сидеть в комнате не обязательно, но глупостей не делай"? Гермиона хмыкнула. Что же, никаких глупостей, лишь взять несколько книг из библиотеки и, возможно, заглянуть на кухню за имбирным печеньем. Помнится, неделю назад, когда Грейнджер совершенно случайно нашла узкий коридор, приведший ее к громадной кухне, эльфы отреагировали предсказуемо. Испугались, начали настойчиво выпроваживать ее, говорили, что достаточно попросить и любое ее желание будет тотчас же исполнено, а вот шататься по хозяйственным помещением гостье хозяев не подобает. Тогда с трудом удалось упросить их дать с собой стакан воды, но позже она приходила еще дважды. С ней не разговаривали, но и не выталкивали, позволяя Гермионе болтать обо всем на свете и снабжая напоследок чем-нибудь сладким. Воспоминания заставили девушку грустно улыбнуться: да уж, ее настойчивое желание говорить с молчаливыми эльфами - наилучшая иллюстрация одиночества, которое она испытывала здесь. Иногда его скрашивал Малфой, но дружелюбным и сносным он становился все реже и реже, а вот потребность в общении у Гермионы увеличивалась с каждым днем вынужденного заточения.

Приняв решение, Гермиона спустилась на первый этаж, с некоторым трудом нашла кухню, выслушала короткую тираду о том, что "волшебнице не подобает находиться в таком месте", но все же добилась разрешения посидеть немного на трехногом табурете в уголке. Сегодня она молчала, прикрыв глаза и слушая треск дров в камине. Тут было уютнее, чем в комнате. Не нужно было взвешивать слова и оглядываться, здесь сердце не колотилось и позорно не дрожали колени. Тут никогда не мог появиться Драко, и это было прекрасно и тоскливо одновременно. И когда спустя полчаса она устроилась в мягком кресле в библиотеке, положив на колени впервые за долгое время не учебник, а книгу Уайльда, чувствовала Гермиона себя почти спокойно. Не стоит волноваться, еще один день остался позади.

***

От чтения Гермиону отвлек оглушительный треск в камине. Она испуганно поставила на столик чашку с уже остывшим мятным чаем, стряхнула на пол крошки печенья и резко поднялась. Метнув взгляд на настенные часы, Грейнджер с трудом подавила страдальческий стон - почти три, ну надо же было так зачитаться!

- Блядь! - раздраженный вскрик удалось услышать раньше, чем различить в слабом освещении человеческий силуэт. Когда пыль немного улеглась, Гермиона окончательно убедилась, что ее предположение оказалось верно - на ковер ступил Драко. - Поотрывать бы головы этим эльфам... это же надо... весь в золе... - сердито бормотал он, неловко отряхиваясь и явно с трудом стоя на ногах. Первый же шаг едва не привел к досадному падению, но Малфою все же удалось схватиться за резной столик.

- Эльфы здесь не причем. Просто перемещения по каминной сети нежелательно совершать в состоянии алкогольного опьянения, - лекторским тоном провозгласила Гермиона. Мерлин, что за наказание! Судьба явно сегодня решила сталкивать их лбами. Только удалось забыться и успокоиться.

- Грейнджер! - расплывшись в улыбке, пробормотал Драко. - Моя крошка Грейнджер ждала меня, как верная жена. Это так трогательно.

- Я читала, Малфой, - Гермиона фыркнула, страдальчески закатывая глаза. Теперь она испытывала совершенно разные чувства: с одной стороны хотелось сбежать от греха подальше, с другой - было любопытно.

- Хм, это что-то новенькое... - издевательски протянул Драко, подходя ближе. Веселья в его взгляде больше не было. Наоборот, он смотрел напряженно и как-то изучающе. Гермиона, словно завороженная, наблюдала, как медленно он поднял руку, проводя кончиками пальцев по ее скуле, обвел контур губ, сделал еще один небольшой шаг. Теперь они касались телами и дышать сразу стало тяжело - горячо. Больно... Невыносимо... - Грейнджер, не уходи сейчас, ладно? Ты не можешь сейчас уйти...


- Малфой, тебе не стоило пить, - прошептала Гермиона, тяжело сглотнув. А что ей еще было ответить на его просьбу? Ведь правильнее было бы, конечно же, уйти. Убежать отсюда, закрыться в комнате на все засовы и возможные заклинания, только бы вновь не оказываться рядом с Драко, не терзаться мучительными сомнениями и угрызениями совести. Но мысли мыслями, а в слова их облечь у Гермионы не выходило, как будто сказать сейчас "нет" и уйти - это тоже предательство. Теперь, зная Малфоя лучше, она слишком хорошо научилась определять, когда он нуждался в ней. И даже в те моменты, когда он пытался маскировать эту потребность за грубостью или демонстративным равнодушием, Гермиона чувствовала, что на самом деле все не так. Она была необходима ему. Да, временно. Лишь эти несколько проклятых месяцев, когда у них не было выбора, когда чья-то чужая воля вынудила их находиться рядом. Потом все, конечно, вернется на круги своя, но сейчас... Разве можно уйти сейчас?

- Не стоило? - Малфой хмыкнул, рассеянно погладил Гермиону по предплечью кончиками пальцев, а потом и вовсе обессиленно уронил голову ей на плечо. - Грейнджер, черт возьми, ты как моя мамочка. Мне не стоило вообще находиться здесь, знаешь ли. И тебе тоже не место здесь. Мерлин, ты могла когда-то предположить, Грейнджер, что будешь жить со мной под одной крышей? Это просто издевательство... Понимаешь? Все это... - Драко неопределенно взмахнул рукой, а потом резко отстранился. Недоуменно свел брови, будто бы и сам удивился своему порыву, запустил пальцы в разметавшиеся волосы и упал в ближайшее кресло. - Ладно, уходи, Грейнджер. У меня был паршивый вечер, не делай его еще хуже.

- Помнится, минуту назад ты просил меня остаться, Малфой.

- Я передумал, Грейнджер, ясно? Вот так взял и передумал, - Драко раздраженно поджал губы и принялся поправлять манжеты рубашки. Впрочем, движения получались неловкими, пальцы не слушались, и это еще сильнее разозлило Малфоя. Он чертыхнулся, вскинул лихорадочно горящий взгляд на Гермиону и прошипел: - Ты все еще здесь?

- Да, я все еще здесь. И не смотри на меня так, не я заставляла тебя напиваться, - Грейнджер сейчас чувствовала себя на удивление уверенно. Вот такой Драко - неуклюжий, несчастный и растерянный - совсем не пугал. Эта была его другая грань - еще совсем мальчишки и, Господь свидетель, Гермионе сотни раз приходилось отчитывать Гарри и Рона, когда они тоже вели себя грубо и вызывающе, прикрывая этой показухой истинные чувства. - Посиди, я принесу тебе зелье. Не думаю, что ты сейчас в состоянии добраться до своей комнаты.

- Брось, Гермиона, - тихий голос Драко нагнал ее уже на пороге, и Грейнджер вздрогнула, шумно втянув носом воздух. Он так редко говорил "Гермиона", и всякий раз это лишало самообладания. Словно переход через невидимую черту, за которой они не враги, а кто-то... Мерлин, кто же? - Не нужно мне никакое зелье. Я хочу быть пьяным. Хочу отключиться к чертям и ничего не чувствовать, понимаешь?

- Драко... - Грейнджер медленно обернулась, отчаянно кусая губы. Она не хотела этого видеть. Это Драко Малфой. Слизеринец, слуга Волдеморта, человек, которого она ненавидела или должна была ненавидеть. Кому нужны эти воспоминания? Зачем им эти проклятые минуты боли, разделенные напополам? Как потом воевать друг против друга, зная, что слизеринский принц не такой уж и холодный и тоже способен испытывать человеческие эмоции?

- Ничего ты, Грейнджер, не понимаешь, - Драко пьяно хмыкнул, устало потирая переносицу.

- Не понимаю? Господи, да я же тоже по уши во всем этом дерьме! - Гермиона и сама не знала, почему небрежное замечание так разозлило ее. Если Малфою хочется играть роль великомученика, то так тому и быть. Но разве ей, Гермионе, было легко? Кому, черт бы его побрал, сейчас легко? - Может, Малфой, мне тоже напиться и жаловаться на свою жизнь? Или ты считаешь, что находиться в твоем доме то, о чем я мечтала? Да меня тошнит от всего этого, как ты не понимаешь? Нас с тобой просто упрятали здесь, не объяснив ничего. Но это не моя вина! Я не просила защищать меня! Я не хотела этого! - Гермиона и сама не поняла, когда успела подойти к креслу, исполненная праведного гнева. Ярость, усталость, неопределенность, потаенные страхи - все это смешалось, забурлило и вырвалось наружу, сминая под своим напором и сдержанность, и рациональность. Рано или поздно это должно было случиться, но Гермиона никогда не думала, что взрыв произойдет вот так - от нескольких неприятных слов Малфоя, в самое темное время перед рассветом. И еще она не могла и предположить, что ее монолог прорвет плотину терпения Драко. Разве думала она, что может быть хуже, страшнее и опаснее, чем уже было? Но Малфой удивил новой гранью - в который раз - одним резким движением поднявшись на ноги, вынуждая Гермиону отшатнуться. Он был зол. Чертовски, безумно зол.

- Грейнджер, - от преувеличенно мягкого тона захотелось закричать. Так говорил Люциус тогда, в Министерстве, сплетая воедино елейные интонации и смертельную угрозу. Как же Драко сейчас был похож на отца... - А кто же виноват, Грейнджер? Неужели ты не понимаешь, что тебя берегут, потому что ты необходимая фигура в шахматной партии? Ты же подруга Поттера, помнишь? Для тебя отведут какую-то героическую роль, позволят тебе либо тешиться в лучах славы, либо умереть страшной, мучительной смертью в бою. Ты готова умереть, Грейнджер?

- Замолчи! - Гермиона изо всех сил прижала ладони к ушам, только чтобы не слышать. Хватит! Хватит, мать его, произносить вслух то, что и так пугало ее долгими, бессонными ночами!

- Нет, ты меня выслушаешь! - Драко так больно дернул руки вниз, что на мгновение Гермионе показалось, что он вывихнул ей плечевые суставы. Она не смогла сдержать всхлип и несколько слезинок, сорвавшихся с ресниц. Но Драко это не остановило. Это и правда был паршивый вечер, так почему бы не превратить его в такую же ночь, утро, день, в череду отвратительных, вязких и душных недель? Пусть будет так! К черту все, и так все рушится, а держать на плечах осевшие стены собственной жизни просто больше не было сил. - Ты, Грейнджер, ведь понимаешь, что нам не удастся просто отсидеться здесь и вернуться в мирный Хогвартс. Мы будем с тобой убивать. Я буду убивать твоих друзей, снова и снова. Пока не умру сам или пока не умрет последний из вас. Такова жизнь, это наше будущее. И ты виновата, ты охренеть как виновата, потому что из-за тебя мы здесь! В этой конченной иллюзии, где так легко поверить, что война это где-то в другом мире и что твоя грязная кровь - это тоже неважно. А это важно! Это важно, ты меня понимаешь, мать твою, Грейнджер?! - Драко склонился совсем близко, обжигая горячим дыханием дрожащие, потрескавшиеся губы Гермионы. Одну руку он запустил ей в волосы, больно оттягивая голову назад, вторую - положил на талию, привлекая к себе. Хотелось сломать ее, словно надоевшую куклу. Разорвать на куски, причинить боль. Мерлин, как же все-таки тяжело!

- Я понимаю, Драко, - шепотом ответила она. И правда понимала. Никто и никогда не давал ей забыть о ее месте в магическом мире. - Потерпи, скоро мы вернемся. И там снова все будет реально. И ты, возможно, убьешь моих друзей. А может быть, и меня. Хотя ты не убийца, Драко. Что бы ты ни говорил, но ты не убийца. Это не твоя война, - Гермиона и сама не понимала, зачем говорит это. Драко пьян, его глаза даже в неверном приглушенном свете горели такой испепеляющей яростью, что Гермиону мутило от ужаса. Вряд ли ее слова были способны успокоить его.

- А у меня нет выбора, Грейнджер. И у тебя нет. Чья бы это не была война, мы слишком погрязли в ней, чтобы выбраться без последствий. Ты и сама это знаешь.

- Знаю. Я знаю, Драко, - голос Гермионы дрожал, по щекам медленно текли слезы. Им обоим было слишком мало лет, чтобы умирать. Слишком рано ненавидеть. Слишком страшно принимать решения, от которых зависели чьи-то судьбы. Быть может, в другой, какой-то правильной реальности, они бы могли быть друзьями. А почему бы нет? Возможно, в идеальном мире они бы сейчас усваивали верные принципы и моральные устои, решали бы совсем невинные подростковые проблемы. Но это были лишь мечты, а реальность - она другая: мрачная, пугающая, безнадежная. И как же плохо сейчас было Гермионе от осознания, что все слова Драко - правда, что им действительно придется перепачкаться в крови - своей и чужой - с ног до головы. Никакого выбора или путей отступления - все это иллюзии, лживые утешения учителей и собственные нелепые миражи. А на самом деле - только едкий ужас и понимание, что скоро, совсем скоро наступит тот переломный момент, который определит победителей и проигравших.

- Не плачь, Грейнджер, - тихо прошептал Драко, вырывая Гермиону из мутного омута болезненных мыслей. Она несколько раз моргнула, задержала взгляд на влажных губах Драко, - совсем близко, какой-то призрачный дюйм - и сделала наибольшую глупость за всю свою короткую жизнь. Зажмурилась, поддалась вперед и прижалась своими дрожащими губами к теплым губам Малфоя. Одно короткое мгновение, едва ощутимое касание - такое быстрое, что можно было усомниться в его реальности. Только бы почувствовать, что они оба живы. Еще живы и в данный момент не враги. Кто угодно, но не враги.

- Я... - Гермиона испугалась. Конечно же, испугалась. Мерлин, она сама поцеловала Драко Малфоя! И неважно, насколько нелеп и невинен был этот поцелуй. Какая разница, каков размер вины, если она в любом случае существует? - Поздно уже, я пойду.

- Ты не умеешь целоваться, Грейнджер, - Драко как будто не услышал последней фразы. Убрал прилипшую к щеке прядь каштановых волос, невесомо обвел контур лица, положил большой палец на нижнюю губу Гермионы, вынуждая немного приоткрыть рот. - Совсем ничего не умеешь еще.

Даже спустя долгие месяцы Гермиона так и не смогла бы объяснить, почему не разозлилась тогда. Господи, да она же стояла, словно каменная статуя! Она не сказала Малфою, что это не его дело, не оттолкнула руку, позволяя ему снова и снова обводить ее губы кончиками пальцев, и задыхаясь от абсолютно крамольной неприличности этого действия. И даже когда Малфой привлек ее к себе, она не сказала ни единого слова, хотя он и дал ей возможность остановиться. Возможность, которой она не воспользовалась.

Гермиона только шумно, как-то обреченно всхлипнула, когда Драко поцеловал ее в уголок рта. А потом и вовсе мертвой хваткой вцепилась в его плечи, чувствуя, что падает, падает, падает... Словно Алиса в кроличью нору, погружается в свое личное Зазеркалье, где она и Драко Малфой могли позволить себе целоваться и не испытывать чувства вины. Вот так отчаянно, сминая мягкую плоть губ, переплетаясь языками и задыхаясь от нехватки воздуха. В этом их мире не было войны, разного положения в обществе и противоположных ценностей. Какие же это глупости, когда на кону стоят человеческие жизни, когда впереди алым маревом маячит вероятность погибнуть самим или потерять всех близких и любимых!

А потом Драко неловко упал в кресло, стоящее позади, увлекая за собой Гермиону. Ее испуганный вскрик потонул в поцелуе, а спустя мгновение она уже снова забыла, где находится и что ей-то совсем не пристало вести себя так распущенно. Это ведь Малфой был пьян, это его губы терпкие от вина. И, наверное, именно поэтому он сейчас не думал о чистоте крови, о том, что держит в объятиях магглорожденную. Но ведь она, Гермиона, помнила обо всем и, несмотря на это, продолжала гладить твердые плечи и неуклюже отвечать на поцелуи, и вжиматься каждым изгибом в тело Малфоя, как будто вся жизнь их зависела от степени близости. Стыдно будет через несколько часов, когда наступит новый день - такой же, как череда предыдущих. А сейчас ей было все равно.

- Грейнджер, - выдохнул Драко, целуя ее в шею, прикусывая тонкую кожу. Он как будто пытался напомнить сам себе, что это Гермиона, гриффиндорская заучка и подруга Поттера, но это не помогало. Он хотел ее до ломоты в суставах, до шума крови в ушах, и вряд ли что-то могло бы сейчас оторвать его от нее. Даже если весь мир обрушится в преисподнюю.

Драко как раз увлек Гермиону в очередной поцелуй, выводя замысловатые узоры на ее дрожащей спине, когда в камине послышался приглушенный треск. Грейнджер резко дернулась, неуклюже вскочила с коленей Малфоя и, за мгновения до появления Нарциссы и Люциуса, одернула свитер и пригладила взъерошенные волосы. Сердце ее отбивало безумный ритм, а щеки залило румянцем, но она все-таки нашла в себе силы выдержать недоуменные взгляды. Впрочем, стоило отдать должное чете Малфоев - они быстро нацепили на лица привычные равнодушные маски, а еще через мгновение Люциус растянул губы в неестественной улыбке и преувеличенно вежливо произнес:

- Мисс Грейнджер, какой сюрприз! Не думал, что увижу вас в такой час.

- Да, я здесь... - Гермиона запнулась, скосив взгляд на довольного, словно сытый кот, Малфоя. Тот сидел в кресле, спиной к камину, скрытый от взглядов родителей, и, кажется, по-настоящему наслаждался двусмысленностью ситуации. Такую беспечность Гермиона списывала на алкоголь, который еще явно не выветрился из его головы, но, черт возьми, он думал хоть как-то ей посодействовать и дать знать о своем присутствии? - Я...

- Мы с мисс Грейнджер обсуждаем прием, папа, - Драко вклинился в разговор, медленно поднимаясь и становясь возле Гермионы. Второй раз за ночь Малфои на короткое мгновение утратили самоконтроль. Винить их за это, конечно, было нельзя: такая странная компания глубокой ночью и правда производила шокирующее впечатление. Гермиона едва сдержала истеричный смешок, представив, что бы произошло, если бы они с Драко не успели прервать поцелуй. Мерлин, чем только думали?

- О, понимаю. Мне, правда, казалось, что ты, Драко, хотел сразу лечь, - протянул Люциус, - но раз мисс Грейнджер так удачно оказалась здесь...

- Да, очень удачно, - Драко улыбнулся и добавил: - Впрочем, я уже действительно иду спать. Доброй ночи, мама, отец, - Малфой коротко кивнул родителям, повернулся к Гермионе и сухо произнес: - Спокойной ночи, мисс Грейнджер.

- Спокойной ночи, - на грани слышимости пробормотала девушка. Она не смотрела, как Драко вышел из комнаты. Просто знала, что шел он медленно, старательно пытаясь не шататься и сохранять гордую осанку. Чертов холодный принц, мгновенно надевший маску хладнокровного чистокровного слизеринца. Ей бы тоже хотелось так - мгновенно переключаться, словно щелкнув каким-то магическим выключателем. Но у нее не выходило. Никогда не выходило. Уже сейчас Гермиона знала, что так и не уснет, потому что всего этого было слишком много для нее. Слишком много перемен, осмыслить которые она просто не успевала или, скорее, не решалась.

Небо медленно светлело, минута за минутой, пока не стало грязно-серым. Ветер гнал облака, сплетая их в причудливые фигуры - то разрывая на рваные клочья, то соединяя в аляповатые формы. Небеса грозились вот-вот пролиться дождем, настоящим ливнем и спрятать за своим покровом этот паршивый осенний рассвет. И вот тогда-то Гермиона обязательно ляжет спать и не встанет до следующего дня, только бы вычеркнуть еще одни проклятые сутки из своего календаря. Но дождь все не начинался, и Грейнджер упрямо сидела на холодном подоконнике, подтянув колени к груди. Ее колотил озноб, и ей стоило бы надеть теплый свитер или укутаться колючим шерстяным пледом, чтобы прогнать холод, который, кажется, проник уже в самые кости, превращая Гермиону в неловкую куклу. Теперь даже пальцы не гнулись, не удавалось сжать ладони в кулаки, поэтому Грейнджер бросила попытки, выводя на гладкости стекла руны своими заледеневшими бледными пальцами. Еще бы ей стоило выпить зелье, потому что лицо, в отличие от тела, пылало, и каштановые пряди на затылке взмокли от пота - и Гермиона знала, что у нее вновь температура. Это было обидно до слез - еще один нюанс в целой череде неприятных событий. Еще бы, наверное, стоило доделать уроки и написать друзьям письма. Стоило бы прекратить вновь и вновь возвращаться мыслями к Драко и всему, что между ними произошло. Гермиона все это понимала! Конечно, понимала, но не могла сдвинуться даже на дюйм, отвести взгляд от мрачного пейзажа за окном. Здесь, спрятанная в глубокой нише, она чувствовала себя хотя бы в иллюзии безопасности. Словно неуклюжий пингвин в стеклянном шаре - такой стоял у Гермионы дома и, совсем маленькой, она могла часами завороженно следить за белоснежной метелью внутри. А потом, одним душным июльским вечером, шар разбился случайно - и фигурка крошечного пингвина больше не была защищена. Теперь же и Грейнджер чувствовала себя также - в ненадежном укрытии, хрупком, словно хрусталь, готовый рассыпаться пылью от любого неосторожного касания.

Небо все сильнее темнело, ветер яростно гнул к земле горчично-желтую траву, и она переливалась волнами, будто огромное потревоженное животное. Гермиона поймала себя на мысли, что хочет на улицу - бежать босой по мягкому вереску, скользкому от росы. Хочет раскинуть руки и ловить тяжелые первые капли дождя расстрескавшимися зацелованными губами. И кричать - громко, до сорванных связок, до боли в груди и отчаянного стука крови в висках. Может быть так она получит ответы на целый рой вопросов? Может, Бог слышит только крик, а горячечный шепот полночных молитв давно стал обыден за сотни и сотни веков? Ей ведь так мало было нужно - лишь знак, куда идти дальше, и как уберечь сердце от новых ран. Лишь понимание, какой путь верен, а какой в итоге приведет ее к гибели.

Грейнджер понимала, насколько это нелепо. Она не Луна, которая может позволить себе что угодно и заслужить лишь снисходительные смешки. Кроме того, она все еще не до конца здорова, а слечь с воспалением легких - верный шаг к приобретению дополнительных проблем. Но желание оказалось настолько острым, будто неконтролируемое помешательство, и Гермиона все же уступила. Уже через секунду она оказалась в коридоре и бросилась к лестнице с такой скоростью, будто за ней гнались все демоны из преисподней. И плевать, что голова кружилась, а ватные ноги то и дело подгибались - только бы оказаться подальше, вне этих стен. Не видеть Драко. Не думать о Драко. Не думать. Не думать. Не думать!

- Мисс Грейнджер, - тихий оклик настиг Гермиону уже возле входной двери. Она так и не успела положить пальцы на дверную ручку, а лишь обреченно замерла, сделала глубокий вдох и обернулась. Нарцисса Малфой даже в такую рань выглядела потрясающе - элегантная, опрятная, прямая, словно проглотила палку. Взгляд у нее был абсолютно нечитаемым, улыбка строго дозировона - немного приподнятые уголки губ должно быть демонстрировали вежливость.

- Доброе утро, миссис Малфой, - Гермиона попыталась улыбнуться также - едва-едва. На деле получилась какая-то жалкая гримаса и пришлось мысленно признать, что чистокровные маги в кое-чем все-таки были лучше, чем остальные. В искусстве лицемерить. И еще стоило отдать Нарциссе должное: нескольких часов сна ей вполне хватило, чтобы вновь выглядеть великолепно. Гермиона боялась даже думать, какой сейчас вид у нее самой. В конце концов, она еще даже не ложилась.

- Вы куда-то торопитесь? - слегка изогнутая бровь, голова склоненная влево на один с четвертью дюйм. Это, видимо, у Нарциссы означало "ты же знаешь, что тебе никуда нельзя ходить одной, глупая девчонка". Вежливый, но вполне прозрачный намек.

- Хотела подышать свежим воздухом, - пожав плечами, ответила Грейнджер. Улыбаться в этот раз она не стала: ее мутило и ничего путного из этого все равно не вышло бы. Разговаривать с матерью Драко было странно, ведь впервые за все время пребывания Гермионы здесь, та проявила к ней какой-либо интерес. С чем это было связано Грейнджер уже догадывалась, но старалась прогнать неприятные мысли.

- Дождь скоро будет, - протянула Нарцисса, задумчиво сведя брови. И, не дав сказать и слова, добавила: - Выпьете со мной чаю, мисс Грейнджер?

- Я... - Гермиона на мгновение замялась. У нее была температура, после бессонной ночи она и так едва стояла на ногах, а неясный порыв и пробежка по коридору и вовсе лишили последних сил. Осталось одно опустошение и желание упасть на кровать и не просыпаться как можно дольше. Желательно до Рождества. Но еще она чудесно знала, что просьба Нарциссы из тех, на которые не говорят "нет", а иллюзорный выбор - лишь дань вежливости. - Я с удовольствием выпью с вами чаю, миссис Малфой.

- Вот и хорошо, - Нарцисса улыбнулась и склонила голову, выражая одобрение. Гермиона впервые поняла, что эта женщина тоже истинная Малфой - множество масок, сотни личин и никогда не отгадаешь, с какой улыбкой тебе всадят кинжал в спину. - Давайте пройдем в белую гостиную.

- С удовольствием, - Грейнджер послушно пошла вслед, стараясь держать спину ровно и не шататься из стороны в сторону, словно пьяный матрос. Белая гостиная - комната, напоминающая больничную палату. Стерильная, сверкающая чистотой - Гермиона зябко обхватила себя за плечи, войдя внутрь. В такой обстановке ее неряшливый внешний вид еще сильнее бросался в глаза и, Мерлин свидетель, Нарцисса Малфой выбрала эту гостиную как раз-таки, чтобы сразу получить преимущество. Как будто у нее их и так было недостаточно.

- Буду говорить с вами откровенно, мисс Грейнджер. Я не была в восторге от вашего прибытия в Малфой-мэнор, - спустя долгие минуты напряженного молчания все-таки заговорила Нарцисса. Гермиона даже расслабленно выдохнула, не осознавая, что все это время нервно задерживала дыхание.

- Скажу откровенно, что я тоже не испытывала особой радости, - тихо ответила Грейнджер и глотнула прохладного чая из крошечной чашечки. Может, конечно, и стоило держать язык за зубами, но честность за честность. Да и вряд ли для кого-то в этом доме было секретом, что Гермиона по другую сторону баррикад.

- Хм, вы смелы, мисс Грейнджер, - Нарцисса хмыкнула и впервые за время беседы в ее голубых глазах мелькнуло что-то, напоминающее заинтересованность. - Сейчас я думаю иначе. Вы плодотворно влияете на моего сына.

- Боюсь, я не очень понимаю...

- Дослушайте до конца, Гермиона. Вы не против, если я буду называть вас Гермиона? - поинтересовалась Нарцисса, ставя чашку на круглый белоснежный столик. Впрочем, ждать ответа она не стала, заговорив снова: - В первую очередь я мать. Потом уже жена, волшебница, последовательньница Темного Лорда или кто-то еще... Я не буду вас убеждать в невиновности Люциуса или в моей, не буду врать и говорить, что прониклась к вам теплыми чувствами. Это неправда. Я жду- не дождусь, когда вы покинете этот дом и, уверена, вы хотите того же. Но Драко относится к вам... неплохо. Я долго наблюдала, чертовски долго, Гермиона. Я многое вижу, ведь даже у стен есть уши и глаза, знаете?

- Миссис Малфой... - изумленно выдохнула Грейнджер. Мерлин, неужто это то, о чем она подумала? Ах, почему же так болит голова и так сложно понять суть сказанных слов?!

- Не смущайтесь. Ваша личная жизнь останется втайне, я даю вам слово. Кроме того, это непосредственно касается моего сына, а его безопасность для меня на первом месте. К сожалению, Люциус слеп. Он хочет верить, что победа Темного Лорда - решенное дело. Я, к счастью или к сожалению, значительно большая реалистка и вполне предполагаю, что мистер Поттер, имея мощную поддержку, может оказаться серьезным противником. Думаю, шансы в этой войне у нас всех равны и во многом зависят от удачи. В случае проигрыша я готова умереть. Я прожила достаточно, но вы, Гермиона, и мой сын еще очень молоды. Мне бы хотелось, чтобы при любом раскладе я была уверена, что с моим ребенком все будет хорошо. Вы имеете влияние на Гарри Поттера, я могу рассчитывать на услугу Темного Лорда за некоторые прошлые заслуги. Вы понимаете, о чем я? - Нарцисса заинтересованно склонила голову, рассматривая Грейнджер, будто музейный экспонат. Гермиона попыталась - честное слово, попыталась! - надеть на лицо беспристрастную маску, спрятаться за ней, но у нее ничего не вышло. Мозг, кажется, кипел - и от лихорадки, и от количества новой информации. К горлу поткатывала тошнота, желудок нещадно скручивало спазмами, а глаза слезились, словно от едкого дыма. Все слова Нарциссы доходили до воспаленного сознания с запозданием, словно далекое эхо, и Гермиона с трудом пыталась все-таки разобраться, в чем же суть этого монолога и что ей требуется ответить, чтобы наконец-то ей позволили уйти в свою комнату. - Вам плохо?

- Я вас не понимаю, - нелогично ответила Грейнджер, проигнорировав второй вопрос. Мерлин, да почему ей так плохо! Чертов Малфой с его ночными приключениями!

- Я объясню, - тотчас же отозвалась Нарцисса. - Я хочу заключить с вами сделку. В случае победы Гарри Поттера вы добьетесь, чтобы мой сын не лишался денег и поместья, не становился изгоем. - Заметив, что Гермиона собирается возразить, Нарцисса подняла руку, пресекая любые вмешательства, и продолжила: - Только не говорите, что это не в ваших силах. Мы обе чудесно знаем, что в случае победы Золотое Трио будет считаться национальными героями, не так ли? Вам вполне удастся сделать это для Драко. Я же, в свою очередь, поклянусь вам, что в случае победы Темного Лорда вы будете живы и свободны.

- Свободны? - недоуменно уточнила Гермиона, вычленив из всей этой нелепой тирады единственное слово, особо сильно резанувшее слух.

- Конечно, Гермиона. Темный Лорд либо убьет магглорожденных, либо сделает их рабами. И я бы еще поспорила насчет того, какая из этих участей страшнее. Вы же умная девушка, я уверена, что вы понимаете, насколько рискуете, - Нарцисса снисходительно улыбнулась и перевела взгляд на один из портретов, на котором похрапывал кто-то из предков Малфоев. Гермиона же сильно потерла виски, пытаясь сконцентрироваться. Предложение было настолько неожиданным, что Грейнджер даже на несколько секунд предположила, что, возможно, это какой-то неудачный розыгрыш. Но вряд ли бы Нарцисса Малфой тратила свое время на шутки, а значит необходимо было что-то ответить...

- А мои друзья, родители? Им вы поможете тоже?

- Нет-нет, Гермиона. Я не благотворительный фонд, - холодно ответила Нарцисса, деловито расправляя небольшую складку на длинной темно-синей юбке. - Я в любом случае постараюсь обеспечить благополучие своему сыну. Вы просто один из возможных вариантов. Откажитесь вы - будет кто-то другой.

- Я вынуждена отказаться, миссис Малфой, - Гермиона не стала ждать, пока Нарцисса договорит. Ярость клокотала в горле, хотелось высказать все, что она думает о вот таких подлых сделках. Это надо же предложить подобное! Неужели эта женщина и правда думала, что Гермиона Грейнджер будет готовить себе пути отступления и запасной плацдарм на случай поражения?! Да она лучше умрет, чем продастся. - Вам и правда стоит поискать кого-то другого. А сейчас, с вашего разрешения, я пойду к себе.

- Да, конечно, мисс Грейнджер, - возвращаясь к официальному обращению, спокойно ответила Нарцисса. И только когда Гермиона была на пороге, она тихо добавила: - Мир не черно-белый, девочка. Если ты этого не поймешь, то плохо кончишь. И если передумаешь - просто скажи.

Гермиона ничего не ответила. В комнате она медленно съехала по двери, дрожащими руками обхватывая колени, и наконец-то зарыдала. По оконному стеклу равномерно барабанил дождь.

@темы: ГП, Гермиона, НЦ-17, Фанфик, гет, Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней

---

До ее смерти осталось сто дней. Часть 6

Гермиона шла медленно, внимательно смотря под ноги и аккуратно переступая через многочисленные ветки. Желтые листья мягко шелестели под ногами, кружились в воздухе, падали на плечи и путались в ее каштановых волосах. Воздух пах дождем и поздней осенью - горько-приторная смесь, такая пьянящая и немного тоскливая. Иногда Гермиона замирала, проводила кончиками пальцев по шершавой коре старого дерева и вслушивалась в звуки вокруг. Знала, что сейчас ей ничего не угрожает, ведь разрешение на прогулку она получила у Малфоя, но все равно старалась быть осторожной. На всякий случай.

После того памятного дня, когда Грейнджер сожгла обличающее письмо, прошла уже неделя. Их с Драко отношения были ровными, стабильными и привычно холодными. Хотя, подумала Гермиона, "привычно" - это совершенно неверное слово. Ведь никогда раньше Драко Малфой не был вежливым и равнодушным по отношению к ней. Высокомерным, жестоким, злым, хвастливым, предвзятым, снисходительным, изредка даже дружелюбным - да каким угодно, черт возьми, но не таким ледяным принцем! Подобное поведение выбивало почву из-под ног, заставляло напряженно ловить редкие взгляды Драко, искать в серых глазах ответы на многочисленные вопросы. Что произошло на этот раз? Как же сложно Гермионе было понимать этого человека! Только Малфой начинал казаться нормальным, живым, со своими страхами и болью, как сразу же закрывался вновь, прятался за одной из сотен своих масок. Впрочем, возможно, что так было лучше. Проще, по крайней мере.

Грейнджер так задумалась, что и не заметила, как дошла до старого поваленного дерева, на котором они с Драко однажды сидели. Даже днем сквозь густые кроны деревьев проникал только приглушенный солнечный свет, но полумрак не пугал. Наоборот, здесь можно было спрятаться и подумать, что Гермиона и сделала. Возвращаться в дом не хотелось, хотя и нужно было ответить на письмо Рона. Рон... Всякий раз, вспоминая о нем, Грейнджер испытывала чувство стыда - ядовитое, как можно лучше обличающее ее вину. Ведь никто не заслуживал предательства, а Гермиона предавала, не только скрывая истину о семье Малфоев, о Драко в частности, но и в те безумные моменты, когда постыдно плавилась под губами и руками злейшего врага. Правда, чьего врага? Ее ли? Вряд ли... Ведь нельзя ненавидеть по инерции - это признак глупости и трусости. Сейчас, зная больше о мотивах поступков Драко, наблюдая за Люциусом и вообще за внутрисемейными отношениями в Мэноре, Гермиона осознавала, что клеймо "враг" нужно снять. Малфой его не заслуживал, каким бы подлецом иногда ни был. Но на что заменить это определение пока было неясно. Он ведь не хотел ее помощи, всякий раз, когда делал шаг навстречу, потом поспешно отступал на десяток назад. Не давал до конца разобраться, составить какой-то рациональный план, просто решить, как жить сейчас и потом, когда школа, и разные факультеты, и разное положение, и разная кровь разделят их вновь четкой гранью.

Гермиона тяжело вздохнула. Ее попытка прояснить мысли на свежем воздухе потерпела полнейшее фиаско. Наверное, здесь было лишь два выхода: либо пустить все на самотек, либо попытаться хотя бы раз довести беседу с Драко до логического конца, до ответов на вопросы "почему?" и "как?", а не прервать ее, потому что кому-то из них она причиняла боль. Боль между ними будет постоянно. Просто из-за того, насколько они разные, и как же сложно искать компромиссы и строить мосты между их совершенно непохожими мирами. Но, может, стоило попытаться вновь? Как говорил Драко, "возможно, игра стоит свеч?"

***

- Добрый вечер всем, - Гермиона вошла в столовую, на мгновение замедлив шаг, когда заметила за столом фигуру, облаченную в привычную черную мантию - профессора Снейпа. Она, конечно, знала, что тот является крестным отцом Драко, а значит наверняка посещает Мэнор, но прежде ей не доводилось видеть его здесь, а тем более за ужином. Впрочем, ее позвал домовой эльф, а значит сегодня тот день, когда ей нет необходимости прятаться в комнате, словно прокаженной. - Профессор Снейп, - кивнув, поздоровалась Гермиона. Получила сухой кивок в ответ. На большее не стоило и рассчитывать. Драко на нее даже не взглянул, демонстративно расправляя салфетку на коленях.

- Добрый вечер, мисс Грейнджер. Присаживайтесь, - протянул Люциус, окидывая ее своим традиционным изучающе-снисходительным взглядом. С каждым днем Азкабан, видимо, забывался все больше, потому что к старшему Малфою вернулся не только внешний лоск, но и отвратительная манера держаться свысока. Благо, договоренность с Дамблдором все-таки защищала Грейнджер от откровенных унижений по поводу чистоты ее крови, но от взгляда и ехидно поджатых губ деться было некуда. Приходилось стискивать зубы, вежливо улыбаться и терпеть. И Гермиона терпела, потому что верила, что когда-то Волдеморт и все его прихвостни, Люциус в том числе, будут побеждены, стерты с лица Земли за всю ту грязь, боль и отчаянье, которое они сеяли долгие годы. За все рано или поздно приходит ответ. - Как прошел ваш день?

- Замечательно. Благодарю.

- Я рад за вас, - Люциус улыбнулся, а потом добавил: - Мы тут с профессором Снейпом обсуждали ваши с Драко результаты по зельеварению. Боюсь, что профессор Снейп считает, что вам придется брать дополнительные уроки во втором семестре. Вся эта непредвиденная ситуация... - Люциус неопределенно махнул рукой, намекая, кого именно он подразумевает под фразой "непредвиденная ситуация". Наверное, забыл, что лишь благодаря этому он сейчас сидит во главе стола в собственном доме, а не на голом полу в темнице.

- Да, скорее всего, придется, - холодно ответила Гермиона, скосив взгляд на Драко. Тот сидел прямой, как будто палку проглотил, и медленно жевал, смотря только на тарелку.

"Интересно, как он воспринял новость, что и после возвращения в школу нам придется проводить время вместе? Наверняка, злится..." - рассеяно подумала Гермиона, но по внешнему виду Малфоя ничего понять не удавалось. Он продолжал играть роль равнодушной статуи. Как же это раздражало!

Весь дальнейший ужин прошел под аккомпанемент тихого разговора Нарциссы, Люциуса и Снейпа. Драко и Гермиона не прислушивались, вяло ковыряясь в тарелках, думая каждый о своем и пытаясь хотя бы немного распутать так стремительно запутавшийся клубок их отношений.

***

- Малфой, стой! Подожди! - после ужина Драко коротко кивнул, пробормотал "всем доброй ночи" и стремительно покинул столовую. Вся решимость Гермионы поговорить с ним мгновенно испарилась, хотя и тщательно взращивалась целый день. Ну, не гнаться же за ним, право слово? Но через секунду в голове кольнула мысль, что это просто жалкое оправдание для собственного малодушия. Стало противно от самой себя, поэтому Гермиона тоже быстро встала из-за стола, так же скороговоркой попрощалась и, тщательно следя за скоростью шага, вышла в коридор. А потом побежала, потому что твердо решила, что нужно наконец-то определить эти чертовы грани их отношений. Пока ведь не получалось... Вначале вежливость, потом искусственная дружба, злость, немножко искренности... А ей хотелось четкости. Правды!

- Что тебе? - Драко развернулся так быстро, что Гермиона чудом не снесла их обоих на пол. Зато врезалась довольно ощутимо, стукнувшись подбородком о ключицу, уткнувшись носом в ямку на шее. - О, святой Мерлин, куда ты несешься, Грейнджер? - проворчал Малфой, обхватывая девушку за плечи и отстраняя от себя.

- Погов-в... - Гермиона кашлянула, пытаясь совладать с голосом и искренне надеясь, что щеки не покраснели, - поговорить хочу. Это срочно.

- Настолько срочно, что нужно за мной гнаться? Я устал, Грейнджер. Я от всего устал, понимаешь?

- Не очень, если честно. Объяснишь? - вздернув подбородок, огрызнулась Гермиона. Она-то понимала, что Драко наверняка намекает на нее. Но разве она виновата? Ей что ли легко? Неужели она хотела этого?

- Не хочу... - устало протянул Малфой, потирая переносицу. Он и правда выглядел изможденным и несчастным. Как же сложно все это. - Полетаем?

- Что? - Гермиона недоуменно нахмурилась, посчитав, что ослышалась.

- Говорю, полетаем? Метла, воздух, помнишь еще такое, мисс Книжный Червь? - хмыкнул Драко, но глаза оставались такими... грустными? Нет, не то слово. Скорее, их выражение содержало слишком много эмоций - и горечь, и безнадежность, и отчаянье, и, кажется, крупицу любопытства, даже вызова.

- Темно уже, - неуверенно протянула Гермиона. В первый и последний раз, когда они летали вместе, было хорошо. До эйфории, до экстаза хорошо. Настолько, что это было неприличным, постыдным. Тогда Грейнджер спрятала воспоминания глубоко-глубоко, в самый темный уголок сознания, а вот теперь такое небрежное предложение, и все чувства снова проснулись, накрыли, словно снежная лавина, погребая под своей тяжестью.

- Я тебя не уроню.

- Я знаю.

Еще одно мгновение. Глаза в глаза. Не дыша, не шевелясь. Боясь потревожить малейшим шорохом воздух, нарушить это короткое мгновение свободы от устоев и правил. Когда ничего неважно, ни о чем не думаешь. Когда правильно просто чувствовать, а мысли - это пустое.

- А потом поговорим, если хочешь, - добавил Драко, разрушая волшебство момента, но вместе с тем идя на уступку. Он - чистокровный и гордый до жути! - искал компромисс. Разве после этого могла Гермиона отказать? Нет, конечно же, нет...

- Хорошо. Полетаем.

***

Много-много раз потом Грейнджер задавалась вопросом, почему тем вечером даже не стоял вопрос о том, будет ли она летать сама или с Малфоем. Это казалось непреложным: если летать, так с ним. Как и в первый раз мало что запомнилось: только сильные руки поверх ее дрожащих, теплое дыхание согревающее шею, жар от прижатой вплотную к его груди спины и восторг... Чистый, незамутненный, свободный восторг! Когда дрожат губы от противоречия, когда крик клокочет в горле, когда слезы застилают глаза, цепляются за ресницы, а стирать их не хочется.

- Кажется, я начинаю понимать, почему ты так любишь летать, - задумчиво протянула Гермиона, когда они наконец-то опустились на землю.

- Да? И почему же? - тихо спросил Драко, кладя метлу и поднимая взгляд вверх. На огромное синее полотно, покрытое миллионами звезд. Звезды - это, говорят, человеческие души. Вот почему их так много.

- Это свобода. Жаль, что кратковременная... - Гермиона тоже смотрит вверх. Интересно,когда она умрет, в каком месте загорится ее звезда? Нелепая мысль... Рано думать об этом. Она надеется, что рано.

- Жаль, - на удивление легко соглашается Драко, пожав плечом. - Пойдем в дом? Я, кажется, обещал тебе разговор.

- Ты же не всегда сдерживаешь обещания, Малфой? - Гермионе хочется, чтобы он проявил эмоции. Рассмеялся, огрызнулся, оскорбил, разозлился - да что угодно! Потому что равнодушный Малфой слишком болезненное зрелище.

- Конечно, нет. Но сегодня мы поговорим, Грейнджер. Мне тоже это нужно, - не дожидаясь ответа, он обхватывает тонкое запястье Гермионы. Несколько мгновений просто смотрит на их соединенные руки, как будто решает, отпустить или так оставить. Еще несколько месяцев назад такое касание считалось бы для Драко грязным, но сейчас... Сейчас это уже что-то привычное. Необходимое даже. Желанное. И он не отпускает, знает, что поздно уже и никто не увидит. Поэтому переплетает их пальцы и медленно идет к дому. Они оба молчат. Слова им вскоре понадобятся, разве стоит тратить их впустую? Да и скажут они меньше, сколько бы ни говорил, чем простое, даже такое невинное, прикосновение...


- К тебе или ко мне? - поинтересовался Драко, когда они поднялись на второй этаж. Гермиона осмотрела темный коридор и, убедившись, что никого нет, тихо ответила:

- Давай ко мне, - Малфой равнодушно пожал плечами и зашагал к комнате Грейнджер. Та едва поспевала за ним, то и дело озираясь. Да уж, не хватало еще, чтобы кто-то услышал подобные фразы и неправильно их понял. - Проходи! - Драко отступил, пропуская Гермиону вперед. Через мгновение скрипнула дверь, свет из коридора больше не проникал, поэтому освещение было обеспечено только бледно-желтой луной, заливающей призрачным сиянием комнату. Медленно обернувшись, Гермиона пристально взглянула в глаза Драко. Тот смотрел так же задумчиво и внимательно, как будто изучая и запоминая каждую черточку, и столько в этом взгляде было эмоций, что Грейнджер сдалась первая. Отвернулась, тяжело сглотнула вязкую слюну, нервно обхватила себя за плечи и пробормотала:

- В общем, я хотела поговорить о...

- Грейнджер, - Драко перебил ее, сделал один шаг. И еще один, и еще... Когда расстояние между ними стало минимальным, Гермиона вскинула голову, немигающим взглядом уставилась на изгиб губ Малфоя, задержала дыхание. В комнате, казалось, стало душно, мысли путались, и Гермиона уже не могла вспомнить, с какой целью они вообще здесь находятся. Святой Мерлин, что же это с ней происходит?! Драко тем временем медленно поднял руку, провел кончиками пальцев по подбородку, очертил скулу, зарылся ладонью в густые каштановые пряди. Глаза девушки против воли закрылись, ресницы часто задрожали, а губы пересохли. Пришлось провести по ним языком и инстинктивно приоткрыть, словно в ожидании поцелуя. - Лист.

- Что? - недоуменно переспросила Грейнджер, нахмурившись. Открыла глаза, в приглушенном свете различила снисходительную усмешку и лукавые искорки в глазах Драко, а потом перевела взгляд на его руку, которую он уже убрал от ее волос. В пальцах был зажат кленовый листок, и Гермионе все стало ясно. Кошмар, это же нужно было так опозориться?! Посчитать, что он хочет ее поцеловать! И, самое обидное, так постыдно и порочно, до боли в сердце желать этого поцелуя!

- Спасибо, - поджав губы и делая несколько шагов назад, произнесла Гермиона. Она приложила максимум усилий, чтобы принять строгий и независимый вид. Хватит! Сейчас идет война, Гарри и остальным ее друзьям каждый день грозит опасность, а она ведет себя, как полоумная дурочка. - Итак, давай поговорим. С тех пор, как я узнала, что ты Пожиратель... - Гермиона важно сцепила руки в замок и зашагала из угла в угол. - Так вот, с тех пор я очень долго думала, стоит ли сообщить об этом в Хогвартсе.

- Надумала? - скучающе поинтересовался Драко, растегивая пуговицы на манжетах рубашки. Грейнджер покосилась на его руки - ухоженные, с тонкими пальцами. Снова сглотнула, отвернулась и вновь заговорила:

- Да, надумала. Я не буду сообщать в школу, но хочу, чтобы ты не препятствовал мне, когда я... Малфой, что ты делаешь? - Гермиона резко замерла посреди комнаты, наблюдая, как Драко принялся за череду мелких пуговок, явно намереваясь и вовсе избавиться от рубашки. Малфой хныкнул и, прищурившись, произнес:

- О чем ты думаешь, Грейнджер?

- Тебе не говорили, что отвечать вопросом на вопрос невежливо? Но если тебе интересно, то отвечу: я думаю, что ты меня совершенно не слушаешь! - Гермиона пыталась казаться сердитой, хотя на деле больше смущалась. Драко же демонстративно стянул рубашку, бросил ее в кресло и пожал плечом.

- Ничего подобного, я все чудесно слышу. Ты хочешь, чтобы я не препятствовал, когда ты... Что ты? Говори, пожалуйста, - Малфой присел на кровать и вопросительно приподнял брови, ожидая, когда же Грейнджер вернется к своему монологу. Но та не торопилась, стараясь не пялиться на голую грудь и чернеющую на предплечье метку. Драко же, кажется, наслаждался замешательством девушки, потому что лениво потянулся и вовсе улегся на подушки.

- Ты можешь не вести себя так бесцеремонно?

- Тебя это смущает, Грейнджер? - хмыкнул Драко. - Ты же встречаешься с Уизли. Ведь он не ходит перед тобой постоянно застегнутый на все пуговицы?

- Мои отношения с Роном тебя не касаются, Малфой! - прошипела Грейнджер и, выдохнув, резко сменила тему: - Итак, вернемся к разговору. Я хочу, чтобы ты понимал, что если я узнаю что-либо о других Пожирателях, то сообщу об этом Гарри. Вряд ли я буду следить намеренно, я поняла, что это неоправданный риск, но если что-то узнаю, то сообщу. Про тебя не скажу... Я умею быть благодарной за помощь. А ты мне помогаешь, хоть и специфически.

- Ох, известная гриффиндорская глупость во всей ее красе, - Драко закатил глаза. - Ладно, Грейнджер, все понятно. Что еще? Это ведь не все, что ты хотела сказать, не так ли?

- Что с тобой? Почему ты бегаешь от меня? Малфой, как нам общаться дальше? - Гермиона выпалила это настолько стремительно, что и сама испугалась. Закусила губу и отвернулась к окну. Сейчас этот полумрак и гнетущая тишина казались настолько интимными, что кожа покрывалась мурашками, и сердце отбивало безумный ритм, толкалось о грудную клетку. Драко все молчал, и ей отчаянно хотелось обернуться, попытаться найти ответы в его глазах, но решиться было так сложно.

- Почему избегаю? - наконец-то заговорил Малфой. И хотя Гермиона и ждала, все равно вздрогнула и судорожно впилась ногтями в ладони, едва не до крови вспарывая кожу. - Просто иначе я трахну тебя, Грейнджер. И потом всю свою жизнь, воспитывая рыжеволосых детей, ты будешь вспоминать, что первый раз у тебя был не с твоим любимым Ронни. Не потому, что ты любила. Не потому, что планировала совместное будущее. А по той одной-единственной причине, что ты хочешь меня.

- Нет-нет-нет, - затараторила Гермиона, прижимая ладони к ушам. - Замолчи, Малфой! Замолчи! Ты с ума сошел, слышишь?!

- А по поводу того, как нам общаться дальше... - Гермиона и не заметила, как Драко возник за спиной. Только потерянно всхлипнула, когда он резким рывком отвел ее руки, заставляя слушать, жарко дыша куда-то в затылок. - Есть два варианта. Первый, мы общаемся только по делу. А второй, ты просто мне дашь, Грейнджер.

- Ты свихнулся! - Гермиона резко дернулась, пытаясь отстраниться, но впереди маячило окно, поэтому сократить расстояние особо не удалось.

- Отнюдь. Это даже удобно. Ты достаточно благоразумна, чтобы потом, когда мы вернемся в Хогвартс, не разыгрывать драм и сцен со слезливым расставанием. Никому из нас невыгодно об этом болтать, поэтому я не вижу особых проблем, - Драко погладил запястья девушки, отметив, как сильно бьется пульс. Там, в венах, текла алая кровь. Грязная... Маггловская... Желанная... - Разве что твое происхождение, - зачем-то добавил он. Гермиона мгновенно застыла, напряглась, словно струна, вот-вот готовая лопнуть, и тихо, едва различимо, но очень холодно произнесла:

- Никогда не предлагай мне подобного. Никогда, Малфой! Потому что я никогда не соглашусь! У тебя слишком высокое самомнение! Ты считаешь, что все готовы падать тебе в ноги. Но на самом деле это не так, ясно тебе? Ты просто трусливый папенькин сыночек, который даже своей собственной судьбы не заслуживает, а лишь повторяет отцовскую! - с этими словами Грейнджер резко выдернула руки из сжимавших их ладоней и, стремительно развернувшись, скрылась в ванной комнате. Там она сползла по двери на пол и закусила кулак, лишь бы только не всхлипывать. Мерлин, как можно было думать, что Драко начал видеть в ней личность, перестал судить ее только из-за крови, круга общения и принадлежности к вражескому факультету? Он никогда не изменится. Никогда.

***

"Здравствуй, Рон!

Я горда тобой! Ты действительно находка для команды, и я уверена, что твои заслуги оказались неоценимы в победе на прошлой игре! Но настоятельно прошу тебя не забывать, что помимо квиддича, есть еще и другие предметы. Приближается Рождество, а значит заданий все больше и больше, поэтому я очень прошу вас с Гарри постараться и не испортить свои показатели. Думаю, мне многое придется наверстывать в следующем семестре, а значит возможности помогать вам будет не так уж много. Не усложняйте мою плачевную ситуацию с учебой еще больше, очень прошу!

Вчера на ужине присутствовал профессор Снейп. Я уже успела отвыкнуть от его мрачного вида и чувствовала себя, словно кролик перед удавом. Все ждала какого-то оскорбления или замечания, но он демонстративно не обращал на меня внимания, слава Мерлину!

В Мэноре все тихо. Люциус уже совершенно забыл Азкабан, он вновь так же заносчив, как и прежде. Но мне он не решается досаждать, видимо, боится, что я пожалуюсь профессору Дамблдору. Нарциссу я вижу так редко, что иногда забываю, что она здесь вообще живет. Кажется, за время моего пребывания здесь она не сказала мне ни единого слова, что, честно говоря, не может не радовать. Касательно Малфоя... Ох, ты же знаешь, какой он - трусливый, самовлюбленный, эгоистичный, готовый на все, чтобы выслужиться перед отцом. Чем дольше нахожусь с ним, тем сильнее у меня вырабатывается неприязнь. Впрочем, он тоже не решается надоедать мне. Наше общение минимально, обязанности по учебе разделены и тебе не стоит волноваться. Ты помнишь, что я могу постоять за себя.

Рон, я скучаю. Очень. Не могу дождаться, когда вновь вернусь в Хогвартс, и все станет, как прежде. Ты, я и Гарри. Спокойствие, настоящая дружба, честность и преданность... Мерлин, как же мне не хватает этого здесь, в этом гадюшнике! Впрочем, время пройдет быстро. Я верю в это.

Люблю. Твоя Гермиона Грейнджер!"

Гермиона еще раз перечитала письмо и, удовлетворенная, запечатала его. Стало немного легче, как будто во время написания удалось избавиться от части боли и обиды, разрывающих сердце с прошлого вечера. Где-то глубоко внутри противный голосок нашептывал, что это письмо писалось больше Малфою, чем Рону. Хотелось высказать ему все, заехать по наглой физиономии так же, как она сделала это на третьем курсе. Но тогда они были детьми, а сейчас все иначе. Запутано, страшно и так безумно больно... Зачем же Драко делает ей больно? Чего добивается? И, самое главное, почему Гермиону это так ранило? Ведь ей должно быть безразлично... Должно...


- Письменное задание по Трансфигурации. Будь добр, ознакомься, - Гермиона сунула пергаментный свиток Драко почти под нос и мстительно сузила глаза, когда тому пришлось отпрянуть, вжимаясь еще глубже в кресло. Дождавшись, когда он возьмет свиток, она договорила: - Кроме того, думаю, что тебе известно о списке практических занятий, который пришел из школы. Некоторые из них нам необходимо выполнять в паре. Если тебя не затруднит, то в ближайшие дни дай мне знать, когда мы сможем это сделать.

- Это все? - изогнув бровь, поинтересовался Драко. Весь такой невозмутимый, как будто и не было вчерашнего вечера и абсурдного, совершенно крамольного предложения с его стороны. Гермиона поджала губы и вздернула подбородок, всем своим видом пытаясь показать, насколько она потрясена наглостью и полнейшей бесцеремонностью Малфоя. Но тому, видимо, было плевать. Он все так же расслабленно сидел в мягком кресле, только бровь изогнулась еще сильнее, когда молчание затянулось.

- Да, все, - кивнула Гермиона.

- Тогда отойди, ты загораживаешь мне свет, - произнес Драко, небрежно встряхнув свиток и принявшись за чтение. Гермионе ничего не оставалось, как размашистым шагом выйти из библиотеки. Из последних сил удалось сдержать желание громко хлопнуть дверью. Не хватало еще такого ребячества. Никакие хлопки не помогут наградить Драко Малфоя совестью, подумалось ей.

Что она ожидала, когда мялась на пороге библиотеки добрых десять минут, прежде чем войти и отдать-таки злополучный свиток? Неужели думала, что увидев ее, Драко почувствует раскаяние за неподобающее поведение? Улыбнется? Отведет взгляд? Или - Мерлин, нелепость-то какая! - извинится? Гермиона злилась и на себя за глупые надежды, и на Малфоя, который эти надежды не оправдал. Он, конечно же, оставался таким же высокомерным ублюдком, как и прежде. Не стоило тешить себя иллюзиями, думать, что в стенах этого дома они научились понимать друг друга. Да, их вынудили сосуществовать вместе, учиться на пару, но никто не мог заставить забыть о разном положении и чистоте крови. Эти истины были выжжены в памяти, переданы сквозь десятки поколений чистокровных волшебников, и смешно думать, что несколько недель хрупкого перемирия могут что-то изменить.

Мысль кольнула так больно, что даже голова закружилась, как будто кто-то ударил обухом по голове. Казалось, что в гостиной жутко душно, а сладкий запах поздних роз, стоящих в вазах, и вовсе почему-то вызывал тошноту. Гермиона жадно втянула воздух, дернула за воротник колючего свитера, в попытке хотя бы немного остудить разгоряченную кожу. Особого успеха это не принесло, и, потерев виски, она решила выйти на улицу. Свежий воздух - это то, что ей нужно. Определенно.

***

Гермиона не удивилась, когда вновь вышла на поляну, в центре которой находилась уже знакомая громада поваленного дерева. Всю прогулку она не замечала дороги, слишком погрузившись в раздумия, так что подсознательный выбор маршрута был неудивительным. Ноги сами принесли к знакомому месту. Подойдя ближе, Грейнджер аккуратно провела по шершавой, влажной коре. Наверное, дерево упало годы назад, потому что ствол успел густо порасти мхом, а тропинка, ведущая дальше, почти стерлась, скрылась в зарослях можжевельника. Интересно, всегда ли парк был настолько запущенным? Или только последние десятилетия, с тех пор, как магический мир узнал имя Тома Реддла и негласно постоянно находился в ожидании войны? Быть может, именно такие мелочи, как запустение дальних владений, и проявляли тот факт, что перемены коснулись не только сторонников "светлой" стороны? Наверное, сложно найти время для таких пустяков, когда ты раб самого жестокого мага за всю историю и вынужден являться по первому зову. Возможно, что состояние Мэнора - это наилучшая иллюстрация внутренних ощущений Люциуса. Он тоже наверняка заносчивый и величественный лишь снаружи, демонстрируя только фасад. А что внутри? Гермиона могла поспорить, что вот такое же запустение и растерянность. Вряд ли он спит спокойно, осознавая, что под крышей его дома находится подруга Поттера, и неся ответственность за ее жизнь.

Мысли о Волдеморте, о предстоящей роли Гарри в финальном сражении, о поисках крестражей, которые друзья в письмах упоминали лишь мельком, боясь разоблачения, о своей собственной судьбе - все это еще больше испортило и так отвратительное настроение Гермионы. Она отчаянно прикусила губу и села на влажный ствол, спиной прижавшись к одной из веток и подтянув колени к груди. Одежда наверняка перепачкается и намокнет, но сейчас Грейнджер было все равно. Наоборот, так жар в теле немного угасал и становилось чуточку легче. Если бы еще и от душевных страданий можно было избавиться так легко...

Оглядываясь на несколько месяцев назад, Гермиона понимала, что никогда серьезно не относилась к своей своеобразной ссылке. Ее волновали пропущенные занятия, друзья, оставшиеся без присмотра, фамилия семьи, в которой ей почему-то довелось жить. Тогда это казалось самым страшным, значимым и заставляло зло сжимать руки в кулаки, от всепоглощающей, переполняющей через край досады. Мерлин, какой же наивной она была! Ведь с настоящим кошмаром она столкнулась значительно позже, когда слышала предсмертные крики, когда в ночи видела плавные движения фигур в черных мантиях, когда задыхалась в руках Фенрира, когда видела черную метку на бледной коже школьного врага. Врага... Драко Малфоя... Гермиона прикрыла веки и перед закрытыми глазами сразу замелькали размытые, обрывочные картинки. Вот Драко впервые называет ее "грязнокровка", и слово бьет по барабанным перепонкам, заставляя взрываться острой болью затылок. Они еще дети, и она не понимает, как можно ненавидеть только из-за крови, текущей в венах. Разве это такой важный критерий? Потом изображение меняется - третий курс, и она бьет его, вкладывая в удар всю ярость, обиду, презрение и... боль? Да, боли в этом ударе больше всего. Пятый курс... Самодовольное выражение не сходит с лица Малфоя, он торжествует из-за власти Амбридж, а Гермиона все больше убеждается, что он - враг. Она верила, что придет время, и они, возможно, встретятся на поле боя, по разным сторонам. И тогда, она была убеждена, ее рука не дрогнет, если будет необходимо убить. Ради спасения мира, ради справедливости, ради счастья для любимых людей. А сейчас дрогнет ли? Вопрос всплыл в сознании ехидным голоском, острыми иголками вонзился в кожу и заставил ее покрываться мурашками. Что ты будешь делать, Гермиона, если когда-то придется сражаться с Драко Малфоем?

- Иди к черту, - выдохнула Грейнджер побледневшими губами. Сама не понимала, к кому обращен этот призыв: то ли к Малфою, прочно засевшему в мыслях, то ли к своему внутреннему голосу, продолжающему терзать ее вопросами, на которые нет ответа.

Или что ты будешь делать, если он убьет кого-то из твоих близких?

Разыгравшееся воображение вмиг подкинуло соответствующие картинки: окровавленные лица Рона, Гарри, Джинни, Луны и других близких людей. Их тела изломаны, в неподвижных глазах застыло выражение ужаса и боли, а над всем этим только фигуры в черных плащах, и он среди них... он... он... Драко. Тоже с меткой, тоже несущий смерть и страдание. Не по своей воле, но разве убийство можно оправдать лишь тем, что ты не хотел его совершать? Неужели нежелание забирать жизнь - это достаточный повод для прощения?

Гермиону била крупная дрожь, даже стук зубов слышался отчетливо. И куда делся недавний жар? Теперь ее знобило, поэтому она обхватила себя руками за плечи и уткнулась лбом в колени. Как же все запутано... Это у Малфоя так просто, потому что единственное, что он видит в ней - сексуальный объект на одну или, быть может, несколько ночей. До тех пор, пока они не вернутся в Хогвартс, и он не найдет кого-то получше. А ведь Грейнджер пыталась понять его, обосновать мотивы поступков, защищала, в конце концов. Зачем? Лишь затем, чтобы узнать, что за это время она не заслужила и толики уважения? Что до сих пор только грязнокровка? Или, может, ей стоило гордиться тем, что Малфой настолько снизошел до нее, что решил позволить побывать в его постели, несмотря на происхождение? Как же это низко... Как же больно...

Гермиона зло прикусила губу. Еще не хватало расплакаться. Не сейчас, не когда над их головами сгущаются тучи. Разве можно в такой момент плакать о том, что кто-то не ценит ее как личность? Какое, дементор побери, ей дело до того, что думает о ней Драко Малфой? Если он не заставил ее стыдиться происхождения раньше, то не заставит и сейчас. Она решительно подняла голову, резко спустила ноги вниз, намереваясь вернуться в Мэнор, но перед глазами неожиданно стало темно, а в ушах зашумело. Еще мгновение - и Гермиона тяжело осела на мокрую землю, усыпанную багряными листьями.

***

- ...мать твою, слышишь меня? - Гермиона различила только окончание фразы. Голос был знакомым, но сейчас в нем не слышалось привычной насмешки. Только раздражение и... тревога? Если бы Гермиона была в состоянии, то засмеялась бы от такого предположения. Ну да, ну да, если Малфой и переживал, то лишь о том, что Люциус сдерет с него шкуру, если она умрет сейчас. - Грейнджер!

- Не кричи! - поморщившись, пробормотала та. По горлу, казалось, провели наждачной бумагой - оно жутко саднило, и голос вышел ужасно хриплым.

- Очнулась! Ты что вытворяешь, а? Сдохнуть от банальной простуды решила? - прошипел Драко, легко подхватывая Гермиону на руки. В первое мгновение она хотела возмутиться, но у нее не было сил даже открыть глаза, не то, что вырываться. Кроме того, прижиматься щекой к теплой ткани мантии было невероятно приятно, и запах такой... сладкий. Можно ведь позволить себе маленькую слабость в таком состоянии?

- Ничего подобного. Просто закружилась голова, - все-таки решила оправдаться Грейнджер.

- Да у тебя жар, ты что, не чувствуешь? - сердито пропыхтел Драко. Ветки то и дело хлестали по лицу, и он подумывал о том, чтобы воспользоваться волшебной палочкой для транспортировки Грейнджер, но от идеи отказался. Все равно придется следить, чтобы она не влетела головой в дерево, да и под ноги себе смотреть.

- Хм... жар... Вот почему так болит горло, я просто заболела, - задумчиво протянула Гермиона. Еще раз попробовала открыть глаза. Тщетно, создавалось ощущение, что веки налиты свинцом. - Знаешь, это и правда было бы забавно: подружка Гарри Поттера умерла от простуды в Малфой-мэноре.

- Если ты так стремишься покончить с собой, то выбери какой-то способ получше. Мне казалось, что у тебя нет проблем с фантазией, - хмыкнул Драко. Гермиона не ответила, вновь провалившись в глубокий обморок.

***

- Входи, - охрипшим голосом крикнула Гермиона, откашливаясь в кулак и удобнее устраиваясь на подушках. Был уже поздний вечер, и сейчас, после жаропонижающего и тонизирующего зелий, она чувствовала себя значительно лучше. Разве что горло продолжало саднить, будто она целый день кричала и посадила связки. Драко она не видела и вовсе смутно помнила, что говорила ему там, в парке, когда он нашел ее. Она тревожно сжала руки, пытаясь скрыть мелкую дрожь. Поблагодарить его за помощь? Или не стоит? В конце концов, он делал это не от искреннего сердца, а лишь потому, что обязанность следить за Гермионой на него возложили директор и Люциус.

Впрочем, эта дилемма так и осталась без решения. Дверная ручка медленно опустилась, и на пороге возник никак не Драко. Это был Люциус - элегантный, сдержанный, как всегда. Грейнджер с трудом удалось совладать с выражением лица, на котором отразилось удивление. Нельзя проявлять эмоции, нельзя позволить ему понять, что она помнит каждое проклятое мгновение в Министерстве! Хладнокровие - основа общения, напомнила Гермиона себе. Особенно, если речь идет о слизеринцах, готовых соврать в любой момент и имеющих атрофированное представление о чести.

- Мисс Грейнджер, позволите войти? - идеально вежливые интонации. Настолько елейные и неестественные, что фальшь, сквозящая в каждой букве, вызывала тошноту. Гермиона с трудом сдержалась от желания поморщиться. Это, конечно, лишь самовнушение, но сейчас казалось, будто воздух в комнате стал неприятно пахнуть. Желчностью, жестокостью, кровью, смертью - идеальный букет запахов для Люциуса. А Драко так не пах... Странно.

- Да, конечно, мистер Малфой, проходите, - поспешно ответила Грейнджер, осознав, что все еще не произнесла и слова. - Извините, я думала это М... - она осеклась и невольно прикусила губу. Называть Драко по фамилии казалось нелепым, а по имени... Просто непривычно. Те несколько раз, когда Гермиона делала это были слишком... интимными. Ощутив, как медленно начинает приливать кровь к щекам, Грейнджер досадливо встряхнула головой. Мерлин, не хватало еще смутиться перед Люциусом и как-то выдать мысли терзающие ее. - Думала, что это ваш сын, - закончила она мысль.

- Понимаю. Я не отниму много вашего времени, мисс Грейнджер, - закрывая за своей спиной дверь, произнес Люциус. - Как вам живется? Возможно, вам что-то необходимо? Не стесняйтесь, говорите.

- Нет, благодарю, у меня есть все необходимое, - скривив губы и искренне надеясь, что это хоть каплю похоже на улыбку, пробормотала Гермиона. Да, конечно, все есть, кроме спокойствия, общества друзей, нормальных занятий, крепкого сна, душевного равновесия, права свободно перемещаться и множества как значимых, так и пустячных нюансов. Но она скорее откусила бы себе язык, чем начала жаловаться. Кому сейчас легко? Ее цель выжить, чтобы потом быть рядом с друзьями и стоять с ними бок о бок, когда придет время решающей битвы. И если для этого необходимо находиться здесь - она потерпит.

- Знаю, что сегодня вам стало плохо в парке. Это хорошо, что Драко оказался поблизости, иначе все могло закончиться плачевно, мисс Грейнджер. Ночи нынче холодные, - добавил Малфой. Он все так же стоял возле двери - расслабленный, ленивый, словно кот, поймавший мышь в ловушку.

"Ну уж нет, мышью я не буду. Слишком быстро он забыл Азкабан и вернулся к былому высокомерию", - зло вспыхнула мысль, но внешне Гермиона не проявила эмоций. Наоборот, легкомысленно пожала плечами и, стараясь, чтобы голос был как можно тверже, произнесла:

- Да, мне повезло, что Драко всегда поблизости. Даже не знаю, зачем он так опекает меня в стенах вашего радушного и совершенно безопасного дома, где не может произойти ничего опасного и нет посторонних... - Грейнджер и сама не понимала, к чему этот спектакль. Зачем она говорила эти двусмысленности? С какой целью намекала на угрозы, подстерегающие ее здесь? Видимо, ей просто хотелось, чтобы Люциус знал - она осведомлена о визитах Пожирателей и самого Темного Лорда под своды этого дома. Она знает, что в этих стенах обсуждаются планы убийства ее друзей, в первую очередь Гарри. И она расскажет, как только будет иметь возможность.

- Думаю, осторожность не помешает, мисс Грейнджер, - Люциус склонил голову и холодно улыбнулся. Но на короткое мгновение в глазах все-таки отразился страх. Гермионе захотелось ухмыльнуться просто ему в лицо. Почувствовать превосходство, потому что сейчас он был меж двух огней - с одной стороны угроза вернуться в Азкабан, с другой переменчивый Волдеморт, способный в мгновение ока спутать все карты. Но порыв быстро прошел. К чему демонстрации, когда и положение самой Грейнджер нестабильно? Она живет в тылу врага, не время праздновать победу.

- Вам виднее, - сухо ответила Гермиона. Разговор утомил. В затылке снова начала спиралью скручиваться тупая боль, растекаясь к темени и подбираясь к вискам. Хотелось спать. Не думать ни о чем. Завтра будет новый день, еще чуточку ближе к возвращению в Хогвартс. И все встанет на круги своя. Скоро. Совсем скоро...

- Да... - задумчиво протянул Люциус, а потом вскинулся и привычным голосом договорил: - Поправляйтесь, мисс Грейнджер. И... как там говорят у вас... береженого Бог бережет? Не забывайте об этом. Доброй ночи, - с этими словами Малфой развернулся на пятках и, взмахнув полами черной мантии, скрылся за дверью. Гермиона ничего не ответила. В ушах набатом звучало это "у вас". Вчера о ее происхождении напомнил Драко, сегодня завуалированно оскорбил Люциус, употребив маггловскую поговорку. Мерлин, как же сложно... И ведь никому не расскажешь, не пожалуешься. И у Рона, и тем более у Гарри масса своих проблем, о которых, Гермиона была уверена, они не пишут, чтобы не огорчать ее. Да и почта слишком ненадежный вариант, возможно, действительно стоило дождаться и обсудить ситуацию в Малфой-мэноре позже, лично. Если, конечно, к тому времени Гермионе будет что рассказать. Или если она будет жива...

Кажется, впервые она настолько отчетливо поняла, что играет со смертью. До этого Грейнджер казалось, что защита Дамблдора - тот нерушимый каркас безопасности, а все остальное - лишь сопутствующие условия. Конечно, если директор отправил ее к Малфоям, значит ручался, что здесь ей ничего не грозит. Ручался ведь? Или просто надеялся? Послушался чьего-то слова? Выбрал меньшее из двух зол? Вопросы роились, сталкивались, рассыпаясь на плеяду менее значимых проблем, которые все же тоже требовали решения. Но разобраться хоть с чем-то сейчас казалось просто невозможным. Слишком болела голова, слишком много противоречий разрывали сердце, чересчур велико было щемящее чувство приближения чего-то мрачного. Над головой стремительно сгущались тучи, Гермиона чувствовала это. И не знала, как выстоит в одиночку. Выстоит ли?

***

- Скажи мне, Грейнджер, - дверь со стуком ударилась о стену, едва не сорвавшись с петель, - какого черта ты творишь?

- Это ты что творишь? - яростным шепотом поинтересовалась та, выглядывая в коридор. Убедившись, что никого нет, захлопнула дверь и наконец-то развернулась к Драко. - Что уже случилось? Я собиралась спать.

- Что случилось? - пораженно выдохнул Драко, прожигая Гермиону яростным взглядом. Судя по тяжелому дыханию и немного порозовевшим щекам, он бежал сюда. Или просто был слишком взбешен, решила Гермиона, на всякий случай делая шаг назад. - А ты не догадываешься?

- Не очень, честно говоря, - пожав плечами, пробормотала Грейнджер. Жутко хотелось спать и ссориться в данный момент просто не было сил. Стряхнув прядь волос, упавшую на глаза, она выжидательно взглянула на Драко. Знала, что он заговорит сам и торопить его нет смысла.

- Зачем ты дала понять моему отцу, что тебе известно о... - Малфой неопределенно взмахнул руками и сердито поджал губы. Уточнять и правда не стоило, Гермиона чудесно поняла его. Она стиснула зубы, убеждая себя, что все сделала правильно и не обязана была думать, как этот разговор отразится на Драко. Но от чувства вины избавится было сложно, противный внутренний голосок настойчиво нашептывал, что Люциус наверняка высказал сыну все, что не решился сказать ей. У Драко, казалось, даже глаза потемнели от смеси горечи и отчаянья, и Гермиона, вместо всех заготовленных фраз, произнесла совершенно иное:

- Мне жаль. Я думала, что он знает. Или хотя бы догадывается, что мне все известно о Пожирателях и их нахождении в этом доме. Малфой, я не думаю, что это секрет для Дамблдора или вообще кого-либо. Твой отец всегда был правой рукой Вол... - имя Гермиона не договорила, с опаской покосившись на дверь. В последнее время у нее развивалась чрезмерная подозрительность, граничащая с паранойей, но, как недавно "милостиво" напомнил Люциус, предосторожности не помешают. - Наложи Заглушающие чары.

- Лучшая ученица Хогвартса забыла, как это делается? - саркастически хмыкнул Малфой, но все же взмахнул волшебной палочкой в направлении двери. Потом, мгновение подумав, наложил еще и Запирающее заклинание.

- Думаю, посторонняя магия сразу будет определена. Не хочу лишних вопросов от твоего отца, Малфой, - пояснила Гермиона и, не дожидаясь ответа, осторожно поинтересовалась: - Все нормально?

- Да, кроме того, что теперь мой отец думает, будто я недостаточно слежу за тобой. Тебе что, Грейнджер, не хватает моего внимания, и ты добиваешься, чтобы нас с тобой вынудили ходить за ручку? - ядовито прошипел Драко, подходя ближе.

- Я не...

- Или ты думаешь, что твои намеки пойдут тебе на пользу? Думаешь, это облегчит твое существование здесь? Да как бы не так! - еще один шаг вперед. Гермиона тяжело сглотнула, но все-таки титаническим усилием воли заставила себя стоять на месте.

- Малфой, я не думала, что так получится. Я ничего конкретного не говорила. Мне жаль, что он сделал такие выводы.

- Лучше бы ты вообще ничего не говорила. Ты можешь хотя бы иногда заткнуться, Грейнджер? - Драко вздохнул, но как-то устало. Из голоса исчезли сердитые интонации, а глаза приобрели привычный стальной оттенок. Раньше Гермионе казалось, что у Драко колючий взгляд, но в последнее время впечатление изменилось. Или он просто теперь иначе на нее смотрел?

- Извини, - зачем-то повторила она.

- За что? - изогнув губы, уточнил Малфой. - Ты же не можешь искренне сожалеть о своих словах.

- Я не жалею о том, что сказала, - досадливо уточнила Гермиона. Господи, ну, почему именно сегодня, когда так кружится голова и разбегаются мысли, нужно выяснять отношения? - Но я и правда не хотела, чтобы у тебя были проблемы.

- Хм, какое благородство, Грейнджер, - смешок показался оскорбительным, ведь Гермиона и правда говорила от чистого сердца. Но возмутиться она не успела. Еще шаг - и вот уже Драко впутал пальцы в густые каштановые пряди на ее затылке и коснулся губами лба. На мгновение, просто касание, но сердце пропустило удар, а потом стремительно ухнуло вниз, колотясь, кажется, где-то в животе. - Как ты себя чувствуешь?

- Нор-рмально, - голос задрожал, и Гермиона невольно прикусила губу. Рассудок на все лады вопил о необходимости отстраниться, потому что они на пороге войны, и потерь, и смертей, и разочарований. И не время сейчас менять приоритеты и искать светлое в том, кто всегда казался беспроглядной тьмой. Но, как успела понять Гермиона, никакая логика не действовала, когда Драко находился так близко. Разве можно видеть врага в нем сейчас, когда он рядом? Когда отчетливо слышится биение его сердца? Когда можно уловить легкий запах мяты и имбирного печенья? Все те нюансы, делающие его не ледяным слизеринским принцем, а живым человеком. Теплым и чувствующим. - Ты не злишься больше?

- Пфф... Ты же Грейнджер, часть Золотого Трио. Ты по определению действуешь мне на нервы, - проворчал Малфой, но злости в этих словах не было. Скорее легкая ирония и жуткая усталость. Не верилось даже, что еще вчера он оскорбил ее происхождение. А сколько раз он делал это раньше? Десятки? Сотни? И почему сейчас было легко забыть об этом? Просто слишком тепло в его объятиях. Уверенно. Уютно.

- Это, знаешь ли, взаимно. Ты тоже жутко меня раздражаешь, - хмыкнула Гермиона. Прикрыв глаза, она затихла, позволяя себе несколько секунд просто не думать ни о чем. В конце концов, здесь она была совершенно одинока. Разве справедливо осуждать ее, что она ищет человеческого тепла, даже если дает его Драко Малфой?

- Ладно, - неловко кашлянув, Драко отстранился, - я пойду.

- Да, хорошо, - как только Малфой выпутал пальцы из волос, Гермиона почувствовала неловкость. Зябко передернула плечами и отвернулась к окну, скрывая румянец, заливший щеки. Мерлин, где же ее сила воли? Почему же так колотится сердце? Тысячи вопросов, и ни единого ответа... Еще через мгновение тихо скрипнула дверь, и Гермиона позволила себе всхлипнуть. Какой же ты на самом деле, Драко?

@темы: ГП, Гермиона, НЦ-17, Фанфик, гет, Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней

---

До ее смерти осталось сто дней. Часть 5

Погода угнетала - затянутое тучами небо и холодный осенний ливень ставили крест на всех планах о прогулке. Даже в Хогвартсе однообразие будней иногда скрашивалось походами в Хогсмид, в Малфой-мэноре же Гермиона была пленницей, хотя и именовалось ее положение словом "гостья". Конечно, она была готова к подобному положению изначально, но порой так хотелось хотя бы на несколько дней сменить обстановку. Увы, сегодня даже во двор не выйдешь. Решив, что посвятит день учебе, Гермиона перевернулась на спину, намереваясь встать. И только тут наконец-то вспомнила о событиях минувшего вечера, о Драко в ее постели, о теплых объятиях и каких-то размытых, но таких жарких и стыдных снах.

Отчаянно покраснев, Грейнджер приложила прохладные ладони к пылающим щекам, несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять нервную дрожь, и только потом поднялась, решив, что прохладный душ - идеальное решение. Интересно, во сколько Малфой ушел? Наверное, еще до рассвета, чтобы домовики или, упаси Мерлин, родители не застали его в комнате грязнокровки. Гермиона хмыкнула, представив Драко, крадущегося по коридору, словно мелкий воришка.

Но веселье прошло очень быстро, потому что Гермиона, задумавшись, столкнулась с Драко в дверях ванной. Одно короткое мгновение она так и стояла, уткнувшись Малфою в плечо, потом сделала неловкий шаг назад и прошипела сквозь зубы:

- Ты почему еще здесь?

- И тебе тоже доброе утро, Грейнджер, - лениво протянул Драко, облокотившись о дверной косяк и сложив руки на груди.
- Малфой, я думала, ты ушел, - пробормотала Гермиона. Не хотелось думать, как она сейчас выглядит - заспанная, с птичьим гнездом на голове. Впрочем, эти мысли были нецелесообразными. Какая разница, что подумает Драко? В конце концов, не она пришла к нему в комнату.

- Уже ухожу, - он пожал плечами и кивком головы указал в сторону ванной. - Иди, что стоишь?

Гермиона сглотнула, опустила голову и, стараясь не коснуться Драко в узком дверном проеме, попыталась проскользнуть мимо него. Она злилась: и на Малфоя, который все так же продолжал стоять недвижимой статуей, и на себя за то, что испытывала слишком много. Эмоции сменялись, наталкивались друг на друга, смешивались, рождая нелепые образы и странные фантазии. И когда Гермиона уже была готова облегченно выдохнуть и захлопнуть дверь за своей спиной, на ее талии сомкнулись руки Малфоя, а затылок обожгло горячее дыхание.

- Малфой, что ты...

- Тшшш, Грейнджер, не дергайся, - пробормотал Драко. - Ты вкусно пахнешь.

Гермиона потрясенно замерла, задержала дыхание и закрыла глаза. Это неправда. Конечно же, неправда! Для Драко Малфоя она всегда была и будет грязной. Грязное происхождение, грязная кровь. И это кто угодно, только не он. Он не может говорить ей подобного, не может касаться ее кожи губами, не должен находиться так близко. Подобное поведение с его стороны пугает, размывает грани правильного, которые еще совсем недавно были такими четкими.

- Может, все же отпустишь меня? Мы заигрались, тебе не кажется? - голос получился тихим и каким-то жалким. А ведь хотелось кричать, топать ногами и крушить все вокруг. Хотелось в истерике выплеснуть всю неуверенность, которая с каждым днем увеличивалась, разрасталась и занимала все мысли. Но Гермиона не могла, было страшно потерять самообладание, изменить своему привычному образу. Это стало бы ее слабостью, а она и так слишком часто терялась в обществе Драко Малфоя в последнее время.

- Хм, а может игра стоит свеч, как думаешь? - Драко хмыкнул, последний раз коснулся теплыми губами шеи Гермионы и, не дожидаясь ответа, выпустил ее из объятий. Еще через мгновение хлопнула дверь, и она наконец-то осталась одна.

***

- Добрый день, мисс Грейнджер.

- Мистер Малфой, - Гермиона немного склонила голову, приветствуя Люциуса, и вновь перевела взгляд на стеллажи. Она уже не впервые встречалась со старшим Малфоем в библиотеке, поэтому уже намного легче сохраняла видимость спокойствия. Месяц назад она едва не лишилась чувств, когда оказалась с ним наедине. Невозможно было забыть события в Министерстве: холодный голос Люциуса, безумный смех Беллы, вспышки проклятий и отчаянное стаккато, отбиваемое сердцем. Эти воспоминания въелись в кожу, проникли в кровь и никогда не позволяли забыть, что Люциус Малфой - враг. Он способен убить, ударить со спины и всегда будет защищать лишь свои интересы. Гермиона не обманывалась на этот счет, понимала, что она под защитой только пока это выгодно. Любые перемены приведут к ее смерти и, как говорил Драко, легко умереть ей не дадут.

Гермиона зябко передернула плечами. В обществе Люциуса всегда было страшно, как в клетке со спящим хищником. Неизвестно, когда проснется и разорвет в клочья. Она физически ощущала взгляд, которым он прожигал ее спину, поэтому поспешила взять несколько томов по зельеварению, и уже было направилась к выходу, когда ее остановил тихий оклик.

- Мисс Грейнджер, возьмите больше книг. Я бы попросил вас не покидать свою комнату ни сегодня, ни завтра.

Гермиона медленно обернулась, сглотнув вязкий комок, моментально образовавшийся в горле. Что ответить на такое? Если раньше подобные распоряжения ей давал Драко, и Гермиона могла по крайней мере поспорить, напасть на него с расспросами, то в данном случае ей оставалось лишь кивнуть и на негнущихся ногах двинуться к стеллажам. Выбирать книги, зная, что скоро здесь снова будет толпа Пожирателей. Вчитываться в названия на истертых корешках, зная, что пока она будет учиться, здесь будут умирать люди. Разве Гарри допустил бы подобное? Разве Рон не бросился бы на помощь, рискуя жизнью? Что же происходит с ней? Неужели она самая гнилая в их троице, и только благородство друзей помогало ей поступать правильно? Неужели рациональность в ее случае стала оправданием для трусости и подлости? Ведь ничего не оправдывало ее бездействие: ни понимание того, что она, возможно, умрет, ни обещания, данные друзьям и профессору Дамблдору. Гермиона не верила в принцип меньшего зла, а значит, не могла убедить себя, что ей необходимо пожертвовать жизнями ни в чем неповинных магов ради того, чтобы выжить самой. Это было неправильно, нечестно и перед глазами все расплывалось от непролитых, злых слез. В конце концов, Грейнджер схватила первую попавшуюся книгу, даже не прочитав названия, и пошла к двери. Люциус больше не останавливал ее.

***

Гермиона вышагивала по комнате, нервно комкая написанное письмо. После разговора в библиотеке она не сдержалась, написала Гарри. И сейчас на белоснежном листке черными чернилами было рассказано обо всем, что в свое время она скрыла, посчитав, что справится одна: и о метке Драко, и о случае с Фенриром, и о сборах Пожирателей в Мэноре, и об убийстве неизвестной волшебницы. Впервые она не подбирала слова, и теперь каждая буква казалась пропитанной ядом, болью и кровью. Теперь, когда правда была написана, Гермиона чувствовала себя свободнее, как будто переложила часть груза на чужие плечи. И Грейнджер знала, что Гарри ее не подведет, он что-то придумает, он поможет ей вернуться в Хогвартс. Сейчас Гермионе казалось, что лучше умереть в знакомых стенах, в окружении близких людей, чем жить здесь, теряя саму себя.

От бесцельного хождения из угла в угол Гермиону отвлекло появление эльфа. Он тихой тенью скользил по комнате, стирая невидимую пыль с мебели, и пряча взгляд. Вначале Грейнджер еще пыталась разговаривать с эльфами, но потом поняла, что это абсолютно бесполезно, поэтому сейчас лишь отошла к окну, чтобы не смущать несчастное существо. Она села на подоконник, подтянув колени к животу, и сосредоточилась на наблюдении за серыми потеками на стекле. Никогда еще ожидание совы из школы не тянулось для нее так мучительно. Письмо жгло руки, не было нужды перечитывать кривые строки, чтобы припомнить, что именно там написано.

"У Малфоя есть метка. Конечно, есть. Знаешь, Гарри, я просто наивная дурочка, ты был прав. Он действительно такой же, как и его отец. Нам необходимо сообщить профессору Дамблдору. Необходимо что-то делать, нельзя ждать, Гарри, нельзя".

Гермиона зажмурилась, пытаясь сдержать слезы. Утром она не могла и предположить, что именно сегодня ее терпение закончится. Но как же иначе? Неужели Малфои и правда думали, что она никому не скажет о том, что здесь происходит, лишь для того, чтобы сохранить собственную жизнь? Она не такая, как они. Она поступит правильно и расскажет обо всем. О метке Драко в том числе. И это не предательство, конечно же, не предательство. Он никто для Гермионы, просто школьный враг. Просто чужой человек, и простить ему смерти невинных лишь за то, что он несколько раз спасал ее жизнь, Грейнджер не могла. По сути, она ведь об этом не просила, Драко сам выполнял приказ Люциуса.

- Грейнджер, ты плачешь?

Гермиона испуганно дернулась, широко распахнув глаза. И когда Драко успел войти? И куда делся эльф? Малфой стоял близко, сейчас он казался еще более бледным, чем прежде. Больно кольнула мысль, что, возможно, он и сам не рад быть в числе прихвостней Волдеморта, но Грейнджер раздраженно стиснула зубы. Это нелепо, выбор есть всегда.

- Тебя не учили стучать? - прошипела она, неловко стирая несколько мокрых дорожек со щек. Письмо в руке казалось горячим, как свидетельство ее предательства, поэтому Гермиона поспешила сложить его вдвое.

- Любовная переписка с Уизли? - равнодушно спросил Драко, проследив за действиями девушки.

- Не твое дело, Малфой. Почему пришел? Твой отец предупредил меня, что я должна сидеть в комнате.

- И?

- Что "и"? - недоуменно переспросила Гермиона и, встав с подоконника, подошла к письменному столу. Она положила письмо и сверху, для верности, уложила учебники. Держать его не было больше никаких сил.

- Ты не договорила, Грейнджер: и я буду сидеть в комнате, как мне и велели, - Драко пристально наблюдал за передвижениями Гермионы. Она казалась нервной и какой-то испуганной. Это можно было понять, но что-то все-таки настораживало Драко. Еще не хватало, чтобы она вляпалась в передрягу из-за своих идеалистических представлений о справедливости.

- Конечно, - Гермиона посмотрела на Малфоя. Одно короткое мгновение - и потом она отвела взгляд, делая вид, что очень заинтересовалась резьбой на ножках стола.

- Конечно? Грейнджер, что происходит? Ты неумело пытаешься мне врать. Что ты придумала?

- Ничего! Я буду в комнате, - Гермиона и сама не заметила, как сорвалась на крик. Все накопившееся внутри выливалось наружу, словно гной из вскрытого нарыва. - Буду читать и делать вид, что ничего не знаю! Буду прятаться в надежде, что Волдеморт не вспомнит обо мне! Буду врать друзьям, скрывая, что твои руки по локоть в крови, Малфой!

- Уймись, Грейнджер! - Драко несколькими размашистыми шагами преодолел разделяющее их расстояние и с силой встряхнул Гермиону, сжимая пальцы на дрожащих от рыданий плечах. Он впервые видел сдержанную и всегда собранную заучку в таком состоянии и боялся даже предположить, к чему может привести эта неожиданная истерика.

- Убери руки! - Гермиона толкнула Драко в грудь, пытаясь отстраниться. - Не трогай меня, слышишь? Зачем ты так со мной? Нравится играть, да? Так вот, в ответ на твой утренний вопрос: ничто не стоит этого, ничто не оправдывает. Это грязно и подло. Понимаешь ты это или нет? Я не предам людей, которых люблю из-за этого... этой... примитивной физиологической реакции, - окончание фразы Гермионы договаривала уже покраснев. Не стоило заводить сейчас речь о прошлой ночи или других схожих ситуациях. Не это сейчас было главным.

- Хорошо, я тебя не трогаю, - Драко примирительно поднял руки и отошел на несколько шагов. - Немного успокоилась? - спустя минуту поинтересовался он. Возможно, то, что Грейнджер выплеснула эмоции, было неплохо. Драко понимал, что в данной ситуации ей это необходимо.

- Да. Так что ты хотел? - устало ответила Гермиона. Было стыдно за свой срыв. Никакой пользы он не принес, наоборот заставил ее чувствовать себя уязвимой.

- Твое слово. Я хочу, чтобы ты пообещала, что побудешь в комнате. Так нужно, Грейнджер.

- Ладно. Я даю слово, Малфой. А теперь уходи. Мне нужно учиться, - Гермиона отвернулась к стене. Через несколько секунд хлопнула входная дверь. Только после этого Грейнджер выдохнула и запустила пальцы в разметавшиеся волосы. В этот раз ложь далась ей совершенно легко. Помогала решимость и осознание, что она все делает правильно.

Тишина угнетала. Было бы легче, если бы в доме раздавались хоть какие-то звуки. А так Гермионе казалось, что за ней кто-то наблюдает из-за темных углов, и каждый шаг по длинному коридору отдавался звоном в ушах. Хотя, возможно, Люциус наконец-то догадался наложить Заглушающие чары? Раньше в этом не было необходимости, но сейчас-то в его собственном доме жил враг. Гермиона хмыкнула, осознавая, что Малфой вряд ли рассматривал ее, школьницу, в качестве противника. Она, скорее, досадная обуза.

Подойдя к лестнице, Гермиона замерла. Что она вообще делала? Куда идти дальше? Как поступать? Толком она ничего не обдумала, просто решила, что не может упустить возможность и в этот раз. Ей необходимы были сведения, а риск в данном случае был оправдан. Кроме того, письмо она так и не отправила, решила, что разумнее сделать это завтра, дополнив его новыми сведениями. Она так и стояла наверху лестницы, когда заметила тень, проскользнувшую на первом этаже. Человек был в длинной мантии, лица Гермиона не видела, но несложно было догадаться, что это явно кто-то из Пожирателей. Когда силуэт бесшумно начал спускаться по лестнице, ведущей в подземелье, Грейнджер медленно последовала следом.

Ступени, ведущие вниз, были погружены в кромешный мрак. Гермионе казалось, что она уже привыкла к темноте, но едва не свалившись кубарем вниз, поняла, что стоит быть внимательнее. Зажечь свет волшебной палочкой не было возможности, поэтому одной рукой она уперлась в стену. Пальцы сразу стали мокрыми, по камню стекала вода, а холод пробирал до костей. Гермиона медленно двигалась вперед, иногда останавливалась и прислушивалась, пытаясь определить насколько далеко человек, которого она преследовала. В жилах плескался адреналин, поэтому Грейнджер даже не испытывала страха, лишь какую-то фатальную решимость. В мечтах она уже представляла, как поможет Ордену. Ведь это же правильно! Так и следует поступать в это сложное время, когда война негласно уже ведется.

Неожиданный звук сверху отвлек Гермиону, она резко повернула голову, пытаясь различить что-то в начале лестницы. А еще спустя мгновение поскользнулась, глухо вскрикнула, почувствовала, как земля пропадает из-под ног, ощутила жуткую боль в затылке и провалилась в беспамятство.

***

Первым, что ощутила Гермиона, когда сознание начало возвращаться к ней, была боль. В ушах шумело, волосы казались мокрыми, а во рту чувствовался металлический привкус. Лишь спустя несколько минут Грейнджер смогла немного справиться с болью и прислушаться. Вокруг было тихо, лишь изредка с потолка капали холодные капли воды, гулко стуча о камни подземелий. Кое-как привстав, Гермиона села, прижавшись спиной к стене и не обращая внимания, что мантия моментально пропиталась влагой. Зато так ушибленный затылок значительно меньше болел. Запустив пальцы в волосы, она обнаружила не только огромную шишку, но и теплую кровь, обильно пропитавшую пряди, и тихо застонала. Это было ужасно нелепо - отправиться следить за Пожирателями и просто-напросто упасть с лестницы!

Посидев еще немного, Гермиона решила, что находиться внизу ступеней слишком опасно и, держась за стену, медленно поднялась на ноги. К горлу подкатывала тошнота, и Грейнджер уже подумывала отправиться в спальню и принять какое-то обезболивающее зелье, но не успела она сдвинуться с места, как услышала шаркающие шаги наверху. Кто-то спускался, а значит у нее не было другого выхода, кроме как быстро скрыться за первым попавшимся поворотом. Сердце стучало так, что казалось вырвется из грудной клетки. Если вначале затея казалась осуществимой, то после досадного падения вся уверенность растворилась, сменилась бесконтрольной паникой, с которой с каждым мгновением в этой каменной гробнице было все сложнее справляться. Затаив дыхание и сжав волшебную палочку задеревяневшими пальцами, Гермиона вжалась в самый угол, надеясь, что ее не обнаружат. Где-то мелькнул синий отблеск света от волшебной палочки, шаги неизвестного волшебника приблизилась, но потом он, видимо, свернул в один из многочисленных туннелей. Через минуту вновь стало тихо и темно, и Гермиона позволила себе облегченно выдохнуть.

Стоило признать, что затея провалилась. Кто бы мог подумать, что подземелье в Мэноре, словно муравейник, испещрено многочисленными ходами? Бродить здесь ночью - сплошное безумие. Да и непохоже было, что у них какие-то сборы. Эти хаотичные метания больше походили на подготовку, поэтому, скорее всего, основное действо было запланировано на завтра, ведь не зря же Люциус попросил не выходить из комнаты в течении двух суток. Да и Волдеморт, с его тщеславием, вряд ли устраивал встречу с Пожирателями в подземелье. Он, бесспорно, предпочитал роскошь кабинета Люциуса, ведь именно оттуда в прошлый раз раздавался женский крик. Все эти размышления казались Гермионе вполне разумными, поэтому она решила как можно скорее вернуться в свою комнату. Издевательский голосок еще шептал, что это просто отговорки и нельзя бросать дело на полпути, но Грейнджер подавила его. Здравомыслие - хорошее качество. Лишь оно поможет ей выжить здесь, а значит нужно руководствоваться доводами рассудка, а не импульсами, как она поступила сегодня. Падение и то, что ее дважды едва не заметили отрезвило. Ей необходимо было подумать, взвесить все и, возможно, поговорить с одним человеком по душам.

***

- Мисс Грейнджер! Мисс Грейнджер! - Гермиона с трудом открыла глаза и поморщилась - боль в затылке была ужасной. Вчера она кое-как добралась до комнаты, с трудом переставляя ватные ноги. Потом долго стояла под теплым душем, пытаясь смыть с волос кровь и грязь. Она еще пыталась решить, что предпринять завтра, но так и не смогла сосредоточиться, поэтому выпила зелье (благо, их ей принес Малфой еще после случая с Фенриром) и провалилась в сон, как только голова коснулась подушки. Но сейчас действие зелья закончилось, поэтому пронзительный голос домового эльфа, который настойчиво звал ее, причинял жуткие страдания.

- Что ты хочешь? - прохрипела Грейнджер, но, заметив, как испуганно сжался несчастный эльф, поспешила добавить: - Я уже не сплю. Так что ты хотел?

- Вэнди приказано передать это мисс Грейнджер из рук в руки. Вэнди не может оставить, нужно передать, - Гермиона наконец-то обратила внимание на свиток, который эльф держал в дрожащих руках.

- А кто просил передать?

- Мистер Малфой просил передать для мисс Грейнджер, - Вэнди протянул пергамент, с опаской подходя поближе к кровати Гермионы.

- Люциус или Драко? - принимая свиток, уточнила девушка.

- Мистер Драко Малфой просил передать это мисс Грейнджер за завтраком. Он сказал, что это ваш отчет по Трансфигурации. Вэнди передал. Вэнди может идти?

- Да, конечно. Спасибо, - Гермиона улыбнулась и, лишь когда эльф с приглушенным хлопком исчез, нахмурилась.

Учителя и правда заставляли Драко и Гермиону выполнять письменные задания на пару и ставили им одинаковую оценку. Это, конечно, было подозрительно, и, скорее всего, являлось инициативой профессора Дамблдора, который в самом начале дал понять, что хочет, чтобы они установили хотя бы временное перемирие. Но они с самого начала разделили обязанности и делали письменные работы самостоятельно, а потом просто давали проверить друг другу. Поэтому странность заключалась не в самом факте того, что Малфой написал отчет за них двоих, а в том, что Трансфигурация была за Гермионой.

Решив, что откладывать нет смысла, Гермиона развернула свиток. Там действительно был отчет. Полный, правильный, написанный аккуратным почерком. Гермиона снова нахмурилась. Что это вообще такое? Неужели Драко перепутал? Не мог ведь он делать лишнюю работу, это было не в его характере. Гермиона уже хотела приступить к подробному чтению, но потом прикусила губу и, ни на что толком не надеясь, коснулась пергамента кончиком волшебной палочки. И - о, чудо! - маскирующие чары мгновенно спали, являя взгляду надписи совершенно иного содержания.

"Грейнджер, если ты это читаешь, то поздравляю: твой мозг еще не окончательно атрофировался. Я, знаешь ли, не очень люблю писать письма тогда, когда есть возможность сказать лично, но, увы, сегодня у меня нет выбора. Я в курсе твоего ночного путешествия. Ты что действительно думала, что я единственный, кто несет "почетный" караул? Смею тебя уверить, что в Малфой-мэноре значительно больше глаз и ушей.

Чем ты думала? Берешь пример с Поттера и Уизли? Я был о тебе лучшего мнения. В общем, не буду ходить вокруг да около. Я чудесно понимаю, что ты уже вовсю шевелишь своими "легендарными" извилинами, планируя очередную вылазку сегодня ночью. Я предлагаю тебе два варианта: либо поступить по-идиотски и умереть, либо остаться в комнате, а я, в свою очередь, завтра попытаюсь ответить на вопросы, которые у тебя, уверен, накопились.

Уговаривать я тебя, конечно, не стану. Поступай, как знаешь. Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.

Малфой"

Гермиона задумчиво разгладила пергамент. Она и раньше подозревала, что те же эльфы добросовестно докладывают хозяевам о ее передвижениях. Сейчас же она получила официальное подтверждение, а еще предложение получить ответы на свои вопросы из первых уст. Но было несколько "но": во-первых, никто не мог гарантировать, что Малфой сдержит обещание, а, во-вторых, ей было совестно. Ну как она будет спрашивать, зная, что потом объявит об этом Ордену? Это казалось подлым, да и риск для Малфоя был чрезмерным. Вряд ли Люциус, а тем-более Волдеморт одобрили бы подобную откровенность с грязнокровной подругой Поттера. Но Гермиона отогнала все сомнения. Не она ли еще вчера решила, что попробует поговорить о ситуации в Мэноре с Малфоем? Нельзя было отказываться от такой возможности. Нельзя.

***

Гермионе не спалось. Было полнолуние, и свет месяца проникал сквозь зазоры в шторах, падал на пол. Было тихо и, казалось, спокойно, но мурашки все равно бегали по коже, а зубы стучали, поэтому о том, чтобы заснуть не было и речи.

Стук в дверь показался настолько оглушительным, что Гермиона едва сдержала вскрик. Выпутавшись из одеял и крепко сжав волшебную палочку, она тихо спросила:

- Малфой, ты?

- Да.

Гермиона отворила дверь и отступила в сторону, пропуская Малфоя. Он был в белой рубашке, мантию перекинул через руку. Драко казался каким-то болезненно бледным, но Грейнджер списала это на освещение.

- Что такое? Не мог подождать до завтра?

- Ты же все равно не спишь, - равнодушно пожал плечами Малфой, подходя в кровати и присаживаясь на краешек.

- Ладно. Зачем пришел?

- Соскучился, - Драко хмыкнул, а потом уже серьезно добавил: - Я же обещал тебе ответить на вопросы, если ты не будешь делать глупостей.

- А ты всегда выполняешь обещания? - подозрительно поинтересовалась Гермиона. Только сейчас она заметила, что Малфой выглядит удивительно помятым и уставшим.

- Нет, не всегда. Но это исполню. Ну так что ты хотела узнать, когда вчера играла в шпиона? - Драко устало потер виски и прикрыл глаза.

- Что было вчера и сегодня?

- А сама не догадываешься? Здесь был Темный Лорд, - Гермиона поежилась. Зачем он ей это говорил?

- Зачем ты рассказываешь мне? - Гермиона все же озвучила вопрос, с опаской подходя ближе к кровати.

- Лучше правда, чем твои фантастические догадки, Грейнджер. Ты будешь спрашивать или нет? Я устал, - Драко раздраженно сверкнул глазами, но потом вновь опустил веки.

- Малфой, с тобой все нормально? - Гермиона робко коснулась плеча Драко. Он ничего не ответил, все также молча сидел, опустив голову. - Малфой, не молчи!

- Грейнджер, или вопросы по существу, или просто заткнись! Тебя не касается, что со мной! - прошипел он, дергая плечом и скидывая ладонь девушки.

- Драко, ты ведь не хотел, да? - тихо спросила Гермиона. Сейчас казалось важным знать. Казалось возможным понять.

- Что не хотел, Гермиона? - он намеренно выделил ее имя, намекая, что именно она первой начала.

- Принимать метку.

- Хотел ли? Тебе не понять, Грейнджер. Ты живешь в своем маггловском мире и не догадываешься, что такое фамилия, чистота крови и призвание. Я не хочу это обсуждать. Я устал, Гермиона. Я очень устал, - Драко откинул пряди со лба. В лунном свете Гермиона заметила, что у него дрожат пальцы и, не успев подумать, произнесла:

- Значит ложись. Твоя комната ведь дальше, - Малфой удивленно вскинул на нее взгляд и улыбнулся. Впервые Гермиона видела у него такую улыбку - благодарную и искреннюю. И это стоило того, чтобы вновь предать понятие "правильно". Гермиона решила, что подумает об этом завтра. Она быстро легла, отвернулась к стене и закрыла глаза. Через минуту к ее спине прижалось горячее тело, а рука Драко властно обняла ее за талию. Гермиона улыбнулась. Спать вместе становилось привычным.


Открывать глаза не хотелось, хотя сон давно ушел, а вместе с ним и душевное спокойствие. Именно поэтому Гермиона все также лежала не шевелясь, пытаясь отвлечься от ощущений. Получалось откровенно плохо: дыхание Драко согревало кожу шеи, а его руки лежали под грудью, не давая даже вдохнуть толком. Приходилось аккуратно сопеть носом, стискивать зубы и заставлять себя думать о чем-то другом. О полезном, важном, серьезном. Об учебе, Ордене, Роне... Нет, думать о Роне было однозначно плохой идеей. Гермиона мгновенно почувствовала, как кровь приливает к лицу и горячит щеки. Всякий раз она убеждала себя, что не делает ничего такого, что ей не за что себя винить, но с каждым днем уговоры все меньше действовали. Грейнджер не привыкла обманывать себя, поэтому неохотно признавала, что поступала и продолжала поступать неправильно. Ее отношения с Малфоем бесспорно должны были складываться не так. Вежливость, сдержанность, холодность - такова характеристика поведения, которое помогло бы ей жить здесь. Она же, наоборот, поступала импульсивно, поддавалась этим странным ощущениям, которые были такими острыми и новыми. Неоднозначными. Что она испытывала к Драко? В школе это были злость, отвращение и крупица жалости. Но теперь они были не в школе, Гермиона слишком много видела, замечала, осознавала, и это переворачивало ее былые представления с ног на голову. Раньше было просто: он на противоположной стороне - значит враг. Здесь же грани смывались, эмоций было в разы больше, а, значит, и сложностей тоже.

Драко заворочался за спиной Гермионы, прижался губами к ее шее и вновь затих. Несколько секунд Грейнджер прислушивалась к его дыханию, кожа полыхала от этого невольного касания. Но вскоре она поняла, что этот жар не столько из-за ее ощущений от близости Малфоя, сколько от того, что его тело было и в самом деле невероятно горячим. Гермиона нахмурилась, открыла глаза и кое-как перевернулась в тесных объятиях. Лицо Драко оказалось совсем близко от ее, но в данный момент это не смущало. Гермиона коснулась лба Малфоя кончиками пальцев - у него действительно была высокая температура. Бледная кожа даже немного посерела, под глазами залегли глубокие темные тени, губы пересохли и покрылись сеточкой трещинок. Гермиона быстро заворочалась, скидывая с них одеяло.

- Малфой! Просыпайся! Эй, слышишь? - она потрясла его за плечо. Драко глухо простонал, зарываясь лицом в подушку. Только сейчас Гермиона заметила лиловые синяки и бурые кровоподтеки, расплывшиеся по его коже. - Драко! Проснись!

- Драккл тебя за задницу, Грейнджер! - сердито прошипел Малфой, когда все же открыл глаза. - Что такое?

- Что такое? Это с тобой что такое? Откуда это? - Гермиона указала на синяки. Как же она не заметила вчера? Впрочем, Малфой был в рубашке, когда он ее снял девушка не помнила.

- Это? Ничего. Последствия плохого настроения Лорда, - Малфой пожал плечами и вновь опустился на подушки, прикрывая веки. Ресницы отбрасывали тени на щеки, делая его лицо еще более уставшим и изможденным.

Несколько долгих минут Гермиона молчала. Просто не знала, что сказать.

"Сам виноват, нечего было связываться с Волдемортом"? Слишком жестоко и несправедливо. Ведь Гермиона уже знала, что это не желание Драко. Просто необходимость. Прихоть судьбы.

Можно было посочувствовать и уйти. Закрыться в ванной и сидеть там, пока Драко не уйдет. Наверное, это было правильным выбором. Правильным, но нечестным. Гермиона не хотела поступать так. Не могла. Не после того, как сама предложила ему остаться.

- Круцио, да?

- Угу, - сонно пробормотал Драко. - Сосуды лопаются, поэтому синяки и температура иногда.

- Я принесу тебе зелье. Сейчас только...

- Грейнджер, - Малфой не дал Гермионе встать. Обхватил запястье, потянул ее на себя, накинул на них толстое одеяло и только потом договорил: - просто помолчи, хорошо? Хочешь, почитай, а я еще немного посплю. Поняла? - он приоткрыл один глаз, и Грейнджер с трудом сдержала улыбку. Сейчас он не казался ни вредным мальчишкой, ни злобным Пожирателем. Он был просто человеком, который не хотел оставаться один. В тот момент Гермиона явственно осознала - что метка все-таки не то, что делает человека лучше или хуже. А в Драко Малфое еще оставалось что-то человеческое. Возможно, стоило бороться, чтобы сохранить это.

- Поняла.

***

Вопреки своим словам Драко проспал более трех часов, а когда проснулся был уже полдень. Соседняя подушка пустовала, в голове все еще пульсировала боль, а во рту было сухо. Пить хотелось жутко, но вставать не было никаких сил. Малфой лениво осмотрел комнату: рубашка лежала на полу, несколько пергаментных свитков небрежно скинуты в углу. Значит эльфы не приходили, иначе не оставили бы такой беспорядок. Это было к добру, не хотелось объяснять отцу почему он провел ночь в кровати грязнокровки. Впрочем, в данной ситуации Люциус бы простил все, если бы Драко сказал, что это "в пользу дела". Иногда ему казалось, что отец одобрил бы даже интрижку с Грейнджер, если бы это отвлекло девчонку от ее масштабных шпионских планов. Ее вмешательство было неудобным. Темный Лорд все чаще был не в духе, что не преминул продемонстрировать вчера. Драко поморщился, вспоминая шипящую речь Волдеморта и то, как он намекал Люциусу на то, что у того плохо получается вести двойную игру. Потом он сказал, что ничего не должно мешать устранению Дамблдора и окончательной победе над Поттером. И если что-то будет слишком "отвлекать" Люциуса или Драко, то "это" придется устранить. Конечно, кроме Малфоев и Северуса Снейпа никто не догадался, что речь идет о Грейнджер. И это было плохо. Очень плохо. Ситуация изначально была тяжелой, но сейчас она становилась опасной. Для Люциуса, для Нарциссы, для самого Драко. И, естественно, для Гермионы Грейнджер, которая, видимо, не осознавала, что вся стабильность данной ситуации держится на такой шаткой основе, как "везение". Если, упаси Мерлин, Темному Лорду понадобятся какие-то сведения о Поттере, он вытащит их из его лучшей подружки. Малфой не желал подобного никому. Он слишком хорошо помнил, что испытываешь, когда катаешься по холодному мрамору, срываешь ногти до мяса под воздействием Круцио. Даже сейчас казалось, что все внутренности - сплошное месиво, а вены вспороты, из них хлещет темная кровь, но не пробивает кожу, а лишь застывает под нею уродливыми багряными пятнами кровоподтеков.

Драко перевел взгляд на потолок и тяжело вздохнул. Какой толк раздумывать сейчас об этом? Ничего не изменишь. Все сложится так, как должно. Еще год назад Малфой считал, что жизнь будет такой, как захочешь. Верил, что можно выбирать, принимать решения, отстаивать свое мнение. На деле же никто не спросил, хочет ли он метку. Никого не интересовало, способен ли он убить Альбуса Дамблдора. И сейчас никто не мог избавить его от ответственности за жизнь Грейнджер, которую он не хотел на себя брать. Он не рыцарь, не герой, как Поттер. Его амплуа - равнодушие, хладнокровие и беспристрастность. Он всегда гордился, что оставался невозмутимым не только в светском обществе, но и в личных отношениях. Никогда не позволял лезть себе в душу. Всегда держался вежливо с чистокровными волшебницами, но никогда не реагировал на слезы и упреки. Сами виноваты, ни разу он не просил раздвигать ноги на второпях постеленной просто на полу мантии. Сами предлагали, словно течные суки, готовые отдать жизнь за несколько минут быстрого "перепихона", как называл это Забини. Драко лишь хмыкал тогда, пытаясь за этим скрыть досаду. Все было слишком одинаково. Конечно, они все были разные, некоторые удивляли поистине богатыми умениями для юного возраста, но никто не удивлял до секса. А потом было поздно: похоть удовлетворялась, и Драко вежливо - исключительно вежливо! - благодарил за приятное времяпровождение и уходил, так и оставив очередную Конечно-Же-Чистокровную-Но-Имени-Не-Помню на полу.

В прошлом году все эти чистокровные слизеринки так приелись, что Малфой решился на настоящее сумасшествие. Он считал это чем-то омерзительным и в ужасе морщил нос, но еще и испытывал какую-то животную, дикую похоть, скручивающуюся в паху. Тогда он трахнул полукровку. Он ожидал от этого какой-то феерии, чего-то острого, как от самой извращенной девиации. Ведь она была наполовину магглом! В ней была грязь. В ее венах текло что-то черное, свойственное этим людям-отбросам. На деле же это оказалось жутким разочарованием. Девчонка довольно заворчала, когда поняла, что хочет от нее Драко и улыбнулась, как последняя блядь. Ну просто как чистокровка, ей-богу! Единственное, что он помнил - так это потрясающий минет, который виртуозно сделала его "экспериментальная" любовница. Все. В остальном не было никакой разницы: ни морали, ни принципов, ни ограничений. Все это было пустым звуком для нее, все забылось, как только она оказалась на полу с разведенными в стороны ногами.

Грейнджер была другой. Драко знал, что она хочет сильнее, чем, наверное, кто-либо из всех, с кем он был прежде. Но как же она сопротивлялась! Кричала, огрызалась, пряталась за всеми табу общества, вгрызалась зубами в эти псевдоотношения с Уизли, цеплялась за каждый повод, чтобы только не признаваться в этом даже самой себе. Это было забавным. Грейнджер путала секс с любовью. Считала, что невозможно просто примитивно трахаться, не испытывая светлых чувств. Драко мог с точностью предсказать ее будущее: порядочная жена, лидер в семье, мать двоих, возможно, троих детей. Скучная, правильная, такая вся из себя... Грейнджер. Драко нравилось наблюдать за ее метаниями. А еще хотелось повалить на кровать и перепачкаться. Оттрахать ее до севшего голоса, до дрожащих коленей и искусанных губ. Она же вся из этой грязной крови - такой абсолютный порок, в котором можно захлебнуться, если только разбудить его, прорвать им кокон из морали и принципов. А еще Малфой понимал, что она уже интересна. Иногда ловил себя на мысли, что испытывает... восторг? Только сейчас он понял, что она не только заучка, но еще и безрассудная, храбрая, живая... Не похожая на кого-либо. Вот это пугало. Одно дело желание, совсем другое - интерес.

- Малфой! Малфой! - только сейчас Драко понял, что его уже несколько раз окликнули. Гермиона стояла возле кровати, недоуменно приподняв бровь. - Ты о чем так задумался? Казалось, что убить кого-то планируешь.

"Знала бы ты, что именно я планировал", - с досадой подумал Драко, представляя перед глазами картинки одна откровеннее другой.

- Просто так, - он пожал плечами и настолько быстро, насколько это позволяло его состояние, встал с кровати. Набросил на плечи рубашку, пригладил растрепанные волосы, с каким-то отвращением подумал, что Грейнджер первая девушка, которая видит его в столь неприглядном виде. Да уж, великолепно! Впрочем, наверное, она реагировала на это значительно более спокойно, чем это сделала бы чистокровная волшебница.

- Выпей зелье, Малфой. Должно помочь, - Гермиона протянула руку, с зажатым стеклянным флаконом. Зеленая жидкость переливалась и ярко сверкала, когда на стекло попадал свет. Но Драко смотрел не на зелье, а на руку Грейнджер - на тонкое запястье, испещренное линиями голубоватых вен. Хотелось схватить за ладонь, прижаться губами к местечку, где бился пульс, прикусить бледную кожу, оставив на ней свою алую метку. Фантазии были такими навязчивыми, что Драко поспешил пробормотать уже на ходу:

- У меня есть. Оставь себе. Сегодня можешь выходить, куда вздумается, - с этими словами он вышел, оставил недоуменную Гермиону в одиночестве.

Еще спустя пару часов Драко с остервенением тер кожу, стоя под горячей водой в душе. Увы, помочь выветрить все более острое желание, испытываемой им к Грейнджер, это не помогало. А Гермиона, тем временем, задумчиво смотрела на зеленоватые язычки пламени в камине, которые жадно поедали тонкий пергамент, на котором была написана вся правда про семью Малфоев. Если Люциуса она не хотела покрывать, то Драко, возможно, заслуживал шанс. Быть может, Гермионе стоило за него бороться. Ведь так правильно. Это человеколюбие, и никак иначе.

@темы: ГП, Гермиона, НЦ-17, Фанфик, гет, Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней

---

До ее смерти осталось сто дней. Часть 4

Драко лениво облокотился о кованные перила лестницы, ведущие на крыльцо. Сейчас он стоял на последней ступеньке, а Гермиона на выложенной брусчаткой дорожке пыталась "оседлать" метлу. У Драко уже множество раз возникало желание издевательски хмыкнуть или сделать едкое замечание касательно умений "гениальнейшей" ведьмы современности, но почему-то он все еще сдерживал себя. Драко лишь позволил себе вопросительно изогнуть четко очерченную бровь, наблюдая, как дрожат пальцы Гермионы из-за чего метла вибрировала, как заведенная, не желая подчиняться неумелой и перепуганной хозяйке.

- Грейнджер, долго будешь еще стоять? - не выдержав, поинтересовался Драко. Гермиона бросила на него осуждающий взгляд, видимо мысленно посылая на его голову все известные ей проклятия. Конечно же, ему весело, издевается теперь!

- Нет, - коротко ответила Грейнджер и перекинула ногу через метлу. Руки сжались на полированной деревянной поверхности с такой силой, что даже ногти посинели. Как же страшно было! Но она не могла позволить себе проявления и малейшей слабости в присутствии Малфоя. Уже позволила однажды и до сих пор не могла из-за этого нормально спать. Нужно быть сильной! Нужно! Где-то в глубине сознания начитанная Гермиона понимала, что ее поведение - просто проявление юношеского максимализма, а это претило ее рациональной натуре, но, видимо, потеря способности к логическому мышлению - это ее крест в присутствии Малфоя.

Гермиона глубоко вздохнула, зажмурилась, немного приподняла ногу, чтобы оттолкнуться от камней аллеи и наконец-то взмыть в небо. Но неожиданно почувствовала, как ее талию обхватывают сильные руки, одна ладонь ложится на живот, и обладатель этих рук немного сдвигает ее вперед, усаживаясь позади.

- Малфой! Что ты творишь? - Гермиона испуганно взвизгнула, пытаясь вырваться из объятий. Было до ужаса неловко прижиматься спиной к чужой груди, находиться в кольце рук, ощущать, как жаром обжигают кожу пальцы Драко даже сквозь плотную ткань свитера.

- Грейнджер, я не могу позволить тебе свернуть шею. Ты же знаешь, что я в ответе за сохранность твоего тщедушного тельца, - протянул Драко, удобнее устраиваясь на метле: одной рукой прижимая Гермиону к себе, а другой накрывая ее дрожащие ладони, обхватившие гладкое древко.

- Лучше всего, если бы ты просто придумал какое-то более спокойное занятие, - пробубнила Гермиона, вознося благодарности Мерлину, что Драко сейчас не видел ее покрасневшего от смущения лица. Еще бы, вжиматься ягодицами ему в пах и не смущаться было просто нереально.

- Хм... Грейнджер, если бы это была не ты, то я бы подумал, что ты делаешь мне крайне прозрачный намек, - Драко склонился просто к уху девушки, щекоча чувствительную кожу горячим дыханием. Гермионе показалось, что она сейчас просто лишится чувств из-за такого тесного контакта и ноющего чувства, концентрирующегося в животе, просто под рукой Малфоя, и растекающегося по каждой артерии. И только спустя несколько мгновений до нее дошел смысл произнесенных слов. Она возмущенно открыла рот, резко повернула голову вбок и... замерла едва не касаясь губ Драко своими.

Неловкое положение Драко прервал первым. В конце концов, они находились просто перед парадной дверью его собственного дома. И если совместные полеты отец еще поймет и даже, наверное, одобрит, то поцелуи с грязнокровкой - вряд ли. Малфой старался не думать, что, по сути, гнев Люциуса - единственное, что остановило его от безумного желания прижать Грейнджер еще ближе к себе, запустить руку в разметавшееся безобразие каштановых прядей и целовать ее до крови, до боли или нежно и медленно. Просто целовать, пока воздух в легких не закончится, а перед глазами не станет темно.

- Держись крепче, Грейнджер! - резко произнес Драко и, не дав времени Гермионе опомниться, взлетел в небо.

На голубом небе полыхало алыми красками заката. Как кровь на прозрачной воде. Гермиона не понимала уже куда летит: вверх или вниз. Казалось мгновение - и они просто влетят в облака, разобьются о белое полотно, осыпятся пеплом на землю. Дыхание перехватывало, но привычной паники не было. Она знала, что Малфой никогда не даст ей упасть. Правда в их случае "никогда" продлится еще всего лишь девяносто дней.

***

Когда они наконец-то спустились на землю, Гермиона ощущала слабость во всем теле, колени казались ватными, и ноги не держали, но в глубине души зрела еще и слабая искорка эйфории. Она сделала первый шаг на пути преодоления своего такого постыдного страха, и ей даже понравилось. В те мгновения, когда пальцы Малфоя уверенно сжимали ее руки, она ощущала себя до странного правильно. Да, она была ведомой, но, как когда-то говорила ей мама, "счастлива та женщина, которой есть на кого опереться". Гермиона привыкла всегда принимать решение, отвечать за последствия, заботиться не только о своем благополучии, но и о Гарри с Роном. А сейчас не она заботилась, а о ней. Если бы только забыть, почему Драко это делает...

- Жива? - Малфой наконец-то прервал ее размышления, легонько подхватив под локоть, когда Гермиона начала слезать с метлы.

- Да. Спасибо.

- Хм. За что? - с любопытством поинтересовался Малфой. Странная все-таки эта Грейнджер: недавно злилась, теперь благодарит.

- Что полетел вместе со мной. У меня самой не вышло бы, - зачем-то честно ответила Гермиона, отводя взгляд. Резко накатила тоска - необъяснимая и от этого еще более горькая. Хотелось плакать, поэтому Гермиона закусила губу, чтобы удержать непрошенные слезы.

- Почему с Уизли не летаешь? Он ведь так кичится своими великоле-е-епными талантами, - Драко издевательски закатил глаза. Сам не понимал, почему задал такой "колючий" вопрос. Ведь он видел, что Гермиона внезапно совершенно переменилась, грустной стала. Ее можно было понять, вряд ли ей жилось легко в Малфой-Мэноре, но утешать ее сейчас или же когда-либо Малфой не собирался. Одно дело заботиться о ее физическом здоровье, и совсем другое - опекать еще и душевное состояние.

- Не твое дело, - огрызнулась Гермиона и быстро зашагала к крыльцу. На самом деле ей было стыдно ответить на вопрос Малфоя. Что ей было сказать? "Рон считает меня трусихой и только потешается над этой слабостью?!" Нет уж, они ведь с Драко Малфоем не друзья, чтобы она делилась с ним мелкими обидами и недоразумениями, порой возникающими в "золотом трио".

***

Гермиона уже который час ворочалась из стороны в сторону. Сначала она посчитала, что не может заснуть, потому что легла слишком рано - как только вернулась в дом. Но время шло, а сон не приходил. В конце концов, Грейнджер решила, что это все Малфой с его полетами виноват: растревожил такими сильными впечатлениями нервную систему на ночь, вот теперь тело и не может успокоиться.

Зато мыслительный процесс шел бурно: Гермиона вспоминала все события прошедших дней, пыталась анализировать невесть откуда взявшееся чувство, испытываемое ею в присутствии Малфоя. Становилось жарко, щеки пылали от подобных мыслей и бесконтрольных желаний. Но потом все смывало волной ответственности и долга, кровь в жилах леденела от осознания, что она находится в доме одного из самых жестоких Пожирателей и ей необходимо узнать хоть что-то, чтобы рассеять или, наоборот, подтвердить подозрения Гарри, зародившиеся у него в самом начале года, когда он подслушал разговор в купе слизеринцев.

Поглощенная составлением стратегий и тактик, Гермиона не сразу услышала тихий стук в дверь. Но звук повторился, и Грейнджер испуганно дернулась. Была уже глубокая ночь. Кто мог потревожить ее в такое время, а главное зачем? Но, посчитала Гермиона, если бы ей хотели причинить вред, то вряд ли бы создавали шум, а значит это мог быть только...

- Малфой? - голос в тихой комнате казался оглушительно громким, поэтому Гермиона поежилась, обхватив себя руками.

- Да. Так и знал, что ты не спишь. Нервный срыв? - послышалось из-за двери.

- Нет. Бессонница, - встав с кровати, пробормотала Гермиона, отодвигая щеколду с двери. - Что ты хотел?

- Убедиться, что ты жива.

- Как мило с твоей стороны. Может переберешься ко мне в комнату? Будешь держать зеркальце у меня под носом, пока я сплю, и наблюдать, дышу я или нет, - отходя в сторону и пропуская Драко внутрь, саркастично заметила Грейнджер. Было, конечно, странно находиться со своим школьным врагом наедине ночью, но страшно не было. Она ведь все равно не спит, так что даже их своеобразное общение сгодится в качестве развлечения.

- Хорошая идея. Я подумаю, - Драко казался абсолютно серьезным, и Гермиона расширила глаза от шока.

- Я пошутила.

- А я нет. Или ты боишься? - Драко казался странным сейчас. В бледном свете, растекшемся по комнате при помощи заклинания, которое заранее проговорила Гермиона, его глаза казались какими-то шальными. Было ощущение, что он борется сам с собой, с внутренними монстрами или принципами.

- Ты часто задаешь мне этот вопрос в последнее время, Малфой. К чему бы это? - Гермиона стояла не шевелясь, как будто загипнотизированная взглядом Драко. Воздух в комнате, кажется, сгустился и стал горячим, во рту пересохло. Мерлин, что же это творится?!

- Не знаю, Грейнджер. Просто мне интересно, насколько ты безрассудна? Как далеко способна зайти? Всегда ли ты слушаешь голос разума или иногда делаешь что-то, движимая инстинктами и желаниями? - Драко подошел совсем близко, провел пальцами по контуру скулы девушки, пока указательный палец не замер в уголке ее рта.

- Малфой, ты пьян что ли? - тихо совсем, на грани слышимости.

- Я сошел с ума, Грейнджер. Просто сошел с ума, - тяжело выдохнул Драко. А потом подхватил Гермиону на руки, приглушил испуганный вскрик поцелуем и размытым движением упал вместе с ней на шелковые простыни.


- Малфой, не надо! - Гермиона всхлипнула, чувствуя, как губы Драко обжигают кожу на шее. Попыталась оттолкнуть его, уперев ладони ему в грудь, но ничего не вышло, он обхватил оба ее запястья одной своей рукой, не позволяя Гермионе ни пошевелиться, ни, тем более, отстраниться.

- Грейнджер, помолчи, Мерлина ради! Ты же сама хочешь, - тихо пробормотал Драко, а Гермиона нашла в себе силы лишь неуверенно покачать головой из стороны в сторону до того, как Малфой увлек ее в очередной поцелуй. Его сердце под ее ладонями билось так отчетливо и громко, что, казалось, Гермиона могла слышать этот звук. Хотя, возможно, это ее собственное сердце отбивало безумный ритм? Где-то в затуманеном сознании еще вспыхивали мысли - о вражде, войне и Роне, - больно жалили и быстро гасли. Гермиона пыталась удержать эти образы перед глазами, поймать спасительную нить, которая помогла бы прогнать наваждение и наконец-то отстраниться, но не могла. Все запреты и ограничения таяли, как снег под весенним солнцем, от прикосновений мягких и теплых губ.

А потом Гермиона ответила на поцелуй: робко и неуверенно. Просто немного разомкнула дрожащие губы, позволяя Драко скользнуть языком внутрь, сплестись с ее собственным. Она почему-то всегда считала, что слизеринский Принц - воплощение ледяной статуи. Холодный наощупь. А он был горячим, и кончики пальцев жгло до боли даже сквозь ткань белой рубашки, которая была надета на Драко.

Гермиона не знала, в какой момент он отпустил ее руки, позволяя ей запустить пальцы в светлые пряди у него на затылке, привлекая к себе еще сильнее, так, что каждый изгиб тела чувствовался.

- Гермиона... - Драко произнес имя медленно, пробуя на вкус. Язык жгло, как будто после произнесенного Непростительного. Быть может, он просто не привык. - У тебя горькое имя.

- У тебя не лучше, - тихо ответила Грейнджер. Драко лишь хмыкнул и поцеловал изгиб шеи, руками обхватывая тонкую талию, немного приподнимая просторную футболку вверх. Обнажившаяся кожа живота покрылась мурашками, дыхание перехватило, и Гермиона уже сама притянула голову Драко, поддаваясь вперед. Было жарко и чуточку страшно, но касания к ее телу были уверенными и успокаивали, заглушали все опасения, завораживали, лишали разума. Быть может и правда, о последствиях можно подумать завтра? Время плакать и рвать на себе волосы обязательно придет, но однажды ведь можно забыться? Один-единственный раз...

Гермиона уже почти отключила все доводы рассудка, когда Драко поднял руку, убирая каштановый локон, налипший на ее щеке и влажной губе. Пуговка на рукаве рубашки была растегнута, белоснежная ткань задралась до локтя, а на предплечье...

Гермиона глухо вскрикнула и со всех сил толкнула Драко в плечо. Не понимая, что произошло, Малфой отстранился, позволяя Грейнджер сначала сесть на кровати, а потом и вовсе скатиться с нее, едва не упав.

- Грейнджер, какая муха тебя укусила? - Драко попытался подойти к ней, но она не позволила, схватив с прикроватной тумбочки волшебную палочку и направив на него.

- Не подходи! Я ведь смеялась, не верила! Убеждала Гарри, что ты просто мальчишка - потерянный, наглый и заносчивый, да! - но никак не убийца! А ты... ты... Такой же, как отец! Это он тебе сказал прийти сюда? Решил, что таким образом можно заставить меня ослепнуть и оглохнуть, не замечая, что происходит в вашем доме? - Гермионе было больно. И из-за этой боли еще и стыдно. О чем она думала? Ведь знала же, что фамилия Малфой - это как ярлык, клеймо, которое ставят на самых гнилых и испорченных волшебниках. Это у них в крови, по венам течет.

Проследив за направлением взгляда Гермионы, Драко наконец-то понял, какую оплошность допустил. В бледно-желтом сиянии света метка на его руке казалась аспидно-черной: четкой, как отторгшиеся ткани или обугленная плоть. Первым порывом было опустить рукав, но он быстро взял себя в руки. На что она надеялась, честное слово? Что он в душе плюшевый и мягкий, как медвежонок, а все его поведение - лишь показуха? Неужели Грейнджер действительно считала, что она теперь подруга для него? Да, терпеть ее общество оказалось возможным, а изредка даже забавным. И, да, он ее хотел. Но никаких благородных порывов он не испытывал, упаси Боже! Просто она была трогательно-смешной, когда смущалась, и ее явная невинность привлекала, зарождала в Драко непреодолимое желание попробовать это целомудрие на вкус, а потом испачкать ее. Сделать грязной. Как он сам. Заставить ее скрывать и скрываться. Хотелось, чтобы она зависела от его настроения, чтобы краснела, смотря Уизли в глаза. Обычные желания для сволочи, которой Драко был или, по крайней мере, стремился стать.

- Эх, твое хорошее мнение мне даже льстит в некотором роде, - лениво протянул Драко, присев на краешек кровати и лениво потягиваясь. Прятать эмоции за маской он умел непревзойденно. Учился у лучших. - Ты действительно думала, что у меня нет метки? Наивная дурочка, Грейнджер. И, да, ты права. Я просто выполняю задание. А ты что, в любви мне хотела признаться? - Драко хмыкнул, приподняв брови. Он врал. Люциус не одобрил бы настолько близких отношений с грязнокровкой, конечно. Он сам пришел сегодня, потому что действительно чувствовал желание увидеть Грейнджер, коснуться. Но ей знать об этом совершенно не обязательно.

- Не боишься, что я в школе расскажу о том, что ты тоже Пожиратель? - Гермиона старалась сдержать слезы обиды, постоянно набегающие на глаза. Еще не хватало, чтобы Малфой посчитал, будто его слова ее задели. Ей должно быть все равно!

Сконцентрировавшись на своих внутренних ощущениях, Гермиона даже не заметила, как резко Драко преодолел разделяющее их расстояние. Она спохватилась, когда было уже поздно: Малфой сжал ее запястье до хруста, Гермиона, вскрикнув, разжала пальцы, и палочка с глухим стуком упала к ее ногам.

- Грейнджер, ты же не угрожаешь мне, правда? - Драко обхватил волосы Гермионы на затылке, больно сжимая пряди в кулаке. Склонился к ее лицу, и Грейнджер тяжело сглотнула образовавшийся в горле ком - стало страшно. Чем она думала, черт возьми?! - Не советую тебе делать этого.

Драко резко отстранился и вышел, больше ничего не сказав. Гермиона же обессиленно опустилась на пол, обхватив себя руками за плечи. Перед глазами темнело, в ушах шумела кровь, а мысли разлетались, как осенние листья на порывистом ветру. Было плохо. Слезы потекли сами, застывая солеными каплями на губах. Единственное, что осознавала Гермиона - перемирию конец. Она больше ни за что и никогда не забудет, кем является Драко Малфой.

***

Три дня Гермиона не выходила из комнаты. Еду ей приносили, а все остальное время она читала, смотрела в потолок или рассеянно рассматривала кленовые листья - кроваво-алые - медленно кружащиеся и плотным ковром оседающие на клумбы с увядающими розами. Никого из семейки Малфоев она не видела, чему была несказанно рада. Она была уверена, что и Драко, и Люциус сейчас переполнены злорадством: конечно же, ее поведение было постыдным. Но больше она не пойдет на поводу у примитивных животных инстинктов. Она не такая, кроме того любит Рона. Даже не хотелось думать, что будет в школе, когда ей придется в глаза ему врать. Вот к чему приводит минутное помешательство! Неудивительно, что Гермиона всегда предпочитала рациональность. Так было легче избегать подобных неловких ситуаций.

Кроме того, за эти дни она успела написать и Рону, и Гарри, и даже профессору Дамблдору. Про принадлежность Драко к Пожирателям она не сказала, решила, что пока это не столь важно. Возможно, это было просто оправдание, проявление слабости - Гермиона предпочитала об этом не думать.

К вечеру третьего дня Грейнджер наконец-то вышла из комнаты. Решила посетить библиотеку и взять несколько новых книг. В доме было тихо и спокойно, но Гермионе почему-то было неуютно больше, чем когда-либо. Кожа покрылась мурашками, ладони вспотели, а губы пересохли. Казалось, что весь дом - это огромное чудище, проглотившее что-то ядовитое. И теперь каждый камень был пронизан черной зловонной отравой, которая текла между трещинами камней, напитывая воздух.

Гермиона встряхнула головой. Просто она стала слишком впечатлительной, ничего более.

- Грейнджер, - Гермиона дернулась, услышав за своей спиной голос. Она только что спустилась на первый этаж и еще даже не успела пересечь холл. Встреча с Драко ее явно не радовала, но промолчать не представлялось возможным.

- Малфой.

- Иди в комнату, - Драко быстро подошел к ней и обхватил за локоть, волоча за собой. Мельком Гермиона отметила, что на нем была черная мантия, хотя обычно Драко не носил ее дома.

- Что, прости?

- В комнату иди! Нет, ты просто невозможная, Грейнджер! Три дня сидела, не высовываясь, а сейчас... - Малфой казался странно напряженным и все продолжал шептать. Гермиона понимала, что он нервничает. Сильно.

- Малфой, я иду в библиотеку! Что происходит! Отпусти меня!

- Грейнджер, мать твою, не упирайся ты, как баран! Я тебе потом все объясню! - Драко успел дотащить девушку до лестницы, когда тишину в доме прорезал оглушительно-громкий, полный боли и отчаянья женский крик. Гермиона не успела подумать, резким рывком сумела вытащить руку из цепких пальцев Малфоя и бросилась к кабинету Люциуса, откуда, она была уверена, и раздался крик.


Драко нагнал Гермиону у самых дверей. Дернул за плечо, вынуждая обернуться к нему, сильным толчком прижал к стене и зажал ей рот ладонью. Наверное, они создавали жуткий шум, но за женским криком этого не было слышно.

- Не смей, - Драко говорил на грани слышимости, но каждое слово хлестало словно плетка, причиняя Гермионе безумную боль и заставляя слезы непроизвольно течь по бледным щекам. - Ты ничем не поможешь. Она умрет. И ты умрешь. Тебя тоже подвесят под потолок и будут пытать, пока ты не захлебнешься кровью или не свихнешься. А может пустят по рукам и тогда ты, святая невинность, будешь умолять, чтобы тебя убили. Не глупи, Грейнджер.

Гермиона чувствовала, что на щеках останутся красные метки от пальцев. Было тяжело дышать, к горлу подкатывала тошнота, и страх проникал холодом в каждую клетку. Она знала, что не имеет права уйти, ведь это подлость и трусость - бросить человека умирать. Но еще она знала, что не справится одна, что Драко прав, и она просто станет еще одной игрушкой для Пожирателей. Наверное, очень забавной игрушкой, ведь не каждый день удается "развлечься" с лучшей подружкой ненавистного Поттера. И никто ей не поможет, даже Люциус, который, по сути, обязан обеспечивать безопасность Гермионы. А должен ли? Быть может задача Малфоев - лишь обеспечить ей укрытие, которое будет достаточно безопасным, а вот каким образом Гермиона будет выживать в этом укрытии - дело ее личных умений и предосторожностей? Она не знала, уже ничего не знала и не понимала.

Драко видел, как Гермиона борется с собой, поэтому не терпящим возражений тоном произнес:

- Иди в комнату. Не выходи, пока я не разрешу. Немедленно! - Малфой резко дернул Гермиону за запястье и подтолкнул к лестнице. И она ушла, последними усилиями сдерживая раздирающие ее рыдания.

***

Гермиона сидела в ванной комнате, на холодном кафеле. Наверное, уже прошли часы, слезы высохли, застыв на щеках липкой маской. Было тихо. Казалось, что ничего не произошло, но Гермиона знала, что внизу совсем недавно в муках умер человек. А она ничего не сделала, развернулась и убежала. Предала свои убеждения из-за страха, из-за Малфоя, который вновь удержал, потому что просто боялся отцовского гнева. Ему хорошо, он выполнил задание и плевать, что Гермиона уже никогда не сможет простить себе сегодняшний поступок. Это всегда будет грязным пятном на душе, кровью на руках и громким криком в сновидениях.

Когда дверь тихо приоткрылась, девушка даже не подняла взгляд. Это мог быть только один человек. Человек, который участвовал в убийстве, который носил метку, которого она совершенно не знала. Раньше Гермиона даже иногда жалела его, считала, что он просто несчастный ребенок и ему всего лишь не повезло родиться в семье, где основная ценность - это чистота крови, а не любовь и готовность пожертвовать собственным благополучием ради счастья близких. Она думала, что где-то в глубине души Драко не такой плохой, а все его поступки - желание привлечь внимание, которым в Хогвартсе единолично владел Гарри. А вот сейчас она уже не верила в эти детские сказки. Он убивал, лгал и готов был на любую подлость, только чтобы защитить свои собственные интересы.

- Можешь идти в библиотеку, Грейнджер, - сухо произнес Драко. Если бы Гермиона посмотрела на него, то заметила бы, что он еще бледнее, чем обычно, а руки сцеплены в замок, чтобы скрыть дрожь.

- Не хочу, - тихо ответила Гермиона, прикрывая покрасневшие глаза. Не хотелось показывать врагу - а Драко отныне она, конечно же, считала именно врагом! - свою слабость.

- Как знаешь. Я устал уговаривать тебя и бегать, спасая твою шкуру. Делай, что хочешь.

- Вот и замечательно. Просто уйди! Мне неприятно находиться рядом с тобой.

Наверное, не стоило говорить этого. Но Гермиона ведь не знала, что Драко и так на грани нервного срыва. Ей было не понять, каково это - смотреть как капля за каплей из человека вытекает жизнь, как становится хриплым и монотонным крик, как гаснет свет в глазах, сменяясь безразличной пустотой. Гермиона никогда не смогла бы понять, какие эмоции бушевали в тот момент в Драко. Именно эти эмоции и заставили его резко обхватить тонкие запястья девушки и быстро дернуть ее на себя, вынуждая подняться с пола. Он встряхнул ее и прошипел, почти касаясь ее губ своими:

- В следующий раз, Грейнджер, я позволю тебе присутствовать. Я лично приведу тебя за руку и заставлю смотреть, как в очередной раз убивают тех недалеких магов, которые поддерживают магглорожденных. Ты будешь знать, что этого человека убивают из-за тебя, из-за того, что вы, обладатели грязной крови, претендуете на то, что вам не принадлежит. Тебя будут умолять помочь, а ты не сможешь, потому что страх заставит тебя стоять на месте и лишь отводить взгляд, как будто ты не видишь и не слышишь. А если все-таки ты решишься помочь, то умрешь. И смерть твоя не будет легкой, это я тебе обещаю, - Гермиона только смотрела широко раскрытыми глазами в перекошенное от злобы и какого-то безумного отчаянья лицо Драко. Хотелось кричать - громко. Чтобы с криком вытек весь ужас, который переполнял ее. Но с губ не срывалось ни единого звука, и когда Драко договорил, в комнате установилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь их тяжелыми дыханиями.

- Отпусти меня, - в конце концов, тихо пробормотала Гермиона. За эти дни она слишком часто оказывалась в чересчур интимной близости с Малфоем. Наверное, она уже никогда не сможет загладить свою вину перед Роном и собственной совестью.

Как ни странно, но Драко послушно разжал пальцы и отстранился. Взъерошил волосы, поправил мантию и уже абсолютно другим тоном - сухим и ровным - произнес:

- В общем, сегодня можешь делать, что вздумается. В дальнейшем старайся не бродить по дому, предварительно не предупредив меня. Отцу очень сложно утаивать от большинства Пожирателей, что ты живешь здесь. Не усложняй задачу еще сильнее. И не привлекай внимание того, кого не следует привлекать, - имя Темного Лорда не было произнесено, но Гермиона чудесно поняла, о ком идет речь. Действительно, это была огромная опасность. О чем вообще думал Дамблдор? Иногда Гермиона подозревала, что ее просто бросили сюда в качестве пушечного мяса с какой-то значимой целью. Но разве директор смог бы так поступить с ней? Наверное, в данном случае Волдеморт не должен был заинтересоваться ею и возможным воздействием через Гермиону на Гарри.

- Ладно, - коротко бросила Грейнджер и отвернулась к зеркалу. Ей хотелось поскорее остаться одной. Она еще встретилась взглядом с Драко в стеклянной поверхности, но не успела понять, что именно пряталось в глубине серых глаз. Резко развернувшись, Малфой вышел, тихо прикрыв дверь.

***

Дорогой Рон!

Я тоже очень соскучилась. Знал бы ты, как я хочу сейчас оказаться в Хогвартсе. Я соскучилась, кажется, по всему, даже по тем мелочам, которые раньше казались обыденными.

Вы с Гарри совершенно меня не слушаете! Я не знаю, как вы планируете закончить этот год с таким отношением к учебе, Рон! Очень прошу вас взяться за ум пока не поздно!

У меня все без изменений. Жизнь здесь однообразна, если ты, конечно, не Малфой. Они развлекаются какими-то встречами с чистокровными магами, на которые меня, естественно, не приглашают. Хотя, не буду скрывать, это лишь радует. Не хотелось бы исполнять на подобных приемах роль шута. Вот и сегодня у них гости, а значит я смогу спокойно поужинать в комнате, не лицезрея их кислые мины за столом.

Мерлин, мне не верится, что прошел уже месяц! Тридцать долгих дней! С одной стороны это всего лишь треть срока, мне сложно сдерживать досаду, когда я понимаю, что до Рождества еще долгих семьдесят дней. Но с другой - я протянула здесь уже достаточно долго, чтобы выработать манеру поведения, которая помогает максимально избежать контакта с Малфоями. Сейчас мне уже значительно легче, чем вначале.

Про деятельность Люциуса я ничего не знаю. Возможно, у них сейчас затишье. Если что-то узнаю, сообщу.

С любовью, Гермиона.

Девушка еще раз критически просмотрела письмо. Данный вариант был уже четвертым, три предыдущих она забраковала. По сути, она почти не соврала, вот уже две недели, как в доме было абсолютно спокойно. Гермиона очень надеялась, что это не пресловутое затишье перед бурей. Касательно убийства какой-то женщины и метки Драко, она до сих пор не написала об этом ни директору, ни мальчишкам. Какой смысл? Пока ничего нельзя предпринять, а значит и поднимать панику не стоит.

Решив, что в этот раз письмо получилось вполне удовлетворительным, Гермиона привязала его к лапке совы и выпустила ее в окно.

Тяжело вздохнув, Гермиона села в кресло и принялась за чтение. Где-то на первом этаже Малфои встречали гостей, Грейнджер не помнила кого именно. Это значит, что ей нельзя выходить, а необходимо тихо сидеть в комнате. Впрочем, в последнее время она сознательно стала затворницей. Где-то в глубине сознания поселился страх, что Малфой выполнит свою угрозу, позволит ей наблюдать за мучительной смертью невинного человека. А быть может она просто стала бояться Драко, который оказался совершенно не таким, как ей представлялось.

Спустя несколько часов Гермиона откровенно заскучала и искренне пожалела, что днем не предприняла очередную вылазку в библиотеку. Все книги были уже прочитаны девушкой и не могли в должной мере заинтересовать. Сейчас было поздно сожалеть, поэтому Гермиона прикрыла веки, стараясь ни о чем не думать. Сначала было спокойно, лишь часы мерно отсчитывали минуты, а потом в коридоре раздались какие-то подозрительные шорохи. Тяжелая дубовая дверь не позволяла понять, кто именно там ходит, но то, что возле ее двери кто-то находится, Гермиона знала точно. Подождав еще несколько минут и поняв, что человек или даже, возможно, люди не собираются никуда уходить, девушка решила выглянуть. Вряд ли ее планируют убить, иначе уже давно бы ворвались внутрь, а значит в коридоре все должно было быть относительно безопасно.

Гермиона медленно повернула дверную ручку и тихо выскользнула в коридор. Почти мгновенно она пожалела о своем решении... Это был Драко. Он целовал какую-то блондинку - жестко и требовательно. Его руки жадно гладили ее тело: вот он провел по ее груди, а спустя мгновение уже обхватил ягодицы, прижимая еще ближе к себе. Гермиона не хотела смотреть. Не хотела! Не хотела! Но и уйти не получалось, казалось, что ноги приросли к полу, а глаза упорно следили за двумя фигурами.

- Драко, - хрипло выдохнула блондинка, когда они наконец-то разорвали поцелуй. Ее бледные руки оглаживали спину Малфоя, а потом она резко выдернула рубашку из брюк, провела ладонями по его животу и... увидела Гермиону. - А это кто?

Драко повернул голову, окинул Грейнджер внимательным взглядом с ног до головы, усмехнулся и, склонившись к уху блондинки, прошептал:

- А это Гермио-о-она, - только сейчас Грейнджер поняла, что он пьян. Инстинкты вопили, чтобы она убежала, закрылась на все засовы. Пока не поздно. Но тело не слушалось, наоборот, она вся обратилась во слух, стараясь не упустить ни единого слова Драко. Но он молчал. Долго молчал, уткнувшись носом в шею блондинки и по инерции поглаживая ее грудь, часто вздымающуюся и опадающую над вырезом платья.

- Так может пойдем к тебе в комнату? - этот вопрос и глупое хихиканье блондинки сорвали с Гермионы оцепенение. Она вздернула подбородок и, развернувшись на пятках, взялась за дверную ручку.

- Нет. Возвращайся вниз, - ответ Драко нагнал Гермиону уже на пороге. И было в этом голосе что-то угрожающее, посылающее по позвоночнику табун мурашек. Она и сама не знала, чего испугалась, но поспешила закрыть дверь. Не успела. Драко легко преодолел сопротивление, и Гермионе пришлось отступить, позволяя ему войти.

- Что с тобой, Грейнджер? - сейчас Гермионе казалось, что он не настолько пьян, как ей почудилось вначале. По крайней мере к ней Малфой приближался вполне уверенно, заставляя девушку затравленно пятиться назад.

- Со мной? Ничего.

- Ты что ревнуешь, Грейнджер? Или просто любишь подсматривать?

- Я не подсматривала, - Гермиона ощущала, как запылали от смущения щеки.

- Значит ревновала? - Драко усмехнулся, делая еще один шаг. И еще один. И еще...

- Ты говоришь ерунду! Что с тобой?

- Со мной? Не знаю. Возможно, меня бесит, что ты превратилась в загнанного зверька? Может, я хочу, чтобы ты набросилась на меня с кулаками или, на крайний случай, прокляла?

- Ты добьешься, что я так и поступлю, - прошипела Гермиона. Увы, палочка осталась лежать на тумбочке, находящейся у двери. Недостижимо далеко.

- Чего ты боишься, Грейнджер? Меня? Или себя?

- Ничего я не... - Гермиона не договорила, вскрикнула и упала на кровать. Она и не заметила, как дошла до нее и теперь не знала, как поступить.

- Серьезно? А мне кажется, что боишься. Боишься, что я сейчас наброшусь на тебя. А еще больше боишься, что тебе, такой праведнице, понравится, - Драко хмыкнул и плавным движением сбросил с плеч уже растегнутую рубашку. Гермиона и правда в ужасе расширила глаза. Она не такая, она не живет инстинктами и желаниями, не позволит себе подобное поведение. Не предаст друзей. Наверное, Драко прочел что-то в ее глазах, потому что улыбнулся как-то совсем грустно.

- Уходи, Малфой, - тихо прошептала Гермиона. Он же наоборот лег рядом, обхватил девушку за талию и подтянул повыше, на подушки. Укрыл их одеялом, уткнулся прохладными губами ей в висок и закрыл глаза.

- Малфой, что ты делаешь?

- Сплю. И тебе того же желаю, Грейнджер. Моя комната дальше, лень идти. Перестань болтать, - с этими словами Драко затих. Гермиона еще долго не могла заснуть, боясь даже вздохнуть. Она впервые спала в одной постели с парнем. Впервые чувствовала каждый изгиб чужого тела. Впервые ощущала тепло и уверенность, исходящие от кого-то другого, успокаивающие так сильно. Было странно осознавать, что весь этот опыт она приобрела с Драко Малфоем. Наверное, это было неправильно, но думать больше не было сил. В конце концов, Гермиона расслабилась и провалилась в спокойный и глубокий сон.

@темы: ГП, Гермиона, НЦ-17, Фанфик, гет, Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней