Пряный запах огневиски. Глава 2

Глава 2.
- Гермиона, просыпайся! Завтрак скоро, - произнесла Джинни, дергая меня за плечо. Ничего не оставалось, как послушно открыть глаза, хотя уснула я лишь с первыми лучами бледно-желтого зимнего солнца и теперь моя голова взрывалась от пульсирующей боли в затылке. Эти ночные дежурства сведут меня в могилу… - Как спалось? – жизнерадостно поинтересовалась Уизли, а я лишь вымученно улыбнулась, пожав плечами. Врать не хотелось, а правду не скажешь.

Джинни, к счастью, не вдавалась в расспросы, так как я никогда не была особо разговорчивой по утрам. Что-то проворчав о том, что мне стоит поторопиться, она скрылась за дверью, я же медленно поковыляла в сторону ванной. Самое невероятное, что Сириус после ночных попоек выглядел абсолютно свежим и отдохнувшим, я же даже после ледяного душа напоминала зомби: темно-синие круги под глазами особо «выгодно» подчеркивались мертвенно-бледной кожей.

Когда я наконец-то спустилась и заняла свое место, невнятно пробормотав «Доброе утро», то первым, что бросилось мне в глаза, было отсутствие Сириуса. Я испугалась… Неосознанно, импульсивно, глупо – я понимала. Но отрицать, что его отсутствие вызывает у меня страх, было невозможно.

- А где Сириус? – шепотом поинтересовалась я у сидящего рядом Гарри. Тот пожал плечами и, быстро взглянув на меня, произнес:

- Спит, наверное.

Расспрашивать дальше я не стала, но и аппетит потеряла абсолютно…

Когда это началось? В какой момент я стала переживать о крестном Гарри? Я не знала… Возможно, еще тогда, в Хижине, когда он был столь измученным и несчастным. А может быть только этой зимой, когда начала замечать, что его улыбка волшебная. И что так он улыбается только мне, когда никто не видит. Как будто стыдится демонстрировать ее другим. В чем было магия этой улыбки? Не знаю, она просто была теплая и мягкая, успокаивающая. И я боялась за него, жалела его, переживала, нервничала… Все это вылилось сначала в пристальные взгляды, а позже в ночные дежурства.

Я не видела его все утро, проведя первую половину дня в обширной библиотеке, уткнувшись в очередной пыльный фолиант. Когда дверь тихо открылась, я даже не подняла взгляд.

- Доброе утро, Гермиона. Хотя уже скорее день.

- Добрый день, Сириус, - я так резко подняла голову от книги, что стало неловко. В его руке опять была бутылка, янтарной жидкости в ней было уже меньше половины.

- Как всегда учишься? – рассеяно поинтересовался он, делая еще один глоток и небрежно садясь в ближайшее кресло. Это «все время» меня обидело. Разве плохо стремиться к знаниям? Он ведь взрослый, а взрослые наоборот всегда хвалили меня за старательность. Все, кроме Сириуса… Он наоборот крайне неодобрительно посматривал на меня всякий раз, когда я углублялась в чтение, либо начинала чересчур витиевато разговаривать.

- Я не всегда учусь, - тихо проворчала я себе под нос, не рассчитывая, что он услышит. Как бы не так… Услышал, ухмыльнулся, отсалютовал мне бутылкой, с сарказмом произнес «Ну-ну» и сделал очередной глоток.

- Смотри, а то не успеешь оглянуться, как молодость закончится и окажется, что кроме книг ты ничего больше и не видела, - с горькой улыбкой сказал он, слегка сощурив глаза. Он явно был пьян. Внешне это никогда не проявлялось: взгляд оставался осмысленным, походка твердой, а реакция быстрой, что вчера он мне продемонстрировал, спасши от падения с лестницы. И только по фразам, которые он начинал говорить, становилось ясно, что огневиски возымело действие.

- Разве книги это плохо? – спросила я, переворачивая страницу и лишь иногда бросая на него взгляды. Совсем быстрые… Незаметные…

- Во всем нужно знать меру, знаешь ли… - отрешенно отвечает он, рассматривая бутылку на свету. Жидкость искрится и призывно мерцает… Красиво. Через мгновение он хрипло смеется и говорит уже совершенно иначе – твердо, даже раздраженно: - Впрочем, я не тот человек, советы которого стоит воспринимать всерьез, поэтому не буду тебя отвлекать. Ты читай, а я тихонько посижу. Молли там задействовала всех в уборке дома, а мне как-то не улыбается провести весь день копошась в пыли и грязи.

- Мне кажется, что твой совет совсем неплох, - он вопросительно изгибает бровь, и я поясняю: - Относительно чувства меры…

- А, ты об этом… Да, неплох. Но, как ты, наверное, заметила, я сам не слишком знаю, когда необходимо остановиться, поэтому не мне тебя учить. Ладно, пойду-ка я пополнять запасы, - помахал бутылкой, в которой виски осталось лишь на донышке, и поднялся, - а ты пополняй багаж знаний, - улыбнулся напоследок и ушел, так и не узнав, что к чтению я в тот день больше вернуться не смогла...

***

Тихо и темно…

Лунная дорожка на полу как будто двигается, и я слежу за ней взглядом.

Я не могла заснуть.

Сириус не бушевал, не разбрасывал вещи в библиотеке и, возможно, даже не пил, но я не могла спать.
Мне нужно было убедиться, что все в порядке…

На этот раз я обулась, стараясь не шуметь, и тихо выскользнула в коридор.

Запах огневиски ударил в нос: приторный и горький, как полынь. Его жизнь тоже горькая, возможно, поэтому его так привлекает эта отрава? Скольжу как привидение, не решаясь осветить дорогу. Впереди виднеется лестница, и я засовываю палочку за пояс пижамных штанов. Нужно было оставить ее в комнате, но привычка – второе счастье. И не только в отношении волшебной палочки…

Я отчаянно прогоняю от себя все доводы рассудка, которые вопят о том, что я окончательно помешалась. А я не отрицаю… Разве возможно дышать алкоголем и оставаться вменяемой? Я, наверное, тоже пьяна постоянно, потому что моя зависимость еще более острая, чем у Сириуса. Только она другая… Особенная, щемящая где-то в животе и бегающая мурашками по коже. Как эта потребность называется? Не знаю… Возможно это лунатизм, может быть желание ощутить поток адреналина в венах и плевать, что он получен таким неординарным способом? А быть может это жалость и стремление утешить всех обездоленных? Гуманность? Человеколюбие? Интерес? Сириус? Да, у моей зависимости имя Сириус…

- Воды?

Никогда не пускайтесь в пространные размышления, когда играетесь в шпиона и крадетесь по темным коридорам. Это я поняла на собственном опыте, причем дважды…

Медленно развернувшись и вцепившись ногтями в ладони, я вгляделась в его глаза и произнесла единственное, что можно было сказать в этой ситуации:

- Да, пожалуйста…

Тук… Тук-тук-тук-тук-тук… Замерло…

Тук-тук-тук… Замерло… Тук…

Сердце плясало какой-то безумный танец: чечетка сменялась плавными линиями вальсами, а позже замирало в полете… Увы, полет был не воздушный, напротив, казалось, что несчастное сердце камнем скользит куда-то в пятки.

Жилка на шее билась в ритме крещендо, и я отчаянно краснела, как будто слышала удары, которые отбивал пульс.

- Проводить?

Какое острое ощущение дежавю…

- Да, пожалуйста, - я чувствовала себя попугаем, ей-Богу, с этим своим «Да, пожалуйста», но онемевшие губы упорствовали в нежелании произносить что-либо иное.

- Это называется зависимостью, девочка…

Клянусь всеми святыми – это было чересчур. Пальцы на обнаженной коже руки, улыбка, которую сумрак делал еще более невероятной, и это его плавное «девочка», которое было одновременно самым желанным и самым непристойным словом, которое я когда-либо слышала – все одновременно. Если бы не его поддержка, то я бессильно повалилась бы на пол, просто потому что мне шестнадцать и в книгах не написано абсолютно ничего о том, что стоит говорить глубокой ночью крестному отцу своего лучшего друга.

- Ч-ч-что? – переспросила я, чтобы хоть чем-то заполнить тишину, нарушаемую лишь нашими осторожными шагами.

- Когда каждую ночь бегаешь за водой – это уже система. А система – это зависимость, привычка. Называй как удобнее, - поясняет он. – Кстати, ты не думала о том, чтобы брать стакан с водой в комнату?

«Увы, в стакан тебя, Сириус, не поместишь», - мысль была столь фривольная, что я ее отогнала, стараясь привести мысли в порядок.

- Нет, не подумала,- тихо отвечаю, в тот момент, когда он распахивает передо мной дверь на кухню. Еще через мгновение помещение наполняется светом, и я осторожно наливаю воду, боясь повторения вчерашнего. Оборачиваюсь к столу, где он сидит, расслабленно откинувшись на спинку стула. В руках неизменная бутылка и я только диву даюсь, где он ее нашел, ведь когда мы шли, ее не было.

- Садись, коль не спишь, полуночный товарищ,- ухмыльнувшись, произносит он. О Мерлин, ну почему мне столь сильно не везет, когда он рядом? Почему я не могу произвести впечатление рассудительной, разумной, а главное взрослой девушки?! Черт возьми, почему я не могу быть с ним просто сдержанной и всезнающей Гермионой Грейнджер?!

Не получается… Потому что после его слов я судорожно закашлялась, пролила воду на футболку, почувствовала, что на глазах выступили слезы…

- Девочка, не пугай меня, - он поднялся из-за стола, забрал из моей дрожащей руки стакан, легонько похлопал по спине, снова обхватил за локоть и усадил на стул. – Ты нормально?

- Да, все хорошо, - пробормотала я. На животе расползлось мокрое пятно, и я чувствовала себя глубоко несчастной. Неудивительно, что он так улыбается мне и постоянно сопровождает. Я и правда произвожу впечатление редчайшей дурочки. Почему так только с ним? Не знаю…

- Налить еще воды? – я отрицательно покачала головой, все еще жутко смущенная, чтобы разговаривать. Он медленно садится напротив и продолжает: – Виски?

- Э-э-э, я не пью…

Воздух вдруг стал очень горьким. Вдыхать больно… Это все его предложение. Проклятое огневиски, которое чудится мне везде. Постоянный спутник Сириуса, непреложный элемент его образа… Быть может поэтому его предложение выпить было столь… двусмысленным? Пить из бутылки, из которой пил ОН? Это так… нереально?

- Я знаю, - коротко смеется и делает большой глоток,- но, как гостеприимный хозяин, должен был предложить.

- Мне шестнадцать, - говорю хоть что-нибудь, в то время как глаза заворожено следят за его губами. Живот болезненно ноет, и я точно знаю, что это из-за холодной воды, которую я пролила. Ведь больше нет причин?

- И?

- Я несовершеннолетняя, - а еще занудная, правильная, рациональная, скучная… Он точно так посчитает, ведь сейчас даже я сама так думаю.

- Ты считаешь, что как только тебе исполнится семнадцать, ты сразу станешь более взрослой? Это ведь всего лишь условности, цифры, Гермиона. Можно прожить десятилетия и не заметить, а можно каждый день превращать в короткую, но полную жизнь, - я знаю, что сейчас он об Азкабане. Это ни с чем не спутаешь… В такие моменты его голос глухой, как будто из вакуума, и я вся холодею, точь-в-точь как стекленеет взгляд его темно-синих глаз. После этого он больше не говорит, а только пьет. В такие моменты я проклинаю человека, который заставил его вспомнить о тех жутких двенадцати годах, даже если эти люди это Гарри или Рон, ведь воспоминания крадут у него еще больше времени. А он и так упустил его столь много впустую…

- Буду, - сегодня я напомнила о тюрьме. И не быть мне Гермионой Грейнджер, если я не смогу вытащить его из омута, в который он уже сейчас стремительно погружался, смотря в одну точку, и рассеяно делая маленькие глотки. Он смотрит на меня вопросительно, и я продолжаю: - Я буду огневиски.

Возможно, я прокляну себя, когда алкоголь растечется по венам, отравляя меня этим адским наркотиком, но сейчас я была абсолютно счастлива. Моя маленькая победа… Его глаза снова ярко-синие и в них пляшут веселые искорки. Как же я люблю его глаза… О Мерлин, о чем я думаю?! Резко встряхнула головой, и протянула руку за бутылкой, которую он подвинул на мою сторону стола.

Губы пересохли, и я медленно их облизала. Он смотрит на меня так пристально, поэтому я быстро делаю глоток, чтобы закончить это сумасшествие.

Печет… Печет. Печет!

- Глотай и дыши, - произнес он, встал со своего места, подошел ко мне, забрал из моей дрожащей руки бутылки, а потом присел перед моим стулом на корточки, положив руки на мои моментально онемевшие колени. – Вдыхай, девочка…

И я послушно глотаю, судорожно втягиваю носом воздух и очень медленно выдыхаю… И улыбаюсь ему в ответ… Впервые в жизни…

- Давай-ка я провожу тебя. Поздно. А ты ведь знаешь, что Молли никогда не даст спокойно поспать утром, - он говорит очень тихо, ведь находится так близко, что нет смысла повышать голос. Очень медленно он убирает ладони с моих колен, легко скользя пальцами и, видит Мерлин, это самое ошеломляющее ощущение, которое мне доводилось испытывать.

- Да, действительно, - так же тихо отвечаю я. Он молча берет меня за руку и только возле двери комнаты добавляет:

- До завтра…

И я знаю, что обязательно приду завтра…

@темы: ГП, Гермиона, Фанфик, гет, Сириус, R, Законченные работы

---

Пряный запах огневиски. Глава 1

Глава 1.
Пряный запах огневиски…
Интересно, сколько же его пролили, что аромат так настойчиво витает в воздухе?
Наверное, немало…
Ведь он пьет постоянно.
Бутылка, кажется, приросла к его руке.
А по ночам он мечется по библиотеке.
Откуда я знаю?
Грохот от падающих предметов оглушителен.
А визг его матери еще более красноречив.
В такие моменты возле портрета то и дело разносятся крепкие словца Сириуса. Никто больше не покидает комнаты. То ли привыкли, то ли не хотят нарушать гнетущее уединение Блэка. Лишь я ступаю на носочках, замирая на верхней ступеньке лестницы, и смотрю на него.
Он меня не видит, поэтому я могу стоять часами, когда он, наконец-то успокоив портрет матери, садится на пол и медленно пьет огневиски прямо из бутылки.
Зачем я это делаю?
Мне просто жаль. Он кажется одиноким, а я слишком хорошо помню, что такое одиночество. Ведь до знакомства с Гарри и Роном у меня не было друзей.
А еще я знаю, что такое чувствовать себя беспомощным. Когда не знаешь, чем помочь. Ему же еще невыносимее – он и знает, и может помочь, но не должен делать этого по приказу Дамблдора.
Сегодня Вальбурга особо разбушевалась. Неудивительно… Не знаю, что он опрокинул в библиотеке, но шум был оглушительный. Джинни тоже проснулась, но лишь проворчала что-то неразборчивое, засунула рыжую голову под подушку и уже через несколько минут снова мерно задышала. Я тоже попыталась уснуть. Честное слово, попыталась… Пяти минут метаний по кровати хватило, чтобы заставить меня взглянуть на него хотя бы одним глазком.
И вот снова я крадусь на носочках, не ощущая босыми ногами холода. В такие мгновения я чувствую себя преступницей, как будто подсматриваю за чем-то очень неприличным, поэтому мне душно, и плотное облако терпкого виски сдавливает стальным обручем виски. Голова пульсирует, адреналин плещется в жилах, заставляя сердце отчаянно колотиться о грудную клетку. Еще немного – и разорвется…
В такие моменты нет никакой гриффиндорской храбрости, и каждый шорох звучит набатом, могильным звоном. Нет ничего страшнее и омерзительнее, чем поступать нелогично, бродя по этому истлевшему дому ночью, опасаясь быть пойманной, судорожно проговаривая про себя оправдания, которые могут понадобиться, если кто-то меня увидит.
А потом страх проходит, просто улетучивается, как воздух из воздушного шарика, и остается только… нечто, не поддающееся анализу. Просто взгляд на едва различимый силуэт, небрежно прислонившийся к стене: бессмысленно и странно, трусливо и неправильно. Так не по-гриффиндорски, так не по-грейнджеровски. И хочется бежать без оглядки, чтобы не видеть. Или хотя бы заткнуть уши, когда он хрипло кашляет, подавившись очередным глотком. А еще появляется сильное желание как можно больнее ударить себя по щеке, чтобы жгучие слезы жалости сменились слезами боли. Он бы не потерпел жалости. Кто угодно, но только не Сириус Блэк…
Проходят минуты, а быть может уже часы, когда он медленно поднимается с пола, придерживаясь одной рукой за стену. Пустая бутылка обличительным монументом остается стоять на полу. Утром ее уберет миссис Уизли, одарив Сириуса неодобрительным взглядом. Он же в ответ скривит губы в своей такой особенной ухмылке, задорно подмигнет Гарри и Рону, бросит на меня мимолетный взгляд, и я снова пролью себе на колени обжигающе горячий чай, прикушу губу, чтобы не вскрикнуть и отчаянно покраснею от смущения из-за своей неловкости и из-за его взгляда.
Я так задумалась, впитывая расширившимися зрачками черноту ночи, что упустила момент, когда Сириус куда-то исчез. Видимо пошел в библиотеку… Там он просидит до утра. Когда он спит я не знала, ведь его ночи проходят в алкогольном бреду, а дни в еще более аляповатом фарсе, который он натужно исполнял ради Гарри, чтобы скрыть то, что видела лишь я в эти самые темные часы перед рассветом. Хотя я тоже почти не спала, выхватывая короткие мгновения, которые можно было именовать как «до» и «после»: До сумасшествия Сириуса. После сумасшествия Сириуса.
Сейчас был как раз один из таких моментов, когда в доме наконец-то царил относительный покой, поэтому я решила идти в комнату. Последний раз окинув взглядом холл, я медленно развернулась на онемевших пальцах и уперлась взглядом во что-то темное. Знаете, как это бывает, что-то более черное, чем сама чернота? Мозг, продолжающий лениво перебирать мысли, напрочь отказывался работать и только глаза непроизвольно скользнули выше, туда, где неподвижно стоял мое персональное ночное наваждение… Сириус Блэк.
- Не спится?
Сладко-сладко пахнет алкоголем и чем-то особенным. Быть может, это я пьяна, ведь именно я сейчас, как маятник, шатаюсь на пальцах на краю лестницы? Такая неправильная, ненастоящая, полоумная и обезумевшая Гермиона… Я не знаю, что сказать, как ответить на столь простой вопрос. Не спится ли мне? Конечно. Ведь это естественно… Не спишь ты – не сплю я. И куда девалась моя логика, мой хваленый интеллект? Неужто я ослепла, что даже не увидела как он аппарировал?
И тут я задохнулась от ужаса, потому что мне стало казаться, что он знает. Знает, что я стою на этой ступеньке часами. Знает, что у меня замерзли ноги. И тем более знает, что я не могу спать когда кому-то плохо… Ему плохо.
- Гермиона?
Он склонил голову, как кот из старого маггловского мультфильма, я же яростно потрясла своей, прогоняя марево, застлавшее разум. Во рту жжется ртуть… Почему? О, Мерлин, я прокусила губу… Дурочка. Ненормальная дурочка… Наконец-то мне удалось разжать зубы, мертвой хваткой прикусившие плоть и пробормотать, как пятилетнему ребенку, которого застали за воровством конфет.
- Пить хочу…
Он смотрит непонимающе. То ли слишком пьян, то ли привык ассоциировать слово «пить» с огневиски и не может поверить, что я, умница Грейнджер, собираюсь употреблять спиртное.
- Воды… - уж совсем жалко добавила я. А он улыбнулся. Мерлин, как же он улыбнулся… Так, как будто не было Азбакана, и смертей, и страха, и недавно возродившегося Воландеморта, и Ордена, который ничего не говорил нам – детям, и ничего не позволял делать ему – узнику в собственном доме. И в этой улыбке столько понимания мира, и снисхождения, от которого меня тошнит, и жалости, которую я ненавижу и яростно отвергаю, отступая еще дальше, еще ближе к лестнице. Улыбка для меня, когда не нужно дарить любовь Гарри и по-доброму подшучивать над Роном. Когда можно проявлять квинтэссенцию чувств, лишь усиленных горечью виски…
- Проводить? - Он спрашивает из вежливости, медленно поднимая руку и показывая на лестницу за моей спиной. А я окончательно ставлю крест на жалких попытках сохранить чувство собственного достоинства, дергаясь от его руки, как от карающего перста, который вот-вот, сейчас, вцепится мне в шею за то, что я посмела разрушить его одиночество. Хотя нет, разрушить я не в силах… Я ведь всего лишь ребенок, судорожно сжимающий посиневшими пальцами ткань футболки на животе, который болезненно сводит от страха и чего-то еще… особенного. Я всего лишь нарушила его покой, поцарапала кокон, но так несмело, что и самой смешно и до слез противно…
Когда кажется, что хуже быть не может, судьба обязательно достанет из рукава козырь и с безумным смехом швырнет тебе его в лицо. Вот так и со мной произошло, когда босая ступня куда-то провалилась, уволакивая меня в бездну… Лучше бы сразу в преисподнюю, потому что упасть с лестницы при Сириусе Блэке самое невероятное издевательство, которое мне, шестнадцатилетней девочке, могла подкинуть жизнь. И снова я ошиблась… Лучше упасть, чем быть подхваченной руками и резко вырванной из разверзнутой пасти чернеющих ступенек… Для пьяного человека у Сириуса оказалась крайне быстрая реакция. И вот я уже стою на твердой поверхности, и нет больше его рук на талии, и запаха спиртного в опасной близости от моего лица… А мне отчаянно хочется зажмуриться и бежать… бежать… бежать…
- Я все же провожу тебя, - спустя мгновения твердо произносит он. И я не возражаю, когда его пальцы обхватывают мой локоть, и он медленно ведет меня за собой, как сомнамбулу, которую стоит оберегать от самой себя. Как же отчетливо в это мгновение я вижу разницу между ним и мальчишками-ровесниками. Нет никакой возможности вырваться и гордо заявить, что я «могу и сама дойти». Я ведь и так выдала себя с головой, нужно вести себя как взрослая и шагать, высоко подняв голову, и чинно выпить стакан воды, твердым тоном пожелать «спокойной ночи», и прямо держа спину, демонстративно медленно подняться наверх. Как же легко строить планы… Как сложно претворять их в жизнь…
И ноги заплетаются, и стакан с оглушительным звоном разбивается о холодно-серый мрамор, и я истерично смахиваю слезы, желая только, чтобы этот стыд наконец-то закончился.
- Мерлин, что с тобой сегодня? Не заболела часом? Давай я позову Молли, - сейчас он кажется встревоженным и абсолютно трезвым. Только запах, этот дурманящий меня запах виски, так и продолжает обвивать его плотным облаком.
- Нет! Я просто устала и… - что-то пробормотала, проглотила конец предложения… Такое чувство, что рациональная Гермиона скончалась от этого позорного спектакля, оставив расхлебывать эту кашу какую-то косноязычную идиотку…
- Садись, я сам налью тебе воды.
Я послушно присаживаюсь на ближайший стул и, мгновение подумав, подтягиваю под себя околевшие ноги. В это время он протягивает мне стакан, и я послушно пью, хотя и не хочется…
- Ты бы не ходила босая, зима все-таки, заболеешь.
- Эмм… да. Я просто не хотела тревожить Джинни и искать обувь в темноте.
- Ясно, - произносит он, забирая у меня из рук стакан. От неловкости и смущения у меня сводит скулы, щеки горят пунцовым, а ноги и руки наоборот дрожат как в лихорадке: от холода, от страха…
И невозможно понять, что страшит меня сильнее: то, что он уйдет, и снова будет пить эту пьянящую жидкость, либо то, что он останется, а я не знаю, что говорить и даже забываю, как вдыхать воздух в его присутствии.
Он снова поставил все с ног на голову, в той манере, которая меня так восхищает, раздражает и пугает одновременно. Никакой рассудительности, только желания, инстинкты, прихоти… И вот он достает очередную бутылку из ближайшего кухонной тумбочки, садится напротив меня, как будто не замечая, забыв…
- Как Гарри? – в перерыве между очередным глотком, интересуется он, прорезая тишину, как масло острым ножом. Гарри? Я не понимаю ни вопроса, ни того, что до сих пор делаю здесь, почему не ухожу, а продолжаю комкать несчастную ткань футболки.
- Хорошо. Кажется…
- Просто ты имеешь возможность постоянно находиться с ним рядом, поэтому меня и интересует, как он справляется в школе. Слишком много навалилось в последнее время, - поясняет он, сощурив глаза и смотря на меня так… Как? Мерлин, я не знаю! Я ничего не знаю и не помню в присутствии Сириуса Блэка… Я просто смотрю на движения его губ, уже не слушая, что именно он говорит, лишь ощущая как плавно и почти интимно (Мерлин, слово-то какое!) он растягивает гласные.
- Гермиона? Ты слышишь?
- Что? Простите… прости, - он не любит, когда его называют на «вы», - я просто задумалась, - я почти чувствую, как по моему лицу и шее расползаются багровые пятна, когда я едва слышно шепчу столь глупое оправдание.
- Ты выглядишь уставшей. Ты вообще спала сегодня? Думаю, тебе стоит отдохнуть, - произносит он. И я согласно киваю, вскакиваю на ноги и из последних сил сдерживаю желание опрометью броситься прочь. Как же я боюсь таких ситуаций, когда невозможно действовать логично… Как же я боюсь его: пьяного, окутанного горечью огненного виски и одиночества, гордого и непонятного, взрослого и такого безрассудного… Как хочу, чтобы он наконец-то научился спать по ночам и освободил меня от наваждения и как опасаюсь, что он лишит меня этих минут, когда вся жизнь сжимается до размера верхней ступеньки лестницы…
- Спокойной ночи, - на выдохе произношу я, когда наконец-то рука ложится на ручку двери, а мысли отступают, не подкрепленные его образом перед глазами.
- Спокойной, девочка…
Его «девочка» такое необычное, вязкое и теплое, что хочется слышать бесконечно. А еще оно слишком хриплое и произнесенное с интонациями, которые я не в состоянии понять, поэтому по позвоночнику скользит раскаленная капелька пота, как будто бы выжигая продолговатое клеймо, выявляющее самые глубинные желания, которые не прогонишь, как бы ни старался…

@темы: ГП, Гермиона, Фанфик, гет, Сириус, R, Законченные работы

---

Черная кошка

Ты дикою черною кошкой
тихонько стучишься в окошко,
Ты в полночь глухую и серую
спокойно шагаешь несмелая.
И суеверье людей осторожное
ложится тяжелою ношею
на белую душу под черною кожею.
Ты голову тихо склонила,
свой огненный взгляд опустила,
чтоб зря не страшить всех невежд,
что дьявола метку, как пламенный крест,
на спину твою возложили.
За угольный цвет ты ответишь сполна
И страшною будет, наверно, судьба.
Ты белой вороной средь серых котов
всегда для упрямцев тех будешь,
И уйму, наверно, получишь пинков
ты до смерти их не забудешь.
Но оставайся ты лучше котом,
хоть совесть останется чистой.
И никогда не узнаешь ты моря грехов,
что вечно царит в человеческих мыслях.

@темы: типоСтих, Законченные работы

---

Кукловод. Глава 50.1. Сделка

США, Мистик Фолс, 2016 год, июнь

- Я поеду одна, Клаус. Не обижайся. А ты можешь съездить с Ребеккой, она ведь просила, - я встаю на носочки, легко целую тебя в губы. Ты не отвечаешь. Недоволен. Знаю, мы и правда договаривались посетить кладбище вместе. Но, думаю, ты простишь. Мне нужно побыть с мамой наедине, а тебе с семьей, ведь совсем скоро мы вновь уедем. Здесь мы проездом, после пяти месяцев путешествий в Латинской Америке. Там я набралась сил, смогла если не избавиться, то хотя бы притушить свою боль. Теперь же я и сама не знаю, куда лежит наш путь, где наше место. Единственное, что знаю точно - в Мистик Фолс мы не останемся, этот город не принес нам счастья.

- Я могу хотя бы подвезти тебя, - предпринимаешь последнюю попытку. Знаю, что тебе нелегко отпустить меня куда-либо одну. Кажется, после случая с Эриком я постоянно была под присмотром, где-то поблизости. Но так ведь нельзя, понимаешь, Клаус? Моя зависимость от тебя и так слишком велика. В этом моя сила и слабость одновременно.

- Нет. Я поеду одна. Проведи время с сестрой, она соскучилась по тебе, - умоляюще поджимаю губы, молчаливо прося понять меня, ведь сейчас это не каприз, не легкомысленное решение неразумной девчонки, а настоящая потребность.

- Ладно, не задерживайся только, - пожимаешь плечами и отворачиваешься к окну. Не понимаешь моей просьбы, но все-таки уступаешь, потому что поиски компромисса стали для нас привычными. Только так мы можем быть вместе, принимая друг друга. Я утыкаюсь лбом тебе в спину, кладу руку на плечо и тихо, на грани слышимости, шепчу "спасибо". Ты легко сжимаешь мои пальцы, но быстро отпускаешь, давая понять, что мне пора идти, если я, конечно, не хочу, чтобы ты передумал.

***

Медленно иду по узким дорожкам, смотря под ноги. На кладбище удушающе-сладко пахнет цветами, они лежат на плоских гранитных плитах, словно напоминание о том, что живые еще помнят о мертвых, любят и скорбят. Возле могилы матери я становлюсь на колени, молчу несколько долгих минут, просто вновь и вновь перечитываю имя и годы жизни. Я часто думала, что если бы не уехала тогда с тобой, то моя мама была бы жива, я бы смогла уберечь ее, я бы рано или поздно обязательно стала бы хорошей дочерью. Возможно, даже доказала бы, что я не монстр, что могу быть прежней. Но жалеть об этом нет смысла, это, наверное, просто судьба наказывает меня за все грехи и ошибки. Это мой крест, и мне стоит нести его достойно.

- Здравствуй, мама, - тихо произношу, кладя принесенные с собой розы на черный мрамор. - Я снова здесь. Ненадолго правда. Скоро мы снова уезжаем и, честно говоря, мне кажется, что я долго не смогу приходить сюда. Но ты ведь всегда рядом, где бы я ни была, правда? Я знаю, что так и есть. Знаешь, я счастлива, - порывы ветра путают волосы, но я лишь нетерпеливо откидываю их назад. Мне важно выговориться, я верю, что мама слышит и разделит со мной все мои чувства. - Я люблю его, мама. Сложно мне с ним, иногда я проклинаю тот день, когда пришла к нему. Я боролась за любовь тогда, а получилось, что настоящая любовь у меня впереди. И она оказалась такой разной. То жгучая ненависть, то разрывающая на части нежность. Так правильно, так должно быть? Я не знаю, мама. Просто не могу его потерять, как бы тяжело с ним ни было. Ты прости меня за такой выбор, возможно, ты бы не поняла этого сразу. Только со временем, когда бы узнала его ближе.

Я долго еще рассказываю о своих мечтах и страхах, обхватив себя руками за плечи. Становится легче, как будто часть своего груза я оставляю здесь, хороню его навеки. Понимаю, что пора идти, потому что, зная тебе, не удивлюсь, если ты объявишься здесь, посчитав, что я слишком задерживаюсь. Последний раз провожу кончиками пальцев по витиеватым буквам маминого имени, пытаясь запомнить, выжечь в памяти так, чтобы и через столетия не забыть. А потом тихо шепчу "я люблю тебя" и быстро поднимаюсь на ноги. Осознаю, что нет смысла задерживаться здесь, ведь символизм кладбища - всего лишь человеческая прихоть. Любовь в сердце, там всегда будет жить моя мама. Столько, сколько продлится моя вечность.

Чем ближе к кованным воротам, тем сильнее я ускоряю шаг. Мне хочется домой, поцеловать тебя, провести вечер с нашей семьей. Если бы кто-то сказал мне еще несколько лет назад, что такие простые человеческие действия будут составлять основу моего счастья, я бы не поверила. Как же порой быстро меняются ценности.

Впрочем, возле входа на кладбище меня ждет неприятный сюрприз. Невдалеке стоит машина, и я, еще даже не видя пассажиров, почему-то интуитивно догадываюсь, кто сейчас выйдет оттуда. Мои предположения оказываются верны: сначала из автомобиля выходит Деймон, а потом и Елена с букетом красных роз. Ничего удивительно в этом визите нет, ведь, в конце концов, у нее здесь похоронены и родители, и Джон, и Дженна, но от этого мне не легче. Мне не хочется видеть их, даже после того, как я узнала, что они, кажется, помогли вызволить меня из плена Эрика. Наверное, самое неприятное чувство - это когда испытываешь равнодушный холод к людям, которых когда-то любил. Но деваться некуда, поэтому я изображаю удивленно-вежливое выражение лица, растягиваю губы в легкой улыбке и подхожу ближе.

- Кэролайн, - первым меня замечает Деймон. На одну секунду он, кажется, даже теряется, но быстро берет себя в руки и, усмехнувшись, добавляет: - Хорошее место для встречи. Давно вернулись?

- Вчера утром. Привет, Елена, - перевожу взгляд на подругу. Или уже не подругу? Дружба ведь тоже требует подпитки, общих интересов и стремлений, а у нас этого так давно нет.

- Привет, Кэр. Очень рада видеть тебя! - ну, да, конечно же "рада". Это проявляется во всем: и в неестественной улыбке, и в нервно дрожащих губах, и в напряженной позе. Как-то даже грустно, как будто она и правда считает, что я могу захотеть причинить ей вред.

- Взаимно, - зачем-то произношу я, а потом поправляю волосы, лишь бы только чем-то занять руки, и уже более спокойно договариваю: - Ладно, мне пора идти. Увидимся. Пока.

- Да, до встречи, - Елена не в силах сдержать облегченный выдох и, удобнее перехватив букет, направляется к воротам. Деймон же молчит и почему-то медлит, я уже успеваю сделать несколько шагов, когда он обхватывает меня за локоть. Первое желание - вырваться. Не потому что страшно или противно, а просто как-то неправильно это прикосновение. Но потом я беру себя в руки, встречаюсь с Деймоном взглядом и вопросительно приподнимаю бровь, ожидая, что он скажет.

- В девять часов выберись в Мистик-Грилль. Нужно поговорить. Это касается тебя и твоих... друзей, - Деймон демонстративно выделяет последнее слово, а потом отпускает мою руку и быстрым шагом догоняет Елену. Мне же остается только недоуменно смотреть вслед и гадать, что же такого снова произошло.

***

Вечером у меня буквально все валится с рук. Я только и успеваю, что извиняться и смущенно улыбаться, делая вид, что все нормально. Ты сидишь в кресле возле камина, я же упорно притворяюсь, что поглощена чтением, хотя на деле не прочитала и строчки. Мне бы хотелось рассказать тебе правду, но я не могу. Лучше буду молчать и просто не пойду на эту чертову встречу. Неужели опыт меня ничему не учит? Ведь такая ситуация уже была, и закончилась она крайне плачевно. Правда и различия есть: в этот раз Деймон зовет меня не в сад, а в общественное место, мы не будем наедине. Вдруг он и правда сообщит что-то важное? А если нашей семье до сих пор что-то угрожает? Противоречия разрывают меня на части, а решение все никак не приходит.

Часы показывают уже без пятнадцати девять, и я едва не кусаю ногти от отчаянья. Что же мне делать? Как ни странно, мне помогает Ребекка. Она входит в библиотеку, подходит к тебе, целует в щеку и произносит:

- Я ушла. Смотрите только, не укатите завтра, не дождавшись меня!

- Если ты, конечно, вернешься не в полдень, - ты приподнимаешь бровь и шутливо грозишь сестре пальцем, а потом, не сдержавшись, тепло улыбаешься. На вас приятно смотреть, вы любите друг друга не смотря ни на что.

- Постараюсь. Все, я ушла. Кэролайн, спокойной ночи.

- Подожди! - я прыгаю в омут с головой, не давая себе времени одуматься. Откладываю книгу, встаю с дивана и, пытаясь, чтобы голос звучал как можно более равнодушно, произношу: - Можно я с тобой ненадолго?

- Эммм... - впервые вижу, чтобы Ребекка теряла дар речи. Она переводит недоуменный взгляд на тебя, пожимает плечом и неразборчиво бормочет: - Идем, если хочешь.

- Да, хочу. Идем. Клаус, я не долго. Ты же не против? Нет? Вот и замечательно! - осознаю, что веду себя не просто странно, а неадекватно, и ты обязательно накинешься на меня с расспросами и упреками, когда я вернусь. Но сейчас это неважно: главное успеть уйти подальше, прежде чем твое изумление из-за моего странного порыва не прошло, и ты не бросился меня сопровождать. Я делаю это ради семьи, Клаус. Отныне и навсегда только ради нашей семьи.

- Что происходит, Форбс? - требовательно интересуется Ребекка, когда мы отъезжаем от дома. На дорогу она почти не смотрит, зато меня успевает прожигать недоуменным взглядом. Да-а-а, что сказать твоей сестре я не подумала.

- Ничего, - тихо ворчу под нос. Ей-богу, мне не тринадцать лет, я что не имею право вечером уйти из дома?

- Ничего? Ладно. А куда хотя бы везти тебя? Или будем кататься по городу? У меня, знаешь ли, были планы.

- В Мистик-Грилль отвези меня. Назад я доберусь сама.

- Ммм... Ясно. Ты что, свидание там назначила? - Ребекка хмыкает и добавляет: - Он хоть хорошенький?

- Очень смешно! - я огрызаюсь, нервно сжимая руки в кулаки. Не дай Бог ты расценишь это также, если узнаешь. Это ведь неправда, так давно Деймон для меня лишь одно из воспоминаний о прежней жизни, когда и я сама была совершенно другой.

- Ладно, я же шучу. Мы, между прочим, уже приехали, - Ребекка кивком головы указывает на здание бара. Я тяжело сглатываю образовавшийся в горле ком, киваю и быстро открываю дверцу, чтобы не передумать: - Эй, может все-таки подождать тебя? А то вляпаешься в какие-то неприятности, а Ник мне потом голову оторвет.

- Нет, не нужно. Я недолго. Честно. Спасибо тебе.

***

- У тебя пять минут, Деймон. Что ты хотел? - почему-то я становлюсь абсолютно спокойной, когда вижу Сальваторе возле барной стойки. В этот момент я держу твой образ перед глазами, знаю, что защищая близких ты пошел бы на что угодно и никогда бы не поддался панике, осознавая, что это не приведет ни к чему хорошему. Сейчас я поступаю также. Если Деймон соврал и пригласил меня просто так, смеха ради, то я уйду в ту же минуту.

- Ты изменилась, Кэролайн. Виски будешь?

- Да, двойной, - жду, пока официант поставит передо мной стакан, делаю большой глоток, медленно облизываю губы. Деймон почему-то ждет моего ответа, поэтому поворачиваюсь всем телом к нему и произношу: - Ты, кажется, уже говорил мне это. Мы все меняемся. Я тоже. Ты ради этого меня позвал?

- Нет. Я ждал, когда ты вернешься. Хочу кое-что отдать тебе, - с этими словами он достает из кармана кожаной куртки флакон и кладет его передо мной. Ничего примечательного - обычная прозрачная жидкость.

- Что это? - недоуменно приподнимаю бровь, пытаясь понять, где же здесь подвох. Деймон склоняется совсем близко, почти касаясь моих губ своими. Наверное, пытается смутить меня так или напугать - не знаю. Господи, я же столько лет живу с тобой! Подобные фокусы совершенно не трогают уже. Несколько секунд так и сидим: не шевелясь, почти не дыша и упрямо смотря друг другу в глаза, как будто определяя степень силы. На стороне Деймона возраст, на моей - лучший, из всех возможных, учитель.

- Действительно изменилось, - как-то даже восхищенно выдыхает Сальваторе и наконец-то отстраняется. Кивает на флакон и поясняет: - Это акт доброй воли. Знаешь, как на войне: проигравшая сторона выбрасывала белый флаг. Вот это милое варево Эстер, которое она приготовила специально для своих любимых деток и благоразумно оставила Бонни, и есть наш белый флаг.

Я подозрительно кошусь на Деймона, перевожу взгляд на плотно закупоренный флакон. Блефует что ли? Господи, наверное, вскоре я возненавижу Мистик Фолс, ведь в нем постоянно происходит что-то отвратительное. Неужели снова?

- Ладно, предположим, что это не обычная вода из-под крана, а и правда что-то... опасное? - стараюсь добавить в голос как можно больше сарказма. Ты бы сделал так. Никакого страха, не позволять никому видеть, что я чувствую на самом деле. - И что ты хочешь за это?

@темы: Кукловод, Работы в процессе

---

А знаешь, брат, ведь я тебя любила

А знаешь, брат, ведь я тебя любила...

Совсем крохой, когда приходилось убегать от мальчишек-задир, я знала, что стоит только спрятаться за твоей спиной, и все страхи уйдут. Ведь ты защитишь меня. Всегда-всегда.

А еще ты дарил мне цветы, так небрежно, просто молча протягивая небольшой букет, и для меня это были лучшие цветы во всем мире.
Я помню, как однажды проколола палец, мне было пять, и я зарыдала громко и отчаянно, как плачут только дети, которые еще не знают, что капля крови и легкая боль - это наименьшие страдания, которые суждено пережить человеку. Но ты не засмеялся, ты присел возле меня на корточки, взял мою ладонь в свою, и сцеловал небольшую рубиновую капельку. Я поморщилась от отвращения и прошептала:

- Противно?

А ты только улыбнулся, тепло-тепло, самой родной и самой любимой моей улыбкой, погладил меня по светлым волосам и ответил:

- Нет. Ты ведь родная. И кровь твоя родная.

Тогда, Ник, ты впервые пробовал кровь. Мою кровь.

А еще ты крепко сжимал мою руку, когда нам приходилось скрываться в пещере, а где-то над нами раздавался протяжный вой, от которого я вся застывала, не в силах уснуть, пока ты не обнимал меня, целовал меня в висок, и бормотал куда-то мне в волосы:

- Спи, Бекка, спи, родная. Я буду охранять твой сон. Я всегда буду рядом. На веки вечные.

И я засыпала, под гулкое эхо волчьего воя, согретая в твоих объятиях, успокоенная тихим шепотом, уверенная, что мы весь жизненный путь пройдем вот так - держась за руки.

А знаешь, брат, ведь я тебя любила...

Так сильно любила, что задыхалась от огненной ненависти и, казалось, физически ощутимой боли, когда отец избивал тебя. Ты никогда не кричал, не плакал. Мужчины не плачут. Я рыдала за нас двоих, так сильно сжимая кулаки, что обескровленные пальцы белели, а ногти оставляли на ладонях розовые полукружия. А потом, когда все заканчивалось, и ты обессиленно падал на пол, я прижимала твою голову к своей груди и шептала бессвязно и рвано:

- Ник... Мой любимый Ник. Все хорошо, мы вместе. Всегда вместе. Поплачь, поплачь, пожалуйста.

И ты плакал. Только со мной. А я сцеловывала слезы с твоих щек, запутав пальцы в твоих волосах. Тогда я впервые попробовала слезы. Твои слезы.

А знаешь, брат, ведь я тебя любила...

Даже в те проклятые столетия, когда кровь и слезы жертв стали основой нашего существования. Даже когда мы убивали, деля одну жертву на двоих, слизывая капли крови с пальцев друг друга, как животные, где-то там, в мертвом сердце, была стойкая вера, что ты не осудишь, что ты поймешь и примешь меня любой.

- Я бы хотела умереть. - Я сказала эту фразу совсем недавно, сидя в гостиной и невидящим взглядом смотря на огонь в камине. Я так устала. Устала от Мистик Фолс, от этой войны, которой я не хотела. Я ведь просто хотела любить тебя, брат. И чтобы ты держал меня за руку до скончания века, пока мир не сгинет в бездну.

- Не говори так. Я ведь не могу без тебя. Я люблю тебя, Бекка.

***

Где-то там, наверное, догорало твое тело. И я снова была маленькой девочкой, и не было кому обнять меня и стереть дорожки слез с моих щек. Не было ничего и никого, что могло бы теперь иметь для меня значение. Лишь тихий шепот: "Сладких снов, брат. Пусть тебе присниться счастье" все срывался с моих губ, перемешивался с хриплыми рыданиями и грустным шелестом ветра в кронах деревьев. Быть может, ты где-то рядом. Ведь ты обещал. И ты, Ник, всегда сдерживал обещание, хоть и на свой странный манер. Я буду верить тебе. Я буду ждать. Ведь я люблю тебя, брат.

@темы: ДВ, Фанфик, джен, Ребекка, Клаус, Законченные работы, G

---

Искупление

Спасение

Его рука, запутавшаяся в прядях моих волос сильная и уверенная. Он поднимает мое тело, которое сейчас я сама почти не ощущаю, исключая полыхающий болью и жаром участок, куда меня укусил Тайлер. Находиться в его объятиях страшно. Он ужасен в своих порывах, непонятных поступках, крайностях. Зачем он спасает меня? Какую цену я заплачу за несколько капель крови, которые выпью? Эти мысли выворачивают наизнанку, заставляют кружиться голову и набегать соленым каплям слез, которые так сложно сдерживать.

- С днем рождения, Кэролайн. - Не такие подарки дарят на восемнадцатилетье. Он дарит мне жизнь, которую сам же хотел отнять. Он дарит мне проклятие и зависимость - вкус его крови на моих губах.

Когда мои губы прикасаются к прохладной коже на его запястье, я еще успеваю подумать, что на вкус его кровь наверняка горькая, как полевые травы, которые спасительны, но в тоже время вызывают лишь тошноту и отвращение. Или, быть может, его кровь соленая, как слезы всех его жертв, всех сломанных судеб и исковерканных жизней? Я смыкаю зубы, зажмуриваюсь сильно-сильно, пытаясь не думать, что теперь и в моих венах навеки останется его частица, его разрушительная сущность. Кровь оказывается сладкой. Неестественно, ярко и так чарующе сладко... Быть может есть прямая зависимость и чем ужасней мужчина, тем слаще у него кровь? Он больше не говорит ни слова, опускает меня на подушки, заправляет прядь волос за ухо и уходит, тихо прикрыв дверь. Я надеюсь, что он уходит не только из моей комнаты, но и из моей жизни, ведь иначе я погибну. Чувствую, что погибну.

Искупление

Его могила находится вдалеке, за чертой кладбища. В древности так хоронили грешников, и он действительно был грешен более, чем кто-либо иной. Сейчас здесь все поросло травой, и она буйной порослью обвивает простое каменное надгробие, на котором выведено лишь его имя. Клаус. Спустя сто лет, прошедших со дня его смерти, никто уже не знает, кто он такой и что когда-то, далекий век назад, он умер спасая меня, глупую девочку, Кэролайн Форбс.

- С днем рождения, Клаус. - Я присаживаюсь на корточки, кладу две кроваво-алые розы в зеленое буйство клевера и мать-и-мачехи, провожу пальцем по контуру букв. Воздух так сладко пахнет, и этот запах хочется попробовать на вкус, но у меня больше нет такой возможности, ведь только его кровь была особенной и волшебной. Когда-то я молила небеса, чтобы он забрал его из моей жизни, и Бог исполнил мои молитвы. И если Клаус искупил всю свою вину и грехи, отдав жизнь за меня, спасая меня во второй раз, то мое искупление никогда не закончится, пока за оградой кладбища находится эта могила, поросшая горькой полынью, куда я буду возвращаться вновь и вновь, в глупой, такой детской вере, что он еще вернется, чтобы хотя бы невесомым касанием ветра снова запутать пальцы в моих волосах...

@темы: Кэролайн, ДВ, Фанфик, гет, Клаус, Законченные работы, G

---

Ночь в Преисподней. Глава 4.

Глава 4.
Любовь… Банальность. Глупость. Слабость. Исконно человеческое чувство, которое я всегда презирал. Но судьба решила наказать меня за все многочисленные грехи, заставив испытать это чувство к маленькой шестнадцатилетней девочке. Моя Изабелла… У меня не было иллюзий по поводу какого-то там эфемерного «совместного будущего». Если моя смехотворная идея все же удастся, то наш «Ад» покинет только она одна.

Ночь окончательно вступила в свои права, погружая комнату в полумрак, который рассеивался лишь бледно-желтым светом от одной из тускло мерцающих люстр. Я уже давно перестал различать крики женщин, которые становились все более глухими и уставшими. Сейчас все мои усилия были сконцентрированы на борьбе с моей вампирской сущностью, с желанием наброситься на Беллу, не думая ни о чем, отдавшись похоти и жажде… Были моменты, как сейчас, когда мои благие намерения терпели полнейшее фиаско, и тогда я чувствовал, как Изабелла скрипит зубами, сдерживая вопль. А я не реагировал больше ни на что, превращая поцелуй в насилие, сходя с ума от терпкого запаха ее крови, оставляя фиолетовые кровоподтеки на коже ее спины, по которой скользили мои пальцы. Больно… больно… больно… Как же все-таки больно причинять тебе муки и не иметь возможности сдержаться. Как омерзительно чувствовать бесов с противным хохотом прячущихся по темным углам и наслаждающихся этой вакханалией. Как страшно осознавать, что одно мое неверное движение, и ты погибнешь, даже не имея возможности встретить новый рассвет.

Пальцы все яростнее впивались в ее тело, перемещаясь с плеч, прочерчивая дорожку по позвоночнику, скользя по талии. Руки подхватили основание простенькой белой футболки, потянули вверх. Выдержка Изабеллы и ее послушание оказались очень кстати, я подозревал, что если бы она кричала или отталкивала меня, то я бы уже не смог остановить свое стремление уничтожать и причинять боль. А эта ее покорность, хотя бы немного отрезвляла помутневшее от запаха крови сознание. Лишь иногда она позволяла себе сдавленный всхлип или давала нескольким соленым капелькам возможность скатиться по побледневшим щекам, когда мои «объятия» становились слишком агрессивными. Все эти всхлипы я заглушал, прижимая свои ледяные губы к ее рту, слезы же она сама смахивала, и я то и дело слышал, как мысленно она называла себя «трусливой дурой». Когда ее внутреннее самобичевание наконец-то достигло предела, я все-таки прервал поток ее мыслей, раздраженно выдохнув прямо в ее искусанные приоткрытые губы:

- Изабелла, перестань винить себя. Ты имеешь право на любые эмоции в данной ситуации. Твоя выдержка даже противоестественна. Такое чувство, что ты до сих пор не поняла, что происходит.

- Мистер Каллен, я прекрасно все понимаю. Просто использую совет и берегу силы. Пока все не так страшно, - прохрипела она, внимательно всматриваясь в мои кроваво-красные глаза.

- Разумно… - проворчал я, обхватывая ее талию и увлекая на себя.

- Можно попросить вас об одолжении? – спрашивает она, отвлекая меня от пуговицы на ее джинсах, с которой я безуспешно пытался бороться. Ее было так легко оторвать, но я вовремя вспомнил, что утром, если план сработает, ей нужно будет что-то одеть, поэтому впервые за многие годы действовал аккуратно и недовольно шипел, что за десять минут моего умения хватило лишь на то, чтобы освободить Изабеллу от футболки.

- Попробуй, - сквозь зубы проскрипел я.

- Вы могли бы хотя бы сегодня называть меня Белла? – интересуется она, смущенно отводя взгляд, когда я убираю прядку волос, прилипшую к ее губе.

- Ты ведь знаешь, что для этого нужно. Правда, Изабелла? – приподнимаю бровь и снова концентрируюсь на джинсах. Пуговица наконец-то поддается, молния тоже.

- Эдвард, ты можешь называть меня Белла? – с недовольным вздохом сдается она, впервые произнеся мое имя. У нее оно получается мягко и уютно, плавно и трогательно. Как-то по-семейному и только с ей свойственными интонациями.

- Вот теперь могу, Белла, - с улыбкой отвечаю я и целую ее в лоб. Господи, если бы несколько часов назад, кто-то сказал мне, что я буду награждать свою «игрушку» отеческим поцелуем в лоб, то я бы просто расхохотался.

Впервые я был рад, что моя «семья» занята своими «игрушками» и не обращает внимания на нас, не прислушивается к столь странному для вампира и шестнадцатилетней девчонки разговору. Крики были, наверное, столь же громкими, как и вначале, но как обычно это и происходило, через какое-то время, сейчас все эти стоны, вопли, ругательства, скрежет слились в монотонное, неразборчивое жужжание. Сейчас мне было не до размышлений, руки медленно стягивали до жути узкие джинсы, в которые была облачена Изабелла.

Когда наконец-то и этот предмет гардероба отлетел в сторону, и Белла осталась лишь в белом простеньком белье, я все же признался сам себе, что «отеческих» чувств к ней не испытываю. Мое эмоциональное состояние напоминало качели: мне то хотелось отбросить все предосторожности и отдаться чудовищу, живущему во мне, то наоборот возникало желание проявить максимум сдержанности. В итоге получалась какая-то адская смесь, где едва ощутимые прикосновения кончиками пальцев, сменялись грубыми объятиями, когда на бледной коже оставались алые следы.

Не знаю, когда я успел сбросить с себя рубашку и освободить Изабеллу от белья, эти воспоминания вытеснились из памяти, заменяясь ощущениями от соприкосновения с ее обнаженной кожей. Она сильно покраснела и судорожно зажмурилась, смешно сморщив нос. Эта ее столь детская реакция оказалась наиболее сильным отрезвляющим средством для меня. Легонький поцелуй в переносицу привел к тому, что она широко распахнула глаза, как будто я сделал что-то из ряда вон выходящее. Потихоньку она расслабилась, опухшие губы сложились в улыбку, и она сама потянулась ко мне. В такие моменты меня окутывало чем-то отчаянно странным, до боли теплым и непривычным. Возможно, это то, что люди называют нежностью, то, что заставляло мои руки медленно перебирать пряди темных волос, которые постоянно рассыпались Изабелле на лицо. Я снова припал к ее губам, принимая ее неумелый, робкий поцелуй, который она впервые решилась подарить мне самостоятельно. Руки же тем временем бережно скользили по шее, где безумно трепыхался пульс.

Дорожка из поцелуев переместилась к щеке, прошлась по подбородку и шее, к полушарию груди. Я ощутил, как моя девочка напряглась, когда мой язык медленно скользнул по вершинке соска, попыталась оттолкнуть, но лишь запуталась пальцами в хаосе волос на затылке и невольно притянула ближе, шумно выдохнув и сцепив зубы.

Я понимал насколько ей тяжело и неловко проявлять какие-либо эмоции, отдаваться желанию, когда вокруг постоянно разносились звуки ударов и характерный скрип пружин в диванах. Но на то она и была особенной, моей сильной Беллой, чтобы принять обстоятельства и сделать так, чтобы нам обоим было легче, старательно сохраняя спокойствие.

- Эдвард… - мое имя она выдохнула совсем жалобно, осипшим голосом, в тот момент когда губы двинулись ниже, скользя по впадинке пупка. Я немного приподнялся над нею, вопросительно изогнул бровь, не сдержавшись еще раз невесомо коснулся ее губ своими, позволяя ей судорожно вцепиться маленькими пальчиками в мои плечи, прочертить ногтями дорожки на спине, невесомо погладить по талии и наконец-то разместить ладошки на моей груди.

- Все хорошо, Белла, - тихонько прошептал я, прикусывая мочку уха и аккуратно выводя узоры на коже ее живота. И она верит мне, и даже не закрывает глаза, когда я снимаю брюки, и больше не кусает губы, и не плачет, а лишь внимательно смотрит, продолжая удерживать руки в том месте, где должно бы было биться мое сердце. И нет уже ее и меня. Есть только мы. И общая боль на двоих, и совместное пламя, и единое тело. И ночь больше не пугает, и крики не оглушают, и будущее не имеет значения. Только атлас кожи и короткие всхлипы, и бешеное биение сердца, и оглушительная пульсация крови в висках играют роль в этой дьявольской пьесе, героями которой мы стали поневоле. И больше нет границ и запретов, и смущение уступает место потребности, и страх преклоняется пред желанием, и остаются только прикосновения и поцелуи… смесь грубости и ласки. И единственное слово «моя» грохочет в голове, и руки выписывают тайные иероглифы на самых сокровенных участках плоти, провозглашая мое право на обладание душой и телом моей Изабеллы. И последняя череда поцелуев снимает ее напряжение, губы скользят по животу, внутренней стороне бедра, чувствительной коже лона, ставя клеймо и разжигая пламя, которое заставляет выгибаться и выдыхать мириады неразборчивых звуков, которые эхом отражаются от стен.

И нет больше необходимости в словах, и стремления проникнуть в ее мысли, поэтому я просто приподнимаю рукой ее талию, отрывая от поверхности дивана и, последний раз бросив взгляд в ее затуманенные, в данный момент почти черные глаза, вхожу в нее. И как же чертовски сложно чувствовать как судорожно сжимаются мышцы внутри нее, и как невероятно страшно причинять боль любимому человеку, и видеть слезы снова повисшие на кончиках ресниц, и провожать взглядом капельку крови сбегающую из сильно закушенной губы, и как отвратительно мерзко игнорировать ее отчаянье, продолжая терзать напряженное тело.

Толчок… второй… третий… крик. Она все же закричала, и этот звук ввел меня в пламя агонии, вырывая холодное сердце, приводя меня в беспамятство, и заставляя руки сжиматься на тонкой талии с невероятной силой. И демоны, владеющие мной, противно хохочут, и я понимаю, что проиграл битву со своим дьяволом, и что не могу остановиться, и что толчки внутри тела моей Изабеллы, да кровь, которую я неистово пил с ее губ – это все, что мне нужно. И кровавый цвет моих глаз начинает серебриться золотым оттенком, означающим лишь то, что моя сущность вконец расправила свои черные крылья.

Я не могу сказать сколько времени длилась эта пытка: физическая для нее, моральная для меня. Казалось, что прошли часы прежде, чем наши тела задрожали в конвульсиях. Но, если в моем случае, эта дрожь была вестником скорого оргазма, то в ее – это была просто физиологическая реакция израненного тела, которая помогала Изабелле оставаться на грани сознания. И лишь последнее движение, пламя экстаза вернули мне крупицы разума, позволившие осознать весь масштаб разрушения, которое я причинил этому ребенку…

Она долго плакала, уткнувшись носом мне в плечо. А я гладил длинные, растрепанные волосы, не забывая между этим занятием мысленно проклинать себя. Сейчас у моих братьев и отца наступил апофеоз развлечений, поэтому они не обращали внимания на странную тишину, в которую был погружен наш уголок. Это давало мне возможность в полной мере смаковать ненависть к себе, чудовищу и насильнику. Не так девушки представляют себе первый раз. И моя Изабелла не должна была пройти через это, превратившись в куклу на этой оргии. Она не должна была сейчас рыдать и вздрагивать от прикосновений к посиневшей от моих пальцев коже.

- Эдвард, прости… - она сказала это настолько тихо, что я решил, что это просто почудилось моему воспаленному мозгу, но, отодвинувшись и вглядевшись в ее покрасневшие глаза, понял, что она действительно это произнесла.

- За что? – недоуменно спросил я, проводя тыльной стороной ладони по ее щеке.

- Я не должна была кричать. Это из-за меня ты… потерял контроль, - последние два слова она произнесла на выдохе, видимо в голове мелькали картинки того, как именно этот самый «контроль» мною был потерян.

- Глупая… Ты молодец, Белла. Потерпи чуть-чуть, хорошо, девочка? Скоро рассвет и ты уйдешь, - действительно время быстро летело вперед. Возможно, именно спешащее время было сегодня единственным союзником Изабеллы. И я надеялся, что наступление утра оправдает мои надежды.

Последующие часы я потратил на то, чтобы как можно четче запомнить черты моей девочки, на изучение каждой клеточки ее тела, впитывая в себя все нюансы. Это были минуты открытий, когда как будто впервые смотришь в глаза, проводишь рукой по изгибам тела, останавливаясь на наиболее интимных участках. Это были ее мгновения, в которые она заново училась мне доверять, несмело исследуя мое мраморное тело и раскрываясь мне навстречу. Это были секунды, когда не было злости, а лишь чистый восторг незамутненного счастья и безграничной нежности. Прикосновения и поцелуи, медленно и трепетно – так непривычно и так правильно. Только с ней это получалось так естественно, так легко было любить ее. И когда до ушей доносился очередной предсмертный хрип какой-то из проституток, я прижимался губами к ее лбу, запечатлевая утешающий поцелуй, который помогал ей сдерживать истерику, которая рождалась из-за осознания, что в нескольких метрах от нее умирают люди…

- Кхм… Эдвард, мне пора уезжать. Ты закончил? – этот голос прорезал наш чувственный кокон, посылая табун нервных мурашек по позвоночнику. Карлайл…

- Карлайл, я еще не поел. Ты езжай, а тело заберут Джас и Эммет. Они ведь уезжают немного позже? – я сказал это абсолютно безразлично, поднимаясь на ноги и медленно натягивая брюки, в последний раз ободряюще сжимая запястье Беллы и оставляя ее скрытой за спинкой дивана от любопытных взглядов «родственников».

Казалось, напряжение повисло густым, омерзительно-холодным облаком в комнате. Исковерканные тела шлюх были небрежно свалены на мраморном полу, в разводах алой крови. Я пристально смотрел в глаза «отца», игнорируя недовольные взгляды Джаспера и заинтересованные Эмма.

- Она тебе понравилась? – приподняв бровь, поинтересовался Карлайл.

- Да, она… забавна. Но я уже наигрался. А вот есть очень хочется, - старательно изобразив ухмылку, ответил я и облегченно вздохнул, когда «папочка» все же согласно кивнул, поднимая на руки одну из мертвых женщин.

Через несколько минут все тела были погружены в автомобиль Карлайла, я же тем временем демонстративно медленно надел рубашку, ожидая пока братья поднимутся на второй этаж. Им явно нужно было переодеться.

- Надеюсь, ты не сделаешь глупостей, братишка? – ехидно поинтересовался Джаспер и я понял, что он догадался о моем плане… Впрочем, ему было это на руку… Официальный повод избавиться от меня… Поэтому я просто оскалился и отсалютовал. Что касается Эммета, то он ничего не сообразил и в компании Джаса последовал наверх. Как только они скрылись из виду я подлетел к дивану, на ходу поднимая футболку и джинсы Беллы.

- Давай, Белла, у нас всего лишь несколько минут!

- Эдвард, я хотела сказать тебе…

- Подними руки!

Помятая футболка быстро скользнула по телу.

- …что я…

- Встань!

Быстро натянул джинсы на бедра.

- …тебя…

- Помолчи!

Резким движением застегнул молнию.

- …лю…

- Не смей этого говорить! Ты сумасшедшая, девчонка? Я тебя изнасиловал! Я едва не убил тебя этой ночью! Я вампир, если ты еще не заметила! А ты говоришь ерунду! – моя гневная тирада проходит уже на бегу, Изабелла перекинута через плечо и то и дело что-то невнятно бормочет мне в спину.

На крыльце я опускаю ее на ноги, быстро вкладываю в дрожащую ладошку ключ от машины и скороговоркой произношу:

- Ты ведь умеешь водить? Ты говорила, что этот мальчишка Джейкоб тебя научил. Серебристую машину видишь? Садись и езжай домой. Позже можешь оставить ее, а можешь избавиться. Давай, иди! – подталкиваю ее в направлении автомобиля, который по моему огромному везению стоит прямо перед ступеньками крыльца.

- А ты? – смотрит на меня своими невероятными глазами, в которых начинает сквозить непонимание и страх.

- Белла, девочка, тебя никто не будет искать, не переживай. Моя семья уже давненько хотела переехать, этот инцидент лишь поторопит их, - пытаюсь успокоить ее, прислушиваясь к шагам на втором этаже… Времени совсем мало…

- Я не переживаю об этом! Но… ты… Эдвард? – слезы начинают скатываться по щекам, и она невольно повышает голос.

- Я остаюсь.

- Они же тебя… Я никуда не пойду! Никуда! – истерика набирает обороты, она со всех силенок вцепляется мне в руки. – Неужели ты думаешь, что одна ночь разрушит все, что было на протяжении девяти месяцев? Неужели ты думаешь, что мне нужна это твое самопожертвование? Я же люблю тебя! Я ведь не слепая, я видела, что с тобой что-то не так! Подсознательно я, наверное, давно догадывалась, кто ты такой. Но мне все равно, слышишь? Все равно!!! Пожалуйста… - рыдания со свистом вырываются из ее горла, и она начинает медленно оседать на пол. Мне приходится обхватить ее запястья и силой привести в вертикальное положение.

Ненависть пахнет солью. Солью слез. Солью крови. Она уничтожает и разрушает. А я ненавидел себя в тот момент так, что не удивился бы, если бы Земля поглотила мою разлагающуюся душу, покрытую омерзительными гноящимися язвами боли и злости.

Есть ли что-то пагубнее, чем ложь? Что-то страшнее, чем презрение? Что-то разрушительнее, чем ярость? Что-то больнее, чем разочарование в глазах любимой женщины? Вряд ли… Но я должен был сделать что-то, сказать что-то, что спасло бы мою Беллу. Джаспер и Эммет уже совсем скоро спустятся… Скоро…

- Так ты оказывается идиотка, Изабелла? Знала, кто я и продолжала эту глупую игру в «дружбу»? Ты меня удивила… Девочка, не глупи. Ты мне не нужна. Мне просто тебя жаль. Поэтому не будь такой эгоисткой и подумай о маме, которая, наверное, с ума сходит. Возвращайся домой и живи счастливо. Выйди замуж, нарожай детей и забудь меня. Как кошмар. Как иллюзию, которая рассыпалась в пыль. Договорились? Ты хорошая, милая, маленькая, наивная девочка. Не более. А теперь уходи! – отпускаю ее руки, не решаясь посмотреть на лицо, искаженное гримасой боли. Я предал твою веру. Уничтожил все, что рождалось девять месяцев. Я стараюсь не слушать твои мысли, в которых мечутся вопросы, я не могу на них отвечать. Я просто жду, и ты не разочаровываешь меня, спустя несколько секунд вздернув подбородок, громко втянув носом воздух и проговорив:

- Прости. Я понимаю. Пока, - она хотела сказать «прощай», но не смогла. Она говорила, что поняла, но на самом деле не понимала абсолютно ничего. Видит Бог, я больше всего хотел подхватить ее на руки и бежать… бежать… бежать… Я так хотел быть другим: живым, достойным любви моей маленькой светлой девочки. Ничего нет. Мечты – пусты. Они не имеют смысла. Всего лишь фантазии, бесплотная иллюзия. Я погибал уже сейчас, но с ощущением подаренной жизни. Я знал, что ты будешь жить и, возможно, годы сотрут эту ночь в преисподней из твоей памяти.

- Постой, - это слово сорвалось с моего языка раньше, чем я успел передумать. Изабелла резко обернулась в мою сторону, в глазах цвета корицы появилась надежда. Это было до безумия больно, видеть эти огоньки мольбы в глазах Беллы, поэтому я поступил даже более жестоко, чем запланировал. Сделал шаг к ней, положил руку на щеку, где все еще серебрились дорожки от слез, медленно, почти ласково провел пальцем по контуру скулы… и сильным рывком сдернул кулон, который подарил ей на день рождения. Она недоуменно опустила взгляд вниз, на кулак, где я сжимал украшение, потом вопросительно взглянула мне в глаза и мысленно произнесла лишь одно слово: «Почему?»

- Так будет лучше, - прохрипел я и в последний раз позволил себе вольность, склонившись к ее губам.

Поцелуй-прощание пахнет полынью, горечью и воспоминаниями. У такого поцелуя звук смеха вперемешку с рыданиями. Такой поцелуй обжигает сильнее любого клейма, смешивая души в одно дыхание. Мгновение отчаянья, когда правда вырывается наружу, и когда соль на губах от крови, и слезы смешиваются на щеках, и сердце одного бьется за двоих, и руки дрожат в лихорадке, скользя по изгибу плеча. И только страх заставляет отдернуть пальцы, как будто обжегшись, когда где-то на краю сознания рождается столь ненавистное слово «пора». Последнее легкое, невесомое движение, последняя капелька крови с твоих и так уже побледневших губ, последний взгляд в твои застланные слезами глаза, последнее прикосновение к жилке на шее, которая пульсирует в ритме крещендо… А потом ощутимый толчок в сторону ступенек, и я слышу, как судорожно ты сдерживаешь рыдания медленно преодолевая короткую лестницу, которая сейчас кажется самой длинной дорогой во всей Вселенной.

Моя Белла так ни разу и не обернулась, и я благодарен ей за это от всего сердца. Моя боль и так плескалась через край, кулон в яростно сжатом кулаке превратилась в золотой песок, а я все продолжал следить за автомобилем, скрывающимся в зарослях ближайших кустов и ареоле солнечного света. Я всегда ненавидел Солнце. Жаркое, жгучее, опаляющее. И только моя маленькая девочка смогла показать мне, что еще Солнце бывает теплым, ласковым, согревающим.

Рука разжалась, на крыльце рассыпалось последнее напоминание об Изабелле Свон. Хотя нет, я всегда буду помнить, даже сейчас, когда последняя ночь моего существования подошла к концу, сменившись ярко-желтым рассветом. Шаги моих «братьев» грохотали уже где-то на ступеньках и я, последний раз окинув взглядом петляющую в зарослях дорожку, повернулся к дому, не обратив внимания на солнечный лучик, который также несмело, как несколько часов назад это проделывали пальчики моего Ангела, запутался в моих волосах, как будто подбадривая и утешая. Спасибо тебе, мое личное Солнце, за то, что ты рядом со мной в последние мгновения. Спасибо тебе, Белла…

@темы: Фанфик, гет, "Сумеречное" недоразумение, R, Законченные работы

---

Ночь в Преисподней. Глава 3.

Глава 3.
Ночь… Обволакивает сизым покрывалом и приторно-сладким воздухом. Тихо… Все замерло в ожидании моего решения. Это молчание давит на меня, душит, терзает остатки чего-то, что ранее называлось душой…

- Эд, черт, ты заснул? Бери уже бабу какую-то! – Джаспер уже чуть ли не рычит. Я стараюсь отвлечься от его мыслей, сегодня его фантазии особенно отвратительны. Но еще больше я стараюсь стереть из памяти фразу, произнесенную Изабеллой. Как я тебе помогу, девочка? Ты можешь умереть с наступлением рассвета, после экзекуции Джаса. А можешь умереть после того, как тебя изнасилуют они все. Разве так лучше? Я бы отдал все, что угодно, чтобы спасти тебя, но это не дешевый фильм, где я, как «этакий Рэмбо» преодолею все препятствия и вызволю тебя. Если я попробую – «мои братики» быстро меня устранят, а ты просто будешь дополнительной игрушкой. У тебя нет шансов. НИКАКИХ ЧЕРТОВЫХ ШАНСОВ!!! Чем ты думала? Как ты могла попасться?

Если же я выберу тебя, то я не смогу даже сказать тебе доброе слово, не смогу объясниться, облегчить твои страдания. Мне просто придется быть «истинным Калленом». Знаешь, что это значит? Мне придется насиловать тебя: много и долго, иногда ударить, иногда оскорбить. А потом медленно наблюдать, как ты умираешь, как пропадают искорки в твоих глазах, как судорожно сжимаются руки и бьется в конвульсиях тело. И когда твое дыхание будет едва уловимо, мне придется показать тебе, что такое настоящая боль и испить тебя без остатка, оставляя обескровленную плоть и разбитую душу. А потом придется услышать хриплый стон, который сорвется с твоих губ и почувствовать как твое тело обмякнет… Навсегда…

Я не хочу видеть этого, Изабелла. Ты не понимаешь, что тебя ждет, а я не хочу быть тем, кто тебе это продемонстрирует. За эту ночь ты проклянешь меня еще десятки раз, я это заслужил. Но видеть ненависть в твоих глазах выше моих сил. Я не смогу убить тебя. Не смогу, понимаешь?

«Мистер Каллен, я все понимаю. И я знаю, о чем прошу. Лучше уж вы, чем…» - эти мысли она сопровождает мимолетным взглядом на Джаса. Лучше ли? Сомневаюсь, девочка…

- Эдвард, ты не оглох ли случайно? – раздраженно интересуется Джаспер, в тоже время обматывая темные локоны Изабеллы вокруг своего запястья и неуклонно приближая ее лицо к своему.

- Я сделаю выбор только тогда, когда ты перестанешь лапать девчонку. Меня это отвлекает, - сквозь зубы произнес я, отвечая на его взбешенный взгляд кривой ухмылкой. Джас в ответ демонстративно медленно отпустил волосы Беллы и оттолкнул ее от себя с такой силой, что я даже поразился, как он еще ничего не сломал ей. Уже во второй раз за сегодняшний вечер Изабелла пролетела по холодному мрамору, приземлившись у моих ног. Какая-то проститутка истерично завизжала, но на нее никто не обратил внимания, ожидая моего решения.

- Ну? Так лучше? – с вызовом в голосе, поинтересовался мой «любимый братик». С Джаспером мы никогда не ладили, это становилось особенно заметно именно в такие моменты, когда он демонстративно пытался меня задеть действиями либо интонациями.

- Гораздо лучше, - серьезно произнес я и перевел взгляд на Изабеллу. В ее глазах плясали искорки гнева вперемешку с невольными слезами, которые она старательно сдерживала. Я медленно встал с дивана, прошел несколько метров, разделяющих нас с нею, присел на корточки и, стараясь, чтобы со стороны мой жест выглядел грубо, приподнял ее подбородок двумя пальцами. Несколько секунд я просто всматриваюсь в ее глаза, пытаюсь хоть как-то передать ей все, о чем размышлял ранее, объяснить, почему не могу выбрать ее. Она, кажется, поняла мое немое послание, отвела взгляд, пытаясь убрать мою руку от своего лица и одновременно смахнуть одинокую слезинку, которая все же прочертила дорожку на бледной щеке моей девочки…

Я никогда не пойму, какая сила заставила меня это сказать. Быть может, в тот момент мое безумие вырвалось наружу. Возможно, я просто испугался, когда слезинка этого ребенка, упала на мою кожу: обжигая, уничтожая, разрушая все запреты… А может я просто любил ее всегда? Любил до физической боли, до яростной пульсации в висках, до дрожи в ледяных пальцах, до сумасшествия…

- Я выбираю ее, - она так резко повернула голову и посмотрела на меня заплаканным взглядом, что я невольно улыбнулся, наблюдая за недоверием на ее лице. Улыбку я быстро согнал, поднял глаза на Карлайла и еще раз кивнул головой в сторону Беллы.

- Ну уж нет! Эдвард, ты точно свихнулся! Посмотри на нее, она же малолетка. Ты же такой гуманный, как ты можешь трахать ребенка? Или может, ты на фортепиано будешь ей играть? – Джаспер зло выплюнул эту речь, в то время как Карлайл пристально прожигал взглядом меня.

- Заткнись, Джаспер! Сегодня очередь Эдварда, он может выбирать кого угодно. Но, я напоминаю тебе, Эдвард, о правилах. Поэтому, если ты выбираешь ее только из жалости, то подумай хорошенько. Ведь потом будет значительно хуже. Ты ведь понимаешь? – Карлайл как всегда… Тоскливый голос, туманные намеки… Я лишь недовольно кивнул, про себя отмечая, что попробую сделать для Изабеллы хоть что-то, облегчить ее муки… в конце концов убить ее быстрее. И прекратить свое существование тоже…

Романтические бредни, которых я избегал все время своей вампирской «жизни» нагнали меня именно в эту ночь… Ночь, которая станет последней для моей Изабеллы и последней для меня… Как я смогу жить дальше, если ее не будет? Как смогу улыбаться, когда искорки в ее глазах померкнут? Как буду убивать людей, когда ее кровь сожжет последние остатки светлого в моей душе? Останется только тьма… В которой больше не будет тебя, Изабелла.

- Наконец-то! Я беру себе рыжую, - подал голос Эммет, который сегодня выбирал вторым. Указанная им женщина затравленно окинула взглядом нас всех и предприняла отчаянную попытку добежать до дверей, то и дело скользя по гладкому полу на своих огромных каблуках. Это было ужасно глупо, так как Эмм только радостно улыбнулся и мигом догнал ее. Доля секунды – и комнату наполнил отвратительный скрежет сломанной кости. Еще миг – и безумный вопль заполнил все углы гостиной, поднимаясь к потолку и отдаваясь от стен многократным эхом. Я сильнее сжал пальцы, которые все еще держал на подбородке Беллы, не давая ей обернуться и наблюдать как наш дорогой «мишка» тащит свою добычу за безвольно свисающую, явно сломанную, руку.

«Что он сделал?» - мысленно поинтересовалась Изабелла, а я лишь переместил указательный палец на ее нижнюю губу, взглядом пытаясь как-нибудь объяснить, что это неважно и знать ей не стоит.

- Эммет, имей терпение, - усталым голосом попросил Карлайл и взглянул на недовольного Джаспера. – Какая, Джас?

Он кинул мимолетный взгляд на двух оставшихся проституток и ткнул пальцем в сторону блондинки, которую ранее планировал выбрать я.

- Замечательно. Вот теперь, Эммет, можешь продолжать свои забавы, - покровительственно заявил отец и повернулся в сторону последней из девушек.

Глупо пускаться в размышления, когда вокруг тебя, не переставая, пронзительно кричат женщины. Невозможно облечь мысли в слова, когда удушающе обволакивает запах крови. Смешно демонстрировать чувства, когда в нескольких метрах от тебя насилуют очередную несчастную. Поэтому я просто молчу, все еще силой удерживая твое лицо и не давая посмотреть в сторону. Да, девочка, это происходит здесь… Когда ты существуешь долгие годы, пропитываясь ненавистью и жестокостью, нет необходимости прятаться и что-то скрывать, обнаженные тела уже ни у кого не вызывают интереса или смущения. В нашем «маленьком обществе» не принято уединятся, не принято иметь что-то личное, все вы являетесь общими и «игрушкой» можно воспользоваться, если, конечно, с наступлением рассвета она окажется еще живой и ее «хозяин» даст свое согласие. Но тебя они не тронут, это единственное, что я могу тебе обещать… Я не вижу больше выхода, лишь ускорить твою погибель, избавить от этих ужасов…

Звук рвущейся материи на ближайшем диване заставил Изабеллу конвульсивно сглотнуть и в очередной раз дернуть головой. В этот раз я уступил, отпустил ее подбородок и позволил ей посмотреть. Она лишь бросила мимолетный взгляд и моментально отвернулась, уставившись мне в глаза. Я так хочу увидеть в них ненависть, девочка. Так хочу, чтобы твой взгляд не светился пониманием и добротой… Я так хочу, чтобы ты сделала мне больно, сказала, как ненавидишь меня, плюнула мне в лицо, прокляла мою мертвую душу.

«Я все понимаю. Делайте то, что должны. Я не хочу, чтобы из-за меня вы пострадали, мистер Каллен. Я сама виновата».

О чем ты? Что ты несешь маленькая глупенькая дурочка? Пострадал? Я? Не сожалей обо мне! Черт возьми, не делай мне еще больнее!

Я резко поднялся, только чтобы разорвать зрительный контакт, оторваться от твоих мыслей, перестать чувствовать запах кофе и дурманящий аромат твоей крови. Беглый взгляд по комнате… Джаспер, прижавшийся к шее блондинки. Своих жертв он сначала кусал, покрывая все тело жуткими порезами в виде полумесяца. После этого они кричали, не переставая, захлебываясь собственной кровью то и дело с противным бульканьем льющейся изо рта. Карлайл всегда шутил, говоря, что лучшее, что умеют делать человеческие существа – это кричать… громко, судорожно, оглушающе, до последней минуты умоляя, надеясь, пытаясь освободиться… Сам же «папочка» никогда не интересовался в должной мере «игрушками» как сексуальными объектами. Ему больше нравилось проводить с ними эксперименты «во благо науки». Он вооружался медицинскими приборами и воображал себя «истинным потрошителем», отсекая «лишние» части тела. Нет, он, конечно, находил несколько минуток и для плотских утех… Но к тому времени его жертвы выглядели довольно деформировано и только жалобно скулили, пытаясь сжаться в комок и прижимая окровавленные руки к изувеченному телу. С Эмметом все проще… Он получал непередаваемое удовольствие от самого процесса и, наверное, единственный из нас, кто относился к сексу с жертвами не как к «дополнению трапезы», а как к основному действию наших сборищ. Он ведь даже восхищался «игрушками», называл их красивыми и очень расстраивался, не понимая, почему они такие слабенькие и так быстро умирают… Действительно, зачем умирать? Видимо «братишка» считал, что с раздробленным, размолотым в муку позвоночником можно жить… Как бы он не старался, все его жертвы, как фарфоровые куклы рассыпались в пыль от «ласк медвежонка».

Тихий вскрик был первым звуком, который издала сегодня Изабелла. Я опустил взгляд и тут же понял, что происходит… У нее начиналась истерика, которую она пыталась контролировать, но получалось плохо. Я так часто видел это состояние у своих жертв, поэтому мне не составило труда отметить и стеклянное выражение глаз, и лихорадочно дрожащее тело, и искусанные губы, и ногти, впившиеся в ладошки… Моя хорошая, только не это. Ты же у меня сильная, ты должна взять себя в руки!

Резкое движение, рывок – и вот она уже стоит на ногах. Я сжимаю ее руку, пытаясь одновременно вложить в пожатие силу и уверенность, но и не сделать ей больно. Пора начинать нашу вечеринку, девочка… Она понимает, сцепляет зубы, пытается взять себя в руки и послушно следует за мной к дивану в дальнем конце комнаты. Это максимальное уединение, которое я могу предложить ей, она уже поняла это, насмотревшись на голые тела.

- Садись… - я легонько тяну ее к дивану, Белла медленно садится на него и опускает испуганный взгляд на свои сжатые кулачки… Боже мой, как же меня тошнит от самого себя, как же судорожно мечутся мысли в моей голове, пытаясь найти выход, спасение для тебя, моя девочка… Как мне хочется уверить тебя, что все будет хорошо, что с наступлением нового дня все закончится, что я смогу себя сдерживать и не причиню тебе боли… Эти размышления пришлось окончить, так как я поймал вопросительный взгляд Карлайла. Я слишком медлю, «папочка» недоволен, поэтому его нужно успокоить, продемонстрировать, что Изабелла для меня очередная игрушка. И я доказываю ему это, склоняясь к Белле и приникая к ее губам своими… Это наш первый совместный поцелуй… Я ведь представлял его, моя родная, в те минуты, когда ты облизывала свои губы после очередного глотка кофе. Я думал, каково это, чувствовать твою светлую и добрую сущность в неимоверной близости от моей темной и злой. Твои губы легонько дрожат, а я не могу заставить себя быть грубым, злым зверем. Пусть все горит алым пламенем, но я не превращу эту ночь в насилие над тобой, как бы этого не ожидала моя «семья». Твоя ладошка несмело ложится мне на плечо, а мне хочется кричать, вытрясти из тебя эту понятливость и смирение… Я так ожидаю от тебя удара, в который ты вложишь все свои детские силенки. Но ты не такая, ты и сейчас остаешься моей доверчивой девочкой, не опасаясь, что кровь с твоих искусанных губ все сильнее дурманит меня, пробуждая животные инстинкты, желание поработить твою душу и овладеть телом…

Но я сдержу себя. Видит дьявол, сегодня я не подамся монстру, живущему во мне, сегодня я не буду уничтожать и крушить твои надежды, я буду искать для тебя спасение, до последней секунды веря, что освобождение возможно и что твой Ангел-Хранитель подскажет мне выход с наступлением рассвета. Возможно, судьба действительно предоставит тебе шанс, я так на это надеюсь…

Я перемещаю губы поближе к уху Беллы, она же кладет руку мне на затылок, догадываясь, что я хочу что-то ей сказать, и несмело перебирая дрожащими пальчиками спутанные волосы.

- Изабелла, у меня есть небольшая идея, если получится, то утром ты сможешь уйти. Ничего не спрашивай, просто продержись до утра. И, черт возьми, перестань кусать свои губы!

Ее пальцы замерли, видно было, как она обдумывает сказанное мной, пытаясь понять, что же это за идея такая, которая позволит ей остаться в живых. Был ли у меня план? Был. Глупый, рожденный за долю секунды, отчаянный. Иначе как утопией его было сложно назвать, ведь для его достижения необходимо было не только убедить мою семью оставить нас с Беллой наедине на рассвете, но и добиться, чтобы моя девочка дожила до утра, пережив «ночь любви» с вампиром…

@темы: Фанфик, гет, "Сумеречное" недоразумение, R, Законченные работы

---

Ночь в Преисподней. Глава 2.

Глава 2.
Кровь… Пахнет металлом, солью и ненавистью. Отвратительно воняет страхом. Едва ощутимо доносится запах ландышей и черного кофе. Это она пахнет так. Девочка… Глупое дитя. Неужели тебе не говорила мама, что нельзя гулять ночью, если не хочешь стать закуской злого вампира? Ну что ты смотришь? Узнала, поняла, почувствовала? Мне жаль… Мне впервые жаль за долгие десятилетия моего существования. Я исследую твои мысли, ты и сейчас такая наивная, верящая в чудо, не осознающая, что твоя душа уже на пороге рая… Правда сначала тебе предстоит путешествие по преисподней. И твой проводник постарается, чтобы пламя сожгло тебя без остатка, искоренив все доброе и чистое, оставив только пепел и разлагающуюся плоть. Я уже чувствую это в Джаспере, он хочет тебя, хочет твои эмоции, агонию, которая будет заставлять тебя кричать, раздирая легкие и вырывая душу. Глупая девочка… Не смотри на меня, я устал отводить взгляд. Я помолюсь за тебя вашим человеческим божкам и своему дьяволу, надеюсь, что смерть придет за тобой быстро.

- Итак, дамы, - голос Карлайла перекрыл безумные визги и истеричные метания проституток, отдаваясь эхом от стен, - я думаю, что вы уже догадались обо всем, поэтому не стоит тратить силы. Они вам еще понадобятся.

Браво, папочка, коротко и ясно… Крики это не заглушило, наоборот увеличило панику, но меня мало сейчас это интересовало. Все мысли были сосредоточенны на Белле, продолжающей сидеть на мраморном полу и прижимающей дрожащие коленки к телу.

- Карлайл, хватит болтать! Сколько можно? – недовольно произнес Джас, едва не пританцовывая от нетерпения. И, не сдержавшись, резким рывком поднял Изабеллу на ноги… опять за волосы. В данный момент я ненавидел эту его привычку… Да и его самого ненавидел…

Она не закричала, только по телу пробежала нервная дрожь, а из закушенной губы выступила капелька крови. Я не видел этого, просто почувствовал новый запах… ее кровь пахла иначе – солнцем и чем-то до боли напоминающим шоколад. Джаспер тоже почувствовал этот запах, приблизил свое лицо вплотную к ее и мимолетным движением языка слизал кровь с уголка рта. Она снова задрожала, пытаясь отвернуть лицо.

- Подожди, Джас. Сначала выбор. Эдвард, ты сегодня первый, - голос Карлайла оторвал моего братца от Изабеллы, а я же тем временем бросил беглый взгляд на блондинку, которую заприметил раньше. Да, выберу ее, она определенно была самой отвратительной и испорченной сучкой в их троице.

«Мистер Каллен, выберите меня… Пожалуйста».

Я даже моргнул от неожиданности, услышав эту фразу и поняв, чьи именно это мысли. Как она поняла, что я могу услышать? Хотя это неудивительно, она всегда говорила, что я волшебник и чувствую ее переживания лучше, чем она сама. Вот и сейчас ее взгляд выражал мольбу, а мне хотелось закричать, потому что я впервые был настолько испуган. Ты сумасшедшая, девочка! Я ведь не смогу тебе помочь, я не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести…

Flashback
Девять месяцев назад


Я раздраженно постукивал пальцами по деревянной поверхности столика. В это кафе я приходил каждый вечер, оно находилось напротив офиса, где в данный момент я занимал должность финансового директора. Мне не нужно было работать, в воде я тоже не нуждался – но это помогало поддерживать видимость «нормального человека», а Карлайл считал это самым главным условием совместного существования «нашей семьи». Но сегодня я был особенно зол, а эта чертова официантка все не могла притащить один-единственный стакан воды! Когда я уже намеревался встать и уйти, ко мне быстро подлетела девчонка. Видимо новенькая, потому что я не помнил ее. Она начала бормотать извинения, переставляя воду с подноса на стол. Впрочем, она была настолько напугана, что стакан выскользнул у нее из рук, приземлившись мне на брюках. Я молча поднял глаза, в которых полыхала ярость, на девчонку. Она же что-то бормотала, причитала, пыталась дотянуться до штанов полотенцем и мне, то и дело приходилось отталкивать ее руки.

- Простите, я случайно… Я… - лепетала она, едва не плача.

Я уже намеревался заявить, что меня не интересуют ее оправдания и что с такими корявыми руками не стоит работать официанткой, но слова замерли на языке, когда в моем мозге начали роится ее истеричные мысли. Она думала о своей больной матери, о том, как ей нужна эта работа, о том, что если ее уволят, им не будет где взять денег на лекарства. Какая мне была разница? Что заставило пожалеть ее? Чем этот невзрачный воробышек привлек мое внимание? Я так и не понял этого ни тогда, ни в последствии…

- Как тебя зовут? – поинтересовался я, уже в десятый раз отводя руку, в которой девочка сжимала полотенце и все тянулась к моим брюкам.

- Я… Меня зовут Белла Свон, сэр. Ой, вернее Изабелла, но я не люблю, когда меня так называют. Я предпочитаю Белла. Я тут сегодня первый день работаю. Вы извините меня. Вы ведь извините, да? Я не думала, что стакан окажется скользким. Я просто не удержала. Я сейчас принесу вам еще воды. А может, вы хотите кофе? Я вот, например, очень люблю черный кофе без сахара. Но вам могу принести с сахаром, а еще со сливками… ну или молоком, - она все тарахтела… тарахтела… тарахтела… В какой-то момент мне показалось, что у меня начинается нервный тик, а челюсти свело от силы, с которой я сцепил зубы.

- Да заткнись же ты! – в конце концов, я не выдержал, сердито рявкнув на нее. Изабелла так и застыла с открытым ртом, потом в ее глазах появилась настороженность, быстро сменяющаяся страхом. Ну вот, я напугал ее… Хотя какое мне дело? Пусть проваливает и скажет спасибо, что я не пожаловался на ее неловкость хозяину этого кафе, который является моим хорошим знакомым. Но я не прогнал ее и неожиданно для самого себя произнес: - Садись и расскажи мне о себе, Изабелла. Но сначала принеси черное кофе без сахара… две чашки.

Она улыбнулась, что-то прошептала и полетела на кухню. И кто воспитывает таких доверчивых детей? А вдруг я бы оказался маньяком-убийцей, а она мне тут все о своей жизни планирует рассказать? Впрочем, я значительно хуже любого серийного маньяка, но этой девочке я не планировал причинить вред. Впервые за почти сотню лет своего существования, я встретил человека, мысли которого были на удивление чисты и трогательны…

Она много говорила в тот вечер, смеялась. Я просто наслаждался ее лучистыми глазами и звуком слегка хриплого голоса. Я то и дело заканчивал фразы, которые она начинала. Было легко чувствовать о чем она мыслит, Белла напоминала раскрытую книгу. Нет, я не расценивал ее как женщину, скорее как ребенка, который делился с моей темной сущностью своим светом. Посетителей почти не было, а тех редких прохожих, которые все же заглядывали в кафе, обслуживала другая официантка. Все-таки я оставлял невероятно щедрые чаевые, поэтому мог позволить себе украсть внимание Беллы, чем не преминул воспользоваться, объяснив это девушке. Когда начало смеркаться она побежала за чеком, а я тем временем нацарапал на салфетке: «Ты очень хорошая, Изабелла», сверху положил стодолларовую купюру и ушел, не попрощавшись.

Восемь месяцев назад


Я зависел от крови. Я зависел от Беллы. Вот уже целый месяц, после работы, я приходил в кафе, где ровно час получал свою «дозу счастья». Она стала доверять мне, рассказала о маме и коте. Она постоянно смеялась и интересовалась моей жизнью. Я обходился стандартными фразами и снова переводил разговор на темы, касающиеся Изабеллы.

- О чем ты задумалась, Изабелла?

- О закате. Правда он волшебный? Я люблю сумерки. Так спокойно… А вообще я просила не называть меня Изабеллой, мистер Каллен! – пытается сделать строгое выражение лица, но добрые глаза выдают с головой. – Меня зовут Белла.

- Я начну называть тебя так только тогда, когда ты начнешь называть меня Эдвард, - невозмутимо отвечаю я, намеренно не произнося имя «Белла» и медленно отхлебывая обжигающе-горячий кофе. Уже не морщусь, как в первые дни наших встреч, когда эта черная жижа вызывала лишь отвращение. Мне даже начинал нравиться этот напиток. А еще она постоянно приносила воду, гордо демонстрируя, как ловко научилась справляться с подносами и стаканами (правда я до сих пор невольно отодвигался от стола, пока стакан был в руках Изабеллы, чем заслуживал ее возмущенный взгляд).

- Вы старше и…

- … это нарушение правил этикета. Я помню, Изабелла. Ты говоришь мне это сегодня в тридцатый раз. Это ужасно, когда пятнадцатилетний подросток настолько подвержен официозу. Где же бунтарские наклонности? А как же свобода мыслей и взглядов?

- Свободны только дети, - задумчиво отвечает она.

- А ты взрослая? – я не удерживаюсь от сарказма, знаю, что она не обидится.

- Конечно, - ее ответ абсолютно серьезен, взгляд тверд. Глупая девочка...

Проходит час и она уходит. Это наш своеобразный ритуал. Я оставляю деньги и послание на салфетке. Иногда это какой-то комплимент, иногда просто шутка, иногда быстро нацарапанный смайлик.

«Не спеши взрослеть, Изабелла».

Сегодня я оставлю ей это, она сообразительная, она поймет…

Семь месяцев назад


- Хотите я вам спою? – я поперхнулся кофе, услышав это предложение от нее. Сегодня она особенно весела, ее смех переливается и излучает солнечный свет.

- Споешь? Что?

- Мистер Каллен, не смотрите на меня так! Я хорошо пою! Честное слово! Вы же говорили, что любите музыку.

- Люблю. Пой, Изабелла, - я улыбаюсь ей, не особо рассчитывая, что «моя болтушка» обладает особыми вокальными данными. Ошибаюсь, я так ошибаюсь, девочка. Ты напоминаешь мне детство, голос мамы, а еще меня радует выбор песни. Ты изучила меня почти досконально, мои вкусы и желания. Ты не знаешь только того, что я вампир. И не узнаешь, ведь это неважно. В конце концов, какая разница, кто твой друг?

Ты заканчиваешь петь, а я уже знаю, что сегодня будет написано на салфетке: «Ты талантлива, Изабелла».

Шесть месяцев назад


- Будь здорова, Изабелла.

- Спасибо, мистер Каллен, - с улыбкой произносит она, вытирая красный нос.

- Почему ты не возьмешь отгул? Ты уже неделю болеешь! – я был зол на нее. Мне хотелось кричать на нее, хотелось перекинуть ее через плечо и отнести домой. Она же упрямо сжала губы и посмотрела на меня своим фирменным взглядом, означающим: «Мистер Каллен, я вам уже все объясняла. Отстаньте от меня». Упрямая девочка… Как ты не понимаешь, что нельзя быть такой несговорчивой? Таким людям сложно в жизни…

«Ты неисправима, Изабелла».

Сегодня она заслужила такое послание, может быть хотя бы немного прислушается к моим словам.

Пять месяцев назад


- Мистер Каллен, а какие вам нравятся женщины?

После этого вопроса «моей девочки» Изабеллы я убедился, что вампиры умеют краснеть, бледнеть и даже зеленеть. Все эти оттенки пробежали по моему лицу, пока я пытался выдавить из себя хоть что-то.

- А зачем тебе это?

- Просто в книге прочитала, что мужчинам нравятся девушки, которые напоминают им мам. А так как вы рассказывали о внешности вашей мамы, то я и поинтересовалась.

Да уж, любопытство не доведет тебя до добра, девочка. Знала бы ты, что я делаю с понравившимися мне женщинами… Обычно я ими ужинаю.

- Мне нравятся высокие блондинки, - хрипло выдавил я из себя, внимательно рассматривая узор на чашке с кофе.

- Ооо… - удивленно округлив глаза, пробормотала Изабелла.

В ее мыслях роился вопрос о том, какой размер груди у своих пассий я предпочитаю, но она его не задала, видимо, справедливо посчитав, что здесь проводить аналогию с мамами глупо. Правильно, девочка, мала еще, чтобы таким интересоваться.

«Ты красивая, Изабелла».

И какого хрена я это написал? Но она подросток, я чувствую ее неуверенность и сомнения в своей привлекательности, а мне ведь не сложно написать эти три слова, учитывая, что они правдивы. Ведь она действительно милейшее дитя…

Четыре месяца назад


- Изабелла, перестань! Я сейчас лопну. И я снова разлил кофе, - в перерывах между припадками хохота наконец-то выдавил я из себя.

- А говорите, что я неловкая! – со смехом произнесла Белла, вытирая стол полотенцем. – Мне нравится, когда вы смеетесь, мистер Каллен. Ваши глаза в такие моменты перестают быть грустными.

Я удивленно отмечаю, что она права. Только здесь, в этом крошечном кафе, в сумеречный час я чувствую себя счастливым. Только здесь появляется ощущение семейного тепла. Иногда мне бывает стыдно, ведь я эксплуатирую Изабеллу, питаюсь ее добротой и искренностью. Это помогает не сойти с ума все остальные часы, когда я просто убийца, терзающий своих жертв…

«Ты очень светлая, Изабелла».

Сегодняшняя записка не передает и толики того, что я мог бы сказать о ее внутреннем мире. Но ничего, я скажу позже, в конце концов, у нас много времени впереди.

Три месяца назад


- О чем задумалась? – вопрос сугубо номинальный, я и так прочел ее мысли, но мне нравится, когда она облекает свои переживания в слова.

- Не знаю… Просто… Помните, я рассказывала вам о Джейкобе, моем друге и однокласснике? Он такой странный в последнее время, мы часто ссоримся, - медленно растягивая слова и недовольно хмуря лоб, отвечает мне Белла.

- По какому поводу ссоритесь? – стараюсь, чтобы вопрос звучал праздно. Не получается… Никогда не получается быть равнодушным к ее проблемам.

- Он говорит, что я не уделяю ему времени. Хотя это не так. Все как прежде, не понимаю, чего он хочет, - снова хмурится, прикусывает губу… О, девочка, не делай так. Это слишком интимный жест, слишком сильно твои губы привлекают мой взгляд в последнее время.

- Возможно он не хочет, чтобы было как прежде? Не думала, что ты можешь ему нравиться? – голос холодный, но я все равно невольно подаюсь вперед… ближе к ней… ближе к ее мыслям… в ожидании звука ее голоса.

- Нет, что вы? Ему нравятся другие, - пожимает плечиками, медленно отпивает кофе, облизывает губы… Эти свои чертовы, привлекательные губы…

- Какие же? – приподнимая бровь, интересуюсь я.

- Высокие блондинки, - хитро улыбается, напоминая мне наш разговор двухмесячной давности.

- Он глупец, - твердо заявляю я, игнорируя вопрос в ее взгляде. Не проси меня объяснить, девочка. Я и сам запутался.

«Ты достойна лучшего, Изабелла».

Я знаю, ты посчитаешь, что эта записка подразумевает твоего Джейка. На самом деле она обо мне…

Два месяца назад


- На самом деле мне не верится в существование вампиров. Я иногда думаю, что это все страшилки для детей. Ведь информация о них поступает крайне редко, а люди все равно продолжают бояться, - она сказала это просто так, между прочим…

А я не сдержался, протянул руку, обхватил ее тонкое запястье, дернул ее на себя и проговорил, едва не касаясь ее губ своими:

- Не глупи, девчонка. Вот таких, как ты – доверчивых и неосторожных, – и находят растерзанными на помойках. Ты ничего не знаешь, поэтому будь умной девочкой и слушайся маму, когда она говорит сидеть тебе дома.

Она не боится, просто смотрит на меня и неожиданно интересуется:

- А откуда вы знаете, что мама запрещает выходить из дома, когда стемнеет?

Ну что за надоедливый ребенок? Постоянно задает неожиданные вопросы. Нет чтобы поинтересоваться почему мои руки настолько ледяные или почему я ничего не ем… Нет же…

- По-моему, любой нормальный родитель не разрешит маленькой дочке расхаживать по улицам ночью, - мой ответ элементарен, обычная логика.

- Я не маленькая, - недовольно ворчит она, отнимая руку, которую я, оказывается, до сих пор сжимал в своей ладони.

- Ты уже мне это говорила, Изабелла. Тогда я посоветовал тебе не взрослеть слишком быстро, но вижу, что ты не прислушалась.

- Какая разница. Все рано или поздно вырастают. Со мной это произошло тогда, когда погиб папа. Снова стать ребенком не получится, мистер Каллен, - задумчиво произносит она, а я продолжаю смотреть в ее глаза цвета шоколада, не в силах оторваться, отвести взгляд.

«Ты сильная, Изабелла».

Эта записка не удивит ее, она удивляет меня. С каких пор я называю сильными слабых людишек?

Один месяц назад


- Мистер Каллен, прошел уже почти месяц, а мама все возмущается, что я приняла от вас такой дорогой подарок. Иногда мне кажется, что она права, - лениво потягивая кофе, произносит моя «подружка», в другой руке сжимая кулон, который носит уже почти месяц, не снимая. Это мой подарок и, если честно, мне льстит, что он постоянно на ней.

- Изабелла, прошел уже почти месяц, а ты так и не отвязалась от меня. Сколько можно? Это подарок на твой день рождения, просто маленькая безделушка, которая принадлежала моей матери. Дома кулон просто пылился, а тебе он очень идет. Лучше заткнись и принеси еще кофе, - тяжко вздыхая, проговариваю я и потом наблюдаю, как она скрывается на кухне.

С недавних пор у меня и от кофе появилась легкая зависимость. Теперь у меня было три жизненно необходимые вещи: Изабелла, кровь и кофе. Именно в таком порядке…

«Ты мне нужна, Изабелла».

Если бы эту записку прочитала Рене, то посчитала бы, что за ее дочерью охотится какой-то педофил (Изабелла считала, что мне двадцать пять, но девять лет разницы – тоже немало, особенно учитывая, что она несовершеннолетняя), но моя девочка поймет все правильно. Она просто мое лекарство, избавление от грязи, в которой я живу в остальное время. Я не стал лучше, я тот же вампир-убийца и не собираюсь меняться. Но даже у самого жестокого существа должно быть что-то хорошее и дорогое. Для меня это Изабелла Свон. Я знаю, что смогу ее отпустить, что она не является для меня «смыслом жизни» и тому подобной романтической дребеденью… По крайней мере, я сам себя в этом убеждал.

Несколько часов назад


- Я сегодня задержусь. Вторая официантка не вышла на работу, заболела,- сказала Изабелла, ставя передо мной поднос с кофе.

- Ууу, будь аккуратнее. Сразу иди домой, не броди нигде, - серьезно проговорил я, но снова погрузился в размышления. Сегодня у нас вечеринка, поэтому я был слишком рассеян и невнимателен.

- Мистер Каллен, у вас все хорошо? – внимательно всматривается в мое лицо… Тревожится.

- Да, Изабелла, все хорошо. Просто сегодня мне нужно раньше уйти. Семейные сборы,- поясняю я и делаю первый глоток.

- Почему ваши братья и папа никогда не приходят сюда? Вы мало о них говорите, - заметила она.

- В них нет ничего интересного, - криво усмехнувшись, я перевожу тему: - Как Рене? Ты снова плакала? Ей хуже?

- Да, хуже… Мистер Каллен, как вы это делаете? Откуда знаете о чем я думаю? Это слишком, даже для невероятно хороших логики и интуиции, - в ее глазах светится подозрительность, она часто спрашивает меня об этом, а я всегда отделываюсь стандартными фразами. Не скажу же ей: «Детка, я читаю твои мысли»? Мне не хотелось ее пугать.

- Изабелла, не начинай! Я просто хорошо тебя изучил. Мы же друзья, правда?

Она ласково улыбается и кивает головой.

Сегодня я тщательно распрямляю салфетку и мое послание особенно длинное.

«Я верю в твое счастье. Я верю, что судьба будет благосклонна к тебе. Я желаю тебе этого, Изабелла».
END OF FLASHBACK

@темы: Фанфик, гет, "Сумеречное" недоразумение, R, Законченные работы

---

Ночь в Преисподней. Глава 1.

Глава 1.
Я сидел на диване, следя взглядом за бледными тенями, танцующими по мрамору пола. Наступали сумерки, казалось, что весь окружающий мир замер, готовый отойти ко сну, было очень тихо и спокойно. Я знал, что это ненадолго, что через несколько часов этот дом наполнится криками и воплями ужаса. В этом мире не бывало иначе: безопасность и стабильность дня сменялась страхом и непредсказуемостью ночи. Таков был мир, где существовали они – люди и мы – вампиры. Мир, где слабые смертные запирались на все засовы, ожидая прихода рассвета и молясь своим богам, чтобы не стать пищей для нас – монстров, хладных. Самое смешное, что эти людишки ничего не могут сделать, не могут вычислить нас, не могут победить. Все что им остается – существовать, свернувшись в отвратительный комок липкого страха. Что касается подобных мне, то мы не проявляем свою сущность днем, мы также работаем, учимся, общаемся… иногда едим. А иногда устраиваем, что-нибудь наподобие таких вечеров, как этот: каприз моих братьев и «папочки». Они называют это «развлечением», люди – изнасилованием и убийством, я же относился к этому как к своеобразному «поддержанию семейных традиций».
Совсем скоро в доме семейства Калленов появятся «игрушки», за ними уже пошли Джаспер и Эммет – мои так называемые «братья». Обычно эту роль исполняли проститутки, которые так неосторожно покидали свои койки на свалках в ночное время. Их приводили: добровольно или же силой, а потом… А потом мы играли и ели, или же, как говорят смертные: «насиловали и убивали бедных девочек». Нравилось ли мне это? Да, почти всегда… Когда попадалась особенно отвратительная тварь, которой было приятно ломать кости, крик которой приносил удовольствие, а предсмертная агония доставляла непередаваемый экстаз. А иногда это было мерзко, и соленая кровь на губах вызывала рвотные спазмы: это происходило в том случае, когда жертвой становилась какая-то несчастная, которой просто не повезло, которая оказалась не в том месте и не в то время. Но такие попадались редко и обычно доставались Джасперу: он у нас просто упивается болью и страхом игрушек. Я же выбирал тех сук, которые заслуживали сдохнуть в этом доме, который мы, шутя, именовали «Адом».
От воспоминаний и размышлений я отвлекся, услышав звук шагов на ступеньках крыльца. Через минуту дверь отворилась, и в холл вошел Эммет: за ним противно хохоча и пошло виляя бедрами, ввалились три женщины, которые явно были представительницами древнейшей профессии – откровенный наряд и «боевой раскрас» выдавали их с головой. Они наигранно вздыхали, расхваливали дом и томно хлопали ресницами, продолжая пялиться на Эммета. Я усмехнулся, отметив про себя хищный огонек в глазах брата, красный цвет которых был замаскирован линзами. Мои же линзы давно растворились, и теперь глаза полыхали кроваво-алым. Я знал, что если эти дуры взглянут на меня, то сразу поймут, кто является их сегодняшними «клиентами», но меня это не волновало: с этого дома никто не возвращается живым. Это было условие, четко обозначенное Карлайлом: ему нравилось поддерживать видимость «добропорядочного гражданина», а болтливые «игрушки» могли нас выдать. Но пока они не смотрели, увлекшись разговором с нашим «папочкой», который уже успел спуститься со второго этажа, также благоразумно преобразив цвет глаз в тепло-охристый оттенок. Они что-то обсуждали, я молча ждал, раздумывая какое же именно «блюдо» попробовать: сегодня «честь» выбирать жертву первым досталась мне. Лениво исследуя их мысли, я остановил свой выбор на блондинке, с огромной, явно ненатуральной грудью: в ее мыслях я уловил воспоминание о младенце, которого она просто выбросила на улице, «дабы не мешал работать». Удовлетворенно усмехнувшись, я откинулся на диване и прикрыл веки, чтобы эти шлюхи не догадались кто я, и не начали визжать раньше времени. Джаспер еще не вернулся, а мне не хотелось выслушивать мольбы этих троих, которых привел Эмм, сводящиеся к стандартным фразам: «Мы никому не расскажет. Только помилуйте, отпустите». Освобождение было невозможным: тот, кто не убивает «игрушку» - умирает сам. Еще один закон нашей «семьи».
Через несколько минут до моего слуха донеслись выкрики и звуки чего-то напоминающего… борьбу? Все ясно, это Джаспер кого-то тащит. Он любил находить для себя «особые экземпляры», тех, кто больше других кричал и плакал. Он всегда гордился такой «добычей», ведь поймать такую жертву было довольно сложно: все смертные запирались с наступлением сумерек, боясь показаться на улице, зная, что такая ночная прогулка может быть последней в их жизни. Я рассеяно исследовал мысли этой женщины, чувствуя, что Джас уже подходит к крыльцу. Как ни странно, но в основном она думала о том, как врежет моему братцу и сбежит. Чудная… Неужели до сих пор ничего не поняла?
В скором времени крепкие словца, издаваемые сегодняшней «едой» Джаспера стали совершенно отчетливы, еще через несколько секунд дверь распахнулась яростным толчком ноги и по мраморному полу пролетела девушка, которая еще мгновение назад была перекинута через плечо Джаса. Да уж, эффектное появление… Я не видел женщину, так как ее полет закончился где-то за креслом, скрывшим ее от моего взгляда, но зато я насладился шоком на лицах трех, ранее приведенных Эмметом, проститутках. Наконец-то одна из них – рыжая и бледная – взглянула на меня и дико завизжала. Как банально… Меня так и подмывало демонстративно зевнуть, но неожиданно меня привлекли действия Джаса: он подошел к креслу, протянул руку и выволок оттуда свою жертву за волосы на центр комнаты. Я все вглядывался в эту женщину, пока она яростно пыталась смахнуть длинные пряди темных локонов, упавшие на лицо.
Через мгновение ей это удалось, и я судорожно втянул воздух. Я в нем не нуждался, но не смог сдержать невольную реакцию, продолжая вдыхать тошнотворный запах дешевых духов, исходящий от проституток Эммета. Это была не женщина. Это была девченка, шестнадцатилетний ребенок, по имени Изабелла Свон. Девочка, подрабатывающая официанткой в кафе напротив моего офиса. Девочка, которая каждый вечер приносила мне стакан воды и спрашивала: «Как поживаете, мистер Каллен?» Девочка, смех которой заставлял меня улыбаться, а ямочки на щеках напоминали о чем-то давно забытом – счастье. Девочка, у которой был кот Наполеон и мама Рене. Мама, которая постоянно болела, что заставляло этого ребенка, напяливать дурацкую униформу и работать до глубокой ночи. Девочка, которая только начинала жить. Девочка, которая сегодня умрет…

@темы: Фанфик, гет, "Сумеречное" недоразумение, R, Законченные работы

---

Ненависть?

Ненависть, которую не проявляешь должным образом, разъедает изнутри, застилает взгляд карминово-красным маревом, не позволяя думать ни о чем ином.

Ненависть, которая подогревается каждодневно, в пламя которой добавляются все новые и новые щепки, перерастает в вожделение, в примитивную животную похоть, когда единственной мечтой, сладостным видением становится представляемый запах крови, звуки болезненных криков и агонизирующей боли жертвы.

И когда терпение лопается, как болезненный нарыв, месть превращается не в холодное блюдо, каковым ему полагается быть, а в адскую смесь, бурлящую и прорывающуюся наружу с яростным шипением и разрушительной энергией.

Если бы кто-нибудь спросил, чем Клаусу так не угодил старший брат Сальваторе, гибрид, наверное, не смог бы найти достойного ответа. Ну, да, пытался он его убить. А кто не пытался? Настырно мешал Клаусу восстановить прежнюю дружбу со Стефаном? Это тоже можно было понять, какой-никакой, но все-таки старший брат... Попользовался Беккой? Она и сама в состоянии себя защитить не хуже его самого. Это ненависть просто была. Клаус ненавидел ехидную усмешку Деймона. Чувственные губы. Клаус ненавидел его манеру разговаривать, издевательские интонации. Хриплый голос. Клаус ненавидел его упорство и настырность. Преданность. Клаус ненавидел его, потому что его было чересчур много. Во снах.

Уже стоя возле двери особняка Сальваторе, Клаус понимает, что не имеет никакого плана. Убить? Сейчас не время. Открывает двери, не таясь. Не ему бояться чего-либо. Избить до кровавого месива? Банально. Поднимается на второй этаж, намеренно производя как можно больше шума. Унизить? Как? Открывает двери, переступает порог.

- Как стадо африканских слонов, честное слово. - Деймон стоит возле окна, всматриваясь в ультрамарин ночного неба и даже не оборачиваясь. А Клаусу этого и не надо, ему нужно просто крушить, разбивать кулаки в кровь, и ненавидеть... ненавидеть... ненавидеть... любить.

Первый удар сшибает вампира с ног, наполняя комнату какафонией различных звуков. Второй приходится в челюсть, третий ломает нос, четвертый... пятый... десятый...

Одежда Деймона под руками Клауса рвется с легкостью бумаги, и даже тогда гибрид не до конца уверен в том, что он делает. Ему нужно больше злости, больше масла в огонь, и Деймон не разочаровывает, впрочем, как всегда. Несколько матерных слов, кулак, впечатанный в скулу Клауса - вполне достаточно, чтобы отдаться последней стадии ненависти, самому извращенному желанию, самой примитивной похоти. Одно мгновение, и он уже переворачивает Деймона на живот, попутно срывая последние клочки разорванной одежды и с блаженным удовлетворением усмехается улыбкой великомученика, наконец-то преодолевшего все скитания и добравшего до святых мощей. Деймон что-то неразборчиво мычит в паркетное покрытие пола, но одна рука гибрида надавливает на шейные позвонки, не давая вампиру возможности даже перевернуть голову вбок. Надавил - хрустнуло - секунда - срослось. Надавил - хрустнуло - секунда - срослось.

Когда роль костоправа надоедает, Клаус вспоминает о второй руке, и позволяет ей скользить по обнаженной коже спины, иногда сдавливая ребра. И почему они так забавно у него хрустят? Деймон все продолжает что-то шипеть (странно, он еще не задохнулся?), но единственное, что разбирает Клаус это "ублдк", что подозрительно сильно смахивает на крайне нелюбимое гибридом ругательство. А вот это ты зря, Деймон...

Клыки Клауса проводят две аккуратные параллельные полоски вдоль позвоночника вампира. Темно-красная кровь стекает по бледной коже, застывает причудливыми зигзагами. Гибрид слизывает несколько капель, ощущая, как с каждой секундой возрастает возбуждение, как яростно ему необходимо еще больше, сильнее, больнее.

Клаус наконец-то отпускает шею Деймона, только для того, чтобы расстегнуть молнию на джинсах.

- Чертов извращенец! Теперь я точно найду способ и лично позабочусь, чтобы ты наконец-то обрел вечный покой.

Клаус абсолютно игнорирует пространный монолог Сальваторе, с удовольствием подпитывая злость массой грубостей, и с садистским удовлетворением смачивает два пальца в почти высохшей, клейкой и липкой крови вампира. Резкое движение, свистящее шипение из уст Деймона - и вот уже оба пальца вставлены в тело вампира на всю длину, преодолевают сопротивление мышц, мерно сгибаются, скользя по стенкам, задевая простату, что срывает с губ Сальваторе первый наполовину сладострастный, наполовину болезненный стон.

- Кто бы мог подумать, что ты такая шлюшка. Я, конечно, согласен с мнением, что грань между болью и наслаждением крайне размыта, но сегодня мы остановимся на первом... для тебя.

- Иди к дьяволу! - Зло бросает Деймон, пока Клаус заставляет его встать на колени, выпятив задницу вперед и положить голову на сложенные руки. Все попытки вырваться и портовая брань так и не дают результата, поэтому Деймон решает играть в "невинную принцессу", надув губы и рассматривая оттенки коричневого на полу под своим носом.

Клаус делает еще несколько резких движений, разводит пальцы ножницами, пытаясь хотя бы чуть-чуть растянуть тугое кольцо мышц, но, не добившись особых успехов, просто кладет руки на спину вампира, вставляя болезненно напрягшийся, налитый кровью, член до основания. Он не видит, как Деймон прокусывает себе кисть, чтобы, не дай Господи, не сорваться на фальцет и не завизжать, как девчонка-девственница, когда сфинктер рвется, и алая кровь стекает по бедрам, затекает внутрь, пачкает член Клауса, который теперь входит с противным хлюпающим звуком от вытекающей крови и соприкосновения обнаженной кожи мужчин. Движения Клауса рваные и резкие, он обезумел от эйфории, помутневший взгляд скользит по позвоночнику, где переливаются рубиновым оттенком потеки засохшей крови, он сжимает руки на талии Деймона, ломая ребра, оставляя на коже налитые кровью, моментально буреющие синяки.

В какой-то момент головка члена снова задевает волшебную точку, и Деймон кусает себя уже до кости, вгрызаясь в плоть клыками так, как будто от этого зависит его жизнь, борясь с этим отвратительным возбуждением, зарождающимся столь не вовремя. Еще несколько толчков, и Клаус животно рычит, кончая в вампира. Сперма и кровь выливаются наружу, капают на пол, скользят по бедрам как Деймона, так и Клауса.

Злость гаснет так быстро, как и костер залитый ледяной водой. И Клаус медленно поднимается, не смотря на что-то шипящего Деймона. Клаус неторопливо одевается, старательно вытирая белоснежным носовым платком кровь и сперму с ладоней. Клаус обходит кровавые лужицы, бросая последний взгляд на Деймона, который тоже успел натянуть джинсы (интересно, он знает, что они порваны как раз на заднице?) и теперь медленно наливает бурбон в бокал. Клаус кладет руку на ручку двери, чтобы покинуть этот дом и хотя бы несколько дней провести в блаженном умиротворении, не думая о всех видах пыток, которые можно применить к старшему Сальваторе.

- Нет, ну, почему ты даже сейчас меня в покое не оставляешь? - Этот вопрос риторический, и Клаус задает его уже преодолев расстояние до Деймона, обхватив его лицо ладонями, пристально всматриваясь в глаза... - Я был здесь. Мы подрались. Больше ничего не было. Я ушел. И это последний раз, когда я делаю тебе такую услугу...

***

- Нет, ублюдок, ну, ублюдок! Умудрился даже на ковры кровью нахаркать! Я его точно убью. Что за беспорядок? И почему так болит задница? - Деймон Сальваторе все продолжает разговаривать сам с собой, убирая учиненный ими с Клаусом погром. Да, славная, наверное, была драка...

@темы: слэш, НЦ-17, Деймон, ДВ, Фанфик, Клаус, Законченные работы

---

Ты будешь помнить

Ты будешь помнить
Кровь стекает с пальцев. Змейками струится по запястью. Приятно холодит кожу, когда я подношу руку к лицу и позволяю каплям скользить вниз. Я медленно, с удовольствием, слизываю жидкость, рассеянно вслушиваясь в мерный стук. Кап... кап... кап... На сероватом мраморе пола алые точки выглядят аляповато, и я сосредоточенно хмурюсь, пытаясь пробиться сквозь хаос мыслей, мечущихся в моей голове.

Звук шагов в холле выводит меня из ступора, и я быстро вытираю кровь с руки об подол платья мертвой девушки, лежащей у моих ног. Вот черт, куда закатилась ее голова? Ты не одобряешь таких развлечений. Ты уедешь, неодобрительно поджав губы и окинув меня презрительным взглядом. Я снова не увижу тебя несколько десятилетий... К черту! Никуда ты не уедешь. Пока ты нужен мне.

Я распахиваю дверь, едва не срывая ее с петель, и наблюдаю за тем, как ты аккуратно наполняешь стакан виски. На шум, производимый мною, ты не реагируешь, делаешь небольшой глоток, и только потом поднимаешь взгляд на меня.

- Губы вытри, - твой голос не выражает никаких эмоций: ни привычного гнева, ни редкого огорчения, но я послушно провожу тыльной стороной ладони по губам. На коже остаются следы крови недавно убитой девушки. На какую-то долю секунды мне становится стыдно. Стыдно, что ты заметил. Стыдно, что я снова, снова и снова обманываю твое доверие, те крупицы веры, которую когда-то ты проявлял ко мне, своему младшему брату. Но я быстро душу это неуместное чувство неловкости, вызывающе облизываю губы, подхожу поближе к тебе и интересуюсь:

- Ты собрался уезжать?

- Да. Думаю, что наша семейная встреча должна подойти к концу.

- Не оставляй меня одного, братец. Ты же знаешь, что я окончательно свихнусь без тебя. - Я приправляю фразу едкими интонациями, и только где-то в глубине сознания, я решаюсь признаться себе, что это действительно правда. В присутствии тебя, старшего брата, я хотя бы немного сдерживаю инстинкты.

- Ты и так давно свихнулся, Стефан. Мне не хочется заразиться этим безумием, которое поглотило тебя. Знаешь ли, мы уже давно каждый сам за себя. - Ты допиваешь остатки спиртного, ставишь стакан на столик, подхватываешь чемодан, который я до этого не замечал и двигаешся в направлении двери.

Один шаг...

Я помню, как крепко ты держал меня, пятилетнего, за руку, когда мы клали цветы на мамину могилу.

Второй...

Я помню, как ты улыбался и говорил это такое необходимое "я вернусь" всякий раз, когда уезжал, оставляя меня одного.

Третий...

Я помню, как крепко, до треска в костях, ты сжимал меня в объятиях, когда возвращался, тихо бормоча "я же обещал".

Но больше мы не касаемся друг друга, не даем клятв вернуться и не исполняем старые, давно забытые обещания. И даже ради тебя, я не откажусь от того экстаза, от эйфории, которые вызывают ощущения дробящихся костей жертвы, их агонизирующие крики и вкус теплой, солоноватой крови на губах. Даже ради тебя... Даже в память о прошлом... Ты можешь уходить... Оставить меня с моим безумием... К черту, кому я вру?! Я не могу отпустить тебя сейчас. Мне нужно хоть какое-то воспоминание, которое позволит мне ожидать нашей следующей встречи долгие-долгие годы. Какое-то сильное, острое, яростное, болезненное воспоминание...

***

Когда я разжимаю пальцы, которые до этого держал сжатыми в кулаки, и делаю первый неуверенный шаг в твою сторону, я еще не знаю, что буду предпринимать.

Когда я за секунду оказываюсь возле входной двери и наблюдаю за удивлением, отразившимся на твоем лице, я испытываю настоящее наслаждение, потому что я так давно не видел от тебя каких-либо других эмоций, кроме снисходительного презрения.

Когда я вцепляюсь пальцами в отворот твоей рубашки, а другую ладонь сжимаю в кулак, до хруста впечатывая его в твою скулу, мне кажется, что даже оторванные конечности жертв не сравняться с тем восторженным чувством, которое разливается по всему моему телу от ощущения пульсирующей боли в костяшках пальцев.

Когда я яростно притягиваю тебя к себе, едва не разрывая твою рубашку на десятки лоскутов, и прижимаюсь к твоим окровавленным губам своими, слизывая капельки крови, я понимаю, что ничья соленая и горькая, как полынь, кровь не сравнится с твоей - сладкой и родной.

- Какого дьявола?! Стефан! - Ты резко отталкиваешь меня, и я больно ударяюсь затылком о дубовую поверхность двери.

- Что, Деймон? Что?! Ты снова уедешь, а я хочу помнить о тебе что-либо другое, кроме искривленых от отвращения губ. Теперь я доволен. Теперь я знаю, что ты способен удивляться, злиться. - Я провожу ладонью по волосам, косо ухмыляюсь и резко направляюсь в сторону библиотеки, мимо тебя.

- Ну уж нет, я тоже хочу помнить хоть что-нибудь, кроме стеклянных глаз, которые столь характерны для тебя последние десятилетия. - Это последние твои слова, которые ты говоришь, перед тем, как молниеносным движением обхватить меня за плечи и, спустя мгновение, швырнуть меня на стол. Бутылки, стоящие на нем, с громогласным звоном бьются на мириады осколков, и рассыпаются на мрамор пола с веселым перезвоном. Некоторые частички битого стекла разрывают ткань моей рубашки, впаривают кожу, и я ощущаю, как моя собственная кровь смешивается с лужицами виски, разлитыми по деревянной поверхности стола.

В этот момент я счастливее, чем когда-либо в жизни. Я снова чувствую себя мальчишкой, участвующим в шуточной драке с старшим братом. И плевать, что ты зло бьешь меня кулаком, возможно ломая челюсть. Нет никакой разницы, когда ты дергаешь меня за рубашку, а потом резко впечатываешь в стеклянную россыпь, восстанавливая уже успевшие затянуться раны. Это ни с чем не сравнимо. Эта боль очищает. Искупает. Дает веру, что тебе не все равно.

Лишь когда ты в третий раз заносишь руку, я перехватываю твое запястье и сильным рывком притягиваю тебя на поверхность стола рядом с собой...

Когда стол разваливается под нами, я уже не могу сдержать хохота. Черт возьми, за это воспоминание я готов молиться на тебя, Деймон!

- Вот ублюдок! Теперь придется переодеваться! - Ты ссыпешь первосортной бранью в мой адрес, пытаясь выбраться из хаоса деревянных щепок.

- Не нужно было швырять меня на стол. 16-ый век, между прочим. - Я сосредоточенно наблюдаю, как ты небрежно срываешь с тела безнадежно загубленную рубашку. Эта странная смесь радости, горечи, восторга, потребности выливается в какое-то первобытное вожделение, которое нужно погасить во что бы то ни стало.

***

Я впиваюсь в твои губы резко, яростно, сминая мягкую плоть, кусая, слизывая кровь.

- Чокнутый извращенец. - Ты хрипишь эти два слова, когда тебе удается отстраниться. Ты переполнен яростью. Ненавистью. И всю эту злость ты проявляешь, когда сам целуешь меня, раздвигая губы языком, сталкиваясь зубами.

И остаются только наши руки, срывающие одежду, болезненно сжимаещие кожу, оставляющие фиолетовые и темно-синие синяки, которые, впрочем, моментально проходят. Мне нравится кусать тебя. Нравится собирать губами струйки крови, водить языком по контуру ран. Мне нравится быть безумным с тобой. Нравится чувствовать боль, когда ты ломаешь мне ребра, ключицы, сжимая ладони.

Я широко развожу твои ноги, сильно сжимаю пальцы на основании твоего члена. Ты тяжело дышишь, когда я лениво поглаживаю всю его длину, выводя полукружия на головке. Еще через мгновение я отстраняюсь, облизываю два пальца и настойчиво вставляю их в тебя.

- Это воспоминание нас погубит. - Ты шипишь это сквозь зубы, инстинктивно сжимаясь и сопротивляясь дальнейшему движению моих пальцев.

- Плевать. Ты можешь уйти из моей жизни, но не из памяти. Мне нужно помнить. - Я столь быстро заменяю пальцы членом, проталкиваясь внутрь тебя, что ты лишь успеваешь сильнее вжаться в пол, раня спину о деревянные щепки и битое стекло. Я чувствую, как твоя собственная кровь облегчает мое движение, и позволяю себе быстрые, рваные толчки, заполняя тебя до основания, вслушиваюсь в эти странные звуки: хлопки обнаженных ягодиц, загробный скрежет развалившегося столика, громкий хруст разноцветного стекла. Когда я задеваю простату, и ты затравленно мычишь какую-то грубость,неосознанно двигаясь мне навстречу, я лишь удовлетворенно усмехаюсь, снова обхватывая твой член и двигая ладонью в таком же быстром темпе, как и внутри тебя.

Ты прокусываешь мне плечо, одновременно изливаясь мне на ладонь, а я бережно прячу в самые далекие уголки сознания воспоминание о выражении твоего лица во время оргазма. Ты глотаешь мою кровь, проводя рваные полосы клыками вниз, по груди, к чувствительному соску, и я не сдерживаюсь, кончая в тебя...

***

- Уезжаешь?

- Да. - Ты успел переодеться, и теперь выглядишь истинным джентльменом. Кто бы подумал, что полчаса назад тебя трахал младший, чокнутый братец? А я все также сижу невдалеке от хаотичной кучи, которая еще недавно была антикварным столиком, и потягиваю виски из чудом уцелевшей бутылки.

- Ну... до встречи.

- Да, до встречи. - Ты уходишь, не оборачиваясь. Я же бросаю несчастную бутылку и наблюдаю, как она взрывается сотнями осколков, которые только дополняют картину погрома, учиненного нами. Уходи, Деймон. Сколько хочешь. Но я буду помнить. И ты тоже будешь. ТЫ. БУДЕШЬ. ПОМНИТЬ.

@темы: слэш, НЦ-17, Деймон, ДВ, Фанфик, инцест, Законченные работы, Стефан

---

Я без тебя скучаю

Я без тебя скучаю
Он вдавливает педаль газа еще сильнее, рассеяно посматривая на дорогу. Его больше интересуют блики солнечного света, которые пляшут на его кольце, которое ярко отсвечивает лазурным. Он чувствует себя странно, поэтому пытается отключить навязчивый внутренний голос, упорно требующий разъяснить, что собственно происходит. Если бы он знал, то давно ответил бы себе. Он не знает. Он долго терпел. Долго отвлекался на что-то или кого-то другого. Долго как мантру повторял, что так будет лучше. Еще дольше убеждал себя, что это просто минутное наваждение и нужно только посмотреть в шоколадные глаза Елены, чтобы оно прошло. Он смотрел. Оно проходило. На мгновение. А потом он понимал, что это не те глаза, которые он искал. Похожие, но не те. Поэтому он переходил к тяжелой артиллерии, стаканами поглощая приторное виски, но забытье не приходило, сознание услужливо продолжало подбрасывать ему нелепые картинки и сюрреалистические образы, столь странные, что хотелось заливаться истеричным смехом вперемешку со злой бранью.
И вот сейчас он предпринимает последнюю попытку вернуть себе хладнокровие и разум, которые, наверное, тоже укатили в Денвер с этим отвратительным, нервным, глупым, истеричным, навязчивым мальчишкой... Мальчишкой с этими чертовыми глазами олененка Бейби и длинными, как будто девичьими, ресницами. Он просто посмотрит на него, убедится, что крошка-Джереми не навлек на свою аппетитную задницу очередную неприятность, возможно даст ему парочку затрещин, одарит его снисходительным взглядом и уверит, что в Мистик-Фоллс без него вполне спокойно и ему не стоит возвращаться.
Мысленно повторив свой план, он свернул в проулок и через несколько секунд остановился возле небольшого двухэтажного домика, где временно обитал Джереми Гилберт. Нацепил на лицо фирменную кривоватую усмешку, распахнул дверцу, неспешно прошел к входной двери и нажал на звонок. За дверью послышались шаги, и спустя мгновение дверь открыл светловолосый парень.
- Добрый вечер. Вам кого?
- Добрый. Меня зовут Деймон. Я приехал повидать Джереми по просьбе его сестры.
- Оу, заходите тогда. Я ухожу сейчас. У тетки день рождения, родители уже там. Джереми не захотел ехать и я его понимаю. Я и сам бы не ехал, но у меня выбора нет...
- Так где Джереми? - перебил излияния парня Деймон, проходя в дом и окидывая взглядом холл.
- Наверху. Поднимитесь, да? Как раз составите ему компанию и сюрприз получится, - лучезарно улыбаясь, произнес парень. Деймон лишь коротко кивнул, не имея желания поддерживать беседу с этим словоохотливым мальчишкой. Когда тот наконец-то ушел, Деймон медленно поднялся наверх...
***
Мальчишка сидел на подоконнике, на согнутых коленях белоснежный лист бумаги, испещренный черными штрихами, которые вкупе создавали образ какого-то чудовища из фильмов ужасов. Пальцы, сжимающие карандаш, быстро порхают добавляя нюансы и исправляя неточности. Джереми весь погружен в рисование, поэтому не замечает его присутствия, не слышит шагов, пока он не подходит совсем близко и громко говорит:
- Милая зверушка.
Карандаш выпадает из пальцев Джереми и с приглушенным стуком падает на пол. На его лице блуждает ехидная улыбка, он изгибает бровь и округлив губы произносит свое излюбленное "упс". Ему нравится наблюдать за шоком, отпечатавшимся на лице Джереми, и он склоняет голову набок, ожидая, когда мальчишка справится с оцепенением.
- Деймон? Что случилось? Елена? Дома что-то? - наконец-то спрашивает Джереми, спуская ноги и вставая перед Деймоном.
- Ну почему сразу случилось? Я что не могу навестить своего юного друга просто так? - изображая вселенскую обиду интересуется он.
- Деймон, я серьезно.
- Я тоже серьезно. Ничего не случилось. Все нормально. Я просто решил успокоить нервы твоей сестры и убедиться, что ты в порядке, - устало вздыхая, произносит Деймон, небрежно садясь на край кровати.
- Я в порядке. Как видишь. Эммм... ну, спасибо что ли, что приехал. А то я скоро забуду как все вы выглядите, - невнятно пробурчал парень.
- Эй, ты только не плачь от умиления, - ворчливо произносит Деймон, пряча за иронией что-то совсем неуместное, ненужное, странное, а Джереми лишь усмехается, уже привыкший к своеобразному юмору вампира.
- Выпьешь что-то? Правда, боюсь, здесь нет склада твоего любимого виски, но что-то поискать можно.
- Вживаешься в роль заботливой домохозяйки?
- Да иди ты! Я же серьезно, - сквозь смех произносит Джереми, осознавая, что, наверное, иногда скучал за этими идиотскими шутками.
- Ладно, тащи все что есть. Напьемся и вспомним прошлое.
***
Он смотрит на мальчишку что-то увлеченно рассказывающего ему, но не вникает в смысл слов, потому что слишком погружен в созерцание движения его губ и вспыхивающих искорок в тепло-охристых глазах. Деймон чувствует себя паршиво и делает очередной глоток дешевого пойла, которое притащил Джереми. Пора уезжать, но не хочется. А хочется чего-то... кого-то... Джереми.
- Деймон?! Ау! Ты что заснул? - окликает его мальчишка, и Деймон дергается перемещая взгляд с губ на глаза. Особо легче не становится, но все же...
- Что ты говорил?
- О чем ты вообще думаешь?
Деймон не отвечает несколько длинных минут, делая большие глотки и решая, что сказать. Быть может он уже пьян, возможно просто сошел с ума или же потерял последние крупицы самоуважения, но он наконец-то произносит, не забывая сдобрить слова ехидной ухмылкой:
- Думаю о том, как я скучаю без тебя. Зачем я вообще позволил тебе уехать? - Деймон салютует Джереми почти пустым стаканом и допивает остатки, не смотря на мальчишку, который подозрительно долго молчит и не отвечает на фразу, которую должен был расценить, как насмешку.
- Я тоже скучаю по тебе... - шепчет едва слышно этот ребенок, и Деймон понимает, что больше не может и не хочет себя обманывать.
***
Завтра он скажет, что был пьян, а сегодня он больше не думает. Он просто целует губы, пахнущие мятным чаем. Не нежно. Потому что он Деймон и не позволяет себе демонстрировать такое примитивное чувство, как нежность. А еще потому что Джереми не девчонка, и он не даст ему ни на секунды забыть с кем он сейчас и что именно его слова пробудили к жизни скрытые желания Деймона. Нет, он целует его так, как мог бы целовать Кэтрин, любящую металлический, кровавый привкус во рту - жестко, сминая плоть губ, прикусывая их до крови, слизывая горячую жидкость, не давая вздохнуть, возразить. Потому что поздно возражать, поздно отказываться. Теперь нужно избавиться от наваждения и способ для них только один.
Разорванные вещи летят на пол, пуговицы глухо рассыпаются по полу, но его это не интересует, потому что он обезумел от необходимости иметь прямо сейчас. Зубы смыкаются на шее, но не прокусывают, потому что голод у Деймона совершенно иной и выход ему дать можно лишь одним способом, поэтому он толкает мальчишку в грудь и вот тот уже лежит среди измятых простыней, а Деймон продолжает вырисовывать узоры губами, языком на шее, на коже груди, задевая соски, прикусывая, заставляя Джереми затравленно промычать что-то сквозь зубы. Мальчишке стыдно, но и быть по другому не может. Стыдно и страшно будет завтра и, наверное, еще многие годы, но сегодня об этом нужно забыть и Деймон заставит его забыть.
Руки резко стягивают джинсы и он едко усмехается, наблюдая как очаровательно покраснел и смешно зажмурился мальчишка.
- Не носишь белье? Любопытно, - шепчет Деймон в ухо Джереми, прикусывая мочку, а потом снова поглощая его губы в поцелуе. Руки тем временем поглаживают напрягшиеся мышцы живота, выводя какие-то древние руны, полукружия, спускаясь все ниже, пока не замирают на возбужденном члене мальчишки.
Джереми тяжело дышит, что-то бормочет сквозь искусанные губы, выдыхая мятный воздух в рот Деймона и пытаясь растегнуть ширинку на его брюках.
***
Джереми громко кричит, когда Деймон входит в него. Эти грани так размыты. Боль... Наслаждение... Стыд... Наваждение... Он не жалеет. Да это и не нужно. Толчки резкие, грубые, до основания, и Джереми закусывает губы, чтобы не кричать. Деймону не нравится, когда он делает так, поэтому он заменяет зубы мальчишки своими, слизывая языком кровь, руками медленно поглаживая до предела напряженный член Джереми и не забывая двигаться в его теле. Мышцы напряжены, пальцы Джереми впиваются в кожу Деймона на спине, судорожно сжимаясь, когда очередное ленивое поглаживание становится последней каплей, которое приводит к тому, что он изливается просто на руки Деймона, который медленно поднимает их и слизывает семя Джереми со своих пальцев. Это так неправильно, но какое сейчас дело, когда он в последнем толчке кончает просто внутрь этого мальчишки и затихает.
***
На улице совсем темно и только слабый отсвет месяца бросает слабый свет на его умиротворенное лицо. Деймон смотрит на него, наблюдая как подрагивают длинные ресницы, выплясывая тенями на щеках Джереми. Деймон знает, что пора уезжать. Еще он знает, что будет скучать и что, наверное, ему не нужно было позволять Джереми уезжать. Сейчас голод удовлетворен и наваждение прошло. Но надолго ли?

@темы: слэш, Деймон, ДВ, Фанфик, Джереми, R, Законченные работы

---

Я люблю тебя сильнее

Я люблю тебя сильнее
Виски в бокалах. Джаз - музыка 20-ых. Мерное и успокаивающее потрескивание дров в камине. Мы с тобой сидим на одном диване, рассматривая языки пламени, то выплясывающие буйный танец, то замирающие, как искусственные. Я иногда бросаю косые взгляды на твой профиль. Ненавидеть бы мне тебя, братец. Желать бы твоей смерти. Увы, так никогда не получится. Ты слишком родной, слишком необходимый.

- Ты все-таки такой редкостный ублюдок, Ник. - Не знаю зачем я это сказал, но ты наконец-то отрываешься от созерцания огня и переводишь взгляд на меня. Я читаю в твоих глазах вопрос, сегодня ты удивительно сдержан и даже печален, поэтому я не боюсь, что лишусь головы за свою фразу и продолжаю: - Из-за тебя я пропустил столько всего интересного.

- Что же например? - Ты усмехаешься и разворачиваешься ко мне уже полностью, заинтересованно склоняя голову и делая очередной глоткой из почти пустого бокала.

- Ну... движение хиппи, феминизм, музыку Ботлз...

- Битлз, Кол. И вообще, ты знаешь, что такое феминизм?

- Конечно, знаю. И вообще, я еще не закончил, - я продолжаю систематично загибать пальцы, перечисляя масштабные и совсем мимолетные события, которые пропустил, покоясь в гробу.

- Ох, остановись, Кол. Ты такой зануда. Этим ты так похож на Элайджу, - ты ставишь пустой стакан на столик, находящийся возле дивана, блаженно потягиваешься и поднимаешься на ноги. А я отчаянно ищу, что же такого сказать, чтобы задержать тебя хотя бы на мгновение.

- Вряд ли, потому что я люблю тебя больше. - Я прокусываю язык до крови, яростно проклинаю свою дурацкую болтливость, и искренне надеюсь, что твоя замершая поза ничего не значит, и ты не понял смысла, который я вкладывал в эти слова. Ты оборачиваешься ко мне, смотришь несколько мгновений на мое лицо, на которое я старательно нацепил маску а-ля "не слушай тупого братца".

- Кровь.

- Что?

- У тебя кровь на губе. Дурацкая привычка кусать самого себя, Кол. - Я быстро стираю капельки влаги с нижней губы, пытаясь не смотреть на тебя, но ты продолжаешь говорить, медленно возвращаясь к дивану: - Больше любишь? За что? Я ведь никогда не был хорошим братом, не правда ли?

- Правда. Но ты мой брат. И каким бы идиотом ты ни был, это не изменит моего отношения к тебе. Мы семья, Клаус. - Ты снова садишься, усмехаешься как-то особенно грустно и запускаешь пальцы в светлые волосы. Ты редко такой как сегодня, почти никогда. Ты боишься показывать слабость, не веришь, что достоин любви. Тебе больно. Мне больно. Это единение всегда между нами, пронизывает нас огненными нитями, которые невозможно разорвать, как бы не пытался.

Я подвигаюсь к тебе. Так правильно. Ты опускаешь руки, поворачиваешься ко мне и смотришь так пристально. Этот взгляд завораживает меня, увлекает, обещает понимание и принятие всего, чтобы я ни сделал.

Я прикасаюсь к твоим губам своими, просто замирая, поглощая твое дыхание, ощущаю теплоту и шероховатость кожи, запах алкоголя и крови. Так естественно.

Я запускаю пальцы в твои волосы, притягивая твою голову ближе, несмело проводя языком по твоей нижней губе, погружая его в твой рот и с каким-то фееричным восторгом понимая, что ты отвечаешь мне, что ты позволяешь... Так необходимо.

Я провожу по твоему нёбу, по ровным очертаниям зубов, позволяю тебе повторить мои движения, сплести наши языки в каком-то причудливом, плавном ритме, синхронном с переливами джазовой мелодии. Мои руки расстегивают пуговицы на твоей рубашке, кончики пальцев скользят по коже и эти тактильные ощущения важнее любых слов, которые я мог бы тебе сказать. Я знаю, что ты не хочешь говорить, потому что слова разрушат этот островок безумия, в котором наша братская любовь приобретает какие-то непонятные, но все же желанные, грани...

И снова я целую твои губы, шею, плечи, руки, грудь, сжимаю зубы на чувствительном соске, отбрасывая твою рубашку, переполняясь какой-то адской эйфорией нетерпения и желания растянуть удовольствие - поцеловать больше, дотронуться до самых потаенных участков тела. Мне мало тебя. Отныне и навсегда.

Я не позволяю тебе лидировать сегодня. Сегодня я люблю тебя. Поэтому я отталкиваю твои руки, когда ты пытаешься раздеть меня и делаю это сам. Когда на мне не остается одежды, я быстро сдергиваю джинсы с твоих бедер. Ты возбужден, так же, как и я, твои руки больно сжимают мои плечи, притягивая меня к себе.

Губы на веках. Твои ресницы дрожат, отбрасывая причудливые тени на щеки. Дорожка поцелуев на скуле, языком я провожу по контуру твоих губ, сжимая зубы на мягкой плоти нижней губы, легонько прокусывая, зализывая ранку... Твоя кровь вкусная. Родная. Поцелуи на шее, пальцы поглаживают напрягшиеся соски, проводят по мышцам живота, спускаясь к паху, обхватывая основание твоего члена, медленно сжимая и поглаживая по всей длине. Ты громко и рвано дышишь, что-то яростно хрипишь сквозь сжатые зубы, резко дергаешь меня за волосы. Этот поцелуй в твоей манере. И любовь у тебя такая же: яростная, грубая, жесткая. Твоя любовь имеет вкус крови, но сегодня мне плевать. Сегодня я безумен. Сегодня я твой.

Ты прерываешь поцелуй, громко крича, когда я поглаживаю головку твоего члена, медленно и дразняще, выводя на чувствительной коже окружности, тайные символы. Я опускаю голову ниже, проводя языком влажную дорожку по твоему животу, целуя внутреннюю поверхность бедра, а спустя мгновение заменяя пальцы на твоей плоти своим ртом. Это странно и непривычно. Я боюсь сделать что-нибудь не так, но ты уже не в состоянии контролировать себя, ты в очередной раз яростно дергаешь пряди моих волос, непроизвольно приподнимая бедра, заставляя меня взять твой член как можно глубже, сжимая губы, проводя языком по сильно выступающим венам, легко-легко касаясь зубами чувствительной головки. Наверное ты ломаешь мне ключицы, когда с безумной силой сжимаешь их, кончая мне в рот с последним утробным рычанием. А мне все равно. Разве это имеет значение?

Твое дыхание успокаивается, и я уже намереваюсь отодвинуться от тебя, но ты перехватываешь мою кисть своей ладонью и произносишь:

- Ну уж нет, братец. Доказывать любовь - так до конца. Не бойся. - С этими словами ты широко разводишь ноги, и я медленно придвигаюсь к тебе, стараясь глубоко дышать, чтобы отвлечься от ощущения своего собственного болезненно напрягшегося члена. Я погружаю пальцы в рот, медленно подношу их к твоему отверстию, легонько касаясь кончиками пальцев, осторожно вводя в тебя указательный палец. Ты смотришь на меня так пристально, что я чувствую себя неловко, поэтому приподнимаюсь над тобой, нежно целую твои губы. Ты всегда закрываешь глаза во время поцелуя. Так проще.

Когда второй палец скользит в твое тело, ты немного напрягаешься, но я продолжаю методично растягивать тугое кольцо мышц, все более уверенно двигая кистью. Когда я затрагиваю простату, ты судорожно сглатываешь, что-то мычишь мне в рот, и я ощущаю, как опять твердеет твой член.

- Давай, - слизнул каплю крови с моей нижней губы, - уже, - судорожно сжал кожу на моей спине, - быстрее... - толкнулся бедрами, как можно сильнее насаживаясь на мои пальцы. Я тоже больше не в силах сдерживаться, поэтому просто сгибаю твои ноги в коленях, развожу их как можно шире, и вхожу одним резким, неловким, толчком. Ты чертыхаешься сквозь зубы, но спустя мгновение расслабляешься, позволяя моему члену входить в тебя до основания, заполняя комнату рычащими стонами, вперемешку с хриплым вокалом джаз-исполнительницы и характерным скрипом дивана.

Ты кончаешь себе на живот, когда я задеваю простату, мне хватает одного движения,чтобы излиться в тебя. Сил не остается, поэтому я не выхожу из тебя, просто кладя голову на твою грудь. Сомнения одолевают меня с новой силой, и я не знаю, как смотреть в твои глаза.

- Я тоже люблю тебя, Кол, - ты произносишь это, погружая пальцы в мои разметавшиеся волосы, мягко перебирая их. И я счастливо улыбаюсь, наблюдая за догорающим пламенем. Мы семья. Мы всегда будем любить друг друга.

@темы: слэш, НЦ-17, ДВ, Фанфик, инцест, Кол, Клаус, Законченные работы

---

Ты ее не заменишь

Ты ее не заменишь
Виски призывно мерцает янтарным в бледном сиянии приглушенного света в баре. Ты рассматриваешь жидкость, но перед глазами видишь лишь ЕЕ лицо. Еще одна потеря. Она тоже ушла. Они все уходят. Остается только горькое виски и причудливые иллюзии, в которых ты видишь разметавшиеся по подушке песочные волосы, улыбку с почти детскими ямочками на щеках и синеву глаз с серебристыми всполохами, которые появляются, когда она смеется. Сейчас ты видишь ее так отчетливо, а это значит, что ты пьян и снова будешь добираться до домой, шатаясь из стороны в сторону. И так и не дойдешь, а только упадешь где-то, как последний неудачник, коим ты и являешься на самом деле. Из горла вырывается хриплый смешок, и он столь неуместен в тихом коконе, которым ты окружен, что приходится быстро сделать очередной глоток, чтобы прервать это истеричное веселье.

- Рик?

У нее голос, как у Дженны. Или может я просто хочу в это верить?

- Елена... Какая встреча.

- Рик, ты пьян.

- Очень точное наблюдение, - говоришь ты, рассматривая ее сквозь призму иллюзорной Дженны, которая, не сдавая позиций, мельтешит перед глазами.

- Поехали. Я отвезу тебя к нам. Джереми будет рад, - она нагло врет и не краснеет. Ну, да, компания пьяного учителя - верх мечтаний любого подростка.

И ты хочешь отказаться, хочешь послать ее к черту, - ведь можешь ты хотя бы к черту кого-то послать? - но не успеваешь, потому что закашливаешься, и она уже не слушает твоего ворчания, обхватывая тебя за талию и волоча к выходу. Она, как муравей, тянущий на себе крупную добычу что-то недовольно ворчит под нос, но все тащит и тащит, упорно приближаясь к своей машине.

Когда она наконец-то распахивает дверку и садит тебя на сидение возле водителя, ты даже немного жалеешь ее, потому что она вся запыхалась и тяжело дышит, откидывая темные волосы за спину. Но мимолетный порыв быстро проходит, ведь себя тебе жалко еще сильнее, только ты находишься во власти синевы глаз Дженны, только тебе сниться ее улыбка, как только сон настигает тебя, только ты, черт возьми, понимаешь, как мало она прожила, как мало успела. Ведь для Елены и Джереми двадцать девять - это так много. Такие глупые дети, которые уже забыли ее, уже нашли себе новые трудности. А ты никогда не забудешь. Никогда не забудешься. Ни в алкогольном бреду, ни трахая какую-то безымянную "Дженнозаменительницу". Ведь ни у кого нет ее улыбки, ее смеха, ее голоса... Разве, что голос.

Немного хриплый. Теплый. Вязкий. Дженна. Елена.

А она тем временем уже села в водительское кресло, озабоченно взглянула в твое, наверняка опухшее лицо, и протянула руку к ключу зажигания. А ты, поддавшись порыву, перехватываешь ее теплую ладонь и смотришь в ее глаза... едва-едва, недолго, потому что глаза ее совсем иные, а тебе нужны небесные, другие.

- Поговори со мной, - просишь ты, не отпуская ее руку, но закрывая глаза. Тебе нужен голос. Просто слушать... ЕЕ.

- О чем? Рик, давай поедем домой, - просит она, но ты не разбираешь слов, вслушиваясь лишь в хрипотцу, в плавность гласных, которые она растягивает.

- Говори. Что хочешь. Только говори.

- Хорошо, - она шумно втягивает воздух и размеренно произносит буквы, слоги, слова, фразы, предложения... Долго-долго, а ты продолжаешь сжимать ее руку, закрыв глаза и отдавшись магии голоса.

Большой палец медленно поглаживает кисть, пока не замирает на нервно бьющейся венке на запястье.
И ты хочешь утешить свою Дженну, поэтому открываешь глаза, переводишь взгляд на свою ладонь, сжимающую ее тонкую руку, а через мгновение тянешь ее на себя. Она почему-то упирается, что-то бормочет, даже зачем-то пытается вырваться, но ты сильнее, ты лучше знаешь, что ей нужно.

У нее темные волосы и глаза, в которых сияют кристаллики слез, но это неважно, когда она тихо шепчет "Рик, пожалуйста. Отпусти". Ты ведь знаешь этот голос, и вот вторая твоя рука обхватывает ее за талию, сидение плавно скользит назад, и ты тянешь ее на себя, пока она полностью не ложится на тебя, тихо всхлипывая.

Ты целуешь ее, но она не отвечает, и тебе приходится притянуть ее голову за затылок, запутываясь в прядях ее волос. Ее губы мягкие и легонько дрожат. Может ты обидел ее? Но ничего, она ведь любит тебя, ты сможешь заслужить ее прощение.

Ты не прекращаешь поцелуя и скоро празднуешь первую победу, когда она размыкает губы, впуская твой язык, позволяя провести по небу, сплестись с ее языком в таком до странности детском и невинном поцелуе. Она как будто боится тебя, поэтому ты не спешишь, медленно выводя узоры, тайные символы, позволяя ей снова верить тебе. Ведь больше ты не бросишь ее. Не обманешь. Не дашь умереть.
И губы продолжают сливаться в медленном, как будто первом, единении, но тебе этого уже мало. Ты голоден. Ты хочешь слышать ее голос. Хочешь стоны, срывающиеся с ее губ. Хочешь крик, который она издаст, когда вас накроет первая волна оргазма. Поэтому ты позволяешь второй руке, лежащей у нее на талии начать неспешное путешествие, которое медленно избавляло ее от футболки, в которую она облачена. И снова она протестующе мычит, выдыхая сладкий воздух тебе в рот, но ты не слушаешь, только успокаивающе перебираешь пряди ее длинных, растрепавшихся волос.

Она затихает, и ты отстраняешься, напоследок легонько проведя зубами по нежной плоты ее нижней губы. Вам нужен воздух. Ей нужно время. Тебе нужно наконец-то снять эту чертову тряпку. Ты не смотришь ей в лицо почему-то, скользя взглядом по плоскому животику, который уже обнажился, подхватывая основания ее футболки и рывком стягивая ее.

- Рик, что ты... Господи... Нужно перестать. Никогда мы не простим этого... - она пытается оттолкнуть твои руки, но ты сильнее. Она хочет, чтобы ты был сильнее. Хочет, чтобы ты победил. Хочет, чтобы ты не спрашивал. И ты не спрашиваешь, заводя руки ей за спину и удивительно быстро справляясь с застежкой простенького белого лифчика. И вот ты можешь видеть ее, целовать грудь, почти болезненно, нетерпеливо прикусывая соски, скользить ладонями по ее спине, притягивая ее ближе, садя ее удобнее, заставляя перебросить ноги через твое тело и открыться для тебя. Она тяжело дышит где-то тебе в волосы, постоянно шепча твое имя и обхватив твою шею руками, как маленькая, перепуганная девочка.

Еще минута, и ты приподнимаешь ее бедра, чтобы стянуть джинсы и мягкую ткань девственно-белых трусиков. Еще мгновение, и ты откидываешь ненужные вещи куда-то в сторону, любуясь безупречной идеальностью тела, проводя ладонью по животу, скользя к складкам плоти, медленно вводя указательный палец в нее и лишь удивляясь, какая она тесная и горячая. И ты празднуешь вторую победу, когда слышишь хриплый стон, столь любимый тобою, который срывается с ее губ. И она больше не злится, самостоятельно растегивая молнию у тебя на джинсах, царапая ноготками твои плечи, когда ты приподнимаешь ее и медленно погружаешься в ее такое любимое тело.

Ты стараешься двигаться медленно, памятуя, что она и так постоянно ударяется спиной о приборную панель, но мысли покидают голову, разбегаются по темным углам, оставляя в сознании лишь ощущение ее пылающей кожи под пальцами, звуки ее всхлипов, смешанных с короткими, рваными стонами и каким-то обреченным ворчанием. И ты больно сжимаешь ее талию, когда тебя накрывает оргазм и изливаешься в нее, где-то отдаленно слыша тот самый, такой необходимый, крик...

***

Ее губы прижаты к твоему лбу, тело мелко дрожит и кажется, что она плачет. Ты все еще не вышел из нее, и она все в той же неудобной позе, не решается пошевелиться. В салоне автомобиля холодно, и она, наверное,замерзла. А еще ты немного протрезвел, и ты боишься поднять взгляд на ее лицо. Ведь сейчас ты знаешь, что она не Дженна. Ты знал это, видимо, всегда, но позволил завлечь ее голосу, как голосу сирены, лишая последних крупиц разума. Ты медленно гладишь ее обнаженную спину, по которой разметались пряди длинных волос и впервые жалеешь, что не можешь как вампир просто стереть ее воспоминания...

@темы: Аларик, Елена, ДВ, Фанфик, гет, R, Законченные работы

---

Sweet blood

Sweet blood
- Страшно?

Ты откровенно издеваешься над ней. Такая бедняжка... Бледная, с огромными глазами, губы сжаты так, что побелели. Ты надеешься, что она не умрет от разрыва сердца или, что хуже, не грохнется в обморок. Тебе скучно сегодня, а если куколка по имени Елена сломается быстро, то ты очень расстроишься. А это плохо... очень-очень плохо для всех несчастных, которым ты свернешь шеи. Но нет, она ведь забавная, она пытается проскользнуть мимо тебя и бежать к заветной двери, которая так соблазнительно открыта.

Секунда...

Она на каблуках и неловко скользит по гладкому полу.

Вторая...

Она пробегает в нескольких метрах от тебя, а ты все также держишь руки скрещенными на груди. Это определенно будет весело...

Третья...

Ее дыхание такое громкое, а всхлипы нервные, что, кажется, перебивают звук каблуков, которые громогласно стучат по кафелю.

Четвертая...

Она в метре от двери. А дальше короткое мгновение, мимолетное движение, твоя рука на ее горле, захлопнувшаяся дверь...

- А попрощаться?

Она пытается схватить воздух ртом, по щекам сбегают слезы. Под твоими пальцами с сумасшедшей скоростью бьется пульс, кровь течет в агонии, сердце судорожно трепыхается в груди. Ты ощущаешь кровавый запах ненависти, голубоватый оттенок презрения и матово-черное покрывало липкого ужаса, которые обволакивают ее. Твои любимые запахи, так необходимые тебе слезы, так возбуждающая тебя боль. И кровь... Кровь, имеющая сотни нюансов, вкусовых особенностей, ароматов, цветовых оттенков. Интересно, какова на вкус ее?

Ты получаешь ответ совсем скоро, больно ударяя ее затылком по дубовой поверхности двери, вслушиваясь в ее жалкие всхлипы, когда ты медленно склоняешься к ее шее, целуешь изгиб, покрываешь короткими поцелуями плечо, проводя языком по атласной коже, совсем чуть-чуть прикусывая ее, немного надавливая...

Кожа рвется почти ощутимо. Ты даже слышишь этот звук, он как мягкий шелест опавших осенних листьев или шуршание переворачиваемых страниц в старой книге. Она кричит, толкает тебя ладошками в грудь, сжимает кулачки, вцепляется пальцами в ткань твоей рубашки, и ты готов молиться на нее, потому что нет ничего слаще, чем кровь, наполняющая рот в момент агонии жертвы. Ты вводишь клыки еще глубже, вот сейчас ты задел гортанный нерв, и ее крик срывается на фальцет. Это больно… наверное.

- Пожалуйста… - она хрипит, и ты даже отрываешься от пиршества, ожидая, когда она начнет молить о пощаде. Ты любишь, когда просят и унижаются. Ты смотришь в ее заплаканные глаза, поглаживая пальцами края рванной раны на шее. – Не нужно…

- Что не нужно, Елена? – спрашиваешь ты, склоняя голову, как Чеширский кот, и медленно облизывая свои пальцы, перепачканные ее кровью. Она наблюдает за движениями твоего языка, который перехватывает скатывающиеся рубиновые капельки за мгновение до того, как они упадут на пол. В ее глазах неприкрытое отвращение, и она молчит, продолжая поддерживать видимость гордой, взрослой женщины. Вот и дура… Сейчас, когда ты сыт и доволен, ей было бы легко упросить тебя подарить ей право на ее никчемную жизнь. Но она не просит, а ты не миротворец.

- Не кривись так. Это вкусно. Ты вкусная. Можешь расценивать это как комплимент. Хочешь? – она яростно пытается вырваться, когда ты подносишь к ее губам окровавленные пальцы. Тебя это забавляет, и ты надавливаешь ей на щеки, заставляя открыть рот, проводя по ее нижней губе указательным пальцем, размазывая алую жидкость. Эта картина тебя заводит. Тебе всегда нравилось чувствовать кровь на чужих губах, поэтому ты склоняешься к ней и слизываешь разводы. Она тяжело дышит, и ты целуешь ее уже по настоящему, прикусывая ее губы, заставляя ваши рты наполниться соленой кровью. Она действительно вкусная, а еще смешная в своем желании вырваться, выплюнуть кровь, которую ты заставляешь ее глотать. Твои руки задевают ее шею, и ты не помнишь в какой момент ладонь спускается к ее груди, оставляя на когда-то белоснежной майке кровавые пятна.

Да уж, Елена Гилберт оказалась очень забавной игрушкой, и ты был бы не против еще когда-нибудь вернуться к вашим забавам. Но сейчас это не входит в твои планы. Сейчас ты отстраняешься от нее, наблюдая, как она судорожно вытирает окровавленные губы тыльной стороной ладони. Кровь с шеи стекает по плечу, несколько капелек упали в ложбинку грудей, скрывшись где-то за тканью испачканной майки. Ты отходишь и садишься на диван, спиной к ней. Через несколько секунд ты слышишь хлопок закрываемой входной двери и удовлетворенно усмехаешься. Она еще не знает, на что ты способен ради забавной игрушки и вкусной крови…

@темы: Елена, ДВ, Фанфик, гет, Клаус, Законченные работы, PG-13

---

Если бы нам только знать

Если бы нам только знать
Бутылки на полу пустые. Россыпь битого стекла хрустит под сапогами, когда ты проходишь по нему, заваливаясь на диван возле меня и издавая короткий смешок.
- Отец убьет нас, - произносишь ты, окидывая взглядом картину погрома, учиненного нами.
- К дьяволу отца. Сегодня наш день, - отвечаю я, шутливо толкая тебя в плечо. Ты смешно заваливаешься набок, долго восстанавливая равновесие и чертыхаясь себе под нос. Да, братишка, ты однозначно не умеешь пить. Я лишь салютую тебе полупустой бутылкой и делаю большой глоток терпкого виски. Я уже не помню, что именно мы отмечаем, когда начали и планируем ли заканчивать. По венам растекается алкоголь, затуманивая сознание и навеивая странные образы. Спустя мгновение ты вырываешь бутылку у меня из рук и жадно пьешь, не трудясь искать хотя бы один целый стакан. - Эй, Стеф, тебе достаточно. Я не буду тащить тебя в комнату.
- Не нуди, Дэй. Кто только что говорил, что сегодня наш день? Мой старший брат вернулся домой, и я имею право это отметить. Кстати, что ты делал ночью с этой новенькой горничной? - Ты нагло улыбаешься, развалившись на диване, и забросив ноги мне на колени. И когда ты стал таким любопытным, братишка?
- Только не говори мне, что ты до сих пор подсматриваешь. Тебя уже боится вся прислуга, Стефан. Малолетний извращенец. - Смеюсь я, резко скидывая твои ноги на пол. Ты тоже падаешь с дивана, неуклюже выплескивая виски на себя. Капли скользят по шее, скрываются за отворотом рубашки, которая из белой превращается в желтоватую.
- Ты дурак, Деймон. Я весь мокрый, - ворчишь ты, медленно поднимаясь на ноги. - И ничего я не подсматривал. Больно мне нужна твоя голая задница. Просто вы тааак громко "общались". - Ты снова возвращаешься на диван, медленно расстегивая пуговицы жилета.
- Не завидуй, братец, - ухмыляюсь я, наблюдая за твоими неловкими движениями. Если с жилетом ты еще как-то справился, то рубашка стала для тебя непреодолимым препятствием. - Стефан, ну, откуда у тебя растут руки? Дай я.
Я, конечно, тоже не трезв, но по сравнению с тобой, проявляю просто чудеса сноровки, быстро справляясь с пуговицами. Ткань распахивается, обнажая твои грудь и живот. Да уж, в каждый мой приезд ты все сильнее меняешься, Стефан. Сейчас уже нет того щуплого мальчишки, который заглядывал мне в рот и с упоением слушал рассказы о борделях и распутных проститутках. Бледная кожа на твоей шее и груди влажно блестит, причудливо переливаясь золотистыми бликами.
- Эй, Дэй, ты чего уставился? Раздевайся, говорю! - Я смотрю на тебя непонимающе, осознавая, что не слышал последних слов. - Жарко здесь, снимай рубашку. - Поясняешь ты и, не дождавшись моей реакции, сам берешься за основание, вытягивая ткань из брюк. Ты пьян, и руки твои так неуклюжи, но мне не хочется прерывать тебя. Ты вырос, а мне не хватает твоих прикосновений. С возрастом люди начинают стесняться касаться друг друга, поэтому этот момент мне не хочется разрушать. Твои пальцы прохладные и мокрые. На шее. На груди. На животе. Ты сосредоточен и хмуришься. Последняя пуговка, ты ложись руки мне на грудь, раздвигая полы рубашки, перемещая ладони на плечи, стягивая вещь и бросая ее куда-то на пол. – Ну, так что? Расскажешь, как повеселился?
- Узнаю Стефа – любителя эротических рассказов, - отвечаю я, встряхивая головой и прогоняя странное наваждение. – Ничего особенного, если честно. Если хочешь, можешь обратиться к ней и сам убедиться. Она не откажет такому милому маленькому мальчику.
- Очень смешно, Деймон, - ворчишь ты и добавляешь: - Нет, она не в моем вкусе.
- И давно у тебя появился вкус? – Спрашиваю я, в деланном изумлении расширяя глаза и складывая губы буквой «о». – Мне казалось, что ты хочешь всех и всегда.
- Ничего подобного. Я хочу только лучших, - я хмыкаю, а ты расслабленно потягиваешься, поднимая руки над головой и прогибаясь в пояснице, как довольный, сытый кот. Мышцы под твоей кожей проступают так явственно, и у меня возникает странное желание дотронуться и убедиться, что это не иллюзия, навеянная алкоголем, а реальная, теплая плоть. – Ты так странно смотришь, Дэй. – Я смущенно отвожу взгляд, когда понимаю, что все это время ты наблюдал, как я рассматриваю тебя.
- Просто удивляюсь, когда ты успел накачаться. В прошлый раз, когда я был здесь, тебя сдувало ветром. – Я говорю правду, лишь скрываю нелепые желания, которые секунду назад блуждали у меня в голове.
- Мне просто не хотелось уступать старшему братцу. – Отвечаешь ты, садясь ровно и подвигаясь ко мне ближе. Наши ноги и голые плечи соприкасаются, и я почему-то упорно отвожу от тебя взгляд. Ты всегда чересчур откровенен под воздействием виски. На столе стоит бутылка, на донышке плещется совсем немного алкоголя, и ты тянешься за нею. Я неосознанно протягиваю руку вперед, перехватывая твою ладонь.
- Ну, хватит пить, Стеф. Скоро ты начнешь ко мне приставать, - я говорю это с улыбкой, в шутку. А ты так странно смотришь, и столько неоднозначности в этом гнетущем молчании, которое окружает нас. Наши пальцы все еще переплетены, и ты не даешь мне отнять их, крепко сжимая. – Что такое?
- Я скучаю по тебе.
- Хм… я тоже скучаю, Стефан. Давай спать, хорошо? Завтра вернется отец, и у нас будет тяжелый день.
- Деймон, пожалуйста. Я хочу… Ты уедешь, а мне нужно… Понимаешь? – Ты что-то неразборчиво бормочешь под нос, подсаживаясь еще ближе. Эти чертовы руки все еще соединены, твоя кожа прохладная, моя наоборот излучает непонятный жар.
- Нет, не понимаю. Что тебе нужно? – Вопрос застывает в воздухе, отдается от стен, многократно повторяя и усиливая последнее «нужно». Нужно… Нужно… Нужно…
- Ты. – Короткое слово. Простое. Ясное. Безумное, когда речь идет о нас с тобой. Невозможное, когда понимаешь, что именно ты желаешь.
В камине мирно потрескивают дрова, в воздухе витают ароматы дорогого алкоголя и отцовских сигар. Так мирно, уютно и спокойно. Твои губы тоже прохладные, терпкие и очень мягкие. Мне приятно просто касаться их, поглощать твое дыхание и отмечать, как сильно бьется жилка на твоем запястье. Ты сам проявляешь инициативу, решаясь воплотить не только свои, но и мои, так тщательно скрытые, желания. Кто бы мог подумать, что ты окажешься значительно решительнее меня, братишка.
Медленное касание языков, остро-остро, до спазмов в животе. Твои руки на моей талии, и вот я уже прижат вплотную к твоему телу, кожа к коже, ощущая, как рвано поднимается и опадает твоя грудь. Твои пальцы на животе, легкие поглаживания груди, дразнящая ласка напрягшихся сосков.
Ты откидываешься на диван, не прерывая поцелуя, за плечи притягивая меня на себя. Я лишь обхватываю твое лицо ладонями, приникая к губам еще сильнее, поглощая твои хриплые стоны. Пальцы путаются в волосах, зубы легко прикусывают нижнюю губу, язык скользит по уголку рта, а потом снова погружается, подчиняя тебя, исследуя мягкость плоти, проводя по краю зубов, по твердой поверхности нёба…
- Деймон, дальше… пожалуйста. – Я понимаю, о чем ты просишь. Я понимаю, что пути назад не будет. Я понимаю, что мы с тобой сейчас стоим на пороге свершения одного из самых страшных грехов. Знать бы нам, братишка, сколько грехов мы с тобой совершим еще, знать бы, как сложатся наши жизни… Я ощущаю твое возбуждение, чувствую твердую плоть, так явственно выделяющуюся сквозь ткань коричневых брюк.
- Стефан, - тихо произношу я. Так много сейчас в твоем имени, слетающем с моих пересохших губ: горечи, отчаянья, радости, страха… капитуляции. Я целую твои ключицы, грудь, провожу языком по соскам, по коже живота, оттененной пламенем камина. Я сажусь на тебе удобнее, давая возможность твоим рукам блуждать по моему телу, замирая на белых полосках продолговатых шрамов, которые я получил во время службы.
- Уже зажило, - задумчиво произносишь ты, кончиками пальцев проводя по розоватой полоске около пупка. Я помню, как ты волновался всякий раз, когда я в очередной раз попадал в передрягу.
Ты расстегиваешь пуговицы у меня на брюках, а я только наблюдаю за твоими движениями, покорно перекатываясь на диван и позволяя тебе стянуть вещь. Ты прижимаешь ладонь к гладкой горячей головке моего члена, а я больше не осознаю ничего, чувствуя только безумное желание, тяжело дыша и издавая яростные, голодные стоны. Я сжимаю твое запястье, боясь, что ты прекратишь эту столь необходимую мне сейчас ласку, и ты покорно сжимаешь пальцы, медленно-медленно проводя по всей длине, замирая и снова повторяя движение. И мне уже мало только ощущения твоих рук, поэтому я снова легко толкаю тебя в грудь, устраиваясь сверху, целуя твои искусанные губы, рыча, когда ты снова трогаешь головку члена кончиками пальцев. Ты отодвигаешь крайнюю плоть, и я шиплю что-то нечленораздельное в твой рот, чувствуя, как в удовлетворенной ухмылке кривятся твои губы.
Я резким рывком стягиваю твои брюки, уже не трудясь возиться с пуговицами, которые с веселым перезвоном рассыпаются по мраморному полу. Ты нетерпеливо приподнимаешь бедра, а я в последний раз смотрю в твои глаза. Мне нужно подтверждение, нужно знание, что ты не так мертвецки пьян, чтобы принять меня за девицу. Я не хочу завтра нести ношу вины один. Ты едва заметно киваешь, и я понимаю, что для нас уже нет пути назад.
Я беру твой напрягшийся член в руки, поглаживая нежную, ноющую от нетерпения плоть кончиками пальцев. Ты выгибаешься дугой в ответ на мои прикосновения, разводишь ноги, одну прижимая к спинке дивана, а другую спуская на пол. Спустя мгновение я облизываю свой указательный палец, медленно проводя круги вокруг твоего отверстия, а затем проникая в тебя. Ты скрипишь зубами, и я позволяю себе продвинуться еще совсем немного, а потом вытаскиваю палец из твоего тела.
- Не останавливайся, Деймон, - хрипишь ты, сильно обхватывая мои плечи и крепко сжимая. Я целую тебя, спуская голову ниже. Шея. Венка, бьющаяся в ритме крещендо. Грудь. Зубы сжимаются на коричневом соске. Язык проводит дорожку по животу, по впадинке пупка, руки ощущают твердость мышц, неимоверно напряженных из-за моих прикосновений. Губы на твоем члене, мягко и неловко. Ты приподнимаешь бедра, безмолвно прося о большем. – Ну же, Дэй!
Твои руки безвольно спадают с моих плеч, но через секунду ты сильно дергаешь меня за волосы, уже не осознавая, ничего кроме красного пламени и безумных спазмов, сводящих живот. Твои глаза кажутся остекленевшими и нереально яркими. И я снова приподнимаюсь над тобой, кусая кожу, облизывая плечо, которое все еще имеет вкус виски, которое ты пролил.
Ты обхватываешь мое запястье, переплетая наши пальцы, ты тянешь меня второй рукой за волосы на затылке, целуя мои губы, кусая их, слизывая алую капельку, выступившую на мягкой плоти. Ты сходишь с ума, и делаешь меня сумасшедшим. Ты вторгаешься языком мне в рот, целуя яростно и обреченно. И у меня не остается сил сдерживаться. Я проникаю в тебя резко, быстро, заполняя тебя до основания, сдерживая твою судорожно дернувшуюся руку, и больно кусая твои губы, кожу на подбородке. И снова поцелуи. Снова… снова… снова… Пока ты наконец-то не расслабляешься немного, облегченно выдохнув воздух. Только тогда я решаюсь сделать первое осторожное и неловкое движение, закидывая одну твою ногу себе на бедро. Твои мышцы тугим кольцом обхватывают мой член, и я рвано дышу, стараясь, чтобы все не закончилось чересчур быстро.
- Деймон, быстрее. Господи, пожалуйста! – Хрипишь ты, когда я затрагиваю какую-то точку в твоем теле. – Сейчас!
Мои движения становятся быстрыми и беспорядочными. Ты выгибаешь спину, чертыхаясь и сильнее насаживаясь на меня. Мои руки так же хаотично скользят по твоей напряженной плоти, и ты откидываешь голову назад, позволяя мне в очередной раз провести языком по шее. Ты громко кричишь, перемешивая слова «Бог» и «Деймон» в одно сплошное рычание, когда несколько моих последних яростных движений, приводят к тому, что ты кончаешь, изливая сперму на мои пальцы и свой живот. Мне необходимо еще лишь одно мгновение, последнее отчаянное движение, последнее сжатие твоих мышц, чтобы кончить, резко вжимаясь бедрами в твои ягодицы.
Часы на каминной полке пробили три раза. Ты мерно дышишь, иногда смешно морща нос. Твои губы приоткрыты, а руки забавно сжимают край колючего шерстяного пледа. Теперь я знаю, каковы на вкус твои губы. Теперь я знаю, что грехи иногда приятны. А еще я понимаю, что жизнь слишком коротка, чтобы сожалеть о содеянном. Знать бы нам, братишка, о том, что нас ожидают не годы, а долгие столетия. Если бы мы только знали…

@темы: слэш, НЦ-17, Деймон, ДВ, Фанфик, инцест, Законченные работы, Стефан

---

Кукловод. Глава 49. Кукла

Глава 49. Кукла
В коридоре раздается тихий шепот: ты разговариваешь с Элайджей. Теперь в этом доме все общаются только так - тихо и, как правило, быстро. Наверное, если была бы возможность, то все бы перешли на язык жестов, лишь бы только не тревожить меня. Даже не знаю, что тебя и нашу семью заставляет придерживаться такой модели поведения: то ли вы боитесь потревожить мой сон, а сплю я сейчас по двадцать часов в сутки, то ли опасаетесь, что я услышу что-то, что причинит мне душевную боль.

Прошло уже семь дней. Я плохо помню, как мы вернулись в Мистик-Фолс, от тех часов остались только ощущения безумной муки, такой сладкий вкус крови на губах и твой тихий голос, нашептывающий несвязные утешения. Я еще слышала что-то сквозь морок об Эрике и количестве кусков, на которые его разорвали. Он мертв, а я даже порадоваться не могу. Какая же жестокая ирония...

На стене висит огромное зеркало во весь рост. Я сегодня долго смотрю в отражение и думаю, что теперь я поистине "куколка". И это не связано с тем, что теперь тебе приходится носить меня в ванную на руках, обмывать, расчесывать, переодевать и держать пакет с кровью у моих губ - хотя это тоже, конечно, крайне забавно. У тебя, большого мальчика, теперь и правда есть живая кукла. Или не совсем живая, или, может, почти мертвая, способная лишь нелепо моргать - какая разница? Сходство проявляется в моем внутреннем ощущении. Когда-то, годы назад, я ведь была совсем другой, но ты постепенно вырывал из меня каждую эмоцию, всякую черту характера. Ты уничтожал былое, заменял это во мне чем-то другим. Это было неплохо, просто иначе - сильнее, агрессивнее, ярче, смелее. Но что-то ты все же оставил, позволил уберечь мне, и это отличало цельную личность от фарфоровой пустышки. Там же, в ледяной пещере, из меня забрали последнее - надежду. Вырезали, вытравили, оставили алой кровью на сером камне. И оказалось, что надежда - это все, что меня наполняло, согревало, толкало вперед. Надежда - основа, и пока она была, я не ломалась, что бы ни произошло. Надежда - лекарство, и пока она была, я зализывала раны, сменяя их на отвратительную шероховатость рубцов. Теперь же внутри зияет черная пустота - настоящее кукольное содержание. Кто бы мог подумать, что окончательно меня уничтожит кто-то другой? Я всегда думала, что это будешь ты, Клаус. Хотя, наверное, ты не хотел, чтобы я стала вот такой. Апатия вызывает лишь отвращение, а в моем случае она достигла критической отметки.

Честно говоря, мне и самой иногда кажется, что моя реакция характеризуется одним словом - "слишком". Ведь, в конце концов, я жива, и сейчас все раны уже затянулись, почти забылись. Ты приехал, не забыл, не бросил. Но еще ты опоздал. На несколько минут, в течение которых мой мир рушился. И именно этот крошечный отрезок времени теперь навсегда будет отделять Кэролайн Форбс от жалкого подобия, которым я стала. Говорят, что невозможно предугадать, какая соломинка окончательно сломит. Моей соломинкой оказался Эрик.

Шепот в коридоре стихает, и через мгновение ты тихо входишь в комнату. Впрочем, заметив, что я не сплю, тяжело вздыхаешь. Сложно со мной теперь? Знаю. Можешь выбросить. Мне даже интересно, что со мной станет, если сейчас вышвырнуть меня на улицу? Быть может, я переборю свое оцепенение и начну хоть как-то существовать, а, может, останусь там, где положат, и буду смотреть в серое небо, пока оно не поглотит меня. Это красиво - умереть, глядя в небо.

- Кэролайн, как ты? - спрашиваешь тихо. Привычка, наверное. Лучше бы кричал, а то иногда кажется, что и ты стал лишь тем подобием Клауса, что был когда-то. Может, и я что-то изменила в тебе? Когда-то я хотела, считала, что мое влияние будет благотворным, поможет смыть хотя бы чуточку крови с твоих рук. Как же я ошибалась.

- Хорошо, - тоже шепотом. Хрипло. Кажется, что из горла сейчас снова начнет толчками вырываться кровь. Но, конечно, это лишь иллюзия. На коже ничего нет, вся боль в воспоминаниях.

- Ты хочешь есть?

- Нет.

- Может, вынести тебя на улицу? Сегодня хорошая погода, - ты присаживаешься на краешек кровати, берешь меня за руку, сжимаешь пальцы. А у меня не выходит сжать в ответ. Не будь я вампиром, подумала бы, что у меня серьезные физические отклонения. Но я-то знаю, что все мои беды другой природы.

- Нет.

- Позвать кого-то? Элайджу, Стефана?

- Нет, - смотрю в твои глаза, умоляю не спрашивать больше ничего. Я не могу произнести это, пойми.

- Ладно, как знаешь, - ты ложишься рядом, заключаешь меня в объятия, поправляешь одеяло на груди. Тепло и уютно. Такие минуты бесценны, только в твоем присутствии я могу обрести покой. - Хочешь, расскажу тебе об Эстер? Думаю, тебе нужно знать всю ситуацию.

- Нет! - я даже повышаю голос, в нем столько страха, что мне и самой стыдно. Но я не готова слышать ничего, связанного с тем происшествием. Ни сейчас, ни, наверное, никогда в будущем. Мне достаточно знать, что наша семья жива и ничего больше не грозит их благополучию.

- Кэролайн, так нельзя! - ты тоже кричишь. Хорошо, роль няньки тебе не к лицу. Тебе нужно стать прежним, даже если я не смогу. - Ты постоянно говоришь "нет", очень редко "да". И больше ничего! Я хочу, чтобы ты выговорилась! Лучше кричи, плачь, но только не молчи, слышишь? Можешь меня ненавидеть, можешь проклинать, потому что я и правда опоздал. Это из-за меня ты пережила все! И каждая капля твоей крови на моей совести! Так скажи мне хоть что-нибудь! Мне нужно это знать!

Ты обхватываешь меня за плечи, вынуждаешь сесть и несколько раз встряхиваешь. Я же не могу даже напрячь мышцы, чтобы держаться прямо, повисаю тряпичной марионеткой, уткнувшись лицом тебе в грудь. Твое дыхание частое, рваное, мое наоборот - поверхностное, через раз. Как же нам снова склеить друг друга, Клаус? И есть ли предел, после которого разбитое сердце уже невозможно собрать по кусочкам?

- Я тебя не ненавижу, - выдыхаю я. Правильнее сказать "люблю", я так хочу произнести это, даже если не услышу ничего в ответ. Но осознаю, что сейчас, когда я вот такая - пустая и безвольная кукла - говорить подобные слова нельзя. Слишком холодно это будет звучать. Первое признание не должно быть простой констатацией факта, каждая буква должна выражать квинтэссенцию чувств, которых во мне нет сейчас и, возможно, уже никогда не будет.

- Кэролайн, мне жаль. Мне действительно жаль. Если бы я знал, к чему приведет мой случайный порыв, никогда бы не приказал тебе поехать со мной, - ты гладишь меня по волосам и спине. Долго-долго, пока за окном не темнеет. Мы даже не шевелимся, словно две статуи. Такие же мертвые и холодные на века.

***

Когда я просыпаюсь, на часах уже полдень. Тебя нет рядом, и я невольно прислушиваюсь, пытаясь уловить шаги или голос.

- Проснулась? - я легко вздрагиваю, когда ты выходишь из ванной, никогда не смогу привыкнуть к твоему умению подкрадываться.

- Да.

- Хорошо. Вставай, - ты подхватываешь меня на руки, а потом аккуратно опускаешь на пол. Колени подгибаются и мелко дрожат, поэтому приходится вцепиться в твою рубашку, чтобы не упасть. - Кэролайн, перестань! Вся твоя слабость вот здесь, - ты проводишь большим пальцем по моему виску, перебираешь волосы. Ты прав, все барьеры, мешающие мне даже пошевелить рукой, концентрируются где-то в подсознании. Но разрушить их так сложно.

- Я не могу, - где-то в моей внутренней пустоте вспыхивают первые молнии. Они разгоняют темноту, обжигают и причиняют боль. Но, наверное, это лучше, чем абсолютная апатия.

- Можешь, Кэролайн! Я не буду тебе этого внушать, не буду говорить, что все и всегда у нас будет хорошо. Я просто хочу, чтобы ты нашла в себе силы жить дальше. Я все равно не позволю тебе умереть, я ведь обещал, помнишь?

- Да, помню, - боги, как же давно это было! Кажется, что для вечности - лишь крупица в огромном временном потоке. Но моя жизнь не настолько длинна пока, чтобы считать годы мелочью.

- Хорошо. А теперь в ванную, одеваться и вниз. Тебя ждет твоя семья.

***

Бразилия, Рио-де-Жанейро, январь, 2016 год

Вода на солнце так искрится, что глазам больно. Я сижу на деревянном мостике и жадно вдыхаю воздух. Здесь он пахнет солью и свободой - именно второго мне так долго не хватало. Сейчас же такое чувство, что все громадное пространство океана принадлежит мне - бескрайнее синее полотно без начала и конца.

- Не жарко? - тихо интересуешься ты, присаживаясь сзади. Перекидываешь ноги по сторонам от моего тела, обнимаешь за талию - крепко, властно, так, как мне необходимо. Кладу голову тебе на плечо, прижимаюсь спиной к груди.

- Тут всегда жарко, - хмыкаю я. - И красиво. Так красиво.

Ты ничего не отвечаешь, да и не нужно этого сейчас. Ты четыре месяца учил меня заново двигаться, разговаривать, просто-напросто жить, имеешь право отдохнуть. Иногда мне кажется, что ты просто отдал мне часть того, что я называю душой, хотя ты и не веришь в ее существование у вампиров. Ты ведь отдал лучшее, Клаус? Влил в меня жизнь и такую необходимую надежду словами, объятиями и невесомыми поцелуями. Я теперь с тобой переплетена не только единой судьбой, но и одной на двоих надеждой. Нам нужно ее беречь, я теперь знаю, что без нее нет ничего. И меня, наверное, уже не будет без тебя.

- Расскажи мне об Эстер, - прошу я, когда солнце начинает тонуть в океане.

- Уверена?

- Да, мне важно знать.

- Если кратко, то ее больше нет. Она использовала Ребекку, как приманку. Ей нужно было проводить ритуал в определенном месте, как иначе нас туда привлечь она не знала. Но некоторые ее помощники отказались от своей роли в спектакле. Это и разрушило все ее планы, - сухо отвечаешь ты. Знаю, что больно говорить о предательстве собственной матери. Как же могла она не принять тебя? Сколько бы зла в тебе не было, есть и доброта. Скрытая за десятками масок и сотнями стен, но она все же есть.

- Какие именно помощники? Финн? Я слышала что-то об этом, - небо становится алым, окрашивает наши переплетенные руки в кровавые тона - словно обличает истинную сущность.

- Финн в том числе. Он же нашел эту свою Сейдж, наверное, это помогло ему отказаться от своих суицидальных планов. А еще Гилберт и Сальваторе нам помогли, - ты хмыкаешь, я же удивленно замираю. Да уж, многое я упустила за время своей психологической реабилитации.

- Елена и Деймон? Они тоже в этом участвовали?

- Конечно. А еще Беннет, куда же без нее? Наверное, они посчитали, что моя семья - слишком большая угроза для мирного городка Мистик Фолс. Думали, наверняка, что мы обязательно покусимся на их скучную жизнь, поэтому решили сделать это первыми. А тут так вовремя Эстер нашлась, - ты тяжело вздыхаешь, а потом уже быстро заканчиваешь: - В общем, когда начало пахнуть жареным, Сальваторе благоразумно решил изменить тактику и сделать вид, что он всегда был за нас. Даже помог найти тебя.

- Ммм, ясно, - мне и правда нечего больше сказать. Я устала от интриг и коварных планов. Мне не хочется думать о побуждениях кого-либо, даже если это Деймон, которого когда-то я, кажется, любила. - Интересно, почему Эстер отдала меня Эр... - голос перехватывает, я до сих пор не в силах произносить это имя, вспоминать о тех днях в пещере.

- Наверное, хотела сделать мне еще больнее, вынуждая выбирать, - ты пожимаешь плечами и целуешь меня в висок. - Кэролайн, мы никогда не говорили о том, почему я все-таки поехал за Ребеккой... - я не даю тебе договорить, прижимаю кончики пальцев к губам.

- Ты сделал единственно правильный выбор. Ты любишь их так долго, Клаус. Неужели я могу винить тебя за то, что в первую очередь ты спас сестру? Я никогда не злилась из-за этого. Только не из-за этого...

***

Меня мучает бессонница. В окно заглядывает круглый диск полного Месяца, заливает всю комнату темно-синим сиянием. Занавески на окнах шелестят на ветру, а еще слышно, как мягко плещется вода в океане. Когда две недели назад мы приехали сюда, первые дни я снова только молчала, наслаждалась тишиной и покоем. Ведь в окружении семьи было хорошо, но очень шумно, иногда мне казалось, что количество людей в доме превосходит все допустимые нормы; я постоянно сталкивалась с кем-то в коридоре, просыпалась под звуки ссор, выслушивала сотни и тысячи историй за день. Знаю, что так они пытались отвлечь меня, и это действительно принесло определенные плоды, но через какое-то время моей единственной мечтой стало побыть хотя бы несколько часов самой или, еще лучше, наедине с тобой. И ты, кажется, догадался о моем желании, когда заявил, что нам пора сменить обстановку.

- Ты чего не спишь?

- Клаус, черт! - я испуганно дергаюсь, услышав твой вопрос. Слишком задумалась и даже не заметила, как ты проснулся. - Напугал меня! Не знаю, не спится. Жарко слишком.

- Жарко? Ну, значит, пошли! - ты выпутываешься из простыни, откидываешь ее и поднимаешься с кровати, крепко обхватив меня за ладонь. Мне ничего не остается, как последовать за тобой.

Вода теплая, но все-таки немного остужает разгоряченные тела. А потом мы лежим на мягком песке, смотрим в небо, где загадочно мерцают миллионы звезд. Интересно, хватит ли вечности, чтобы пересчитать все? Наверное, это невозможно, ведь небо тоже меняется, старые звезды гибнут, а новые зарождаются. Так и люди, видимо, меняются - что-то теряя, приобретая что-либо взамен. Перемены есть всегда, пока жизнь существует.

Не знаю, сколько проходит времени, но от созерцания меня отвлекает твое тихое сопение. Ты спишь, лишь ресницы иногда дрожат, а еще ты так забавно морщишь нос, словно мальчишка, потревоженный странными снами. Улыбаюсь, кончиками пальцев провожу по твоим губам. Когда-то я думала, что мне не хватит и миллионов лет, чтобы простить всю боль, причиненную тобою. А сейчас понимаю, что ты давно прощен. Ты искупил вину, когда вдохнул жизнь в мертвую куклу.

- Я люблю тебя, Клаус - знаю, что ты не слышишь сейчас, но это неважно. Слова так мало значат, в них лишь жалкие крупицы правды и огромные куски иллюзий. Лучше я докажу любовь поступками. Буду рядом и радости, и в горе. Столько, сколько ты захочешь.

***

Япония, Токио, 2020 год, май, 05.40

- Ты никогда не думала, что твоя привязанность просто следствие тех жутких месяцев? Ты считаешь, что я делал это все из благородства, но ведь это не так, куколка! Как же ты не понимаешь, что мною двигали только чувство вины и злость? Я действительно считаю, что мог уберечь тебя тогда, если бы действовал немного быстрее. Ну и, конечно, я злился, потому что никто не имел права забирать тебя у меня. Вот и все!

- Неправда! Ты, может, когда-то наберешься смелости, чтобы признаться мне в настоящих мотивах всех своих поступков? - ты хмыкаешь, а потом добавляешь: - Впрочем, неважно. Сегодня мы судим меня, не тебя. Что еще рассказать тебе?

- Хм, например, где ты была четыре месяца, как думаешь? Что заставило тебя уехать после нескольких спокойных лет, когда ты была так нужна мне? - я наблюдаю за выражением твоего лица, на нем не дрогнул ни единый мускул. Выдержка то, чему ты научилась досконально.

- Уехать было необходимо. Я должна была расплатиться со всеми долгами. Ты не поймешь, Клаус.

- Так попробуй сделать так, чтобы понял, - я обхватываю тебя за плечи, встряхиваю. Сколько же можно ходить вокруг да около?

- Ладно, как знаешь. Я расскажу, где была. Все расскажу. Времени осталось так мало...

@темы: Кукловод, Работы в процессе

---

Кукловод. Глава 48. Бойтесь своих желаний

Глава 48. Бойтесь своих желаний

Я считаю капли, падающие с потолка и гулко стучащие о камень. Шестьдесят капель - одна минута. Еще шестьдесят - еще одна. И снова, и снова, и снова... Когда мой счет добирается до семи часов, я всхлипываю и вновь дергаю руками, пытаясь освободиться. Отчаяние - страшное чувство. Оно лишает рассудка, уничтожает веру и гасит надежду до едва тлеющей искры. Если мои предположения верны, то я в этой пещере уже три дня. Более двух суток не появлялся тот мужчина и мне хочется, чтобы он пришел, даже если он вновь причинит боль. Мне хочется спросить о тебе. Быть может это обнадежит, ведь пока нет ни единого знака, что в этот раз наше приключение окончится благополучно.

Я голодна. Впервые я понимаю, что такое не просто жажда, когда запах крови приятно дразнит рецепторы и заставляет, словно хищнику, готовящемуся к прыжку, наблюдать за жертвой. Теперь я знаю, что такое голод, когда готов разорвать в клочья, облизывать ошметки сырого мяса и высасывать каждую каплю из вспоротых вен. И знаешь, Клаус, ты был прав, когда говорил, что мораль создана счастливыми людьми, которые не испытывают нужды и страданий. Сейчас меня бы не остановили никакие устои и принципы, я бы убила любого, кто встретился бы на моем пути. Но, увы, такой возможности у меня нет. И я как зверь, посаженный на цепь, могу лишь скалиться и утробно рычать, не имея возможности иначе выразить агрессию.

За эти дни я так одичала, что даже на крыс, копошащихся у моих ног, смотрю жадно. Если бы могла, то я не побрезговала бы и такой кровью. Мне стыдно, что я теряю человеческий облик, но поделать ничего не могу. Я в отчаянии. Мне так сложно без тебя. Так страшно.

Неожиданно мысли разлетаются, словно листья на ветру. Я чувствую запах. Кровь. Человеческая кровь. Еще через мгновение различаю тяжелые шаги, а потом глаза режет яркий синий свет фонарика.

- Привет, красавица, - произносит мужчина. Я едва различаю слова, все внимание сконцентрировано на биении сердца, которое размеренно разгоняет по венам человека такую желанную кровь. Чувствую, как на лице непроизвольно проступают вены, а зубы едва ли не крошатся от силы, с которой я их стиснула. - Ох, я вижу ты мне рада! - он хохочет и присаживается на корточки.

- Зачем ты пришел?

- Хм... мне же тебя подарили. Я ведь должен ухаживать за своим питомцем, да? Я тебе кое-что принес, - он запускает руку под коричневую кожанку и достает пакет донорской крови. Перед глазами темнеет, а из горла вырывается животный рык. Это просто непереносимая агония. - Какой энтузиазм. - Мужчина демонстративно перекидывает пакет из руки в руку, а я, собирая последние крупицы гордости, ни о чем не прошу. Вместо этого задаю вопрос, который для меня сейчас самый значимый:

- Как там твоя подружка Эстер? Уже лишилась головы? - я намеренно строю вопрос именно так. Просто боюсь, что о тебе он не захочет говорить.

- Хм... с чего бы это? - хмурится он, а потом улыбается: - А-а-а, понял! Ты думаешь, что ее убил твой любовник, и теперь он мчится к тебе на помощь, да? Наивная. Это даже мило, - он подносит ко мне руку. Близко. Еще немного, и я смогу дернуться вперед и вырвать кусок мяса клыками, вспороть вены на запястье и сделать хотя бы глоток теплой крови. Но этот человек не глуп, он отстраняется, одарив меня насмешливой ухмылкой.

- Я не думаю, я знаю. Посмотрим, кто будет смеяться последним, - зло выплевываю я. Конечно, у меня нет никакой уверенности, но слова, произнесенные вслух, немного успокаивают. Я и правда хочу верить, что ты совсем скоро придешь мне на помощь. И вот тогда-то я оторвусь за все эти дни. Я убью этого ухмыляющегося ублюдка лично.

- Какая самоуверенная девочка, - хмыкает он. - Ладно, есть будешь?

- Ты просто так меня накормишь? - с опаской интересуюсь я. Это просто нелепо, я не верю в такую благотворительность.

- Ну-у-у... Не знаю даже, - он задумчиво постукивает указательным пальцем по подбородку, а потом нарочито весело заканчивает: - А знаешь, твоя правда. Ты ведь еще не особо голодна. Даже не просишь, не ползаешь на коленях. Я приду позже, может тогда ты будешь хорошей девочкой.

Мне хочется завыть. Голосок внутри твердит, что я еще могу переубедить его, могу попросить, унизиться, но, наверное, за годы общения с тобой я слишком хорошо осознала, что такое самоуважение. Я промолчу. Сегодня. Что будет в следующий раз - я не хочу думать. Я буду молиться всем известным богам, чтобы следующего раза не было.

***

Мне снятся странные сны. В них ты гладишь меня по щеке и что-то говоришь, но я не слышу ни единого слова. Лишь смотрю, как плавно шевелятся твои губы, как иногда они растягиваются в улыбке. Потом ты исчезаешь, просто медленно таешь в каком-то сизом тумане, который я отчаянно пытаюсь отогнать руками, но он становится лишь плотнее, пока полностью не поглощает меня, проникая в каждую пору тела. Мне кажется, что я задыхаюсь, поэтому я вновь и вновь пытаюсь втянуть воздух жадно открытым ртом, но ничего не выходит, лишь темнота застилает взор.

Только через несколько минут я осознаю, что мой полусон-полубред закончился, а темнота вокруг - это стены моей каменной гробницы. Я вновь опускаю веки в надежде, что снова увижу тебя. Сновидения - единственное, что позволяет мне держаться за реальность. Я давно потеряла ощущение времени. Я не знаю ночь или день сейчас. Зима или лето. Я осталась за гранью часов, где нет ни вчера, ни завтра, где одно мгновение такое же, как миллионы других, где не меняется ничего, кроме снов - редких, но от этого еще более желанных.

Я забываю себя. Иногда ловлю себя на мысли, что имя - слишком большая роскошь для одичалого животного, в которое я превратилась. Зато тебя я помню в совершенстве. Твой образ - нить, связывающая меня с тем, другим миром. И я держусь за эту нить, переплетаю ею свои пальцы, вспарываю кожу и радуюсь боли, потому что боль свойственна живым. Когда и ее не станет - я перестану существовать.

Иногда я молюсь. Знаю, что Бог не слышит меня - исчадие ада, но не могу остановить горячечный шепот, срывающийся с потрескавшихся губ. Я прошу не о себе. Слишком большая наглость. Я прошу о тех, кто жив. Не знаю, есть ли ты в этом списке, просто хочу верить, что да. Тешить себя иллюзиями теперь мое любимое занятие.

Чувствую, что темнота рассеивается, сменяется серостью очередного сновидения, и вот я почти счастлива. Я жду тебя. Но в этот раз меня прерывают, как будто кто-то хватает за ноги и вновь затаскивает в черную воду, не позволяя глотнуть морозный, такой необходимый воздух. Несколько мгновений я еще барахтаюсь в мутном болоте, отделяющем реальность от иллюзии, но потом обреченно затихаю, осознавая, что что-то или кто-то вновь вернуло меня в темноту моего гранитного саркофага. Открывать глаза лень. У черного нет оттенков, мои глаза здесь совершенно не нужны. Зато обоняние сказало многое: я чувствую терпкий запах виски и сладость крови. Сглатываю вязкую слюну. Ощущаю, как она царапает пересохшее горло, но это вполне терпимо. Наверное, у меня уже та стадия голода, когда слабость и апатия - все, что ощущаешь. Чтобы поесть нужно открыть глаза, разомкнуть сухие губы, произнести слова мольбы, а у меня нет сил. Я хочу назад - в гротескность серого сновидения, где увижу тебя. Будь я живой, я бы, наверное, уже распухла от голода, но я мертва, поэтому моя кожа иссохла и теперь тонким пергаментом обтягивает кости.

- Ужасно выглядишь, - произносит знакомый мне голос. Перед закрытыми веками пляшут янтарные звезды. Красиво. - Глаза открой! - Щеку обжигает пощечиной, а мне хорошо. Я испытываю какое-то примитивное извращенное удовольствие от крови, текущей из носа и стынущей мелкими каплями на губах. Это больно, а значит я жива. Я еще хочу. Сильнее. Чтобы когда мой палач уйдет, я могла упиваться этим ощущением агонии, усиливать свое страдание, кусая избитые губы, и понимать, что жива, жива, еще пока жива.

- Иди ты нахер, - усмехаюсь я. Звезды перед глазами становятся зелеными. Или это не зеленый? Я, кажется, забыла, как называются цвета.

- Вот теперь я понимаю, что в тебе находил сын Эстер, - с каким-то щенячим восторгом пропевает мужчина. Он разочаровывает меня. Я жду иного! Ну же! - Ты так и не сломалась. Упрямая. Или ты больше нравилась ему в роли течной суки? У тебя очень подходящий образ, деточка.

- Правда? Буду знать, - равнодушно протягиваю я. Он что и правда думает, что подобное может меня разозлить? Мои с тобой отношения слишком сложны для примитивного садиста, для которого единственная радость в жизни истязать подобных мне.

- Глаза открой! - шепчет он где-то близко от моего лица. Противно.

- Не хочу. И не склоняйся так близко, если не хочешь, чтобы я откусила тебе нос, - я демонстративно облизываю губы, он же обхватывает меня за волосы и впечатывает затылком в камень. Больно. Хорошо.

- Не угрожай мне, девочка. Тебе никто не поможет, неужели ты еще не поняла? Ты проживешь столько, сколько я позволю, - хрипит он где-то совсем близко. Жажда душит, но я почему-то даже не думаю о попытке впиться клыками ему в шею. Смысл? Если его слова правда, то борьба бессмысленна.

- Мне плевать, - я хмыкаю, концентрируясь на боли в голове. Хочется чувствовать себя живой, хотя бы немного. А потом я приму смерть с надеждой, что наши с тобой чистилища будут где-то рядом.

- Серьезно? А так? - Он бьет по коленной чашечке чем-то холодным. Фонарик что ли? Я улыбаюсь. Я сошла с ума. Но мне хорошо. Это новое пятно в моем черном мире. Оно кровавое. Яркое.

- Хорошо, - шепчу я. Наверное, он удивлен моей неожиданной склонностью к мазохизму. Ему не понять, что в этих холодных стенах я - ничто. И восприятие мое искажено. Здесь любая эмоция - благодать.

- Хм, забавная ты, - смеется он. - Чокнутая, конечно, но забавная.

Он гладит мое плечо. Теплые пальцы, загрубелые от мозолей. Противно. Но даже отвращение в моей пустоте желанно. Бретелька платья скользит вниз, почти полностью обнажая грудь. Его ногти царапают кожу, и я все же устало открываю глаза. Синий свет рассеивает мглу, по влажным стенам пляшут тени, беснуются в дьявольской вакханалии. Даже если эти тени бесы из преисподней, я не хочу, чтобы они уходили. Не хочу оставаться в своем безвременном вакууме одна.

- Как тебя зовут? - вопрос нелеп. Какая разница, черт возьми? Но мне почему-то интересно знать, каково имя человека, от руки которого я, возможно, умру.

- Эрик, - отвечает он. Я явно удивляю его сегодня.

- Если ты охотник, то почему до сих пор не убил меня?

- Скучно. Быстро. А ты что так жаждешь умереть? - я игнорирую его последний вопрос. Я и сама не знаю ответ. Я просто хочу быть рядом с тобой. В этом мире или в каком-то другом. Я буду стараться выжить, если ты жив. Я приму смерть с благодарностью, если встречу тебя за чертой.

- Значит ты просто неудачник, единственной радостью которого являются издевательства над вампирами? - я выгибаю бровь, издевательски кривлю губы. Эрик бьет меня наотмашь по лицу. Цепи жалко звенят.

- Заткнись, сука! - выплевывает он зло. Интересно, почему? Неужели я попала в яблочко, и он и правда неудачник за стенами пещеры, в том другом, светлом мире? - Я тебе говорил, что язык отрежу? Говорил или нет? - каменные стены искажают звуки. Последнее "нет" повторяется снова, снова и снова. Кажется, это злит Эрика еще сильнее. Он и вправду достает из-за пояса джинсов нож, точным движением рассекает кожу от виска до самого подбородка. Я даже вскрикиваю. Неожиданно. И страшно. Немного. Как бы там ни было, я еще не окончательно сошла с ума и мне не очень хочется быть разрезанной на куски.

- Убьешь?

- Нет. Слишком легко. Ты будешь просить, будешь умолять меня о смерти, - цедит он, выводя кровавые узоры на моей щеке. У меня дежа вю. Когда-то ты говорил похожие слова, и тебя я действительно просила. Но ты всегда был хищником, покоряться тебе было естественным, а этот мужчина - обезумевшая собака, недостойная ни единого всхлипа, ни одного "пожалуйста".

Я запрокидываю голову, глядя в черноту далекого-далекого потолка. Жалко, что звезд нет. Я бы хотела найти наши созвездия. Я бы хотела убедиться, что в нем нет новой звезды - твоей. Возможно, стоит попытаться впиться в руку, которая часто мельтешит перед моим лицом, но сейчас я не чувствую голода. Он оттеснен другими эмоциями, а касаться грязной кожи этого безумца просто так я не хочу.

- Ледяная, да? - хрипит он. Слышу треск ткани, он разрывает платье окончательно. В одно мгновение пугаюсь. Если этот ублюдок решит, что может использовать меня в качестве сексуальной игрушки, то я, клянусь всеми святыми, разорву его в клочья. И это будет долгая смерть. Никто и никогда не тронет меня так. Больше нет. Только ты.

- Я бы тебе не советовала, - рычу я, когда он поддевает ножом трусики - единственное, что на мне осталось - и с легкостью разрезает ткань.

- Думаешь, я буду тебя трахать? Ты же мертвец, деточка. Я не такой извращенец, - он хохочет. Его настроение слишком быстро меняется. Сейчас мне кажется, что называя его сумасшедшим, я не оскорбляю его, а просто констатирую факт. Лежать перед ним голой стыдно. Если бы ноги были свободны, но и они прикованы к колодкам. Я словно распята на позорном кресте, как падшая женщина, и каждый желающий может плюнуть мне в лицо. - А тебе что хочется? Грязная шлюшка привыкла раздвигать ноги, да?

Я молчу. Мне нечего сказать. Я знаю, что он так просто меня не оставит, поэтому заранее стискиваю зубы. Главное, не кричать. Сейчас мне уже не хочется испытывать боль. Ее слишком много. Но кто же будет интересоваться моими желаниями?

Эрик ведет ножом по шее. Там все еще больно, прошлый порез толком не зажил. Стальное острие царапает края, срывает корочку запекшейся крови. Рана открывается, грудь вновь заливает алым и таким теплым. А потом Эрик размахивает ножом словно мясник, планирующий освежевать животную тушу. Он выводит на груди цветы. Целое поле красных роз на белоснежной коже. На бедре он рисует солнце. И лучи. Много-много. Чистого "полотна" на моем теле почти не остается, лишь живот, и Эрик, приговаривая "как красиво", начинает творить новый "шедевр". Наверное, это змея. У нее резкие изгибы и толстые, глубокие линии. Мне кажется, что скоро я увижу собственные кишки в разрезах, губы мелко дрожат, а зубы крошатся. Но я терплю, терплю, терплю... В память о нас. В память...

"Рисунок" спускается все ниже, голова "змеи" выводится уже на лобке, еще ниже, и еще...

- Остался только язык, да? Где же его нарисовать? - задумчиво шепчет Эрик. Меня начинает трясти, раны на щеках пекут от соленых слез. А потом я кричу, вою, раздирая легкие и выстанывая заветное "не надо, пожалуйста, ненадоумоляю-ю-ю", но острие ножа все также скользит вниз, проводит между складок плоти. А потом Эрик нажимает сильнее, проталкивая нож внутрь. Стенки влагалища расступаются, лопаются, внутри противно хлюпает кровь и льется на серый камень. Эрику нравится, он улыбается, толкает оружие по самую рукоять, прокручивает в разные стороны, разрывая там все в сплошное месиво. Потом он вытаскивает почти полностью и вновь вталкивает. Много-много раз. Ниже живота все немеет, и я теряю сознание...

***

- Ник, ради Бога! НИК! - мне снится голос Ребекки. Странно... Перед глазами все еще темно, а тело болит. Хотя болит - слабо сказано. Нет слова, чтобы охарактеризовать мои ощущения. - Я сама! Слышишь? С ним я сама разберусь. Ты нужен Кэролайн. Стефан, Элайджа, сделайте же что-нибудь!

- Никлаус, иди. Мы сами. Просто забери ее. Стефан, Кол, поезжайте с ними. Мы с Ребеккой справимся с вот этим сами, - голос Элайджи уверенный и спокойный. Наверное, я умираю, поэтому и вспоминаю всех близких мне людей.

- Моя родная девочка... - кто-то проводит по моим губам. Пальцы прохладные и гладкие. Приятно. Какое реальное сновидение. - Все будет хорошо. Я с тобой.

Звякают цепи, руки безвольно падают вниз. Меня укутывают во что-то теплое и заключают в крепкие объятия. Я улыбаюсь и вновь погружаюсь в темноту небытия. Теперь можно и умереть. Я счастлива.

@темы: Кукловод, Работы в процессе

---

Кукловод. Глава 47. So cold

Глава 47. So cold


Вода медленно стекает по каменным стенам пещеры, собираясь в выбоинах грязными лужицами. В темноте отсветы от воды - единственное, что удается различить на фоне черных камней. Изредка тишину нарушает пронзительный писк крыс. Чувствую, как они тянут воздух, определяя насколько я съедобна. Видимо, их привлекает запах моей крови, но она холодная и мертвая, поэтому сейчас грызуны - наименьшее, что меня волнует. Я вновь дергаюсь, но, как и все предыдущие разы, это совершенно бессмысленно. Наверное, это какие-то ведьминские проделки, потому что освободиться не выходит. Я чувствую себя абсолютно беспомощной, словно собака, посаженная на цепь.

Через какое-то время я обессиленно прижимаюсь затылком к влажному камню. Не знаю, сколько я здесь нахожусь: несколько часов или суток. Ощущение времени абсолютно потеряно, сюда не проникает ни единый лучик солнца, поэтому мне остается лишь гадать. Тело жутко болит. Я голодна, поэтому многочисленные раны совершенно не затягиваются. Да и деревянные пули, вытащить которые нет никакой возможности, совершенно не способствуют хорошему самочувствию.

Я плохо помню, что произошло. Я до сих пор не знаю, придут ли за мной или оставят засыхать здесь без крови. Последние воспоминания о том вечере размыты и совершенно не проясняют ситуацию. Помню, как распахнулась дверь, и как я резко обернулась, ожидая увидеть тебя. А потом лишь жгучая боль, и я упала на пол, наблюдая, как растекаются алые пятна подо мной. Очнулась я уже здесь, с руками, прикованными к стене, в полном одиночестве и недоумении.

Я старательно убеждаю себя, что ты обязательно меня найдешь. Не позволишь никому причинить мне боль большую, чем уже причинили. Но время идет, и едкий голосок внутри все настойчивее шепчет, что ты не придешь. Он напоминает мне тот разговор во Франции, когда ты говорил, что любое бессмертие условно, и все сильнее требует принять, что тебя больше нет. Что-то не так, комок в горле становится все больше, мешает дышать. Я еще пытаюсь втянуть воздух широко открытым ртом, но ничего не выходит. Темнота стремительно надвигается и вскоре поглощает меня.

***

- Эй, глаза открой! - голос пробивается в сознание, голова дергается от сильной пощечины. Я кое-как разлепляю веки, а потом зажмуриваюсь вновь, так как яркий свет фонарика причиняет глазам жуткую боль после часов в кромешной темноте.

- Кто вы? - пересохший язык плохо слушается, голос выходит хриплым и тихим.

- Гляди, очнулась! - с противным смешком произносит незнакомец, игнорируя мой вопрос. Я предпринимаю очередную попытку рассмотреть его, щурясь на свет. Никогда не видела его прежде, я уверена. Он высокий и широкий в плечах, с копной темных волос и недельной щетиной на щеках. На висках виднеется седина, а морщины у глаз и в уголках рта позволяют догадаться, что ему не меньше сорока. Он скользит по мне жадным взглядом: в свете фонаря видно, что платье превратилось в изодранную тряпку и почти не прикрывает тело.

- Отпустите меня немедленно! - выкрикиваю я, демонстративно дергая руками. Цепи громко звенят, звук поднимается к потолку пещеры и стремительно ухает вниз, оглушая нас. Мужчина лишь усмехается.

- Не хочу. Мне тебя подарили.

- Подарили? - я абсолютно ничего не понимаю. Если бы у меня были свободны руки, то я бы ущипнула себя. Это сон. Точно сон! Другого объяснения я просто не нахожу.

- Угу. Эстер сказала, что если я помогу, то могу забрать тебя, - поясняет он и склоняется ближе. Я стискиваю зубы. Его шея в такой заманчивой близости от моего лица, я слышу, как размеренно бьется пульс. От него исходит человеческое тепло и даже приторный запах пота сейчас не отталкивает. Я слишком голодна. Только спустя мгновение смысл его слов доходит до меня.

- Эстер? Она и правда что-то придумала! Отпусти меня сейчас же! - я пользуюсь своим последним оружием: оскаливаюсь, демонстрируя клыки. Вены на лице вздуваются, глаза наливаются кровью. Я столько раз видела, как подобная трансформация пугает людей, как ужас отражается на их лицах, но этот мужчина только смеется. Громко, как будто издеваясь.

- Думаешь напугать меня этим? Я уже давно не боюсь острых зубок и крутого норова, красавица. Все равно вы потом лишь жалко скулите, как побитые собачонки. Не ты первая, не ты последняя.

- Клаус убьет тебя... - не знаю, кому я это говорю - ему или себе. Былые опасения теперь подтверждены, и страх стремительно разрастается, как злокачественная опухоль. Он вновь смеется. В этот раз даже как-то... по-доброму что ли? Как дядюшка, умиленный детской наивностью ребенка.

- Это тот сын, которого Эстер заделала на стороне? Не думаю, красавица. Во-первых, он и так знает, что ты в беде. Как ты думаешь, он сейчас ищет тебя? Как бы не так! Он предсказуемо ищет свою сестру.

Неужели правда? Неужели ты знаешь, но не спешишь на помощь? Слезы застилают глаза, но я часто моргаю, пытаясь взять себя в руки. Если ситуация и правда такова, то мне просто грешно обвинять тебя. Конечно же, Ребекка - твоя кровь. То, что она для тебя важнее - естественно. Ты спасешь ее, потом меня. Все будет хорошо, мы уедем отсюда и забудем, как страшный сон. Я убеждаю себя, мужчина же тем временем опускает фонарик на пол, присаживается на корточки передо мной и договаривает:

- А, во-вторых, как только он найдет сестру, клетка захлопнется. Они умрут и больше никто и никогда не будет тебя искать.

- Умрут? - словно в трансе повторяю я. Это просто сон. Сон. Сон!

- Да. Не знаю подробностей. Там какие-то ведьминские штучки Эстер. Мое дело маленькое: небольшое содействие, и за это я получаю красивую милашку-вампиршу, - он улыбается, я же сглатываю вязкую слюну. Не позволяю себе впадать в панику. Я выберусь! Обязательно! И ты тоже не попадешь в ловушку. Мы всегда справлялись и этот раз не станет исключением.

Я молча жду, не позволяя себе больше никаких расспросов. Лучше дождаться, когда он уйдет. Но мужчина не спешит. Из-за пояса он достает нож и голубоватый свет фонаря играет на металлической поверхности яркими бликами.

- Убьешь меня? - я хмыкаю, рассматривая оружие. В тот момент я наивно предполагаю, что мужчина просто не знает, что металл не способен уничтожить меня. Он же вновь смеется. Если бы ситуация не была настолько критической, то я бы, наверное, тоже нервно захохотала.

- Нет. Я только поиграю, - произносит он, перекидывая нож из руки в руку. Я на всякий случай стискиваю зубы. Если даже он причинит мне боль, это нестрашно. Я буду терпеть, потому что нельзя терять голову, нужно сохранять рассудок холодным.

Когда он проводит острым лезвием по ноге, я даже немного расслабляюсь. Нож не повреждает кожу, нажатие довольно слабое. Но чем выше он подбирается, тем сильнее сжимает рукоятку. На колене алеет небольшая царапина, а мужчина все ведет выше и выше, погружая острие все глубже. Через какое-то время я уже готова визжать: лезвие погружается настолько глубоко, что, кажется, я чувствую, как оно царапает по кости с противным скрежетом. Или это мои зубы так крошатся?

- Упрямая, да? - со смешком произносит он, вытаскивая нож. Кровь с противным хлюпаньем вырывается из раны толчками. В фосфоресцирующем свете фонарика она кажется черной и вязкой, словно грязная жижа.

- Пошел к черту... - хриплю я. Во рту солоно от моей собственной крови, но она не насыщает. Только дразнит рецепторы, заставляет часто дышать, тянуть носом воздух, в котором отчетливо слышится запах живого человеческого тела. Раны и не думают затягиваться, я слишком голодна.

Мужчина хмурится и одним точным движением проводит ножом горизонтальную линию на моей шее. Я не сдерживаю испуганный вскрик. Боль становится жуткой, но еще больше пугает количество крови, которая сплошным потоком льется вниз, заливая грудь. Наверное, он повредил трахею, потому что теперь каждый вздох сопровождается свистящим звуком, оглушающим громкостью в этом каменном склепе.

- В следующий раз я отрежу тебе язык, милая, - он говорит почти ласково. Такое чувство, что он воспитывает дикую зверюшку. Хочется плюнуть в его ухмыляющееся лицо, но я сдерживаюсь. Это безрассудно, мне необходимо выбраться. - Ладно, пойду я пока. Отдыхай.

Мужчина проводит мне по волосам, а потом поднимает фонарик и скрывается где-то за поворотом. Я остаюсь в темноте. Воздух наполнен металлическим привкусом крови, глубокие раны просто не успевают затягиваться. Я стараюсь отвлечься от боли, строю какие-то планы побега, но каждый новый вариант еще более нелеп, чем предыдущий. Как-то отчаянно дергаю заковаными руками, но, конечно же, результата никакого.

Мысли о твоей судьбе я старательно прогоняю. Кто бы что не сказал, я знаю, что ты жив. Если бы было иначе, я бы почувствовала. Может это и нелепо, но я верю, что ты справишься и найдешь меня. Если не сегодня, значит завтра или через месяц. Моя цель - выжить. Я ведь так и не сказала тебе, что люблю. Я просто не могу сдаться сейчас.

@музыка: "So cold" Вreaking Вenjamin

@темы: Кукловод, Работы в процессе