Каждый человек сумасшедший. Вся суть в том, насколько далеко находятся ваши палаты..
14 декабря
Мама сидит на кухне - исхудавшая, бледная, но в глазах ее я замечаю радостный блеск. Она не устает нахваливать Антона и восторгаться идеальным порядком в квартире. Мне остается лишь вздыхать - мама права, все это заслуга Антона, не моя.
- Уже поздно, мне пора, - вытирая руки полотенцем, произносит он.
- Конечно-конечно, - суетится мама. Она встает из-за стола и заключает Антона в крепкие объятия. - Спасибо тебе, - шепчет мама.
- Не за что, Дарья Степановна, - смущенно отмахивается Антон. Он улыбается и выходит в коридор: ему нужно забрать свою одежду. А еще зубную щетку, шампунь, книги и тетради. За эти недели он, кажется, перевез к нам половину своей комнаты.
- Ты хорошо выглядишь, сынок, - мама садится напротив, берет меня за руки, пальцами поглаживая по розовым следам от порезов. Я точно знаю, что она не поверила в ту неправдоподобную легенду, которую мы ей поведали. Но она не расспрашивает - ни меня, ни Антона - знает, что мы все равно не скажем правду.
- Угу, конечно, - хмыкаю я и закатываю глаза. Кто же еще мне будет делать комплименты, если не мама?
- Нет, серьезно. Круги под глазами исчезли, даже румянец появился. Как ты чувствуешь себя?
- Неплохо, - честно отвечаю я, с грустью наблюдая, как от этого короткого слова расцветает мама. Я-то себя такими иллюзиями уже давно не тешу: слишком хорошо помню, какой дорогой бывает цена за несколько легких недель.
- Ты будешь сдавать контрольные? Или черт с ними?
- Я не знаю. Мы с Мироновым готовились, но... Посмотрим, - я не хочу признаваться, как тошно мне от одной мысли, что вновь придется показаться в школе, столкнуться с издевками Славы Соколова, со всезнающим взглядом Кати Савельевой. И почему я раньше так держался за школу? Быть может, дело было в том, что мне отчаянно хотелось вырваться из замкнутого круга, в котором я был только с мамой и Мэри? А теперь у меня есть Антон... И если бы не он, я бы вовсе не рассматривал вероятность посещения школы, но ведь мы и правда готовились. Сколько усилий он на меня угрохал! Теперь как-то стыдно заявить ему, что я, мол, передумал.
Мама и в этот раз не настаивает. Она сжимает мои ладони и с чрезмерной бодростью произносит:
- Я уже пойду спать. Устала сегодня. А ты прощайся с Антоном и тоже ложись. Поздно уже.
Я послушно иду в комнату, а в голове все вертится это мамино "прощайся". Звучит зловеще. Не удивлюсь, если за последнее время я так заколебал Миронова, что он не захочет со мной знаться. Я всю жду, когда же он прозреет настолько, чтобы осознать, в какое дерьмо вляпался.
Мои опасения только подтверждаются с каждой минутой. Антон торопится, почти не смотрит на меня. Только на пороге он улыбается, но улыбка получается неестественной - она не касается глаз. Мне хочется схватить его за плечи и трясти до тех пор, пока он не скажет мне: что не так? Ведь нельзя же сначала приручить меня, словно собачонку, а потом, наигравшись, бросить? Мне хочется напомнить ему, что он признавался мне в любви, а что же это за любовь, если она проходит так быстро? Но я только прикусываю внутреннюю сторону щеки и закрываю за ним дверь. Какое право я имею что-то требовать? Уж слишком я разжирел на его внимании, мне теперь только особые улыбки и взгляды подавай. А заслужил ли я их? Вот это уже другой вопрос...
Заснуть я не могу. Казалось бы, наконец-то свобода, вся кровать в моем распоряжении! Но нет! Я перекатываюсь с одной стороны на другую, будто псина, которую кусают блохи. Как же я привык за последнее время ощущать человеческое тепло рядом. Я всегда тщательно следил, чтобы мы с Мироновым не касались друг друга, но от его тела все равно исходил такой жар, что меня тут же начинало клонить в сон. А как же я скучаю по нашим бессмысленным рассветным разговорам! Когда, бывало, проснешься в кромешной темноте, но интуитивно ощущаешь, что вскоре начнет светать. И когда есть эти несколько минут, чтобы обсудить планы на день, а иногда - редко-редко - и помечтать о более отдаленном будущем.
Я прижимаю к себе Мэри, тяжко вздыхаю в ее полотняную макушку. Не знаю, сколько бы я промаялся так - может быть, до самого утра - если бы на тумбочке не завибрировал телефон.
"Не спится", - гласит сообщение от Антона. Интересно, у него та же причина?
"И мне".
Я жду звонка или очередного сообщения, но проходит десять минут, двадцать, полчаса - и ничего не происходит. Разочарование настолько острое, оно скапливается внутри, давит на грудь. Вроде бы и повода нет: ну, заснул человек, почему бы не порадоваться за него? Но зачем тогда писал? Я не понимаю... И тут телефон начинает настойчиво вибрировать - звонок.
- Алло, - отзываюсь я.
- Все еще не спишь?
- Нет.
- Тогда одевайся теплее и выходи. Я возле твоего подъезда, - секунд десять я жду, что Антон засмеется и признается, что пошутил. Но вместо этого он произносит: - Кира, ты здесь?
- Ты серьезно?
- А как ты думаешь? - восклицает он. - Давай, Краев, не дрейфь! На улице классно, что дома сидеть, раз не спится? В потолок пялиться?
- Ладно, скоро буду, жди.
Мои губы непроизвольно растягиваются в счастливой улыбке. Я откладываю Мэри на соседнюю подушку, хватаю со стула шмотки и быстро натягиваю их на себя. Только потом осознаю, что надел свитер шиворот-навыворот. Плевать, под курткой не видно! По коридору я крадусь на носочках, ведь если мама меня застукает, то ни за что не позволит уйти. Да и безупречная репутация Антона пошатнется.
Только за дверью я наконец-то позволяю себе вдохнуть полной грудью. Голова идет кругом, но это не из-за болезни. Сейчас я чувствую себя так, как однажды в десять лет, когда тайком от родителей напился вина - шальное, глупое веселье и легкий страх разоблачения. Я заставляю себя не нестись по лестнице, перепрыгивая несколько ступенек, хотя сердце бьется в бешеном ритме - быстрей, быстрей, быстрей!
На улице темно. Несколько фонарей скупо освещают двор, редкие снежинки лениво ложатся на мои плечи. Секунды мне кажется, что Антона нет, и горечь разочарования уже скапливается в груди, спешит комком собраться в горле. И тут я вижу его: Антон встает с лавочки, отряхивается, подходит ближе.
- Я уж решил, что ты передумал, - говорит Антон.
Передумал? Я? Да никакая сила на свете сейчас не загонит меня в затхлый воздух нашей квартирки!
- Нет, - отрицательно качаю головой, - не передумал. Пошли?
Антон пожимает плечами и молча направляется по аллее. У нас нет определенного маршрута, мы не разговариваем, но я чувствую себя так хорошо, будто нет в мире больше счастья, чем идти по свежему, хрусткому снегу, вдыхать морозный воздух и знать, - чувствовать это каждым миллиметром кожи! - что не одинок.
- Я с тобой не прощаюсь, - тихо произносит Антон. Я вздрагиваю от неожиданности, безуспешно пытаюсь рассмотреть его лицо.
- О чем ты? - все же уточняю.
- Ты сегодня ждал, что я буду прощаться, да? - спрашивает он. Мы дошли до парка, вдалеке серебрятся разлапистые ветки клена, по бокам от аллеи высятся тополя, словно ледяные свечи. Здесь - удивительно! - горят фонари, и мне кажется, что я не видел ничего красивее. Быть может, я просто очень давно не выходил из дома после захода солнца и совсем забыл, какой пьянящей свободой порою полнится ночь.
- Ты вернулся домой и... Наверное, да, я ожидал чего-то... большего? - мой голос звучит неуверенно. Это зыбкая почва, я чувствую себя растерянным и смущенным. Думаешь, Миронов, легко говорить о том, чего и сам не понимаешь?
- Но я не покидаю тебя. Из твоей жизни я исчезну лишь тогда, когда ты сам меня прогонишь. И даже тогда, - Антон виновато улыбается и разводит руками, - не уверен.
У меня горят щеки, а в горле скребется что-то колючее и горькое. Смерть вынудит тебя покинуть меня, Антон, ну, а пока... Пока оставайся рядом, потому что, поверь, ты нужен мне гораздо больше, чем я тебе. Ты моя связь с жизнью - с этим заснеженным миром и морозным воздухом. Мама и Мэри держат меня на этом свете, ты же делаешь это пребывание почти счастливым. Ты тот, кого в какой-то другой, параллельной Вселенной я ненавижу, ибо там ты всегда на полшага впереди, и я отчаянно стремлюсь угнаться за тобой. Здесь же между нами такая громадная пропасть, словно между Солнцем и жалкой планеткой, греющейся в его лучах. В этой Вселенной я тебя...
Снежок попадает мне в плечо, мигом вырывая из пучины мыслей. Я еще не успеваю сориентироваться, когда в меня прилетает следующий - на этот раз в бедро.
- Эй! - возмущенно выкрикиваю я, хотя на деле мне хочется смеяться.
- Сдаешься? - лукавая улыбка кривит мироновские губы, шапка лихо сдвинута на бок, на щеках играет яркий румянец. Я чувствую, как во мне поднимается азарт, как предчувствием колет пальцы. И пускай это не решающий футбольный матч, а нам уже давно не десять, но от ощущения соперничества кругом идет голова.
От следующего снежка я уворачиваюсь. А потом хватаю в пригоршни снег, сбиваю его в плотный комок и запускаю в Миронова. Ожидаемо промахиваюсь, но это не снижает моего энтузиазма. Фиг я ему уступлю!
Сколько времени проходит - не знаю. На мировую мы соглашаемся одновременно, просто грохнувшись в сугроб под высоким деревом. Над головой - ветки в скудном снежном наряде. Еще выше - чернильное небо с яркими точками звезд. Я в снегу с ног и до головы, сердце суматошно бьется в груди, дыхание из горла вырывается со свистом - но как же чертовски, просто-таки неприлично, я счастлив! От простого ощущения жизни, оттого, что рядом важный для меня человек, и он любит меня. Мечтал ли я когда-нибудь - быть любимым?
- Идем? - тихо спрашивает Антон. Я знаю, он не хочет домой, но мы замерзли и валяться в снегу - неразумно.
- Еще минуточку, - так же тихо отвечаю я.
Антон дает мне эти ценные секунды, потом поднимается, протягивает мне руку. Эх, Миронов, не можешь ты до конца расслабиться...
Но я понимаю - нам пора домой. Протягиваю руку, обхватываю его ладонь, неуклюже поднимаюсь на ноги. Антон смотрит на меня так внимательно, что мне становится неловко. И когда он делает шаг вперед, и теперь близко-близко, я на мгновение решаю, что сейчас, в это самое мгновение, он попытается поцеловать меня. Конечно, у него ничего не получится, ведь я не позволю и если понадобится, то вновь заеду ему по лицу. Я ему доходчиво объясню, что не потерплю такой наглости и...
Антон касается моей щеки - легко-легко, кончиками пальцев. Спустя мгновение я понимаю - снежинка растаяла, и он вытер каплю. Браво, Краев! Мо-ло-дец! Хорошо хоть сразу не набросился на него с кулаками! Вот это был бы позор! Первый поцелуй ночью, в парке, в свете фонаря - как в пафосной мелодраме, вызывающей у меня отвращение. Ну, не дурак ли я?
***
Наш первый с Мироновым поцелуй совершенно не похож на кадр из фильма.
Этот день, восемнадцатое декабря, я провожу за учебниками. Завтра сдаю физику - и мне не по себе. Не только оттого, что я ненавижу этот предмет, но и потому, что меня пугает предстоящая встреча с одноклассниками.
Но Антон гордится мною - он сам так говорит - и разве я могу его подвести? Мама тяжело вздыхает, но не перечит: в последнее время она уже не так помешана на вечном контроле. Связано ли это с Антоном или она просто наконец-то осознает, что мне все равно осталось не долго? Я не знаю, да и какая разница?
- Здесь ошибка, Кирилл, - Антон указывает пальцем на задачу, над которой я корпел последние пятнадцать минут.
- А раньше сказать не мог? - взъяриваюсь я. Ошибка в самом начале, теперь все придется переделывать!
- Надеялся, что ты сам заметишь.
- Не заметил, - ворчу я. Миронов лишь пожимает плечами - скотина бесчувственная! Я же, тяжко вздохнув, зачеркиваю решение и, хмурясь, заново вчитываюсь в условие. Еще через десять минут я облегченно откидываюсь на подушки - решение верное. - И стоит так мучиться? Я бы мог сесть с тобой и все списать. Или это не вписывается в твои моральные принципы?
- Ну, можно и так, - рассеяно откликается Антон. Он уж слишком занят: листает учебник, явно подбирая для меня задачу посложнее.
- Серьезно?
- Да, - кивает он, поднимая на меня взгляд. - Если хочешь, я могу сесть с тобой и помочь. Годится?
С моего языка едва не срывается восторженное "да", а потом я задумываюсь. Как это будет выглядеть со стороны? Что подумают наши одноклассники, когда Антон ни с того, ни с сего займет место за последней партой? Не с красивой Катей, а со мной?
Ты не знаешь еще, Миронов, как могут ранить злые слова и как легко потерять положение, которое еще недавно казалось незыблемым. И я не стану причиной твоего падения, буду осмотрителен за нас двоих. Поэтому я облизываю пересохшие губы, старательно делая вид, что глубоко задумался, и произношу:
- Нет, наверное. Зря я что ли так долго мучился? Даже интересно, на сколько я сдам. А завалю... ну, и хрен с ним.
Мне удается беззаботно улыбнуться, по крайней мере я так думаю. Но судя по выражению лица Антона, мой маленький фарс его не обманывает. Догадывается ли он об истинных причинах отказа или придумал свой вариант - я не знаю и узнавать не спешу. Не все же ему защищать меня! Пускай даже моя защита и заключается лишь в том, что я планирую держаться от него подальше и не бросать тень на его безупречную репутацию.
- Ну, что ты там подобрал? Только это последняя, иначе я свихнусь, честное слово, - говорю я и склоняюсь ближе к учебнику.
И в этот момент он целует меня. Нет, он не пихает мне язык в рот - еще этого не хватало! Не слюнявит мои губы, как в фильмах. Он просто прикасается губами к уголку моего рта и если достаточно напрячься, то можно вообразить, будто он хотел поцеловать меня в щеку, просто промахнулся. Но я-то знаю - чувствую! - что он хотел именно так. Это всего лишь прикосновение длиною в миг, но у меня такое ощущение, что на мне теперь выжженно клеймо. Я хватаю ртом воздух и чувствую себя абсолютно ошеломленным, в то время, как проклятущий Миронов, уже вновь сосредоточен на учебнике.
- Сто шестнадцатую попробуй, - говорит он. - И на сегодня действительно достаточно. Пойду помогу твоей маме с ужином.
Антон сбегает - другого слова и не подобрать! Что, чувствует свою вину? Он не должен был, не должен... Я зло швыряю ни в чем неповинный учебник в угол комнаты, он приземляется с глухим стуком. Мне тяжело охарактеризовать свои ощущения, внутри у меня полная сумятица. Строить из себя девчонку с поруганной честью глупо, я слишком хорошо это осознаю. Ведь все так просто, если подумать! Оскорбился? Ударь! Понравилось? Ну, так целуй в ответ или кишка тонка, Краев? Я не делаю ни того, ни другого, потому что я где-то посередине между ужасом и желанием. Внутри все рвется на две части - и мне страшно от осознания, что никто не примет это решение за меня.
Спустя десять минут Антон зовет меня ужинать. Потом видит учебник в углу комнаты, поднимает его, смотрит на меня - солнышки в глазах тускнеют - и не говорит ни слова. Что это? Мы просто забудем обо всем? Не придадим этому никакого значения? Это тебе легко, Миронов! Это у тебя был кто-то до меня и будет - после, а для меня твои губы единственные, что были в моей жизни.
За ужином мы перекидываемся редкими фразами. Мама сначала еще пытается нас разговорить, но, поняв, что это бессмысленно, затихает. Еда никогда еще не казалась настолько омерзительной, я не съедаю и половины.
- Кирюша, у тебя что-то болит? - осторожно интересуется мама. Хоть лоб не щупает - и на том спасибо!
- Нет. Просто устал, хочу спать. Я пойду к себе, ладно?
- Конечно, - соглашается мама. Ее глаза вновь полны тревоги, и меня жалит уколом стыда. Прости, мама, я сегодня не могу тебя успокоить - впрочем, как и всегда.
В комнате я укладываю в рюкзак тетрадь и учебник - не отказываться же от первоначальных планов из-за произошедшего... инцидента. И, конечно, параллельно я прислушиваюсь ко звукам в коридоре. Уйдет ли Антон по-английски? Или все же зайдет попрощаться?
Мои сомнения решаются через минут пятнадцать. Миронов стучит и, не дождавшись ответа, входит. Закрывает дверь и прижимается к ней спиной.
- Что? - спрашиваю я, когда тишина начинает давить на уши.
- Жду, когда ты скажешь.
- О чем?
- О том, что у тебя на уме, - пожимает плечами Антон.
И меня прорывает: я стараюсь не кричать, помня о присутствии в квартире мамы, но голос то и дело срывается.
- У меня на уме? Знаешь, я чувствую себя идиотом. Ну, мне семнадцать, и я, наверное, должен быть счастлив, что сегодня впервые поцеловался. Ну, что вообще кого-то смог привлечь, если на минуточку вспомнить, что я спидозный, - с моих губ срывается нервный смешок. - Но, учитывая некоторые обстоятельства, я не могу радоваться.
- Из-за того, что я парень? - спрашивает Антон.
- Да! - восклицаю я, но потом хмурюсь, запускаю руку в волосы, отчаянно дергаю их. Это ведь неправда, но как говорить начистоту, если я и сам не в силах разобраться со своими эмоциями? - То есть нет... Потому что это ты, Антон, понимаешь?..
- Не очень, - честно отвечает он.
Не удивительно. Я сажусь на край кровати, закрываю глаза - так должно быть легче, да? - и произношу:
- Ты нужен мне. Я привык к тебе и ты, черт бы тебя побрал, сам в этом виноват. И то, что ты любишь меня... Ну, мне не противно. Я даже... льстит это мне, наверное. И ты мне дорог, Миронов. Ты мой единственный друг и часть моей жизни, какой бы она ни была. Но я могу не быть с тобой так, как ты хочешь.
- Не можешь или не хочешь? - перебивает меня Антон. - Кира?
- Не... знаю я! - восклицаю я. - Не мучай меня, Миронов.
- Прости, - тихо произносит он. - Я не должен был так поступать. Ты прав. Больше не повторится.
Я мысленно молю, чтобы Антон не добавлял "никогда". Ну, зачем бросаться такими громкими обещаниями?.. Все ведь в жизни бывает. И он не добавляет. Но разговор в тот вечер у нас, конечно, не клеится, и вскоре Антон уходит.
Я и так знал, что этой ночью вряд ли буду спокойно спать, но только причина моей бессонницы изменилась. Тревоги по поводу встречи с одноклассниками сменились тягостными мыслями об Антоне.
- Ему бы найти кого-то, Мэри. Кого-то, чья любовь не угрожала бы ему, - шепчу я в темноту. - Потому что я не могу быть с ним. Хочу, но не могу.
Тогда я еще не знаю, что вскоре мое желание исполнятся. Знал бы - был бы осторожнее со словами.
Мама сидит на кухне - исхудавшая, бледная, но в глазах ее я замечаю радостный блеск. Она не устает нахваливать Антона и восторгаться идеальным порядком в квартире. Мне остается лишь вздыхать - мама права, все это заслуга Антона, не моя.
- Уже поздно, мне пора, - вытирая руки полотенцем, произносит он.
- Конечно-конечно, - суетится мама. Она встает из-за стола и заключает Антона в крепкие объятия. - Спасибо тебе, - шепчет мама.
- Не за что, Дарья Степановна, - смущенно отмахивается Антон. Он улыбается и выходит в коридор: ему нужно забрать свою одежду. А еще зубную щетку, шампунь, книги и тетради. За эти недели он, кажется, перевез к нам половину своей комнаты.
- Ты хорошо выглядишь, сынок, - мама садится напротив, берет меня за руки, пальцами поглаживая по розовым следам от порезов. Я точно знаю, что она не поверила в ту неправдоподобную легенду, которую мы ей поведали. Но она не расспрашивает - ни меня, ни Антона - знает, что мы все равно не скажем правду.
- Угу, конечно, - хмыкаю я и закатываю глаза. Кто же еще мне будет делать комплименты, если не мама?
- Нет, серьезно. Круги под глазами исчезли, даже румянец появился. Как ты чувствуешь себя?
- Неплохо, - честно отвечаю я, с грустью наблюдая, как от этого короткого слова расцветает мама. Я-то себя такими иллюзиями уже давно не тешу: слишком хорошо помню, какой дорогой бывает цена за несколько легких недель.
- Ты будешь сдавать контрольные? Или черт с ними?
- Я не знаю. Мы с Мироновым готовились, но... Посмотрим, - я не хочу признаваться, как тошно мне от одной мысли, что вновь придется показаться в школе, столкнуться с издевками Славы Соколова, со всезнающим взглядом Кати Савельевой. И почему я раньше так держался за школу? Быть может, дело было в том, что мне отчаянно хотелось вырваться из замкнутого круга, в котором я был только с мамой и Мэри? А теперь у меня есть Антон... И если бы не он, я бы вовсе не рассматривал вероятность посещения школы, но ведь мы и правда готовились. Сколько усилий он на меня угрохал! Теперь как-то стыдно заявить ему, что я, мол, передумал.
Мама и в этот раз не настаивает. Она сжимает мои ладони и с чрезмерной бодростью произносит:
- Я уже пойду спать. Устала сегодня. А ты прощайся с Антоном и тоже ложись. Поздно уже.
Я послушно иду в комнату, а в голове все вертится это мамино "прощайся". Звучит зловеще. Не удивлюсь, если за последнее время я так заколебал Миронова, что он не захочет со мной знаться. Я всю жду, когда же он прозреет настолько, чтобы осознать, в какое дерьмо вляпался.
Мои опасения только подтверждаются с каждой минутой. Антон торопится, почти не смотрит на меня. Только на пороге он улыбается, но улыбка получается неестественной - она не касается глаз. Мне хочется схватить его за плечи и трясти до тех пор, пока он не скажет мне: что не так? Ведь нельзя же сначала приручить меня, словно собачонку, а потом, наигравшись, бросить? Мне хочется напомнить ему, что он признавался мне в любви, а что же это за любовь, если она проходит так быстро? Но я только прикусываю внутреннюю сторону щеки и закрываю за ним дверь. Какое право я имею что-то требовать? Уж слишком я разжирел на его внимании, мне теперь только особые улыбки и взгляды подавай. А заслужил ли я их? Вот это уже другой вопрос...
Заснуть я не могу. Казалось бы, наконец-то свобода, вся кровать в моем распоряжении! Но нет! Я перекатываюсь с одной стороны на другую, будто псина, которую кусают блохи. Как же я привык за последнее время ощущать человеческое тепло рядом. Я всегда тщательно следил, чтобы мы с Мироновым не касались друг друга, но от его тела все равно исходил такой жар, что меня тут же начинало клонить в сон. А как же я скучаю по нашим бессмысленным рассветным разговорам! Когда, бывало, проснешься в кромешной темноте, но интуитивно ощущаешь, что вскоре начнет светать. И когда есть эти несколько минут, чтобы обсудить планы на день, а иногда - редко-редко - и помечтать о более отдаленном будущем.
Я прижимаю к себе Мэри, тяжко вздыхаю в ее полотняную макушку. Не знаю, сколько бы я промаялся так - может быть, до самого утра - если бы на тумбочке не завибрировал телефон.
"Не спится", - гласит сообщение от Антона. Интересно, у него та же причина?
"И мне".
Я жду звонка или очередного сообщения, но проходит десять минут, двадцать, полчаса - и ничего не происходит. Разочарование настолько острое, оно скапливается внутри, давит на грудь. Вроде бы и повода нет: ну, заснул человек, почему бы не порадоваться за него? Но зачем тогда писал? Я не понимаю... И тут телефон начинает настойчиво вибрировать - звонок.
- Алло, - отзываюсь я.
- Все еще не спишь?
- Нет.
- Тогда одевайся теплее и выходи. Я возле твоего подъезда, - секунд десять я жду, что Антон засмеется и признается, что пошутил. Но вместо этого он произносит: - Кира, ты здесь?
- Ты серьезно?
- А как ты думаешь? - восклицает он. - Давай, Краев, не дрейфь! На улице классно, что дома сидеть, раз не спится? В потолок пялиться?
- Ладно, скоро буду, жди.
Мои губы непроизвольно растягиваются в счастливой улыбке. Я откладываю Мэри на соседнюю подушку, хватаю со стула шмотки и быстро натягиваю их на себя. Только потом осознаю, что надел свитер шиворот-навыворот. Плевать, под курткой не видно! По коридору я крадусь на носочках, ведь если мама меня застукает, то ни за что не позволит уйти. Да и безупречная репутация Антона пошатнется.
Только за дверью я наконец-то позволяю себе вдохнуть полной грудью. Голова идет кругом, но это не из-за болезни. Сейчас я чувствую себя так, как однажды в десять лет, когда тайком от родителей напился вина - шальное, глупое веселье и легкий страх разоблачения. Я заставляю себя не нестись по лестнице, перепрыгивая несколько ступенек, хотя сердце бьется в бешеном ритме - быстрей, быстрей, быстрей!
На улице темно. Несколько фонарей скупо освещают двор, редкие снежинки лениво ложатся на мои плечи. Секунды мне кажется, что Антона нет, и горечь разочарования уже скапливается в груди, спешит комком собраться в горле. И тут я вижу его: Антон встает с лавочки, отряхивается, подходит ближе.
- Я уж решил, что ты передумал, - говорит Антон.
Передумал? Я? Да никакая сила на свете сейчас не загонит меня в затхлый воздух нашей квартирки!
- Нет, - отрицательно качаю головой, - не передумал. Пошли?
Антон пожимает плечами и молча направляется по аллее. У нас нет определенного маршрута, мы не разговариваем, но я чувствую себя так хорошо, будто нет в мире больше счастья, чем идти по свежему, хрусткому снегу, вдыхать морозный воздух и знать, - чувствовать это каждым миллиметром кожи! - что не одинок.
- Я с тобой не прощаюсь, - тихо произносит Антон. Я вздрагиваю от неожиданности, безуспешно пытаюсь рассмотреть его лицо.
- О чем ты? - все же уточняю.
- Ты сегодня ждал, что я буду прощаться, да? - спрашивает он. Мы дошли до парка, вдалеке серебрятся разлапистые ветки клена, по бокам от аллеи высятся тополя, словно ледяные свечи. Здесь - удивительно! - горят фонари, и мне кажется, что я не видел ничего красивее. Быть может, я просто очень давно не выходил из дома после захода солнца и совсем забыл, какой пьянящей свободой порою полнится ночь.
- Ты вернулся домой и... Наверное, да, я ожидал чего-то... большего? - мой голос звучит неуверенно. Это зыбкая почва, я чувствую себя растерянным и смущенным. Думаешь, Миронов, легко говорить о том, чего и сам не понимаешь?
- Но я не покидаю тебя. Из твоей жизни я исчезну лишь тогда, когда ты сам меня прогонишь. И даже тогда, - Антон виновато улыбается и разводит руками, - не уверен.
У меня горят щеки, а в горле скребется что-то колючее и горькое. Смерть вынудит тебя покинуть меня, Антон, ну, а пока... Пока оставайся рядом, потому что, поверь, ты нужен мне гораздо больше, чем я тебе. Ты моя связь с жизнью - с этим заснеженным миром и морозным воздухом. Мама и Мэри держат меня на этом свете, ты же делаешь это пребывание почти счастливым. Ты тот, кого в какой-то другой, параллельной Вселенной я ненавижу, ибо там ты всегда на полшага впереди, и я отчаянно стремлюсь угнаться за тобой. Здесь же между нами такая громадная пропасть, словно между Солнцем и жалкой планеткой, греющейся в его лучах. В этой Вселенной я тебя...
Снежок попадает мне в плечо, мигом вырывая из пучины мыслей. Я еще не успеваю сориентироваться, когда в меня прилетает следующий - на этот раз в бедро.
- Эй! - возмущенно выкрикиваю я, хотя на деле мне хочется смеяться.
- Сдаешься? - лукавая улыбка кривит мироновские губы, шапка лихо сдвинута на бок, на щеках играет яркий румянец. Я чувствую, как во мне поднимается азарт, как предчувствием колет пальцы. И пускай это не решающий футбольный матч, а нам уже давно не десять, но от ощущения соперничества кругом идет голова.
От следующего снежка я уворачиваюсь. А потом хватаю в пригоршни снег, сбиваю его в плотный комок и запускаю в Миронова. Ожидаемо промахиваюсь, но это не снижает моего энтузиазма. Фиг я ему уступлю!
Сколько времени проходит - не знаю. На мировую мы соглашаемся одновременно, просто грохнувшись в сугроб под высоким деревом. Над головой - ветки в скудном снежном наряде. Еще выше - чернильное небо с яркими точками звезд. Я в снегу с ног и до головы, сердце суматошно бьется в груди, дыхание из горла вырывается со свистом - но как же чертовски, просто-таки неприлично, я счастлив! От простого ощущения жизни, оттого, что рядом важный для меня человек, и он любит меня. Мечтал ли я когда-нибудь - быть любимым?
- Идем? - тихо спрашивает Антон. Я знаю, он не хочет домой, но мы замерзли и валяться в снегу - неразумно.
- Еще минуточку, - так же тихо отвечаю я.
Антон дает мне эти ценные секунды, потом поднимается, протягивает мне руку. Эх, Миронов, не можешь ты до конца расслабиться...
Но я понимаю - нам пора домой. Протягиваю руку, обхватываю его ладонь, неуклюже поднимаюсь на ноги. Антон смотрит на меня так внимательно, что мне становится неловко. И когда он делает шаг вперед, и теперь близко-близко, я на мгновение решаю, что сейчас, в это самое мгновение, он попытается поцеловать меня. Конечно, у него ничего не получится, ведь я не позволю и если понадобится, то вновь заеду ему по лицу. Я ему доходчиво объясню, что не потерплю такой наглости и...
Антон касается моей щеки - легко-легко, кончиками пальцев. Спустя мгновение я понимаю - снежинка растаяла, и он вытер каплю. Браво, Краев! Мо-ло-дец! Хорошо хоть сразу не набросился на него с кулаками! Вот это был бы позор! Первый поцелуй ночью, в парке, в свете фонаря - как в пафосной мелодраме, вызывающей у меня отвращение. Ну, не дурак ли я?
***
Наш первый с Мироновым поцелуй совершенно не похож на кадр из фильма.
Этот день, восемнадцатое декабря, я провожу за учебниками. Завтра сдаю физику - и мне не по себе. Не только оттого, что я ненавижу этот предмет, но и потому, что меня пугает предстоящая встреча с одноклассниками.
Но Антон гордится мною - он сам так говорит - и разве я могу его подвести? Мама тяжело вздыхает, но не перечит: в последнее время она уже не так помешана на вечном контроле. Связано ли это с Антоном или она просто наконец-то осознает, что мне все равно осталось не долго? Я не знаю, да и какая разница?
- Здесь ошибка, Кирилл, - Антон указывает пальцем на задачу, над которой я корпел последние пятнадцать минут.
- А раньше сказать не мог? - взъяриваюсь я. Ошибка в самом начале, теперь все придется переделывать!
- Надеялся, что ты сам заметишь.
- Не заметил, - ворчу я. Миронов лишь пожимает плечами - скотина бесчувственная! Я же, тяжко вздохнув, зачеркиваю решение и, хмурясь, заново вчитываюсь в условие. Еще через десять минут я облегченно откидываюсь на подушки - решение верное. - И стоит так мучиться? Я бы мог сесть с тобой и все списать. Или это не вписывается в твои моральные принципы?
- Ну, можно и так, - рассеяно откликается Антон. Он уж слишком занят: листает учебник, явно подбирая для меня задачу посложнее.
- Серьезно?
- Да, - кивает он, поднимая на меня взгляд. - Если хочешь, я могу сесть с тобой и помочь. Годится?
С моего языка едва не срывается восторженное "да", а потом я задумываюсь. Как это будет выглядеть со стороны? Что подумают наши одноклассники, когда Антон ни с того, ни с сего займет место за последней партой? Не с красивой Катей, а со мной?
Ты не знаешь еще, Миронов, как могут ранить злые слова и как легко потерять положение, которое еще недавно казалось незыблемым. И я не стану причиной твоего падения, буду осмотрителен за нас двоих. Поэтому я облизываю пересохшие губы, старательно делая вид, что глубоко задумался, и произношу:
- Нет, наверное. Зря я что ли так долго мучился? Даже интересно, на сколько я сдам. А завалю... ну, и хрен с ним.
Мне удается беззаботно улыбнуться, по крайней мере я так думаю. Но судя по выражению лица Антона, мой маленький фарс его не обманывает. Догадывается ли он об истинных причинах отказа или придумал свой вариант - я не знаю и узнавать не спешу. Не все же ему защищать меня! Пускай даже моя защита и заключается лишь в том, что я планирую держаться от него подальше и не бросать тень на его безупречную репутацию.
- Ну, что ты там подобрал? Только это последняя, иначе я свихнусь, честное слово, - говорю я и склоняюсь ближе к учебнику.
И в этот момент он целует меня. Нет, он не пихает мне язык в рот - еще этого не хватало! Не слюнявит мои губы, как в фильмах. Он просто прикасается губами к уголку моего рта и если достаточно напрячься, то можно вообразить, будто он хотел поцеловать меня в щеку, просто промахнулся. Но я-то знаю - чувствую! - что он хотел именно так. Это всего лишь прикосновение длиною в миг, но у меня такое ощущение, что на мне теперь выжженно клеймо. Я хватаю ртом воздух и чувствую себя абсолютно ошеломленным, в то время, как проклятущий Миронов, уже вновь сосредоточен на учебнике.
- Сто шестнадцатую попробуй, - говорит он. - И на сегодня действительно достаточно. Пойду помогу твоей маме с ужином.
Антон сбегает - другого слова и не подобрать! Что, чувствует свою вину? Он не должен был, не должен... Я зло швыряю ни в чем неповинный учебник в угол комнаты, он приземляется с глухим стуком. Мне тяжело охарактеризовать свои ощущения, внутри у меня полная сумятица. Строить из себя девчонку с поруганной честью глупо, я слишком хорошо это осознаю. Ведь все так просто, если подумать! Оскорбился? Ударь! Понравилось? Ну, так целуй в ответ или кишка тонка, Краев? Я не делаю ни того, ни другого, потому что я где-то посередине между ужасом и желанием. Внутри все рвется на две части - и мне страшно от осознания, что никто не примет это решение за меня.
Спустя десять минут Антон зовет меня ужинать. Потом видит учебник в углу комнаты, поднимает его, смотрит на меня - солнышки в глазах тускнеют - и не говорит ни слова. Что это? Мы просто забудем обо всем? Не придадим этому никакого значения? Это тебе легко, Миронов! Это у тебя был кто-то до меня и будет - после, а для меня твои губы единственные, что были в моей жизни.
За ужином мы перекидываемся редкими фразами. Мама сначала еще пытается нас разговорить, но, поняв, что это бессмысленно, затихает. Еда никогда еще не казалась настолько омерзительной, я не съедаю и половины.
- Кирюша, у тебя что-то болит? - осторожно интересуется мама. Хоть лоб не щупает - и на том спасибо!
- Нет. Просто устал, хочу спать. Я пойду к себе, ладно?
- Конечно, - соглашается мама. Ее глаза вновь полны тревоги, и меня жалит уколом стыда. Прости, мама, я сегодня не могу тебя успокоить - впрочем, как и всегда.
В комнате я укладываю в рюкзак тетрадь и учебник - не отказываться же от первоначальных планов из-за произошедшего... инцидента. И, конечно, параллельно я прислушиваюсь ко звукам в коридоре. Уйдет ли Антон по-английски? Или все же зайдет попрощаться?
Мои сомнения решаются через минут пятнадцать. Миронов стучит и, не дождавшись ответа, входит. Закрывает дверь и прижимается к ней спиной.
- Что? - спрашиваю я, когда тишина начинает давить на уши.
- Жду, когда ты скажешь.
- О чем?
- О том, что у тебя на уме, - пожимает плечами Антон.
И меня прорывает: я стараюсь не кричать, помня о присутствии в квартире мамы, но голос то и дело срывается.
- У меня на уме? Знаешь, я чувствую себя идиотом. Ну, мне семнадцать, и я, наверное, должен быть счастлив, что сегодня впервые поцеловался. Ну, что вообще кого-то смог привлечь, если на минуточку вспомнить, что я спидозный, - с моих губ срывается нервный смешок. - Но, учитывая некоторые обстоятельства, я не могу радоваться.
- Из-за того, что я парень? - спрашивает Антон.
- Да! - восклицаю я, но потом хмурюсь, запускаю руку в волосы, отчаянно дергаю их. Это ведь неправда, но как говорить начистоту, если я и сам не в силах разобраться со своими эмоциями? - То есть нет... Потому что это ты, Антон, понимаешь?..
- Не очень, - честно отвечает он.
Не удивительно. Я сажусь на край кровати, закрываю глаза - так должно быть легче, да? - и произношу:
- Ты нужен мне. Я привык к тебе и ты, черт бы тебя побрал, сам в этом виноват. И то, что ты любишь меня... Ну, мне не противно. Я даже... льстит это мне, наверное. И ты мне дорог, Миронов. Ты мой единственный друг и часть моей жизни, какой бы она ни была. Но я могу не быть с тобой так, как ты хочешь.
- Не можешь или не хочешь? - перебивает меня Антон. - Кира?
- Не... знаю я! - восклицаю я. - Не мучай меня, Миронов.
- Прости, - тихо произносит он. - Я не должен был так поступать. Ты прав. Больше не повторится.
Я мысленно молю, чтобы Антон не добавлял "никогда". Ну, зачем бросаться такими громкими обещаниями?.. Все ведь в жизни бывает. И он не добавляет. Но разговор в тот вечер у нас, конечно, не клеится, и вскоре Антон уходит.
Я и так знал, что этой ночью вряд ли буду спокойно спать, но только причина моей бессонницы изменилась. Тревоги по поводу встречи с одноклассниками сменились тягостными мыслями об Антоне.
- Ему бы найти кого-то, Мэри. Кого-то, чья любовь не угрожала бы ему, - шепчу я в темноту. - Потому что я не могу быть с ним. Хочу, но не могу.
Тогда я еще не знаю, что вскоре мое желание исполнятся. Знал бы - был бы осторожнее со словами.