Дсо

Метаться по комнате Гермиона не стала. Зачем? В предусмотрительности Драко она не сомневалась - он точно не оставил для нее ни единой лазейки. Грейнджер пыталась убедить себя, что ей удастся освободиться хитростью, придумать что-то, но это не особо утешало. У нее не осталось времени и ни одной - даже мало-мальски паршивой идеи! Она старалась сосредоточиться, - ведь не может же быть такого, чтобы из этой ситуации не оказалось выхода? - но боль от предательства Драко не слишком способствовала рациональному мышлению. Как так вышло, что она настолько ошиблась в нем? Она, словно одинокий ребенок, настолько нуждалась в ком-то, что создала для себя ложный образ? Наделила Драко Малфоя теми качествами, которых в нем и в помине не было? Неужто ее погубило тщеславие? Что заставило ее поверить, будто перед ней Малфой открывается, снимает маски и становится настоящим? Когда же она потеряла бдительность? Как позволила этому слизеринскому змею обвести ее вокруг пальца?

Вопросы, десятки вопросов, и ни одного ответа! Гермиона тяжело вздохнула, перевела взгляд на кровать. Всего лишь несколько часов назад здесь они с Драко занимались любовью. Хотя о чем это она? Какой любовью? Он наверняка воспринимал это не так - для него Грейнджер была экспериментом, его маленькой постыдной тайной. Ему наверняка было весело, он развлекался, наблюдая, как она привязывается к нему.

Злые слезы обожгли глаза, но Гермиона не позволила себе плакать. Она не доставит Малфою еще и такое удовольствие - ни за что! Вместо этого Грейнджер сдернула с кровати простыни, скинув их в углу. Предусмотрительные эльфы вскоре все уберут и перестелят постельное белье - может, хоть так Гермионе удастся отвлечься от мыслей о прошлой ночи.

Ей нужно было придумать, как выбраться отсюда. Нужно было предотвратить атаку Пожирателей на Хогвартс. Нужно было исправить ошибки, которые она совершила, доверившись Малфою.

***

Драко не хотел, чтобы мама увидела его здесь. Сидеть на полу, возле двери в комнату Грейнджер было плохой идеей, это немного смахивало на паранойю, или одержимость, или тревогу. Что бы это ни было - это в любом случае не соответствовало правилам поведения в семье Малфоев. Но мама уже увидела его. Что теперь, убегать? Все равно этот разговор должен был состояться.

- Драко? - Нарцисса, кажется, не очень удивилась и не ждала от него ответа. Она подошла ближе, встала напротив дверей в спальню Грейнджер и, помолчав, произнесла: - Уровень образования в Хогвартсе все еще высок. Ты хорошо поработал. Знать бы еще, зачем?

- Я могу не отвечать? - поморщился Драко.

- Можешь, - согласно кивнула Нарцисса. - Просто я думала, что тебе, вероятно, нужна помощь.

Драко поднял голову, пристально вглядываясь в мамино лицо. В их семье не было принято выражать эмоции, даже в раннем детстве он обходился без родительских объятий и поцелуев. Но, вопреки всему, родители были его опорой, были на его стороне. Особенно мама. Если и мог он довериться кому-то во всем мире, так это Нарциссе.

- Я просто хочу, чтобы она была здесь. До Рождества. Чтобы...

- Не была в Хогвартсе, - в прозорливости маме не откажешь. По губам Нарциссы скользнула тень улыбки, а потом она и вовсе сделала нечто несусветное - приподняв подол своего темного платья, грациозно опустилась напротив Драко. Даже сидя на полу она выглядела величественно - истинная Малфой! Драко так гордился ею. - Ты же понимаешь, что она будет злиться. Очень злиться.

- О, да-а-а, - засмеялся Драко. - Я даже представить боюсь.

- Но ты хочешь уберечь ее.

Драко пожал плечами - что ему нужно было ответить? Что привязался к Грейнджер? Что от мысли об ее возможной смерти его бросает в холодный пот? Мама и так все понимала.

- Ты же знаешь, что то, что между вами происходит... - осторожно начала Нарцисса.

- Невозможно? - хмыкнул Драко. - Конечно, знаю, мама... Она грязнокровка.

- Да черт с ней, с этой чистотой крови! - раздраженно воскликнула Нарцисса. Ее глаза гневно сверкнули прежде, чем она вновь взяла себя в руки и уже спокойно добавила: - Не говори ЕГО словами. Думай своей головой, Драко. Между тобой и Гермионой Грейнджер война. Это страшнее, чем какая-то чистота крови.

Интересно, мама всегда так считала? Или только последние годы, после того, как возродился Волдеморт, и их жизни бесповоротно изменились? Хотя, какая разница? Она поддерживала Драко, и он даже не осознавал до этого, насколько нуждается в поддержке.

- Пока я просто хочу, чтобы она оставалась здесь, - устало пробормотал Драко.

- Значит, она там останется, - уверенно заявила Нарцисса. - С отцом я сама поговорю. И еще кое-что...

Драко наблюдал, как мама накладывает еще одно, неизвестное ему заклинание, и чувствовал такое облегчение, будто с его плеч свалилась каменная глыба. Он больше не был одинок.

***

- Как ты? - осторожно поинтересовался Люциус. За створчатыми окнами светало. День обещал быть солнечным, белоснежный снег лежал нетронутым полотном. В такое утро было бы здорово отправиться на прогулку, подышать морозным воздухом, избавиться от гнетущих мыслей, но у Драко не было такой возможности. Он медленно опустился в кресло, стараясь не морщиться от боли, которая заполонила каждую клетку тела.

- Нормально, - произнес он, не глядя на отца. Тот в ответ только тяжело вздохнул. В руке Люциус держал стакан с виски, который, вопреки правилам, был полон почти до краев. Судя по темным теням под глазами отца, ему бы больше на пользу пошел кофе, а еще лучше - сон, но эти мысли Драко оставил при себе. Ему хватило Круцио от Темного Лорда, не стоило злить еще и отца.

- И чего ты добился своим упрямством? Не ожидал от тебя, - в голосе Люциуса сквозило еще не разочарование, но уже что-то очень близкое. Драко поежился - столько лет он стремился поступать так, чтобы родители могли им гордиться! И только сейчас он подумал, действительно ли они хотели видеть его таким, каким он был? Или все это было продиктовано инстинктом самосохранения?

- Я просто не хотел в этом участвовать.

- Да кто тебя спрашивает?! - взорвался Люциус. Виски из стакана пролилось через край, закапало на светлый ковер. - Если Темный Лорд сказал, что ты будешь участвовать в нападении на Хогвартс, значит - будешь.

- Я там учусь, отец, помнишь? Я не хочу разрушать это место.

- Драко, у тебя нет выбора. Ни у кого из нас его нет, - вздохнул Люциус. Его гнев погас так же быстро, как и разгорелся. Он сделал большой глоток из своего стакана, поморщился. - Лучше выпью кофе.

- Определенно, - кивнул Драко. - Я пойду, отец, хорошо? Это была долгая ночь.

- Иди. Надеюсь, ты сделаешь выводы, Драко. Потому что иначе... - договаривать он не стал. Все и так было понятно.

Каждый шаг для Малфоя превратился в пытку. Он действительно не должен был перечить Темному Лорду, это изначально была глупая идея. Но когда он узнал, что в Рождество его не будет здесь, рядом с Грейнджер, а вместо этого ему доведется сражаться с ее друзьями, возможно убивать их... Он почувствовал, что окончательно теряет ее. Если свое заточение Грейнджер и могла бы ему простить - когда-нибудь, если узнает, что со стороны Драко это было не предательство, а забота, то убийство кого-то из ее друзей... Это стало бы финальной точкой. И Драко сказал Темному Лорду, что не хочет. Ох, он вполне осознал, что его желания не значат ровным счетом ничего! Волдеморт умел быть убедительным.

Напротив спальни Грейнджер Малфой остановился. Он регулярно узнавал у домовых эльфов о ее состоянии, и это сведения убивали его. Она тосковала и совсем пала духом. Почти ничего не ела, целыми днями либо лежала в кровати, либо сидела на своем месте на подоконнике, смотря в окно. Глупая девчонка, что же она навыдумывала себе? Ему бы и хотелось увидеть ее, но Драко осознавал, насколько это опасно. Ему нельзя было потерять решимость, поэтому он, проведя напоследок пальцами по двери, двинулся дальше по коридору. Как говорил отец, у Драко просто не было другого выбора.

***

- Вы ничего не съели, мисс, - неодобрительно произнес Вэнди.

Гермиона знала, что если бы эльф захотел, то она бы даже не заметила его присутствия. Но он постоянно заговаривал с ней. То ли по своей инициативе, то ли переживая, что его накажут за плохое исполнение обязанностей, то ли по просьбе Малфоя - о его мотивах Грейнджер не спрашивала. А через какое-то время и вовсе начала видеть в этом свой единственный шанс - пускай совсем призрачный, но ведь другого плана у нее не было! И хотя Гермионе до глубины души прерило лгать и вводить несчастного эльфа в заблуждение, но какой у нее был выход? Она бы никогда не простила себе, если бы преждевременно опустила руки.

Почему, ну, почему она не рассказала обо всем Гарри?! Доверилась Малфою, убедила себя, что хотя бы сейчас он на ее стороне... Что уж теперь сожалеть? Сделанного не изменишь.

Гермиона вздохнула и отставила поднос с почти нетронутой едой. Аппетита у нее и правда не было - здесь она не лукавила. Если в чем-то она и обманывала Вэнди, так это в степени своего отчаянья: он должен был думать, что она сдалась и сломалась. И, если он передает информацию Драко, то пускай тот считает, что победил. Поэтому Гермиона не прикасалась к книгам, впервые за всю сознательную жизнь забросила учебу и проводила долгие дни то наблюдая за неизменным пейзажем за окном, то и вовсе глядя в белоснежный потолок. Как же медленно текло время! Будто вязкая патока, в которой Гермиона увязла, словно муха.

- Я не хочу, Вэнди, спасибо. Посплю немного, - домовой эльф сморщился, словно намеревался зареветь. За всю жизнь в Малфой-мэноре никто не относился к нему так хорошо, как эта странная девушка. И оттого ему было так тяжело исполнять поручение молодого хозяина. Он бы и хотел ей помочь, но только как? Гермиона легла на бок, закрыла глаза и Вэнди, забрав поднос, исчез.

Гермиона не стала вставать, хотя и понимала, что не заснет. По ночам было хуже всего: сон долго не шел, а если Грейнджер и удавалось заснуть на рассвете, то лишь затем, чтобы вскоре проснуться от очередного кошмара. Ей снились друзья - их неподвижные, изломанные тела под звездным небосводом столовой Хогвартса. Часто в ее видениях был и Драко: иногда он был весь в крови ее друзей, его губы кривил жестокий оскал, а иногда он тоже был мертв и тело его лежало рядом с телами ее друзей. Смерть стирала грани между бывшими врагами. Гермиона часто просыпалась в слезах, от собственного истошного крика. Сердце колотилось в груди, ей казалось, что она задыхается и заснуть больше не получалось.

Иногда ей казалось, что она теряет рассудок. Ей слышались голоса, чьи-то истошные крики, и Гермиона с трудом выбиралась из объятий безумия. Интересно, какие дальнейшие планы Драко? Что он собирается делать с ней после Рождества? Просто отпустит полюбоваться на пепелище, которое будет устроено в Хогвартсе и его руками? Или же оставит ее здесь на веки вечные, пока она не сойдет с ума окончательно?

- Вэнси, ты помнишь Добби? - тем же вечером задала вопрос Гермиона.

- Да, мисс, Вэнси помнит, - часто закивал эльф и в его огромных глазах, кажется, впервые за все время загорелось любопытство. Добби наверняка был притчей во языцех у здешних эльфов - еще бы, настоящий мятежник!

- Добби мой друг.

- И друг Вэнси тоже, мисс.

Гермиона улыбнулась и замолчала. Это был такой призрачный шанс, но другого у нее не было, поэтому она старалась взвешивать каждый шаг и не торопиться. Она видела, что Вэнси хочет что-то спросить, но не решается. В конце концов, робость победила, и Вэнси, щелкнув пальцами, исчез. Но Грейнджер не расстроилась: она знала, что только что зародила искру. Оставалось подбрасывать щепки, пока не вспыхнет пламя.

На следующий день Вэнси заговорил сам.

- Мисс Грейнджер, а Добби... он не жалеет? - внимательный взгляд темных глаз неотрывно следил за Гермионой, пока та, умышленно затянув паузу, подошла к окну. Мелькнула мысль, что она ведет себя совсем по-малфоевски - хитрит, добивается цели за счет кого-то другого. Ну, что ж, нужно же ей было хоть что-то получить от этой связи?

- Нет, совершенно. Он свободен, Вэнси. Нет ничего желаннее, важнее свободы.

- Служить хозяевам важно, - упрямо пробормотал заученные истины эльф. Но в голосе его не было уверенности, а вот сомнения - через край.

- Думаешь? - пожала плечами Гермиона. - У него есть друзья. Ему не нужно служить, чтобы его любили.

Вэнси за ее спиной судорожно втянул воздух и, щелкнув пальцами, исчез. Зерна сомнения в нем уже начали проростать, и Гермионе оставалось только ждать.

***

Канун Рождества в этом году не принес Грейнджер радости. Она не собиралась провести этот праздник ни в семейном кругу, ни с друзьями в Хогвартсе. Гермиона все еще была заперта в Малфой-мэноре, и часы на стене безжалостно отсчитывали время.

Пришлось признать, она просчиталась. Подумала, что в Вэнси тоже есть бунтарский дух, что ее слова возымели действие, что ему захочется изменить что-то в своей жизни. Она вновь, как и несколько лет назад, пыталась завлечь эльфа тем, что, наверное, ему было совсем не нужно. А ведь это был ее единственный план - пускай далекий от совершенства, но ведь в какой-то момент она поверила, что все получится. После их последнего разговора Гермиона была уверена, что Вэнси либо поможет выбраться ей сам, либо свяжется с Добби, а тот, в свою очередь, с Гарри. Ей казалось, что Вэнси хочет покинуть Малфой-мэнор, была уверена, что ему претит роль ее тюремщика. И если во втором она вряд ли ошиблась, то вот в первом...

После последнего разговора Вэнси больше не появлялся в ее комнате. Ему на смену пришли другие эльфы - молчаливые, робкие, угодливые. Они не отвечали на вопросы и, конечно, не могли ей помочь.

Может, это гад Малфой обо всем догадался? Лишил ее последнего шанса, отобрал у утопающего соломинку? Ярость - почти погасшая - вновь вспыхнула из тлеющей искры. Когда-нибудь - пускай не сегодня! - Гермиона ему отплатит. И за эти жуткие дни, и за его бессердечную ложь, и за коварство его змеиное.

- Проклятый Малфой! Ненавижу тебя! - прошептала Грейнджер, вдавивая кулак в оконное стекло. Она уже пробовала его разбить, но, конечно, не достигла успеха. А на улице медленно падал снег - ей бы туда! Как же давно она не позволяла себе беззаботной прогулки. Последний раз, кажется, с Драко... Опять этот чертов Малфой!

- Мисс... - голос прозвучал настолько тихо, словно шелест книжных страниц. Гермиона даже не обернулась - мало ли что ей могло послышаться после дней проведенных в заточении. Но ее позвали снова - на этот раз более решительно: - Мисс!

Это был Вэнси. Он стоял в углу комнаты, его лицо находилось в тени, он переминался с ноги на ногу, но Гермиона чувствовала, что он уже все для себя решил. Может, решил гораздо раньше, просто набирался смелости.

- Вэнси не приходил. Вэнси много думал.

- И что же ты решил? - тихо спросила Гермиона. Она боялась надеяться, уж слишком горьким потом оказывалось разочарование.

- Вэнси знает все. Вэнси понимает. Вэнси хочет помочь вам. Вэнси хочет... хочет свободы, - последнее слово эльф выдохнул почти беззвучно, прошептал одними губами. Еще бы - для него это так долго было чем-то жутким, даже унизительным, и если бы не Добби, не его пример...

- Я заберу тебя в Хогвартс. Ты сможешь сам выбрать, где жить и чем заниматься. Но для этого мне нужно выбраться отсюда, Вэнси. Понимаешь?

- Вэнси понимает, - тихо произнес эльф и, протянув худую руку, положил на кровать волшебную палочку Гермионы.

Грейнджер на негнущихся ногах подошла к кровати и рухнула на колени. Пальцы ее мелко дрожали, когда она взяла палочку в руку. Она чувствовала магию, которая вновь возвращалась в ее тело и чувствовала надежду, которая из робкой искры разгоралась в яркое пламя. Она выберется отсюда, она сообщит обо всем в Хогвартс и больше никогда, никогда, никогда не станет сомневаться и искать полутона. Зло всегда остается злом - без вариантов.

- Спасибо, - прошептала она, чувствуя, как подводит голос. - Я не забуду этого, Вэнси.

Гермионе потребовалось еще несколько минут, чтобы взять себя в руки. Потом она глубоко вздохнула, пригладила волосы и обвела взглядом комнату. Ей предстояло много работы.

***

Мэнор как будто вымер. Гермиона все равно соблюдала все меры предосторожности, но чем дальше она продвигалась к подвалу, тем хуже становилось ее предчувствие. Малфой говорил, что операция будет проводиться ночью, но то ли он солгал, то ли Гермиона слишком замешкалась, снимая заклинания, которые оказались гораздо сложнее, чем она предполагала. Она пыталась подбадривать себя, убеждать, что эта гробовая тишина может быть связана с подготовкой к атаке, но выходило откровенно плохо.

Подвал, как и в прошлый раз, встретил ее темнотой и затхлым воздухом. Гермиона осторожно спустилась по ступенькам, с которых в прошлый раз упала и, прижав руку ко влажной стене, двинулась направо. Драко говорил ей, что шкаф, через который Пожиратели планируют попасть в Хогвартс, где-то здесь. Находясь в заточении, она часто думала, что и эта информация может оказаться ложной, но все же это было бы логично - если не здесь, то где? Малфой-мэнор ведь давно стал штаб-квартирой для Пожирателей.

И она упрямо двигалась вперед, не замечая, что уже не одна.

***

В ту ночь Драко впервые понял, что не готов. Сколько бы он ни храбрился, но от страха шла кругом голова и дрожали колени. Они выдвинулись раньше, чем планировали: покинули Мэнор, добрались до старой лавочки, в которой находился шкаф, по очереди ступили в него... И оказались в Хогвартсе. Драко никогда не воспринимал школу как второй дом, не любил большинство преподавателей, но от мысли, что они пришли сюда, чтобы разрушать, ему стало вдруг совсем тоскливо. Неужели он уже не вернется сюда? И Гермиона не вернется. Их пути разойдутся навсегда, уже разошлись.

Но буквально через минуту ему стало не до раздумий. Уже потом, гораздо позже, когда горстка выживших Пожирателей обсуждала провал их операции, они пришли к выводу, что их предал кто-то из своих, но тогда Драко понял, что значит выражение "ад на земле". Их было много - Избранный мальчик, Дамблдор, некоторые преподаватели, члены Ордера Феникса, - и они были готовы. Они понимали - кто-то дал им понять! - что Волдеморт бросил на выполнение этого задания лучших своих бойцов и уничтожить их - значит ослабить врага.
- Драко, справа, - крикнула Нарцисса, и Малфой в последнюю минуту успел отклониться. Тишина вокруг взорвалась криками, стонами и ругательствами. Кто-то из Пожирателей рухнул Драко под ноги, запахло обугленной плотью, на ботинки попали брызги крови. Драко переступил через мертвое тело, осмотрелся кругом - на мгновение ему показалось, что он видит себя со стороны: вчерашнего ребенка - растерянного и нелепого. А потом он заметил Дамблдора: старик все еще был хорош - ни возраст, ни иссохшая рука не мешали ему сражаться. Но силы его были на исходе, и Драко, воспользовавшись возможностью, выбил волшебную палочку из старческой руки. Дамблдор взглянул на него - сначала удивленно, а потом в его глазах появилось что-то еще. Словно он понимал, предугадал все заранее. Он отдавал чужие жизни - так просто и спокойно, словно его великая цель была для этого достаточным оправданием. Малфой стиснул зубы. Все еще существо жаждало убить Дамблдора. Произнести заклинание, перейти ту черту, за которой уже не будет страшно, за которой смерть вокруг станет чем-то обыденным. Но он не мог - его губы начали мелко дрожать, как и рука. Драко не был убийцей, и ни метка на предплечье, ни фамилия, ни приказ Темного Лорда - ничего не могло сделать его им.

И пока он мешкался, чье-то заклинание угодило в него. Он почувствовал сильную боль в плече, перед глазами потемнело, звуки сражения затихли. Драко упал на залитый кровью пол. Волшебная палочка Дамблдора осталась лежать возле него.

***

Открыть глаза оказалось настоящим испытанием. Драко застонал, болезненно поморщился. Потом осмотрелся, пытаясь сфокусировать взгляд и побороть тошноту.

- Нарцисса, он очнулся, - раздался от изголовья кровати голос Снейпа. Потом лба Драко деловито коснулась холодная, сухая рука. - С ним все будет в порядке.

- Я дома? - прохрипел Драко, не узнавая собственный голос. - Что произошло?

- Дома, - коротко ответил Снейп и поднес к его губам кубок с зельем. Пахло отвратительно, но Северус ловко приподнял голову Драко и вынудил того выпить все до последней капли. - Все подробности потом. Тебе нужно отдыхать.

- Но... мама! - позвал Драко, чувствуя, как стремительном на него накатывает сонливость, туманя мысли.

- Спи, сынок. Все хорошо, спи, - Нарцисса взяла его за руку. Сжала крепко, отчаянно. На ее скуле запеклась кровь, от такой раны навсегда останется шрам, уродующий лицо. Но Драко, взглянув в мамины глаза, понял, что не это ее тревожит, не это ранит ее сердце. Она плакала - его сильная, смелая мама плакала. А это значило, что она потеряла... Мысль оборвалась, незаконченная. Драко уснул.

***

Ей бы сейчас спрятаться от всего мира. Ей бы оплакать мужчину, которого она любила не за что-то, а вопреки всему. Но разве есть у Малфоев право на тоску и горе? Это там, в Хогвартсе, они оплакивают погибших, они называют их героями, они планируют похороны, а у Нарциссы даже не будет могилы, куда она смогла бы прийти. Тело Люциуса осталось в Хогвартсе, и вряд ли они вернут его ей. Разве что попросить Снейпа... Но он и так вытащил оттуда Драко. Если бы не его помощь, то Нарцисса в одну ночь лишилась бы и мужа, и единственного сына.

А еще и эта девчонка... Упрямая, ну, зачем она выбралась из спальни? Драко ведь так старался сохранить ее жизнь, так переживал о ней. Мало того, что он потерял отца, так еще и ее уберечь не смог...

@темы: Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней

---

До ее смерти осталось сто дней

Если бы взглядом можно было убить, то Драко уже наверняка упал бы замертво. В глазах Гермионы пылала такая ярость, губы были сжаты в тонкую линию. Малфой никогда не видел ее такой. Конечно, она оскорбилась - правильная, хорошая девочка. И Драко был готов к тому, что она прочитает ему нотацию, ударит или даже проклянет, но чего он не ждал, так это того, что она начала раздеваться.

Ее движения были резкими, суетливыми, словно она боялась передумать или ей было слишком неприятно, и она стремилась поскорее покончить с этим. Гермиона стянула мантию и небрежно швырнула ее на диван. На ней осталась только белая майка и смешные пижамные штаны - она ведь уже собиралась спать.

Сквозь ткань майки просвечивалась грудь, Драко явно видел затвердевшие соски, но не обольщался - конечно, Грейнджер не была возбуждена, просто в комнате было прохладно. А вот Малфой как раз таки был возбужден - как же ему хотелось взять ее сейчас. Может, даже не раз. Сделать свет поярче, положить ее на спину, чтобы лицом к лицу, чтобы не смела прятать взгляд, и двигаться в ней медленно, тягуче. Чтобы на всю жизнь запомнила, что это он, Драко Малфой, был ее первым.

Гермиона тем временем ухватилась за майку и тут замешкалась, нервно прикусила губу. И Драко словно облили ушатом ледяной воды - он не хотел, чтобы это было так. Он схватил ее за запястья, крепко сжал.

- Нет.

- Что нет? - глухо переспросила Гермиона. В ее взгляде все еще мелькали яростные искры, но еще там появились горечь, отчаянье и... разочарование? - Ты же хотел. Передумал?

Драко дернул ее на себя, усаживая на колени. Ее лицо было так близко - он видел все трещинки на ее искусанные губах и одинокую ресницу, упавшую ей на щеку.

- Не так.

- А как?

- Разве тебе не было хорошо тогда? В Мэноре? - шепотом спросил он, сдувая ресничку с ее щеки.

- Там ты был другим, Драко. И я тоже.

Малфой почувствовал горечь. Она ведь была права - в Мэноре все было иначе. Вернуться бы туда, а еще лучше куда-нибудь, где они бы были одни. Где ее происхождение ничего не значило бы, где они могли бы забыть об этой войне, о своих ролях в ней.

- Я помогу тебе, - в конце концов, произнес Драко. И, не удержавшись, поцеловал ее в подбородок, в уголок рта, а потом крепко прижал к себе. Она не стала отстраняться, наоборот, крепко обняла Драко в ответ, спрятала лицо у него на плече.

- Спасибо, - прошептала она и сразу обмякла, расслабилась. Ее теплое дыхание согревало шею, и Драко прикрыл глаза, откинулся на спинку дивана, увлекая Гермиону за собой. Мерлин, как же это было хорошо - гладить ее по волосам, по голым рукам, покрытым морозными мурашками, чувствовать, как успокаивается ритм ее сердца, как становится глубоким и размеренным ее дыхание. Прошло минут десять, прежде чем Малфой осознал, что Грейнджер спит. И от этого доверия - а разве это не доверие, остаться совершенно беззащитной в его руках? - он почувствовал что-то, чему не мог подобрать названия. Гордость? Радость? А, может, тоску и горечь, оттого, что доверие это он вскоре собирался предать?

Нога затекла, но Драко не шевелился, боясь потревожить хрупкий сон Гермионы. Ее губы немного приоткрылись, ресницы дрожали, отбрасывая на щеки причудливые тени. Какой же она была красивой. Не благородной красотой мамы, не откровенной и вызывающей - как Пэнси. Грейнджер была живой, настоящей - и в этом было ее преимущество.

- Все у тебя будет хорошо, Гермиона. Все будет хорошо, я обещаю, - прошептал Драко, целуя ее в висок. Она что-то тихонько пробормотала во сне, заворочалась и вновь затихла. Малфой улыбнулся и тоже закрыл глаза. Как ни странно, это доверие оказалось для него гораздо ценнее, чем секс, которого он бы мог добиться принуждением. Может, он заразился от Поттера этим его патологическим героизмом? Кто его знает...

***

- Я решила вернуться в Малфой-мэнор, - ранним утром заявила Грейнджер, попивая в кабинете Дамблдора чай с лимоном. Малфой даже восхитился невольно - настолько непринужденно выглядела Гермиона! Ему-то никак не удавалось унять тревогу - от чая, предложеного Дамблдором, он отказался, стул казался ему жестким, а взгляды предыдущих директоров, взирающих на него с портретов, подозрительными.

- И что же повлияло на ваше решение? - спросил Дамблдор. В его тоне слышалось только добродушие да нотка любопытства, но Драко не позволял себе обманываться. Каждый из них троих вел свою игру, и если Гермиону ему удавалось обхитрить, то вот с Дамблдором Драко даже не думал тягаться. Если директор и сделает вид, что верит им, то только потому, что это будет удобно или выгодно для достижения его собственных целей.

- Я решила, что это будет разумно, - Гермиона пожала плечами и пристально взглянула на Дамблдора. У того должно было сложиться впечатление, что Гермиона ведет какую-то тайную игру, что Драко здесь выступает в роли дурачка, который позволяет водить себя за нос.

Дамблдор кивнул, благодушно улыбнулся и перевел взгляд на Малфоя. У того по спине побежали мурашки - он кожей чувствовал, что сейчас все решится, потому что их маленький спектакль ни на йоту не обманул Дамблдора. Это Грейнджер здесь была жертвой обмана - и директор знал это. Он постучал узловатыми пальцами по поверхности стола, и Драко отметил, как ужасно выглядит его рука.

- Вы тоже отправитесь домой, мистер Малфой? - спросил Дамблдор, сверкнув льдистыми глазами из-за стекол очков.

- Да, - без обиняков ответил Драко. Изначально он думал, что в ответ на этот вопрос разыграет полноценный спектакль, мол, "ужасно не хочу, но что поделаешь, вы же вынудили меня", но теперь решил, что это будет выглядеть глупо.

Дамблдор снова кивнул и вернулся к позабытому, уже наверняка остывшему чаю. Молчание длилось так долго, по ощущениям Драко, что он еле заставлял себя не ерзать и сидеть спокойно. Вот же старый интригант! Что ему до них обоих? И Грейнджер, и он сам, Малфой, были лишь незначительнымы пешками в его шахматной партии. Так почему бы не оставить их в покое?

- Вы можете воспользоваться каминной сетью, - в конце концов, будто очнувшись от затяжного сна и удивившись, что Малфой и Грейнджер все еще здесь, произнес Дамблдор. - В любое время.

- Сейчас, - поставив пустую чашку на стол, заявила Гермиона.

- Вы не хотите прежде поговорить с друзьями? - вот теперь Дамблдор, кажется, действительно удивился. Грейнджер задумалась на мгновение. Драко видел, как ей сложно - еще бы, столько лет она и шагу не могла ступить без Поттера и Уизли! Но потом она расправила плечи и отрицательно покачала головой - и Малфой вновь испытал прилив какой-то иррациональной, необъяснимой гордости. Будто бы это его заслуга, что Грейнджер наконец-то принимала самостоятельные решения.

- До Рождества совсем недолго, мы вскоре увидимся.

- Как пожелаете, - произнес Дамблдор.

Уже через несколько минут Драко оказался в гостиной родного дома. Он ожидал, что Дамблдор воспользуется возможностью переговорить с Гермионой наедине, поэтому удивился, когда она появилась в комнате спустя полминуты.

- Он что, ни о чем тебя не расспрашивал?

- Нет, - развела руками Гермиона. - Попросил быть осторожной и связаться с ним, если что-то пойдет не так.

Драко нахмурился, но все же постарался не зацикливаться. Грейнджер здесь, у него все получилось, а остальное неважно.

- Пойдем, нужно сказать отцу о твоем возвращении. Вот же он обрадуется, - хмыкнул Драко и устало потер шею. Голова начинала болеть - то ли от бессонной ночи, то ли от общения с Дамблдором. Но расслабляться было не время - сколько еще впереди ждало бессонных ночей и тревожных дней!

- Когда ты покажешь мне его? Чем быстрее мы выведем его из строя, тем лучше, - Грейнджер же напротив была полна энтузиазма. Она-то считала, что они здесь, чтобы спасти Хогвартс и ее друзей, воспрепятствовать Пожирателям проникнуть в школу.

- Сейчас это рискованно, - произнес Драко. - Нужно подобрать подходящее время и все обдумать. Давай не будем торопиться, второй попытки у нас может и не быть.

- А где он находится?

- В подвале, - замявшись на несколько секунд, все же ответил Малфой. Хорошо, что Грейнджер не обратила на это внимания. Она доверилась ему, приняла за чистую монету ту ложь, которую он поведал ей на рассвете в комнате по вызову.

Там Малфой рассказал ей о двух шкафах, через которые Снейп наладил сообщение - и ведь не соврал же! Единственное, в чем он ее обманул, так это в месторасположении второго шкафа - и теперь Грейнджер была уверена, что он здесь, в подвале Мэнора. Позже она узнает, что его здесь нет, и что Драко не собирается рисковать своей головой ради Поттера и Дамблдора. Она наверняка возненавидит его и вряд ли когда-то простит, но все это будет потом, а пока они были в том месте, где когда-то он увидел в ней не просто гриффиндорскую заучку, а она в нем - не давнего врага.

- Ладно, пошли. Я буду спать в той же комнате? - спросила Грейнджер и тут же смутилась. Щеки ее окрасились ярким румянцем, словно в собственных словах она услышала какую-то двусмысленность.

- А где бы ты хотела спать? - не удержался от подкола Драко. Он уже и забыл, как же это прекрасно - дразнить ее! Но ответа он не дождался: дверь в гостиную открылась, на пороге появилась Нарцисса.

- Драко? - удивленно воскликнула она, сделала к нему несколько шагов, но потом, увидев за его спиной Грейнджер, остановилась. - Здравствуйте, Гермиона.

- Миссис Малфой, - кивнула Грейнджер и деликатно отвернулась к стене, делая вид, что ужасно заинтересовалась коваными узорами бронзового канделябра. Уйти в комнату она не решилась - покинув Малфой-мэнор она лишились спальни в этом доме - и вряд ли бы Нарцисса оценила такую бестактность.

- Не ожидала увидеть тебя сегодня, Драко.

- Это все Дамблдор, - произнес Малфой, и Грейнджер поморщилась, отчетливо чувствуя в его тоне фальшивые нотки. Хотя она его не винила - сама-то тоже с трудом скрывала от родителей всю правду о происходящем в Хогвартсе последние годы. Муки совести за свое лукавство были ценой, которую она платила за родительское спокойствие. - У него паранойя. Он вынудил все-таки Грейнджер вернуться сюда и меня тоже. Знала бы ты, как мне это надоело.

Нарцисса молчала, как казалось Гермионе, целую вечность. Рассматривала Драко? Пыталась прочитать правду в его взгляде?

- Ясно, - скупо уронила Нарцисса и, словно очнувшись спустя несколько мгновений, обратилась к Гермионе: - Ваша комната, мисс Грейнджер, ждет вас.

- Благодарю, - взглянув на Нарциссу, пробормотала Гермиона. Лучше бы не смотрела! Что-то было в этих холодных глазах - вопрос или, быть может, просьба? Грейнджер хорошо знала, о чем может просить ее всегда сдержанная Нарцисса Малфой - только о своем сыне.

Впервые Гермиона подумала, что случится с Драко, если когда-то Волдеморт поймет, какова его роль в срыве плана, на который он, вероятно, полагал большие надежды. От этих мыслей на спине выступал холодный пот и начинало подташнивать. И Гермиона, глядя в глаза Нарциссе, медленно, едва заметно кивнула, давая обещание, которое еще недавно считала бы предательством всех своих принципов. Но если Драко рискует жизнью, чтобы помочь ей, Гермионе, то разве может она поступить иначе? Пускай ей придется потом прятать Драко в Хогвартсе, в доме Сириуса или даже - какая ирония! - в мире магглов, она сделает все возможное, чтобы уберечь его от мести Волдеморта. Она не позволит ему погибнуть на этой войне, пускай даже он и оставался по другую сторону для всего мира. Главное, что Гермиона знала - где-то глубоко внутри, за этой броней ледяного Принца, прячется человек, которые заслуживает, чтобы за его жизнь боролись.

***

Гермиона не могла заснуть. На улице была темная, безлунная ночь, в комнате тоже не было видно ни зги - разве что танец теней в дальних углах. Да и тот - вялый, медленный. Казалось, весь мир погрузился в ленивую дрему и нет ничего проще, чем укутаться в теплое одеяло, спрятать лицо в подушке и крепко проспать до наступления серого, тоскливого утра. Так нет же! Гермиона ворочалась в кровати, словно уж на раскаленных углях, потом замерла, прислушиваясь к звукам вокруг. Тишина... В такую ночь весь мир, кажется, погрузился в сон, и Гермиона подспудно пожалела, что они с Драко решили перенести вылазку в позвал на за завтра. Но что уж тут поделаешь, не будить же его теперь посреди ночи лишь оттого, что Гермиону одолела бессонница?

Стоило Грейнджер только подумать о Малфое, как она ощутила, что за ее дверью кто-то есть. Она не слышала - ни шагов, ни дыхания - и не нужно ей было волшебство, чтобы понять, кто там. Эта была древняя, будто сам мир, магия - чувствовать человека, который был важен.

Гермиона тихонько встала, на носочках подошла к двери, положила ладонь на гладкую поверхность дерева и прикрыла глаза. Ей казалось, что она кожей чувствует тепло, все ее существо тянулась к Драко. В этом доме они однажды были близки, и тогда он бросил ее одну на рассвете. Если она впустит его сейчас, то где гарантия, что он не поступит так вновь? Может, он ведет какую-то свою игру, а она, Гермиона, просто игрушка в жестоких руках? Но разве тогда он бы рисковал своей жизнью? Лишь для того, чтобы заполучить ее в постель? Стоял бы в коридоре, охраняя ее сон? Обнимал бы, согревая кожу своим дыханием?

Гермиона верила ему. И не могла позволить, чтобы он ушел. Не сегодня - у них так отчаянно мало времени.

Дверь открылась с легким скрипом - громогласный звук в погруженном в тишину доме. Грейнджер поморщилась, но Драко, кажется, ничего не заметил.

- Не спишь?

- Как видишь.

- Думаешь о завтрашней ночи?

- Нет, - отрицательно покачала головой Гермиона. - Об этой.

Драко молчал, и Грейнджер нервно прикусила губу. Вчера он готов был шантажировать ее, так что же изменилось сегодня?

- Не играй со мной, Грейнджер, - прошипел Драко. Его глаза даже в темноте блестели лихорадочно - то ли от злости, то ли от едва сдерживаемого возбуждения. - Ты больше не в Хогвартсе.

- Вот и хорошо, - едва слышно прошептала она и сделала шаг вперед. Впервые она целовала его первая, цепляясь пальцами за гладкий шелк его рубашки, и чувствовала себя пьяной от собственной смелости.

Какое-то время Малфой позволял ей руководить, а потом сжал ее в объятиях, подхватил на руки, сжимая ладонями ягодицы и занес ее в комнату. Дверь за их спинами захлопнулась с грохотом - Мерлин, они точно разбудят весь дом! Драко представил, что подумают родители, если увидят его в спальне Грейнджер посреди ночи, но мысль недолго тревожила его. Гермиона была в его руках - живая, теплая, открытая - и он не хотел тратить время на сомнения.

- Я думал о тебе, Грейнджер, - положив ее на кровать и нависнув сверху, произнес Малфой. - После той ночи.

Гермиона ничего не ответила. Запустила пальцы в волосы на его затылке, притянула к себе, поцеловала в уголок рта. Она тоже думала о нем - как же иначе? Он был первым ее мужчиной, первым ее взрослым опытом, ее проклятием и благословением - никогда Гермиона не забудет его. Она сохранит эти острые, словно зеркальные осколки, воспоминания в самом дальнем уголке своей памяти и иногда будет извлекать их оттуда - бережно, будто старые и хрупкие маггловские фото.

Гермиона сама сняла с Драко рубашку: пальцы ее немного дрожали, но когда она взяла его за предплечье, провела по рубцеватому узору метки, пришло успокоение. Если Малфой так рисковал, то какое право она имела бояться?

- Болит?

- Иногда.

- Ты хотел этого?

- Ты думаешь, что меня спрашивали, Грейнджер? - усмехнулся Драко и прижал палец к ее губам, когда заметил, что Гермиона планирует сказать еще что-то. - Помолчи. Уж лучше бы ты вспомнила в нашей постели Уизли, чем Темного Лорда.

- Рона? Ты хочешь говорить о Роне? - фыркнула Грейнджер. Драко же, вместо ответа, резко опустил ее на подушки, обхватил тонкие запястья, вздернул ее руки вверх, заставляя Гермиону выгнуться в пояснице и жадно хватать горячий воздух пересохшими губами.

- Если захочешь ты, - меланхолично заметил Драко и прихватил зубами тонкую кожу на шее Гермионы. Сколько же противоречия было в его словах и действиях! Он позволял ей думать о другом, но в тоже время жадно покрывал ее тело своими метками, жалея лишь о том, что они все равно рано или поздно сойдут с ее кожи.

- Не захочу, - прошептала Гермиона. Кажется, больше для самой себя, чем для Драко, но он услышал. Усмехнулся самодовольно, радуясь, что в темноте она этого не заметила.

Ему не хотелось ее ни с кем делить. Он хотел, чтобы вот такой - раскрасневшейся, жадной, открытой - она была только с ним.

- Ты красивая, - прошептал Малфой, когда Гермиона осталась нагой. Он не увидел, а скорее просто ощутил, как она смутилась - щеки ее наверняка залил жаркий румянец,. - Я хотел бы взять тебя днем, Грейнджер. И чтобы ты смотрела мне в глаза. Слышишь, Гермиона?

- Малфой, ты... бесстыжий, - прохрипела Гермиона и тут же вновь прикусила губы. Глупая, она хотела молчать, хотела, чтобы Драко не слышал ни стонов, ни просьб.

- Ты даже не догадываешься насколько, - змеем-соблазнителем зашипел Малфой. Он дразнил ее - гладил острый росчерк ключиц, губами и языком выводил какие-то только ему известные рисунки на ее подрагивающем животе. И когда Грейнджер совсем потеряла терпение, начав ерзать на сбившихся простынях, он сделал то, о чем мечтал последние недели. Поцеловал ее в округлое колено, широко лизнул внутреннюю поверхность бедра и, не дав ей опомниться, накрыл губами ее лоно. Гермиона вскрикнула, больно вцепилась ему в волосы, то ли отталкивая, то ли привлекая ближе. Она взывала то к Мерлину, то к маггловскому Богу и больше уже не могла сдерживать стонов, которые для Малфоя звучали будто музыка.

Гермиона была терпкой на вкус, бедра ее под ладонями Драко мелко дрожали. Она уже не контролировала себя и была на грани оргазма. И тогда он отстранился, провел пальцами по влажным складкам.

- Ты такая мокрая здесь, Грейнджер, знаешь?

- Малфой... - прохныкала Гермиона, поддаваясь вперед, бессознательно насаживаясь на ласкающие ее внутри пальцы.

И Драко не выдержал - не железным же он был, в конце концов! Он подтянулся на руках, поцеловал Гермиону - жадно, грубо. Ему хотелось, чтобы она почувствовала собственный вкус на языке.

- Давай, - прошептала Грейнджер, когда они разорвали поцелуй. Она сама обняла его ногами за талию, а руками - за шею. От ее доверия Драко стало тепло где-то в груди - как называлось это чувство, думать он не хотел.

В этот раз Гермиона приняла его легко - только забормотала что-то в его мокрую от пота шею да впилась ногтями в плечи. Он двигался в ней медленно - то почти полностью вынимая член, то входя до конца. Ему хотелось, чтобы это продлилось дольше, чтобы этот невыносимо жаркий, почти болезненный миг до оргазма Грейнджер запомнила навсегда.

Позже, когда все закончилось, а за окном начал серостью расцветать мрачный рассвет, Драко еще раз обвел контур ее искусанных губ, и Гермиона, все еще разморенная, лизнула подушечку его пальца. И тут же смутилась, почувствовав на его коже свои собственный вкус.

- Не могу поверить, что ты сделал это, - пробормотала Грейнджер, пряча раскрасневшееся лицо на груди Малфоя.

- У меня же нет стыда. Ты сама сказала, - засмеялся Драко и, помолчав, прошептал ей на ухо: - Кроме того, я надеюсь, что когда-нибудь получу ответный... подарок.

Гермиона пнула его ногой по щиколотке, и Малфой засмеялся. Он был счастлив, прижимая к себе эту гриффиндорскую девчонку, чувствуя частое биение ее сердца. Это счастье немного омрачала мысль о том, что у них вряд ли будут еще совместные ночи и дни. Но зато она будет жить, будет в безопасности в стенах Малфой-мэнора. Это была главная цель Драко - и он собирался достичь ее любой ценой.

Еще несколько часов Драко берег сон Гермионы. Гладил ее спутанные волосы, бледную щеку, мягкие губы. Любовался ею, запоминал. Никогда прежде он не хотел просыпаться с девушкой по утрам, и кто бы мог подумать, что это стремление заботиться и защищать в нем пробудит Гермиона Грейнджер? За полчаса до завтрака Драко все же заставил себя подняться: поправил Гермионе одеяло, поцеловал в висок, взял с тумбочки ее волшебную палочку, вышел в коридор и, наложив на дверь, все известные ему запирающие и блокирующие заклинания, пошел переодеваться.

***

Гермиона проснулась около полудня, все еще не открывая глаз погладила соседнюю подушку и тяжело вздохнула, обнаружив, что она пустая и уже давно холодная. Хотя на что она рассчитывала? Что Драко будет нежиться с ней в постели, рискуя быть замеченым домовыми эльфами или - что гораздо хуже! - родителями? Они должны быть осторожными, если хотят уничтожить этот злополучный шкаф и предотвратить атаку Пожирателей на Хогвартс. Нельзя было из-за их странных отношений забывать о главной цели!

Но стоило Гермионе увидеть свое отражение в зеркале во весь рост, как все мысли о спасении магического мира напрочь вылетели у нее из головы. Как же ей выйти из спальни, когда все в ней вопит о том, чем она занималась ночью? Алые губы и метки на шее, груди, животе и даже бедрах. А взгляд! Этот блеск в глазах, эти красноречиво припухшие веки! Она выглядела уставшей и сытой - и нужно, наверное, быть слепым, чтобы не догадаться!

Грейнджер плеснула в лицо холодной водой, погладила губы - так же, как гладил их ночью Драко. Между ног было липко - она так и не смыла семя - и горячо. Так, словно Малфой все еще был в ней.

- Все, Грейнджер, возьми себя в руки, - обращаясь к своему отражению, произнесла Гермиона. Отражение ответило ей хмурым взглядом. Проигнорировав желание вернуться в постель, Грейнджер все же направилась в душ, где долго стояла под прохладной водой.

Накинув халат, она вышла в спальню и первое, что заметила - поднос с едой на прикроватном столике. Значит в столовой ее не ждали? Конечно, родители Драко не были в восторге от ее возвращения в Мэнор, но можно было бы и не демонстрировать это настолько явно. Гермиона резко выдохнула, стряхивая накатившее раздражение. Нельзя сейчас поддаваться эмоциям, это может помешать исполнить их с Малфоем план. Если они хотят, чтобы она оставалась в спальне, так тому и быть. Кроме того, Гермиона зверски проголодалась и, может, оно и хорошо, что ей удастся поесть здесь, а не в столовой, где ей кусок в горло не лез.

И только после этого позднего завтрака Грейнджер обратила внимание на отсутствие волшебной палочки. Она нахмурилась, обыскала всю комнату, даже под кровать заглянула. Мерлин, как же так! Что же она за волшебница после этого?

- Вэнси! Вэнси, где ты? - старательно скрывая панические нотки в голосе, позвала Гермиона.

- Вэнси здесь, мисс, - тоненький голосок домового эльфа прозвучал за спиной. Гермиона обернулась, вглядываясь в огромные глаза эльфа, который нервно заламывал руки.

- Вэнси, - мягко обратилась к нему Гермиона, - скажи мне, когда ты приносил мне завтрак, ты не видел на тумбочке волшебную палочку. Ты не брал ее?

- Нет, мисс! - испуганно попятившись, пробормотал эльф. - Вэнси не брал, Вэнси не посмел бы. Вэнси воспитанный эльф!

- Я ни в чем тебя не обвиняю! - поспешила успокоить несчастного Гермиона. - Просто, может, ты видел?

- Нет, мисс... - покачал головой Вэнси.

- Ладно, ничего страшного, - стараясь больше успокоить себя, чем домового эльфа, пробормотала Грейнджер. Меньше всего ей хотелось обращаться с этой проблемой к Драко - он будет припоминать ей эту оплошность до скончания века, - но что ей было делать? С каждой минутой тревога все сильнее захватывала Гермиону, ведь без волшебной палочки ее магические способности были слишком ограничены. А ведь сегодня им с Малфоем предстояло выполнить важную миссию, и они не имели права оплошать. - Ты можешь быть свободен, спасибо.

И, не дожидаясь ответа эльфа, Гермиона подошла к двери, дернула за ручку. Потом еще раз, и еще...

- Что это за..? Вэнси?

- Хозяин приказал, мисс, - эльф вновь прятал взгляд, его огромные уши виновато повисли. - Вэнси будет приносить еду, Вэнси к вашим услугам, мисс.

- Люциус? - прохрипела Гермиона, пытаясь справиться к подкатившей к горлу тошнотой. - Люциус приказал?

- Нет. Молодой хозяин, мисс, - ответил Вэнси.

Дальше Грейнджер не слушала. Тяжесть предательства настолько поразила ее, что она даже не нашла в себе сил дойти до кровати. Ноги подкосились, и она рухнула на пол, больно ударившись коленями. Вэнси медленно, с опаской подошел ближе, протянул к Гермионе худую руку с длинными пальцами, будто хотел погладить ее по голове. Но так и не решился - все стоял, словно причудливая статуя, не двигаясь.

Когда Гермиона подняла на него взгляд, он инстинктивно отшатнулся. Он видел в ее глазах то же жаркое пламя, которое сейчас испепеляло ее изнутри.

- Скажи Драко...

"...что я верила ему".

"... что я готова была защищать его до последнего вдоха".

"...что я любила его".

- ...что я убью его, - закончила Гермиона. - Если кто-то пострадает, я сама убью его.

Вэнси кивнул. Щелкнул пальцами и исчез.

@темы: Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней

---

Вечность длиною в год

19 декабря

Утром Антон не приходит за мной - об этом мы договорились заранее. После бессонной ночи я чувствую себя слабым, немного тошнит, но я все равно полон решимости пойти в школу и сдать эту долбанную физику. Пускай Миронов не думает, что вчерашнее выбило меня из равновесия.

Мама все утро причитает, хлопочет, суетится - приглаживает мне волосы до тех пор, пока они не выглядят так, словно меня лизнула корова, раз десять поправляет ворот моего свитера, автоматически касается тыльной стороной ладони моего лба. В конце концов, я хватаю за запястье; кожа у мамы словно пергамент - тонкая и сухая настолько, что, кажется, порвется, если сжать пальцы сильнее.

- Сядь, ма, - умоляю я. Она отмахивается, встревоженно оглядывает свои кухонные владения, но потом все же опускается на соседний стул. Я не отпускаю ее руку, продолжаю поглаживать кончиками пальцев ее мозолистую, натруженную ладонь. Мама улыбается - нечасто ей от меня достается ласка. - Перестань волноваться. Я же совсем ненадолго, напишу - и домой. Нигде не буду задерживаться, обещаю.

- Хорошо, - не слишком уверенно кивает мама.

Я допиваю травяной чай и, отставив чашку, поднимаюсь из-за стола.

- Все, я ушел.

- А Антоша? - хмурится мама.

- Он встретит меня на углу, - вру я. - Двор весь занесло, не пройдешь толком.

Мама кивает, успокаиваясь. Ее вера в Миронова незыблема. Знала бы ты, мама, что связывает нас - что бы ты сказала?

***

Чем ближе к школе, тем медленнее я переставляю ноги. Иногда меня обгоняют школьники - малыши за руку с мамами, в смешных шапках и ярких куртках, ребята на год-другой младше, которых помню я, но которые не помнят меня. Но как бы я не тянул, здание школы вскоре все равно предстает передо мной - в окружающем пейзаже ничего не изменилось, разве что высокий клен, на который я часто смотрел на скучных уроках, срубили.

Возле входных дверей я долго топаю ногами, стряхивая снег. Потом, вздыхая, все же вхожу, бреду к кабинету физики, низко опустив голову. Вокруг гам, смех, разговоры - до меня никому нет дела. Я даже успеваю приободриться, пофантазировать, что мое присутствие и вовсе окажется незамеченным, но стоит переступить кабинет - и иллюзия рассеивается.

Первым, конечно, реагирует Слава Соколов. Как же иначе? Ему же надо оправдывать звание затычки в каждой бочке. Он присвистывает, вскакивает с парты, на которой до этого сидел и громко восклицает:

- Ого, какие люди! Это же Кирюша! Что, наигрался в куклы и решил навестить старых друзей?

Только сейчас я понимаю, что не взял Мэри. Еще несколько месяцев назад я и помыслить не мог о том, чтобы выйти из дома без нее, но сейчас не время думать об этом. Я знаю, что Антон вмешается - пускай и обещал этого не делать, но все равно не удержится, если я не выкручусь немедленно. Вот прямо сейчас! И это подстегивает меня гораздо сильнее, чем любые ободряющие слова до этого!

- В точку! - киваю я. - Ты наверняка истосковался по мне, Слав. Вон как обрадовался! Ну, давай обнимемся, что ли?

Славик теряет самообладание буквально на несколько секунд, но этого достаточно, чтобы в классе раздалось несколько тихих смешков. И - спустя мгновение - раскатистый, звонкий смех Кати Савельевой. Такое ощущение, что время вернулось вспять, что я вновь популярен, но это, конечно, лишь зыбкий мираж, и я не позволяю ему испортить мне настроение.

- Привет, Краев, - отсмеявшись, произносит Катя. Я киваю ей и благодарно улыбаюсь. От Миронова я бы не принял помощи, - сколько можно? - но то, что делает Катя еще больше придает мне уверенности.

Раздается звонок, все вяло занимают места за партами - кто-то повторяет материал, некоторые продолжают играть в телефоне. Славик бросает на меня последний тяжелый взгляд и тоже садится за парту. Я иду между рядами и все же не выдерживаю - зыркаю на Антона. Он разговаривает с Катей, низко склонившись к ее лицу. Он вообще заметил мое появление? Настроение стремительно падает, но я все же заставляю себя собраться. Я же требовал его делать вид, что мы не знакомы! Так что же теперь обижаться? Да и вчерашнее происшествие все еще свежо в памяти... Нет-нет-нет, Краев, об этом мы не думаем, нашел время!

В кабинет заходит Людмила Ивановна, велит всем спрятать телефоны, раздает тетради и задания. Когда она подходит к последней парте и замечает меня, ее глаза на мгновение округляются, но она быстро берет себя в руки.

- Молодец, что пришел, Кирилл, - произносит Людмила Ивановна. Я улыбаюсь ей, и она улыбается мне в ответ. Кладет на мою парту тетрадь и листок с заданиями, отходит.

В первое мгновение я пугаюсь - задачи кажутся мне слишком сложными. Но, выдохнув, я все же пытаюсь разобраться, вывожу в черновике формулы, что-то зачеркиваю, переписываю. До звонка я успеваю решить всего лишь четыре задания из шести - не идеальный, конечно, результат, но я доволен. Последние годы я не делал ничего, удовлетворяясь самыми низкими баллами. Из класса в класс переводили - и на том спасибо. Так что сегодняшний результат - это явный прогресс.

- Ну, как? - я вздрагиваю, поднимаю взгляд и вижу перед собой Катю. Она абсолютно спокойна, не боится пересудов за спиной. Так чего же тогда боятся мне?

- Неплохо, кажется, - пожимаю я плечами. - Четыре задания сделал.

- Хорошо, - кивает Катя и, прищурившись, спрашивает: - Какие у тебя планы на завтрашний вечер?

Это не издевательство, нет. Прямой вопрос, на который она ждет такой же прямой ответ. Ну же, Кирилл! Тебе-то и нужно всего лишь сказать "никаких", но я интуитивно перевожу взгляд за спину Кати - туда, где Антон складывает вещи в рюкзак. Антон Миронов - вот мои извечные планы, но лишь в том случае, если после вчерашнего он не решит, что с него довольно. Ночью я желал, чтобы он нашел кого-то, сейчас же у меня сводит скулы только от одной мысли об этом.

Катя легко определяет направление моего взгляда и, фыркнув, заявляет:

- Значит, никаких.

Я хмурюсь, чувствуя, как тревожно начинает колотиться сердце. Может, Кате что-то известно? Об этом они шептались перед уроком? Миронову действительно надоело, он решил идти дальше, оставив меня позади? Так какого черта Катя тогда вообще со мной разговаривает? Ведь Антон - единственное, что нас связывает.

- А почему ты спрашиваешь? - сухо интересуюсь я.

- У меня завтра День рождения, - улыбается Катя. Мне кажется, она прочитала меня, будто открытую книгу. Я чувствую, как краснеют щеки, но все равно не отвожу взгляд. - Миронов будет там. Тебя я тоже приглашаю. Придешь?

- Да я как бы... - вот это влип! И что я буду делать на этом празднике? Портить своей кислой рожей настроение Кате и гостям? Ей-то это зачем?

- Из школы только Антон и Полина. Еще несколько человек, которых ты не знаешь, но которые, поверь, тебе понравятся. Родители уедут к бабушке на всю ночь. Мой брат все еще в армии. И если ты откажешься, Краев, я обижусь.

Она нетерпеливо постукивает пальцами по моей парте. У нее красивые руки. И фигура, и лицо - тоже. На мгновение я пытаюсь взглянуть на нее иначе - так, как смотрят парни моего возраста на красивых девчонок, но ничего не выходит. Наверное, у нее мягкие губы и их приятно целовать, но я бы не хотел, чтобы вчера это была Катя. Я бы не заменил ни минутки, проведенной с Антоном, даже ради самой невообразимой красавицы. И что бы это ни значило - мне все равно.

- Адрес дашь?

- Записывай, - улыбается Катя. Я понимаю, что старается она не ради меня. Вряд ли Антон ее попросил, наверняка это ее личная инициатива, но какой цели она хочет достигнуть - это интересный вопрос. Может, это просто акт сострадания по отношению к сирым и убогим, но мне жаловаться не приходится. В последнее время я не так остро реагирую на доброту посторонних людей - это тоже заслуга Антона.

Пока я записываю адрес и узнаю, как туда добраться, раздается звонок на следующий урок. Я оглядываюсь и вижу, что Антон ушел... Ушел, не сказав мне ни единого слова, даже не взглянув на меня! Все кончено, Миронов? Ты устал от меня, да? Мне хочется догнать его, схватить за плечи и трясти, пока он не скажет мне это в лицо. Но вместо этого я перекидываю рюкзак через плечо, бормочу под нос "пока" и, обойдя Катю, двигаюсь к выходу.

- Он любит тебя, Кирилл, - говорит мне вдогонку Катя. - И он не может решить...

В этот момент в кабинет возвращается Людмила Ивановна и я, досадливо поморщившись, прощаюсь и выхожу в коридор. Что не может решить? Что?!

***

20 декабря

Я трясусь в автобусе с охапкой красных роз. Чувствую на себе множество любопытных взглядов и несколько враждебных от тех несчастных, которые стоят от меня неподалеку, то и дело получая букетом по лицу.

Жалею, что не пошел пешком.

Жалею, что не купил другой подарок. Эти цветы теперь мне кажутся такими вульгарными, неуместными. Лучше уж купил бы книжку с каким-то труднопроизносимым названием - хотя бы избежал столь пристального внимания от зевак.

Жалею, что не соврал маме. Нужно было сказать, что иду на праздник к кому-то из ребят, а тут к девчонке! Мама сначала обрадовалась, а потом, видимо, нафантазировав себе каких-то бразильских страстей, насторожилась. Дошло до того, что она начала намекать на безопасный секс, и вот тут-то меня и накрыло. Мой истерический смех, наверное, слышали во всем доме. Ох, моя дорогая мамочка, знала бы ты, что на самом деле происходит в моей личной жизни... Чтобы ты тогда сказала? Как бы относилась к Антону?

Но больше всего я жалею, что согласился прийти. Все-таки Катя для меня малознакомый человек (какая ирония, не правда ли? годами проводишь кучу времени рядом с людьми, а все равно совсем их не знаешь), а Антон игнорирует меня. Что я буду делать там? Нужно будет как можно скорее уйти - в моем случае повод найти будет несложно. Скажу, что мама просила не задерживаться - это, кстати, правда.

С такими мыслями я доезжаю до нужной остановки и, бормоча извинения, протискиваюсь на выход. Теперь уже недолго, но я не тороплюсь: отчасти оттого, что заледеневшие тротуары посыпаны песком кое-как и в свете фонарей глянцево, угрожающе блестят, отчасти - из-за самой ситуации, которая для меня непривычная и пугающая. В детстве я, конечно, ходил на Дни рождения - и мне это нравилось. Но что такое детский праздник? Торт, кола в пластиковых стаканчиках, попсовая музыка из яркого, еще кассетного магнитофона, заботливые мамы, снующие с тарелками от кухни до гостиной и зорко следящие, чтобы наши шалости не заходили за определенную, только для них понятную, границу. А вечеринка подростков - это совсем другая ситуация, и она кажется мне уж слишком враждебной.

Когда я все же поднимаюсь на второй этаж, и Катя открывает мне дверь, становится понятным, что на мои ожидания уж слишком сильно повлияли глуповатые американские комедии, которые мы за последние годы так часто смотрели с мамой. На деле Катя не пьяна, а в квартире не происходит масштабная оргия - все прилично, и я облеченно выдыхаю.

- Это тебе, - я протягиваю ей розы и отвожу взгляд. - С Днем рождения.

- Спасибо, - стоит отдать Кате должное: она полна достоинства и выдержки. Ни лживого энтузиазма, ни плохо скрытого презрения - вполне себе искренняя благодарность. - Раздевайся, проходи в гостиную.

Я послушно снимаю куртку и шагаю в указанном направлении. Антона еще нет. В первую секунду я испытываю облегчение, а потом меня затапливает досадой. А если он и вовсе не придет? И ведь не спросишь... Хотя вряд ли - не будет же он игнорировать лучшую подругу лишь бы только не увидеться со мной?

Катя начинает знакомить меня с гостями. На диване уже сидит Полина - наша одноклассница. Она вполне приветливо машет мне рукой, и я неуверенно киваю ей. Остальные имена я запоминаю через раз - вряд ли я увижу этих людей еще когда-нибудь. Большинство из них старше на год-второй - студенты или просто подрабатывают где-то. Уверен, что большинство из них знают Катиного брата. А Антона? Знают ли об отношениях, которые связывали этих двоих? Если да, то что думают об этом?

- Молодец, что пришел, - говорит Полина, когда я опускаюсь на диван возле нее.

- Угу, - произношу я. Это тебе не Антон, да, Краев? С этими людьми я чувствую себя напряженно, хотя они, кажется, настроены вполне доброжелательно. Но Полине не нужны мои ответы, мне достаточно поддакивать изредка да кивать головой, словно китайский болванчик.

Полина симпатичная, энергия в ней бьет ключом. Она улыбчивая, верхний резец немного сколот, но ее это совсем не портит. У нее звонкий смех и мелкие рыжие кудри. Она - это эталонный образ девчонки из соседнего двора, которая потом вырастет в примерную, хлопотливую жену. Она что-то говорит мне: школа, танцы, художка, летняя поездка в Турцию - ее мысли прыгают с одной темы на другую, и я даже не пытаюсь уследить за ними.

И тут я ощущаю на себе чей-то взгляд. Хотя, почему чей-то? Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать ЧЕЙ. Я оборачиваюсь, встречаюсь взглядом с Антоном. Он злится - я чувствую это кожей. Почему? Потому что я пришел? Я молча отворачиваюсь и перестаю даже делать вид, что слушаю Полину.

Хочу домой. Думаю, Катя не обидится. Ей явно не скучно - вокруг нее столпились друзья, включили музыку, то и дело раздаются взрывы смеха. Полина идет помочь на кухне, и я остаюсь в одиночестве. Что я делаю здесь? Я бы многое отдал, только бы оказаться сейчас с Антоном дома, чтобы мы вновь были друзьями или даже... Что "даже", Краев? Ты же сам еще недавно заявлял, что между вами не может быть ничего такого, неужто действительно готов изменить мнение? А нужна ли Антону такая "любовь"? Он ведь почувствует обман. И уж кто-кто, но он-то этого не заслуживает.

Я вновь ловлю себя на мысли, что хорошо бы, если бы Антон завел себе какие-то отношения. Пускай любит другого или другую, а со мной просто дружит...

- Эй, Кирилл, о чем задумался? - зовет меня какой-то парень. Имени его я не помню. - Идем на кухню.

- Да, сейчас, - выдавливаю из себя улыбку, - в туалет схожу и подойду.

Я выхожу в коридор и сталкиваюсь нос к носу с Антоном и какой-то девчонкой - Аней, Аллой, Алиной? - не помню. Она улыбается ему, трется, словно кошка и не сразу замечает, что они не одни. А, заметив, совсем не смущается.

- Кухня там, - улыбается она, указывая на дверь в конце коридора. Намек прозрачен, правда?

Я киваю, обхожу их, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица. Как там говорится, "бойтесь своих желаний"? Вот это обо мне. Но все же какая ты сволочь, Миронов! Быстро же ты нашел себе развлечение! Говоришь, тебе не нравятся девушки? Ну-ну... Для некоторых ты, видимо, с удовольствием делаешь исключения.

- Кать, ты извини, пожалуйста, - произношу я, как только мне удается увести виновницу торжества в сторонку.

- Нет! Даже не думай, Краев! - перебивает меня Катя, тут же догадавшись, что я собираюсь сказать. - Ты у МЕНЯ в гостях! И я обижусь, если ты сейчас уйдешь!

- Катя...

- Ты что, будешь сбегать из-за того, что он ведет себя, как мудак? - склонившись к моему лицу, тихо спрашивает она. Я вскидываю на нее удивленный взгляд - уж чего я точно не ожидал, так это того, что она может за что-то осудить Антона. - Что ты так смотришь на меня? Я же не слепая, Кирилл. Вижу, что между вами кошка пробежала и вижу, как он страдает херней. И ты собираешься сбежать? Ты что действительно такой, Краев?

А какой я? Если бы я знал ответ на этот вопрос... Я болен, и эта болезнь так долго руководила моей жизнью. Я забыл, как это - жить. Антон мне напомнил, но стоит ему уйти из моей жизни хотя бы на мгновение, и я вновь растерян. Но Катя смотрит на меня выжидающе и что-то внутри - какой-то почти забытый внутренний голос - уговаривает меня остаться.

- Я побуду еще. Но не очень долго, - осторожно соглашаюсь я.

Катя улыбается. Мне кажется, что я вижу одобрение в ее взгляде. И это, черт возьми, невообразимо приятно!

Позже, когда мама расспрашивала меня о празднике, я так и не смог толком ничего рассказать. Я помню, что сидел возле Полины, которая много разговаривала и смеялась. Помню, как выпил немного шампанского, и это ударило мне в голову. Помню, как Антон поглаживал колено этой Ани-Аллы-Алины (и почему я так и не узнал, как ее зовут?). Она что-то шептала ему на ухо, а он улыбался одними губами. Я твердо решил не смотреть в их сторону, но все равно постоянно чувствовал его взгляд - будто ожог где-то между лопаток.

А потом звонит Катин телефон, и она, зажав одно ухо ладонью, пытается перекричать музыку.

- А я-то думала, что мой любимый братец забыл обо мне, - вместо приветствия произносит она настолько громко, что не услышать ее невозможно. И я не сдерживаюсь - это просто выше моих сил! - и быстро перевожу взгляд на Антона. Теперь-то он на меня не смотрит и не тискает свою новую "любовь"! Куда там?! Он пялится на Катю, вслушивается в каждое ее слово, и вот тут только я понимаю, каково это - терять его.

Эта случайная девчонка не задержится в его жизни - тут у меня никаких сомнений! Но этот Артем... Сейчас он гораздо ближе, чем тогда, когда я видел его фото, рассматривал его страницу в социальной сети или слушал скупые рассказы Антона. Он незримо присутствует здесь, и я только сейчас ясно осознаю, что это же и его дом тоже. Где-то здесь его комната, вещи. Как часто здесь бывал Антон? Что происходило между ними в стенах этой квартиры?

Меня начинает тошнить. Блевать в гостях - точно плохая идея. Пока я пытаюсь найти на столе хотя бы один чистый стакан и дотянуться до одинокой бутылки минералки, которая сегодня явно не пользуется спросом, Катя выходит в коридор. И Антон - за ней. Он запросто бросил и свою девчонку с неопределенным именем, и меня.

Больше я здесь находиться не могу. Полина нашла себе более благодарного слушателя, поэтому я без всяких препятствий выхожу из комнаты. Прислушиваюсь - голоса раздаются из какой-то спальни. Я пользуюсь моментом: стремительно натягиваю ботинки, накидываю куртку, сую шапку в карман и, тихонько прикрыв входную дверь, выхожу на лестничную клетку. Сбегаю по ступенькам и только в подъезде наконец-то завязываю шнурки, обматываю шею шарфом и натягиваю шапку. Может, Катя обидится. Может, даже не заметит моего отсутствия. Сейчас мне уже все равно.

Начался снегопад. Я натягиваю шарф повыше, прячу руки в карманы и шагаю к автобусной остановке. Назад я не оглядываюсь - зачем? И быстрые шаги за спиной сначала игнорирую, но потом внутри меня как будто что-то щелкает. Я оборачиваюсь - и оказываюсь прав.

Мне вдруг становится смешно - до истерики, до слез на глазах. Какие высшие силы развлекаются за мой счет? Я поднимаю взгляд в небо и смеюсь - звук получается лающий, будто у бродячего пса.

Антон останавливается в десятке шагов от меня. Молчит и смотрит на мою истерику. Что, не впервой, Миронов? Помнишь, когда это случилось в первый раз? Тогда ты говорил, что любишь меня.

- Почему ты ушел? - наконец-то спрашивает Антон.

- Обещал маме, что не буду задерживаться, - я все еще смотрю вверх. Голова немного кружится, на щеках мокрые капли. Это тает снег или замерзают слезы.

- Кирилл... Кира, посмотри на меня, - тихо просит Антон.

- Зачем? Что тебе нужно? Возвращайся назад, оставь меня в покое уже.

- Я не могу, - произносит он и в голосе его столько отчаянья, горечи, что я все же гляжу на его лицо. Под его глазами залегли темные тени - их видно даже при свете фонаря. Сколько же ты не спал, Миронов? Сколько не спали мы оба? - Думаешь, не хочу? Но я не могу. Я люблю тебя, ты можешь это уже наконец-то понять, Краев? Так было всегда и так будет всегда.

- Нет... - отрицательно качаю головой.

- Да! - с нажимом произносит Антон. - Да, Краев. Я никогда не забуду. Сколько бы лет не прошло, я всегда буду любить тебя.

"Но я-то этого уже не увижу!" - хочется закричать мне. Время - наш главный враг. Оно бежит вперед - жестокое и непреклонное. И мы так бездумно тратим его на сомнения, ссоры, обиды. В этот морозный холодный вечер я ясно осознаю, что когда придет мое время, то единственное, о чем я буду жалеть, что не рискнул. Антон ведь нравится мне - это странно и немного стыдно, но это правда от которой я уже так устал бегать.

- А как же Катин брат? Или эта твоя... сегодняшняя? - ворчу я недовольно.

- Дурак ты, - устало вздыхает Антон.

Мне больше не хочется его мучить. Сколько можно? Но решится все равно сложно, я чувствую, как колотится мое сердце, как потеют в карманах ладони.

Первый шаг - самый сложный.

А потом становится легче. Снег хрустит под ногами - желтый в свете фонарей. Антон хмурит брови - чего он ожидает от меня? Мне хочется провести пальцем по его переносице, разгладить складку. Хочется, чтобы в его глазах вновь сияли янтарные солнышки, чтобы он спал спокойно, чтобы горечи не было в его голосе. Это в моих силах - так почему же я так долго ждал?

- Застегни, - велю я и сам застегиваю на нем куртку. Чувствую его пристальный взгляд, от которого у меня сохнет в горле.

- Спасибо, - произносит Антон. Его голос становится хриплым, в нем появляются совсем другие, какие-то взрослые нотки, и от этого у меня по спине бегут мурашки.

Я поднимаю взгляд. И Антон понимает все. Ну же, Миронов, давай! Сделай то, что хочешь ты и что - Боже мой! - хочу и я. Не заставляй меня делать первый шаг, потому что я не могу. Я отдал тебе свое сердце и душу уже давно, так забирай и остальное - так будут честно, так будет правильно.

Поцелуй горький, как мамин чай, как таблетки, которые я пью пригоршнями. Он неуклюжий и, наверное, совсем смешной. Он неумелый и стыдный до боли. Но это Антон - его пальцы в моих волосах, его запах самый любимый в мире, его любовь самое желанное в моей жизни.

Я отстраняюсь, чтобы вдохнуть. Утыкаюсь носом ему в шею, обхватываю за талию и шепчу тихонько:

- Мне нужно домой.

Антон понимает, что сейчас мне лучше побыть одному. Не каждый день так кардинально меняешь свою жизнь.

- Я проведу до автобуса.

Мы молчим и всю дорогу не касаемся друг друга. Я благодарен Антону за это. Он не давит, не пытается урвать хотя бы еще один поцелуй. Он просто рядом, рука к руке - и эта безмолвная поддержка, эта тихая радость в его взгляде - лучшее, что Антон мог дать мне сегодня.

Что уж тут удивляться, что маме я о сегодняшнем празднике не рассказал почти ничего? Какой уж тут день рождения, когда все мысли о том, что было потом? Зато Мэри - моей милой Мэри! - я рассказываю все. Иногда я испытываю эйфорию, иногда - страх, но что я знаю точно - мне не жаль. Я ничего не хочу менять.

Около полуночи мне приходит сообщение. "Я люблю тебя. Спокойной ночи".

Я улыбаюсь в подушку.

Я тоже люблю тебя, Миронов.

@темы: слэш, Работы в процессе, Вечность длиною в год

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

До ее смерти осталось сто дней

- Темный Лорд уже выбрал тех, кто нападет на Хогвартс? - Драко собой гордился. Интонация получилась идеальной, исконно малфоевской, и любой другой бы прокололся. Кто угодно, но не Снейп.

- О чем ты? - сухо поинтересовался он, ловко орудуя ножом - от ингредиентов для зелья тянуло сладковатым душком. И хотя Малфой во все глаза наблюдал за его реакцией, но не смог уловить ничего - ни сбившегося дыхания, ни дрогнувшей руки, ни поджатых в раздражении губ.

- О, брось, мне все известно, - заявил Малфой. - Я вчера получил письмо от матери.

Письмо действительно было, но информации о нападении в нем - никакой. Но Снейп-то об этом не знал - и Драко надеялся, что этот маленький блеф сработает.

- Прекрасно. Вот и задай свой вопрос матери, потому что мне ничего не известно, - теперь в голосе Снейпа слышалось раздражение - те едва уловимые нотки, которые приводили в ужас всех учеников Хогвартса. Но не Драко - после вступления в ряды Пожирателей его уже было сложно испугать колким взглядом х сердитым тоном.

- Почему ты лжешь мне? - в конце концов спросил Драко, усаживаясь на твердый, неудобный стул, предназначенный для несчастных, которые проходили здесь отработку. - Не доверяешь?

- Драко, - устало вздохнул Снейп, - что ты хочешь от меня? Порадуйся лучше, что тебя это не касается. Или ты не для себя интересуешься?

- Для себя, для кого же еще? - фыркнул Малфой, но, наверное, в этот раз у него вышло не слишком-то правдоподобно. Северус застал его врасплох.

- Например, для Грейнджер.

- Для Грейнджер?

- У тебя есть еще друзья с Гриффиндора? - поинтересовался Снейп, высыпая нарезанные ингредиенты в котел. Он предпочитал работать в одиночку, Драко знал это, поэтому не удивился, что сдерживаемое раздражение все же прорвалось наружу. Возможно, стоило подгадать лучшее место для этого разговора, но время - это чертово время, которое ускользало словно песок сквозь пальцы.

- Она не моя подруга.

- Нет? Кто же тогда? Возлюбленная? - с исконно слизеринским сарказмом поинтересовался Снейп.

- Глупости, - сжав губы, отозвался Драко. Он бы, может, и хотел признаться - почему бы не быть откровенным с человеком, которому доверяешь? - но если бы он сам знал, кто для него Грейнджер. Язва, заноза, проклятие его на веки вечные - скажешь кому разве такое? - Не расскажешь? Ладно, молчи. Сам узнаю.

Что-то, наверное, было в его тоне - злое и обреченное, потому что Спейп, вздохнув тяжело, остановил Драко уже на самом пороге. Велел вернуться на место - и заговорил.

***

Малфой все не мог избавиться от неприятного ощущения, что Снейп был с ним не до конца откровенен. Уж слишком осторожно, взвешенно он выбирал слова. Хотя, наверное, это просто его деятельность наложила на него свой отпечаток - уж если Драко было сложно учиться в школе, имея метку на предплечье, то что уж скажешь о Северусе, который вынужден был постоянно контактировать с Дамблдором. Тут уж у любого выработается чрезмерная осторожность.

В любом случае те сведения, которые Снейп ему предоставил, были в разы полнее всех тех жалких крупиц, которые были известны Драко ранее. Теперь только осталось решить, как же распорядиться полученной информацией. Рассказать Грейнджер? Но ведь если он расскажет ей подробности, то она наверняка останется на Рождество в Хогвартсе. И, уж зная ее упрямый характер, Малфой был уверен, что отсиживаться в безопасности она не станет.

"Ты думаешь о том, как защитить грязнокровную девчонку? Всезнайку Гермиону Грейнджер? Серьезно?" - глумливо нашептывал внутренний голос. Да должно же было в нем, Драко, остаться хоть что-то малфоевское! Как можно предавать родителей, все, чему верил, ради какой-то девки? И не какой-то чистокровной слизеринки, а Грейнджер, пропади она пропадом!

Малфой хотел разозлиться - и на нее, и на себя. Ведь сколько поводов ненавидеть ее появилось у него за эти годы! Разве можно забыть все это из-за прожитых в Мэноре недель? Как же отчаянно Драко желал, чтобы ему было плевать на ее судьбу, но ноги будто сами несли его к гриффиндорской гостиной, а в голове выстраивались лживые фразы, с помощью которых он намеревался уговорить Грейнджер вернуться на Рождество в Малфой-мэнор.

Драко планировал поймать возле входа в святая святых Гриффиндора какого-то младшекурсника с этого факультета и потребовать его позвать Грейнджер. Но до отбоя оставалось минут десять, не больше, и правильные гриффиндорцы уже разбежались по спальням. Коридор был угнетающе пуст, с соседнего портрета раздавался раскатистый храп, и Малфой уже намерился уходить. Быть может, оно и к лучшему - удастся лучше продумать свои слова.

Но тут из-за поворота показались Поттер и Уизли - теперь-то уж ничто не смогло бы заставить Драко уйти.

- Что ты здесь ошиваешься, Малфой? - тут же подобрался Уизли.

- Поттер, - демонстративно проигнорировал Рона Драко, - позови Грейнджер.

- Что? - взъярился Уизли. - Гарри, ты слышал? Проваливай отсюда, Малфой. Или тебе помочь?

- Я с тобой разговариваю? - прошипел Драко. Мерлин, как же ему хотелось сейчас проклясть этого рыжего идиота. Может применить, Круцио, почему бы и нет? Посмотреть, какова цена этой показушной смелости. - Ты бы лучше ее так защищал, когда трахал дурочку Браун...

Ох, как же приятно было смотреть, как смутился Уизли - по лицу расползлись некрасивые пунцовые пятна, а все остроты вмиг сменились неразборчивым бормотанием. Быть может, не вмешайся Поттер, Уизли бы и попытался наброситься на Малфоя с кулаками, но момент оказался упущен.

- Я позову ее, Малфой.

- Позовешь? - недоверчиво переспросил Драко. И с каких это пор Гарри Поттер стал таким сдержанным? Но, посмотрев в глаза старому врагу, Малфой не обнаружил там ни издевки, ни намеков на скрытые мотивы. Только усталость - неизбывную, въевшуюся намертво. Такова была ноша национального героя - и никто не мог облегчить ее. - Так зови. Ты же не ждешь от меня благодарности, правда?

- Ты все такой же, Малфой, - хмыкнул Поттер, и его зеленые глаза за стеклами очков ярко сверкнули. И, Мерлин свидетель, Драко не только понимал, но и разделял эту странную радость - как же хорошо в этом нестабильном мире иметь хоть что-то неизменное! Знать, что кто-то заклятый враг, кто-то мерзавец или зануда, дурак или лукавый хитрец.

Малфой едва не улыбнулся, но все же сдержался - не будет же он любезничать с Поттером, право слово? Уизли тем временем что-то эмоционально высказывал Гарри, склонившись так, что рыжая челка закрыла глаза. Но Поттер, кажется, успешно научился игнорировать своего дружка - он произнес пароль и, подхватив Рона под локоть, потащил в гриффиндорскую гостиную.

Долго ждать Драко не пришлось. Вскоре Грейнджер появилась в коридоре - наскоро накинутая мантия, растрепанные волосы. Она была испугана, и Драко только сейчас осознал, что Грейнджер могла себе надумать - это же какая катастрофа должна была обрушиться на стены Хогвартса, чтобы Поттер выполнял просьбы Малфоя!

- Что? Драко, не молчи! Что произошло?

- Я снова Драко?

- Прекрати...

- Как тогда, когда мы с тобой... - он хотел сказать "трахались" и почему-то не смог. Фраза так и повисла в воздухе - пускай и не досказанная, но однозначная. Гермиона сердито поджала губы, а потом, расправив плечи, произнесла:

- Я думала, что у тебя должны быть веские причины, чтобы искать со мной встречи после отбоя. Если же все дело в том, что тебе скучно, Малфой...

- Определенно скучно, - перебил Драко.

- Тогда найди кого-нибудь, кто бы развлекал тебя. А мне не до тебя и твоих глупостей. Доброй ночи.

Она уже хотела уйти, когда Драко дернул ее за запястье, рывком привлекая к себе. Но в этот раз Гермиону не удалось взять врасплох - она успела достать волшебную палочку и прижать ее к груди Малфоя.

- Вижу, кое-чему пребывание в Мэноре тебя все же научило, - удовлетворенно заметил Драко. В глазах Гермионы была нерушимая уверенность, но пульс под его пальцами выдавал ее с головой. И умирать, наверное, она будет так же - до конца не выдавая страха.

- Отпусти, - потребовала она. - Когда же ты наиграешься, Малфой?

Эта ее фраза потрясла Драко до глубины души. Да если бы он играл! Как бы заманчиво было просто сломать ее, словно очередную игрушку, откинуть обломки в сторону и вскоре обо всем забыть! Если бы он только мог видеть в этой грязнокровной девчонке симпатичную, глупую куклу, а не человека - упрямого, верного, чем-то неуловимо близкого. Они были настолько различны - и все же похожи. И гордостью, - этой почти гордынью - и судьбами своими безнадежными. Драко не играл с ней - никогда. Более того, только с нею он, кажется, по-настоящему жил...

- Мне нужно поговорить, - уже без издевки попросил Драко.

- Сейчас?

- Это важно, - произнес он. Неужто она не тоскует? Мерлин, быть может, это лишь он, как последний идиот, каждую минуту выискивает ее в толпе? Это что же, только он, Драко, сошел с ума, а она живет себе так, будто бы ничего не произошло?

- Только не здесь, ладно? - опасливо взглянув на вход в гриффиндорскую гостиную, попросила Гермиона.

- А что, боишься, что нас прервет ревнивый Уизли? - не удержался от колкости Драко.

- Оставь Рона в покое, Малфой, - сердито поджала губы Гермиона. Дурочка, неужто простила его? Защищает теперь...

- Все-все, Грейнджер, не горячись! - произнес Драко и, задумавшись на мгновение, предложил: - Выручай-комната? Это, как по мне, наилучший вариант.

Он видел, что Гермиона не слишком-то разделяет его мнение - их последняя встреча там закончилась не лучшим образом. Грейнджер нахмурилась, неопределенно пожала плечами, но потом, словно пересилив себя, согласно кивнула.

В этот раз обстановка в Выручай-комнате была не такой аскетичной, в углу примостился удобный диван, на который Драко и сел.

- Присядешь? - похлопав возле себя, спросил Драко.

Грейнджер лишь отрицательно покачала головой, глаза ее в свете свечей казались совсем черными. В любом другом случае Малфой бы обязательно обвинил ее в трусости, но только не сейчас - он должен был оставаться максимально сосредоточенным, чтобы его план сработал.

- Как знаешь, - пожал плечами Драко. - В общем, я решил рассказать тебе то, что узнал сегодня от Снейпа. Интересно?

- Конечно, - оживилась Гермиона. Вот же глупая девчонка, как о своем ненаглядном Поттере печется!

- Перед началом учебы Темный Лорд дал мне задание, - заговорил Малфой, непроизвольно потирая метку, скрытую под рукавом мантии. Ему показалось, будто кожа на предплечье начала покалывать, но это, конечно, было не так. - Я должен был придумать способ, с помощью которого Пожиратели могли бы проникнуть в Хогвартс в обход защитных чар. У меня был определенный план - его подробности неважны, - стоит только признать, что получалось у меня не очень. Я нервничал и оттого утратил бдительность - меня увидели... Отгадай, кто, Грейнджер?

- Да откуда мне знать! - возмутилась Гермиона. Ей не терпелось узнать больше, а Малфой начал издалека и теперь еще сильнее затягивал своими неуместными играми.

- Подумай, - не отступал Драко. И от этой настойчивости у Грейнджер мурашки побежали по спине - к чему бы это? Будто где-то очень глубоко она знала, но мысль ускользала песком сквозь пальцы - и никак не удавалось ее ухватить, удержать. А Малфой тем временем продолжил: - Вспоминай, Гермиона. Кому в Хогвартсе до всего есть дело? Кто вечно сует свой нос в чужие дела? Кого Поттер посвящал в свои подозрения касательно меня так часто и упорно, что они дали плод? Кто имел больше привилегий из-за должности старосты и мог безнаказанно бродить по коридорам по ночам? Ты знаешь, Гермиона, знаешь! Вспоминай!

- Я не... - прошептала Грейнджер и затихла. В висках начала пульсировать боль, да так сильно, что Гермиону затошнило. Вспоминай, вспоминай, вспоминай! В голове возникли какие-то бессмысленные воспоминания, - лицо Дамблдора, темный силуэт в конце коридора - но всего этого было слишком мало, чтобы выстроить полноценную картинку. - Это не могу быть я, Малфой, - еще раз попыталась возразить Гермиона.

- Ты сама знаешь, что это правда, - спокойно ответил Драко и, ухватив Грейнджер за мантию, вынудил таки сесть на диван. - Мне еще многое нужно рассказать, не хватало еще, чтобы ты грохнулась в обморок.

Но Грейнджер и не думала перечить - настолько ее оглушила эта новость. Минуту она сидела молча, сильно зажмурившись, словно пытаясь таким образом вернуть себе утраченное воспоминание, потом вздохнула и, нахмурившись, сказала:

- Это тебе Снейп сказал? Так, может, он лжет? Наверняка так и есть!

- Ты себя слышишь? - взъярился Драко. Он схватил ее за плечи, больно сжал и затряс так сильно, словно она была тряпичной куклой. - Слышишь? Ладно, ты готова прощать Уизли его роман с Браун - черт с тобой! Но неужели ты и Дамблдора будешь защищать? Ты же знаешь - сама говорила! - что ради торжества добра он пойдет на любые жертвы.

Драко поморщился, словно от зубной боли, и отпустив Гермиону, тяжело откинулся на спинку дивана. Та же, поморщившись, потерла плечо, но ничего не сказала - физическая боль сейчас была не главной.

- Что было дальше? - глухо спросила она. Драко покосился на нее подозрительно, словно сомневался, что она хочет и может воспринимать информацию. Но ему нужно было все сказать - зачем иначе он придумывал этот план? - Говори.

- Чтобы ты каждое мое слово воспринимала в штыки? Ты либо веришь мне, Грейнджер, либо нет. Третьего не дано.

- Верю, - не задумываясь, ответила Гермиона. Сейчас бы Драко устыдиться, но зря он что ли был слизеринцем? На его лице не дрогнул ни единый мускул. - Прости - и говори. Я должна знать.

- Ты видела меня - не знаю толком, что именно, но этого оказалось достаточно, чтобы ты бросилась докладывать все Дамблдору.

- Почему? - нахмурилась Гермиона. - Нет-нет, я не сомневаюсь, Малфой. Но, согласись, было бы логичнее, если бы с новостями я пошла к Гарри. Почему я не сказала ничего ему?

- Грейнджер, если мы будем обсуждать все эти нюансы, то не выберемся отсюда и через неделю, - Драко закатил глаза, но потом все же произнес: - Да мало ли почему! Решила посоветоваться или подумала, что Поттеру грозит опасность - мало ли может быть причин. Разве это важно?

- Ладно, - неуверенно пробормотала Гермиона. - Значит, я пошла к Дамблдору, и он...

- Стер твои воспоминания, - закончил за нее Драко.

- Я не понимаю...

Малфой ждал, не торопил Грейнджер. Он смотрел на глубокую складку на ее лбу и ловил себя на мысли, что хочет разгладить ее пальцами, прогнать обиду и тревогу, затаившиеся в глазах Гермионы. Но ничего этого он, конечно, не сделал - чтобы его план получился, Драко необходимо было сохранять хладнокровие.

- Зачем он так поступил? - в конце концов, задала самый важный для себя вопрос Грейнджер. Вряд ли она ждала ответа, да и что мог сказать Драко? Уверить эту дурочку, что ей еще повезло? Что все могло сложиться гораздо хуже? Но Драко не хотел еще сильнее выбивать почву у Гермионы из-под ног, она и так стояла на зыбкой основе.

- После этого он отправил тебя в Мэнор. И меня заодно.

- Почему и меня? Я же не помнила ничего...

- Предполагаю, что это просто было удобно. Отослать меня одного - подозрительно. А так благородная и важная миссия по твоему спасению. И пускай причина нелепая, но ведь сработало: страх за твою жизнь погасил подозрительность твоих друзей, они ведь толком и не пытались ничего узнать, верно? Тоже слепо верили Дамблдору.

- Но Волдеморт? - воскликнула Гермиона. - Если бы он через меня узнал что-то о Гарри? Это все так...

- Грейнджер, не глупи, - перебил ее Драко. - Ты думаешь, у Темного Лорда нет других источников информации? Да и план ведь в силе.

- Снейп... - кивнула она. - Конечно, это задание поручили Снейпу. И уж он-то справился с ним, да?

- Определенно, - кивнул Драко. Грейнджер поднялась на ноги, заходила из угла в угол, задумчиво кусая губы. Она что-то бормотала себе под нос, и Малфой точно знал, что в ее голове мысли уже роятся, точно растревоженные пчелы. Ему же оставалось демонстрировать показательное равнодушие, поэтому он смахнул с мантии несуществующую пылинку, потом принялся постукивать пальцами по колену. Этот звук наконец-то привлек внимание Гермионы: она взглянула на Драко - сначала так, будто не ожидала его здесь увидеть, но потом ее взгляд стал осмысленным.

- Малфой! - воскликнула она. - Ты должен помочь!

- Прямо-таки должен? - издевательски протянул Драко. - Зачем? Ты, помнится, сама сказала, что справишься сама. И что там еще ты говорила, Грейнджер? Малфой!

- Что ты хочешь? - поджав губы, спросила Гермиона.

Умная девочка... Все-то она понимала. И пускай изначально Драко не планировал ничего такого, но грех было не воспользоваться возможностью. Это наверняка ведь был последний шанс - скоро Грейнджер уйдет у него из рук, а он все еще хотел ее. Последний раз - и забыть все, будто глупый, сюрреалистический сон.

- Тебя, - ответил Драко. - Я хочу тебя, Гермиона.

@темы: Работы в процессе, До ее смерти осталось сто дней

---

Окно на северную сторону. Финал

Следующая неделя для Авиана прошла словно в тумане. Он куда-то ходил, о чем-то разговаривал, но все это тотчас же вылетало из головы. Оказалось, что за последние месяцы Натаниэль так крепко обосновался в их жизнях, что порой Авиан не знал, чем заполнить эту пустоту. Да и Элиан то и дело напоминал о нем, расспрашивал и с каждым разом придумывать отговорки становилось все сложнее.

- Он забудет, - сказал Далиан, когда Авиан поделился с ним своими переживаниями. - В этом благословение детской памяти. Забудешь ли ты? Это уже совершенно другой вопрос.

- Прекрати, - взмолился Авиан. Чего он точно не ожидал, так это то, что Далиан не одобрит его решение. - Он ведь тебе никогда не нравился, правильно я помню?

- Угу, - кивнул Далиан. - Но и отношения с ним не у меня.

- И не у меня, - огрызнулся Авиан. - Сегодня я иду на вечеринку к Генри. Побудешь с Элианом или отвезти его к Кристиану?

- Побуду, конечно. Ты же не планировал идти?

- Передумал, - проворчал Авиан. О том, как он плохо спит по ночам, ему не хотелось рассказывать даже Далиану. И, несмотря на то, что тусовки с друзьями Генри не привлекали его, он все же предпочитал их, чем тягостные полуночные мысли. А так, может, хоть утомится немного и спокойно уснет. - Хочешь, поехали тоже. Элиан может и у родителей переночевать, они рады будут.

- О, нет! - покачал головой Далиан. - Пожалей мои старые кости! Мне уже не двадцать, чтобы гулять всю ночь, а потом с утра шагать на работу.

- Ох, подумаешь, - хмыкнул Авиан. - Мне бы столько энергии, как у тебя. Но не хочешь - заставлять не буду. Может, тебе силы и правда на что-то другое пригодятся...

- А на что это ты сейчас намекаешь, дружок? - прищурился Далиан. - Если на своего непутевого братца, то между нами исключительно деловые отношения.

- М-м-м, - многозначительно протянул Авиан. Он знал, что это правда, но еще знал, что симпатия между Адрианом и Далианом взаимна и сильна. Но и подводных камней в этих отношениях было немерено - иначе они бы уже давно перестали эти игры в кошки-мышки. - Как скажешь.

- Иди уже собирайся, ревнивец, - засмеялся Далиан. - Может, найдешь кого-то?

Авиан фыркнул и вяло отмахнулся. Если бы все было так просто.

Тем вечером Авиан много выпил. Глупо надеялся, что сможет расслабиться и развеяться, но из этой затеи ничего не вышло. Шутки и смех раздражали, навязчивые приставания какого-то альфы, имени которого Авиан не помнил, - и подавно. В итоге он вышел на балкон, подставляя разгоряченное лицо прохладному воздуху. Внизу двигались светящиеся точки автомобилей, и Авиану отчаянно захотелось вызвать такси и поехать домой. Пускай там терзали мысли о Натаниэле, но ведь и здесь - тоже.

- Скучаешь? - Генри вышел на балкон, облокотился спиной на ПЕРИЛА - Авиан бы так не решился, от высоты у него до сих пор кружилась голова.

- Нет, - солгал Авиан. - Просто жарко там, решил подышать свежим воздухом.

- Понятно, - произнес Генри. Он не поверил. Закурил, выпустил несколько идеальных, киношных колечек дыма, запрокинул голову, обнажая красивый изгиб шеи. Даже в тусклом свете, проникающен на балкон из комнаты, Авиану удалось рассмотреть яркий засос на светлой коже. Он инстинктивно коснулся своей шеи, но за минувшие дни следы там почти сошли. Приходилось долго всматриваться, чтобы заметить. Хорошо, наверное, что воспоминания исчезают не так легко. Как бы там ни было, он не хотел забыть того, что было у него с Натаниэлем. - Как тебе Джейк?

- Кто это? - нахмурился Авиан.

- Тот парень, который к тебе клеился весь вечер.

- А-а-а, да никак. Я не ищу отношений.

- А кто сказал, что ему от тебя отношения нужны? - хмыкнул Генри.

- Тем более, - отмахнулся Авиан. - Только разового секса мне не хватало.

"Снова", - мысленно добавил он.

- Как хочешь, - пожал плечами Генри. - Вижу, тебе не особо весело.

- Не обижайся, - попросил Авиан. - Ты же меня хорошо знаешь, все это не для меня. Я думал, что смогу развеяться, но, кажется, только выпил лишнего... Я домой поеду, ладно?

- Что ты спрашиваешь? Езжай, конечно. Я вызову тебе такси.

- Спасибо, я сам, - кивнул Авиан, наблюдая, как Генри щелчком пальцев отправляет окурок в длительный полет. - Иди, тебя уже заждались.

- Ага, - согласно кивнул Генри. Он уже был возле балконной двери, когда остановился и произнес: - Авиан, раз живем. Не забывай.

Намекал ли он на альфу, на вечеринку в целом или глядел глубже - Авиан не знал. Но он все равно вздрогнул, обнял себя за плечи и прикусил дрожащую губу. Ведь не впервые его призывали рисковать, жить на полную, а он все не решался, откладывал на потом. А если сейчас взять и сорваться вниз или разбиться по дороге домой - будет ли мгновение, секунда, чтобы понять и ужаснуться, что "потом" уже никогда не наступит, а жизнь прожита с постоянной оглядкой, во власти сомнений и предрассудков?

***

Оказалось, что самым сложным было решиться. Потом уже страх так не сковывал тело и дышалось почти свободно. Разве что голова все еще кружилось - то ли от вчерашнего вина, то ли от смелости грядущего поступка. Кто-то бы сказал, что сложного в том, чтобы встретиться с человеком? Еще и не одному, а с ребенком, на которого, при желании, можно было перебросить всю ответственность за встречу? Но Авиан-то знал, что стоит Натаниэлю посмотреть на него, и он поймет, что это не из-за Элиана. Ну, и пускай понимает! Пускай делает с этим знанием, что хочет! Всяко лучше, чем день изо дня терзаться сомнениями.

Небо затянуло грозовыми тучами, порывы ветра гоняли по дороге ржавую пыль. Нужно бы вернуться и взять зонт, но Элиан от нетерпения не мог стоять на месте, дергал Авиана за руку, торопил, и тот сдался. В конце концов, возвращаться - плохая примета. Особенно, когда мерзкий голосок внутри трусливо советует повременить с визитом.

Поэтому Авиан поймал такси, и вскоре они с Элианом остановились в тихом дворике, перед зданием прошлого века. Теперь Натаниэль был совсем близко - путей отступления не осталось.

- Пошли, па, ну, пошли же, - ерзал на сидении Элиан. Авиан вздохнул, сунул в протянутую ладонь водителя купюру и даже не стал дожидаться сдачи.

На землю уже падали первые тяжелые капли дождя, когда они вошли в подъезд. Авиан запоздало подумал, что, может, стоило позвонить, предупредить о визите, но тут же отмел эту мысль. Не возвращаться же теперь домой? Да и Элиан не позволит - вон как сверкает, будто начищенный медяк.

И Авиан, глубоко вздохнув, нажал на звонок. Потом еще раз и еще - но в квартире все также стояла мертвая тишина.

- Па, ну, почему он не открывает? - разочарованно протянул Элиан.

- Его нет дома, сынок. Ничего, в следующий раз...

- Нет! - перебил Элиан. - Давай подождем или позвоним ему. Ну, пожалуйста.,

Авиан представил, каково это будет выглядеть - Натаниэль возвращается домой, а они сидят у него под дверью, словно приблудшие дворняжки. А вдруг он придет не сам? Всякое ведь может быть! От этой мысли Авиана передернуло. Но и звонить... Да смелости у него для этого просто-напросто не хватало!

- Сынок, мы приедем завтра. Я тебе обещаю, - Элиан надулся, отвернулся обиженно. Господи, в последнее время Авиан, кажется, всех разочаровал! Он присел перед сыном на корточки, взял сына за подбородок, вынуждая взглянуть на себя и произнес: - Я тоже очень хочу его увидеть, милый. Но мы же не знаем, сколько придется ждать...

- А позвонить? - резонно заметил Элиан.

- Я бы хотел, чтобы это был сюрприз, - пробормотал Авиан, чувствуя себя полнейшим ничтожеством из-за своей лжи. Но как объяснишь сыну, для которого обязан быть нерушимой твердыней, что на деле ты жалкий трус?

- Сюрприз? - для Элиана это было поистине волшебное слово. Его глаза вновь засверкали, он улыбнулся, энергично закивал. - Да, сюрприз - это хорошо. Ладно, давай завтра.

- Вот и молодец, - похвалил Авиан и, потрепав сына за щеку, направился к выходу. Элиан деловито вырвался вперед, с трудом открыл дверь подъезда и неожиданно воскликнул:

- Нейт!

- Кого я вижу? Привет, малыш, - Авиан с замершим сердцем наблюдал, как Натаниэль подхватывает Элиана на руки, крепко прижимает к себе, целует в висок.

- А мы с папой хотели сделать тебе сюрприз. Но тебя не было, и мы уже собирались ехать домой, но тут ты. Я так соскучился! Почему ты не сказал, что уезжаешь? - лепетал Элиан, проглатывая окончания слов. Когда он волновался, его порой было совершенно не понять, но для Натаниэля это никогда не было проблемой.

- Уезжаю... - протянул Натаниэль и тут наконец-то взглянул на Авиана. Во взгляде сверкнули лукавые смешинки - или это только показалось? - Как видишь, я уже вернулся. Привет, Авиан.

- Здравствуй, - невнятно пробормотал тот. - Мы вот... Элиан просил и...

- Идемте домой, - прервал Натаниэль, удобнее перехватывая Элиана. Авиан был искренне благодарен ему за то, что он не позволил ему захлебываться в собственной лжи. Или, может, он просто торопился укрыться от дождя...

До самого вечера Авиан не перекинулся с Натаниэлем и дюжиной слов. Во многом из-за Элиана - тот, соскучившись, ревностно требовал всего внимания для себя. Авиану оставалось лишь молча наблюдать. Первое время он критически выискивал разницу, любые признаки охлаждения, которые - он считал - наверняка должны были проявиться. Но Натаниэль все так же искренне радовался общению с сыном и, даже стараясь, не удавалось найти и толики притворства.

Тем вечером рано стемнело: грозовые тучи, будто плотный саван, затянули небо. Порывистый ветер гнул ветки деревьев во дворе, дождь размеренно барабанил по стеклам, и вскоре Авиана начало клонить в сон. Здесь было тепло и уютно, и раньше он, бывало, дремал на диване, пока Натаниэль возился с Элианом. Но сегодня это казалось неуместным, да и поздно уже было - пора возвращаться домой. Жаль только, что встреча эта только все сильнее запуталась - неясно, какие выводы сделал Натаниэль о сегодняшнем визите, чего ждет теперь, на что надеется... Но что сделано, то сделано - что изменят сожаления?

- Я думаю, нам пора, - произнес Авиан, когда из полудремы его вырвал очередной раскат грома. - Элиан, собирайся.

- Уже? - огорченно вздохнул тот.

- Да, милый, пора.

- Вы можете остаться у меня. Если хотите, - послышалось ли Авиану, или в голосе Натаниэля действительно прозвучал вызов?

Элиан ожидаемо пришел в восторг - счастливый ребенок, он не понимал еще этих взрослых игр, а потому не сомневался и мгновения. А вот Авиан полнился сомнениями - они вспыхивали в голове яркими пятнами, и он не успевал их анализировать. Что будет связывать их теперь? Не общий ребенок, не любовь, не множество схожих интересов, и даже не секс - все это было не тем фундаментом, на котором теперь стояли их отношения. И стоило ли рисковать из-за этой неопределенности?

- Не знаю, насколько это удобно... - пробормотал Авиан, пытаясь выиграть хотя бы несколько секунд.

- Вполне, - уверенно заявил Натаниэль. Хорошо ему - он на своей территории.

- Тогда ладно, - ответил Авиан. Восторженный крик Элиана потонул в очередном раскате грома.

***

- Заснул? - не отводя взгляда от окна, спросил Натаниэль.

- Да, наконец-то, - ответил Авиан, не решаясь переступить порог кухни. Легче было бы остаться с сыном, притвориться, что уснул, а утром уехать, но, поворочавшись добрых полчаса, он сдался. Натаниэль его ждал - он чувствовал это. - Ты мог бы и на диване нам постелить, вовсе не обязательно было уступать кровать. Да и вообще тебе стоит быть с ним построже, потому что он вскоре нам на голову сядет. Мы могли бы и домой...

- Авиан, иди сюда, - прервал этот словесный поток Натаниэль.

- ... поехать, - закончил Авиан и тяжело сглотнул.

Натаниэль наконец-то перевел взгляд на него и выражение его глаз было таким... голодным, что ли? И как он держал это в себе весь вечер?

- Иди ко мне, - повторил Натаниэль.

Авиан чувствовал себя заколдованным - как иначе объяснить то, что он действительно сделал шаг, второй, третий? Сердце отчаянно колотилось в груди, горло пересохло, колени дрожали, но у него даже мысли не возникло, что он может уйти, что не обязан выполнять этот приказ.

- Я скучал, - тихо сказал Натаниэль, когда Авиан замер напротив него. А потом положил ладонь на затылок, притянул к себе, впился в губы жадным, болезненным поцелуем.

Авиан чувствовал себя так, будто гроза с улицы ворвалась в квартиру, словно его подхватило ветром и теперь швыряет из стороны в сторону, не давая и на мгновение перевести дух. Натаниэль подхватил его на руки, сжал ягодицы в ладонях, вырывая из горла Авиана задушенный сон.

- Элиан...

- Спит, - пробормотал Натаниэль, прихватывая зубами кожу у Авиана на шее.

- И кто мы теперь? - пробормотал тот, запрокидывая голову. - Знакомые, которые иногда трахаются?

- А тебе обязательно нас как-то называть?

- Но я ведь не люблю тебя, - тихо сказал Авиан. Пускай уж хоть в этот раз все будет без лукавства.

- Да и черт с ней, с этой любовью, - произнес Натаниэль. Горячее дыхание обожгло щеку, и Авиан инстинктивно подставил губы. И зачем он, дурак такой, принялся болтать? Он был уже на пределе, ему хотелось поскорее избавиться от шмоток, остаться нагим и свободным от всей условностей этого проклятого мира. - Я хочу тебя. В своей постели, в квартире, в жизни. Хочу узнавать тебя, хочу дать нам шанс. А ты?

Авиан только кивнул - в горле вдруг встал такой огромный комок, что говорить он не мог. Вместо этого он сам поцеловал Натаниэля, этим поцелуем пытаясь проявить всю благодарность, которую испытывал за то, что тому так легко удалось облечь в слова те чувства, которые он и сам испытывал.

И тут из коридора раздался испуганный голос Элиана.

- О, Господи, - засмеялся Натаниэль. - Он слишком жесток.

- И не говори, - вздохнул Авиан, выбираясь из объятий и поправляя сбившуюся одежду. Он уже направился к выходу, когда Натаниэль дернул его за руку и прижал к себе так, что хрустнули ребра. - Эй, что ты?

- Не убегай завтра с утра, ладно?

- Хорошо, - кивнул Авиан и сам поцеловал Натаниэля. Просто чмокнул, но - все же! - это тоже был немалый прогресс!

***

- Значит, вы встречаетесь? - спросил Далиан, критически оглядывая содержимое рюкзака, который собирал Авиан.

- Нет.

- Нет?

- Ну, ты видишь здесь горы цветов и плюшевых медведей? - закатил глаза Авиана, рукой указывая на спартанскую обстановку комнаты.

- То есть, как только он пришлет тебе веник и кило конфет, вы автоматически станете встречаться? Но это же так банально, детка.

- Упаси Бог! - Авиана передернуло от одной мысли о цветах и других банальных способах ухаживания. Он точно в этом не нуждался. - Я же как раз и имею в виду, что Натаниэль не опустится до этих глупостей. И говорить, что мы встречаемся тоже неуместно. Мы с ним уже выяснили, что не будем пытаться вписать наши отношения в какие-то границы.

- Когда решили? Между первым и вторым разом? - хитро прищурился Далиан.

- Если бы, - фыркнул Авиан. - Элиан проснулся и потащил меня спать. Натаниэль потом пришел к нам, и мы спали втроем. Так что никакими интимными подробностями я тебя сегодня не порадую, - показал он Далиану язык.

- Ничего, после возвращения порадуешь...

- Ох, заткнись, пожалуйста, - покраснел Авиан. - Я все еще не верю, что делаю это.

- Да, с такими темпами через месяц-другой ты и жить к нему переедешь, - вновь подразнил Далиан и уже серьезно добавил: - А вообще ты молодец, детка, что решился.

- А если ничего не выйдет? - тяжело вздохнул Авиан, застегивая сумку и устраиваясь у Далиана под боком. Тот обнял его за талию, привлек поближе - как в старые, добрые времена.

- Тогда ты будешь жить дальше с осознанием, что сделал все, что мог. Поверь, нет ничего хуже упущенных возможностей.

Авиан мог бы сейчас сказать, что Далиана-то он упустил. Отпустил, скорее. Но сейчас, по прошествии времени, ему все чаще казалось, что в этом случае это оказался единственно верный выбор. Да и Далиан из его жизни не уходил - Авиан бы ни за что не позволил! - так что сравнивать эти ситуации, наверное, было бессмысленно.

- С работой легко получилось? - спросил Далиан.

- Ага, Генри помог, - ответил Авиан. - Я ему сказал, что мы едем за город с другом, но его не проведешь.

- Значит, подробности придется рассказывать не только мне?

- Наверняка, - хмыкнул Авиан. - Ладно, пора будить Элиана. Представляешь, днем заснул за пять минут - это же как хочется поехать!

И, поцеловав Далиана в щеку, Авиан выбрался из объятий и вышел из комнаты. Он уже не видел, как сошла улыбка с лица Далиана - за долгие годы тот достиг совершенства в искусстве разыгрывать беззаботное счастье. Теперь же можно было лечь, поджать колени к животу и закрыть сухие - конечно же, сухие! - глаза. Он знал, что Авиан вскоре уедет: чувствовал эту грядущую разлуку кожей. Заберет Элиана - и будет счастлив. И пускай с таким мужчиной - сложным и неуступчивым, как Натаниэль - не всегда будет просто, но все же они справятся, потому что не будут одиноки. А он, Далиан, будет - как и прежде. Нет, конечно, его будут навещать и, наверное, любить будут не меньше, но все это было не то. Это счастье для беты, а Далиан так и не научился быть бетой.

Сейчас бы выйти в коридор и сказать Авиану "останься". Упасть ему в ноги, прижать к себе Элиана покрепче - плоть и кровь того мальчишки, которого любил - и умолять не бросать его одного. И пускай он будет выглядеть жалким - какая разница? Пускай жалеют, будто побитую собаку, - он ведь и есть такой на самом деле! Как же он устал казаться сильным, каждое утро распрямлять спину, отводить взгляд от первых морщинок возле рта. Как боялся стать для Элиана стареющим, скучным дядюшкой, к которому его возят, словно на побывку. Как страшил его тот день, когда с работы он вновь будет возвращаться в тихую, пустую квартиру!

И ведь Авиан бы остался - он хороший, милый мальчик. Но Далиан ведь сам виноват - сколько возможностей он упустит! Все не хотел размениваться по мелочам, а в итоге остался один. Не такой участи он хотел для Авиана! Пускай живет полноценной жизнью, а он, Далиан, в очередной раз сыграет свою роль. Идеально - как и всегда.

***

- Я похож на него?

На чердаке было пыльно. Сквозь щели в старой крыше проникали солнечные лучи, воздух был горячим и затхлым. Авиан чувствовал, как взмокли волосы на затылке, но все равно не торопился спускаться вниз. Здесь, в старых картонных коробках, хранились вещи, которые принадлежали Натаниэлю в детстве, его родителям и даже супругу. И если первые коробки - со старыми фотографиями, неуклюжими подделками, письмами сорокалетней давности - Натаниэль демонстрировал с радостью, то последнюю - нет.

- Это все, что осталось от мужа, - коротко объяснил он, когда Авиан извлек на свет Божий потрепанную тетрадь с вытцвевшей обложкой.

Авиан почувствовал себя так, словно схватил за хвост гадюку. Чудом ему хватило выдержки осторожно вернуть тетрадь в коробку, а не швырнуть в самый темный угол. Ни за что бы он не стал читать записи этого человека! Даже мысли у него такой не возникло - вторгаться в жизнь этого мертвого мальчика.

- Извини, - пробормотал он, убирая коробку с коленей. Еще минуту назад чудесное настроение стремительно сходило на "нет".

- Ты можешь посмотреть.

- Нет, я не хочу... - испугался Авиан.

- Эй, - Натаниэль подвинулся ближе, обхватил пальцами подбородок Авиана, вынуждая посмотреть себе в глаза. В белой футболке, старых джинсах, босой - он был таким домашним и близким и сейчас казалось просто кощунственным погружаться в прошлое, в самые темные его периоды. Но - с другой стороны - это все равно придется сделать и не лучше ли уж тогда покончить с этим прямо сейчас? - Ты можешь посмотреть, правда. Он всегда был и останется частью моей жизнью и тебе волей-неволей придется сталкиваться с напоминания о нем. И мне тоже, в свою очередь, придется научится уважать твои воспоминания об Эльмане.

- Тебе-то будет легче. У меня от Эльмана кольцо, да несколько свадебных фото.

- И сын.

- А может и нет, - пожал плечами Авиан. - Наверняка мы никогда не будем знать.

- И не надо, - ответил Натаниэль и в этот момент Авиан поверил, что он никогда не упрекнет его не родным ребенком.

Коробку он все-таки открыл. Там лежало несколько детских рубашек - совсем крошечных. Держать их в руках было жутко - они были новые, ни разу так и не одетые. Они предназначались для ребенка, которому не суждено было увидеть мир - для сына Натаниэля. На самом дне лежали фотографии - одну из них Авиан рассматривал особенно долго.

Фотография была сделана здесь, на чердаке. Муж Натаниэля был худой и нескладный, словно подросток. Красивый той хрупкой и робкой красотой, которую веками считали идеальной. У них было мало общего, разве что схожий овал лица, может - изгиб губ и разлет бровей.

Но Авиан все равно задал вопрос о схожести. И почти сразу же пожалел - что за глупая ревность и убогое тщеславие! Как можно конкурировать с мертвым, с памятью о нем!

Но Натаниэль не разозлился. Он задумался, повертел в руках дневник мужа, - читал ли он его? - и лишь потом заговорил:

- Нет, не похожи. Я не ищу в тебе его замену, Авиан. Не держусь с твоей помощью за прошлое - оно ведь того не стоит. И, как ты теперь видишь, дело не в том, что у нас общий ребенок. Ты просто нравишься мне - и упрямством, своим ослиным, и стойкостью, и храбростью.

- Ну, с последним ты загнул, - смущенно пробормотал Авиан, отводя взгляд.

- Отнюдь. Ты же здесь, правда? Хотя и начали мы не очень хорошо. Ты учишься, и это тоже требует мужества в нашем мире. Для тебя все впереди, я знаю это. И, надеюсь, что и для нас тоже. И пускай мы не будем называть это любовью, а симпатией, притяжением, еще черт знает чем - это ведь всего лишь слова. Не слова важны.

Авиан был согласен. Хотя эти слова Натаниэля он и запомнил на всю жизнь - они будто впитались под кожу.

В тот день с него было достаточно откровений, поэтому он отложил коробку и, улыбнувшись, толкнул Натаниэля в грудь. А потом и вовсе уселся ему на живот, поцеловал в колючий подбородок, щеку, дразняще подул на губы. Доски пола были гладкие и теплые, в солнечных лучах танцевали пылинки, а Авиан чувствовал себя шальным и пьяным от собственной храбрости. Но ведь Натаниэль верил в него, а значит он будет смелым. Меньше всего он хотел стать разочарованием.

***


- Ты когда-то думал о том, чтобы подарить Элиану брата? - спросил Натаниэль.

За окном был тот особенный летний закат, когда небо кажется бескрайним и все мечты, даже самые безрассудные, - исполнимыми. С дня на день у Авиана должна была начаться течка, и уже сейчас запах казался осязаемым, а ожидание - мучительным.

- Нет, - честно признался Авиан. - Когда мне было думать об этом? Эльман погиб еще до рождения сына, а Эрнест совсем мальчишкой, какие уж тут дети?

- Я бы хотел, чтобы у нас с тобой были дети, - прошептал Натаниэль, покрепче сжимая руки на животе Авиана. Тот же замер, будто испуганная пташка, пытаясь понять свои собственные чувства. Наверное, скажи это Натаниэль несколько месяцев назад, в самом начала их отношений, и Авиан бы переполнился бы массой сомнений. Посчитал бы, что все дело в желании завести потомство, а он, Авиан, просто подходит для достижения данной цели.

Но сейчас... После совместных ночей, первых бурных скандалов и страстных примирений, после откровений, произнесенных полушепотом на рассвете - как можно было сомневаться в искренности этого человека? И Авиан не сомневался. Он знал, что Натаниэль хочет не просто ребенка, а их ребенка и что не станет любить Элиана меньше.

- И я хочу, - прошептал он, чувствуя, как все внутри сжимается от мысли, что в нем будет их дитя, плод этих отношений, которые они все еще суеверно не называли любовью. - Только...

- Позже, - закончил Натаниэль. - Конечно, позже.

Вряд ли он одобрял карьерые стремления Авиана, но все равно поддерживал и за это тот был ему признателен.

- Вообще-то я хотел сказать, что мне придется договориться об академическом отпуске.

- Что? - вмиг охрипшим голосом переспросил Натаниэль.

- Ведь у меня с дня на день... И мы можем попробовать, да? Карьера ведь никуда не денется...

Договорить ему Натаниэль не дал: обнял, зарылся носом в волосы. Кажется, у него дрожали руки и что-то намочило Авиану висок. Хотя, может, просто показалось...

Тем же вечером Авиан начал собирать вещи. Далиан в тот день пришел домой поздно и к его приходу вокруг уже стояли чемоданы, пакеты и коробки. Авиан виновато улыбнулся, пожал плечами на вопросительный взгляд и пробормотал:

- Нейт предложил переехать, и я согласился. Кажется, мы собираемся завести ребенка.

- О! - только и произнес Далиан, опускаясь на первый попавшийся стул.

- Нечасто ты теряешь дар речи. Думаешь, я сошел с ума?

- Честно? Есть немного.

- Ох, Лиан, - вздохнул Авиан, опускаясь просто на пол и устраивая голову у Далиана на коленях. - Я счастлив с ним, понимаешь? Думаешь, это любовь?

- Да, милый, это любовь, - произнес Далиан, гладя Авиана по голове. - Ты не обращай на меня внимания, ладно? Я просто удивился, но на самом деле я очень - слышишь? - очень рад за тебя!

- И когда я только успел его полюбить?

- А есть разница? Не пытайся понять ни за что, ни когда. Не гадай, сколько это будет длиться. Сегодня живи, а завтра будет завтра, - что-то было в голосе Далиана - как будто одна-единственная фальшивая нота в идеальной симфонии - и Авиан поднял голову, взглянул пристально, но ничего не заметил в выражении лица, кроме легкой тоски.

- Лиан... Я ведь тебе не бросаю, не думай. Ты моя семья, ты часть моей жизни, и я никогда тебя не забуду. Поклянись, что никогда больше не пропадешь! Поклянись мне.

- Я клянусь, - произнес Далиан и улыбнулся. Все вновь вернулось на круги своя.

***

Тем сентябрьским утром Кристиан сделал дюжину звонков. Он уж успел позабыть, сколько мороки занимает организация вечеринки. Тем более, когда повод двойной - поступление Тони в университет и помолвка Авиана! Провести две вечеринки сыновья категорически отказались, поэтому Кристиан ломал голову, как объединить все задуманное в гармоничное мероприятие.

Даже сейчас, сидя в кафе, он не прекращал звонить, хотя не забыл подарить ослепительную улыбку официанту. Некоторые вещи просто обязаны оставаться неизменными в этом стремительном мире!

- Да-да, я думаю, что десяти будет достаточно...

- Привет, Крис, - прервал его низкий голос.

Кристиан выдохнул, будто перед прыжком в холодную воду и взглянул на говорившего. Его суетливости было еще одно объяснение - грядущая встреча, которая его нервировала. За судьбой Хесса он следил и позже, когда тот вышел из тюрьмы, сам назначил ему встречу. Наверное, дело было в угрызениях совести - иногда ему казалось, что это именно его юношеские капризы привели к столь печальной судьбе этого человека.

- Привет, Хесс. Присаживайся. Хорошо выглядишь, - тот и правда выглядел гораздо лучше, чем в последнюю встречу. Поправился, был чисто выбрит, хотя и седых волос в некогда черной шевелюре прибавилось.

- Не так, как ты, - сделал неуклюжий комплимент Хесс. Он всегда был таким - простым работягой, не склонным к уловкам и хитростям. С таким человеком Кристиан бы не смог - просто бы сел ему на шею и таким образом разрушил жизни им обоим. - Я рад, что ты позвонил.

- Просто знаю, что сам ты о помощи никогда не попросишь, - признался Далиан. - Ты же знаешь, все что в моих силах...

- Нет-нет, - отмахнулся Хесс. - Я нашел работу, хорошие механики, знаешь ли, все еще нужны.

- Правда? Здорово, - улыбнулся Кристиан. - А с мужем как?

- Развелись, - коротко ответил Хесс, пожимая могучими плечами.

- Все же не получилось?

- Мы попытались. Я даже согласился на ребенка, мы прошли обследования. Оказалось, что причина во мне. У меня не может быть детей, и я посчитал, что честнее будет отпустить мужа. Пускай попробует найти свое счастье, пока еще есть время.

Дальнейший разговор Кристиан плохо помнил. Он что-то спрашивал о работе Хесса, делился смешными историями об Адаме, но сам-то только и думал, что вот так, невольно, точно узнал отца своего внука.

Об Авиане никто из них не говорил - эта тема сама по себе стала табу. Вскоре Хесс ушел, сославшись на срочные дела, хотя они оба знали, что у них просто иссякли темы для разговора - такова цена долгой разлуки. Никогда им уже не стать такими друзьями, как прежде.

Кристиан медленно допил кофе, а потом набрал Авиана. Но не успел он и рта раскрыть, как сын огорошил его:

- Я как раз хотел звонить тебе! У нас с Натаниэлем будет ребенок, папа.

- Ого, тройной праздник? - засмеялся Кристиан. О Хессе он не сказал - не сегодня.

***

Иногда Авиану снилось, что он сидит, озябший, напротив маленького зарешеченного окошка, а впереди лишь серый камень да колючая проволока. Тогда он просыпался - и понимал, что он в кровати с мужем, что под сердцем спит их сын, а в соседней комнате - еще один. И окна у них были огромные и через них в комнату попадал теплый, ласковый ветерок.

Прошлое не забылось, оно просто перестало пугать.

@темы: слэш, Окно на северную сторону, Законченные работы

---

Вечность длиною в год. Глава 22

14 декабря

Мама сидит на кухне - исхудавшая, бледная, но в глазах ее я замечаю радостный блеск. Она не устает нахваливать Антона и восторгаться идеальным порядком в квартире. Мне остается лишь вздыхать - мама права, все это заслуга Антона, не моя.

- Уже поздно, мне пора, - вытирая руки полотенцем, произносит он.

- Конечно-конечно, - суетится мама. Она встает из-за стола и заключает Антона в крепкие объятия. - Спасибо тебе, - шепчет мама.

- Не за что, Дарья Степановна, - смущенно отмахивается Антон. Он улыбается и выходит в коридор: ему нужно забрать свою одежду. А еще зубную щетку, шампунь, книги и тетради. За эти недели он, кажется, перевез к нам половину своей комнаты.

- Ты хорошо выглядишь, сынок, - мама садится напротив, берет меня за руки, пальцами поглаживая по розовым следам от порезов. Я точно знаю, что она не поверила в ту неправдоподобную легенду, которую мы ей поведали. Но она не расспрашивает - ни меня, ни Антона - знает, что мы все равно не скажем правду.

- Угу, конечно, - хмыкаю я и закатываю глаза. Кто же еще мне будет делать комплименты, если не мама?

- Нет, серьезно. Круги под глазами исчезли, даже румянец появился. Как ты чувствуешь себя?

- Неплохо, - честно отвечаю я, с грустью наблюдая, как от этого короткого слова расцветает мама. Я-то себя такими иллюзиями уже давно не тешу: слишком хорошо помню, какой дорогой бывает цена за несколько легких недель.

- Ты будешь сдавать контрольные? Или черт с ними?

- Я не знаю. Мы с Мироновым готовились, но... Посмотрим, - я не хочу признаваться, как тошно мне от одной мысли, что вновь придется показаться в школе, столкнуться с издевками Славы Соколова, со всезнающим взглядом Кати Савельевой. И почему я раньше так держался за школу? Быть может, дело было в том, что мне отчаянно хотелось вырваться из замкнутого круга, в котором я был только с мамой и Мэри? А теперь у меня есть Антон... И если бы не он, я бы вовсе не рассматривал вероятность посещения школы, но ведь мы и правда готовились. Сколько усилий он на меня угрохал! Теперь как-то стыдно заявить ему, что я, мол, передумал.

Мама и в этот раз не настаивает. Она сжимает мои ладони и с чрезмерной бодростью произносит:

- Я уже пойду спать. Устала сегодня. А ты прощайся с Антоном и тоже ложись. Поздно уже.

Я послушно иду в комнату, а в голове все вертится это мамино "прощайся". Звучит зловеще. Не удивлюсь, если за последнее время я так заколебал Миронова, что он не захочет со мной знаться. Я всю жду, когда же он прозреет настолько, чтобы осознать, в какое дерьмо вляпался.

Мои опасения только подтверждаются с каждой минутой. Антон торопится, почти не смотрит на меня. Только на пороге он улыбается, но улыбка получается неестественной - она не касается глаз. Мне хочется схватить его за плечи и трясти до тех пор, пока он не скажет мне: что не так? Ведь нельзя же сначала приручить меня, словно собачонку, а потом, наигравшись, бросить? Мне хочется напомнить ему, что он признавался мне в любви, а что же это за любовь, если она проходит так быстро? Но я только прикусываю внутреннюю сторону щеки и закрываю за ним дверь. Какое право я имею что-то требовать? Уж слишком я разжирел на его внимании, мне теперь только особые улыбки и взгляды подавай. А заслужил ли я их? Вот это уже другой вопрос...

Заснуть я не могу. Казалось бы, наконец-то свобода, вся кровать в моем распоряжении! Но нет! Я перекатываюсь с одной стороны на другую, будто псина, которую кусают блохи. Как же я привык за последнее время ощущать человеческое тепло рядом. Я всегда тщательно следил, чтобы мы с Мироновым не касались друг друга, но от его тела все равно исходил такой жар, что меня тут же начинало клонить в сон. А как же я скучаю по нашим бессмысленным рассветным разговорам! Когда, бывало, проснешься в кромешной темноте, но интуитивно ощущаешь, что вскоре начнет светать. И когда есть эти несколько минут, чтобы обсудить планы на день, а иногда - редко-редко - и помечтать о более отдаленном будущем.

Я прижимаю к себе Мэри, тяжко вздыхаю в ее полотняную макушку. Не знаю, сколько бы я промаялся так - может быть, до самого утра - если бы на тумбочке не завибрировал телефон.

"Не спится", - гласит сообщение от Антона. Интересно, у него та же причина?

"И мне".

Я жду звонка или очередного сообщения, но проходит десять минут, двадцать, полчаса - и ничего не происходит. Разочарование настолько острое, оно скапливается внутри, давит на грудь. Вроде бы и повода нет: ну, заснул человек, почему бы не порадоваться за него? Но зачем тогда писал? Я не понимаю... И тут телефон начинает настойчиво вибрировать - звонок.

- Алло, - отзываюсь я.

- Все еще не спишь?

- Нет.

- Тогда одевайся теплее и выходи. Я возле твоего подъезда, - секунд десять я жду, что Антон засмеется и признается, что пошутил. Но вместо этого он произносит: - Кира, ты здесь?

- Ты серьезно?

- А как ты думаешь? - восклицает он. - Давай, Краев, не дрейфь! На улице классно, что дома сидеть, раз не спится? В потолок пялиться?

- Ладно, скоро буду, жди.

Мои губы непроизвольно растягиваются в счастливой улыбке. Я откладываю Мэри на соседнюю подушку, хватаю со стула шмотки и быстро натягиваю их на себя. Только потом осознаю, что надел свитер шиворот-навыворот. Плевать, под курткой не видно! По коридору я крадусь на носочках, ведь если мама меня застукает, то ни за что не позволит уйти. Да и безупречная репутация Антона пошатнется.

Только за дверью я наконец-то позволяю себе вдохнуть полной грудью. Голова идет кругом, но это не из-за болезни. Сейчас я чувствую себя так, как однажды в десять лет, когда тайком от родителей напился вина - шальное, глупое веселье и легкий страх разоблачения. Я заставляю себя не нестись по лестнице, перепрыгивая несколько ступенек, хотя сердце бьется в бешеном ритме - быстрей, быстрей, быстрей!

На улице темно. Несколько фонарей скупо освещают двор, редкие снежинки лениво ложатся на мои плечи. Секунды мне кажется, что Антона нет, и горечь разочарования уже скапливается в груди, спешит комком собраться в горле. И тут я вижу его: Антон встает с лавочки, отряхивается, подходит ближе.

- Я уж решил, что ты передумал, - говорит Антон.

Передумал? Я? Да никакая сила на свете сейчас не загонит меня в затхлый воздух нашей квартирки!

- Нет, - отрицательно качаю головой, - не передумал. Пошли?

Антон пожимает плечами и молча направляется по аллее. У нас нет определенного маршрута, мы не разговариваем, но я чувствую себя так хорошо, будто нет в мире больше счастья, чем идти по свежему, хрусткому снегу, вдыхать морозный воздух и знать, - чувствовать это каждым миллиметром кожи! - что не одинок.

- Я с тобой не прощаюсь, - тихо произносит Антон. Я вздрагиваю от неожиданности, безуспешно пытаюсь рассмотреть его лицо.

- О чем ты? - все же уточняю.

- Ты сегодня ждал, что я буду прощаться, да? - спрашивает он. Мы дошли до парка, вдалеке серебрятся разлапистые ветки клена, по бокам от аллеи высятся тополя, словно ледяные свечи. Здесь - удивительно! - горят фонари, и мне кажется, что я не видел ничего красивее. Быть может, я просто очень давно не выходил из дома после захода солнца и совсем забыл, какой пьянящей свободой порою полнится ночь.

- Ты вернулся домой и... Наверное, да, я ожидал чего-то... большего? - мой голос звучит неуверенно. Это зыбкая почва, я чувствую себя растерянным и смущенным. Думаешь, Миронов, легко говорить о том, чего и сам не понимаешь?

- Но я не покидаю тебя. Из твоей жизни я исчезну лишь тогда, когда ты сам меня прогонишь. И даже тогда, - Антон виновато улыбается и разводит руками, - не уверен.

У меня горят щеки, а в горле скребется что-то колючее и горькое. Смерть вынудит тебя покинуть меня, Антон, ну, а пока... Пока оставайся рядом, потому что, поверь, ты нужен мне гораздо больше, чем я тебе. Ты моя связь с жизнью - с этим заснеженным миром и морозным воздухом. Мама и Мэри держат меня на этом свете, ты же делаешь это пребывание почти счастливым. Ты тот, кого в какой-то другой, параллельной Вселенной я ненавижу, ибо там ты всегда на полшага впереди, и я отчаянно стремлюсь угнаться за тобой. Здесь же между нами такая громадная пропасть, словно между Солнцем и жалкой планеткой, греющейся в его лучах. В этой Вселенной я тебя...

Снежок попадает мне в плечо, мигом вырывая из пучины мыслей. Я еще не успеваю сориентироваться, когда в меня прилетает следующий - на этот раз в бедро.

- Эй! - возмущенно выкрикиваю я, хотя на деле мне хочется смеяться.

- Сдаешься? - лукавая улыбка кривит мироновские губы, шапка лихо сдвинута на бок, на щеках играет яркий румянец. Я чувствую, как во мне поднимается азарт, как предчувствием колет пальцы. И пускай это не решающий футбольный матч, а нам уже давно не десять, но от ощущения соперничества кругом идет голова.

От следующего снежка я уворачиваюсь. А потом хватаю в пригоршни снег, сбиваю его в плотный комок и запускаю в Миронова. Ожидаемо промахиваюсь, но это не снижает моего энтузиазма. Фиг я ему уступлю!

Сколько времени проходит - не знаю. На мировую мы соглашаемся одновременно, просто грохнувшись в сугроб под высоким деревом. Над головой - ветки в скудном снежном наряде. Еще выше - чернильное небо с яркими точками звезд. Я в снегу с ног и до головы, сердце суматошно бьется в груди, дыхание из горла вырывается со свистом - но как же чертовски, просто-таки неприлично, я счастлив! От простого ощущения жизни, оттого, что рядом важный для меня человек, и он любит меня. Мечтал ли я когда-нибудь - быть любимым?

- Идем? - тихо спрашивает Антон. Я знаю, он не хочет домой, но мы замерзли и валяться в снегу - неразумно.

- Еще минуточку, - так же тихо отвечаю я.

Антон дает мне эти ценные секунды, потом поднимается, протягивает мне руку. Эх, Миронов, не можешь ты до конца расслабиться...

Но я понимаю - нам пора домой. Протягиваю руку, обхватываю его ладонь, неуклюже поднимаюсь на ноги. Антон смотрит на меня так внимательно, что мне становится неловко. И когда он делает шаг вперед, и теперь близко-близко, я на мгновение решаю, что сейчас, в это самое мгновение, он попытается поцеловать меня. Конечно, у него ничего не получится, ведь я не позволю и если понадобится, то вновь заеду ему по лицу. Я ему доходчиво объясню, что не потерплю такой наглости и...

Антон касается моей щеки - легко-легко, кончиками пальцев. Спустя мгновение я понимаю - снежинка растаяла, и он вытер каплю. Браво, Краев! Мо-ло-дец! Хорошо хоть сразу не набросился на него с кулаками! Вот это был бы позор! Первый поцелуй ночью, в парке, в свете фонаря - как в пафосной мелодраме, вызывающей у меня отвращение. Ну, не дурак ли я?

***

Наш первый с Мироновым поцелуй совершенно не похож на кадр из фильма.

Этот день, восемнадцатое декабря, я провожу за учебниками. Завтра сдаю физику - и мне не по себе. Не только оттого, что я ненавижу этот предмет, но и потому, что меня пугает предстоящая встреча с одноклассниками.

Но Антон гордится мною - он сам так говорит - и разве я могу его подвести? Мама тяжело вздыхает, но не перечит: в последнее время она уже не так помешана на вечном контроле. Связано ли это с Антоном или она просто наконец-то осознает, что мне все равно осталось не долго? Я не знаю, да и какая разница?

- Здесь ошибка, Кирилл, - Антон указывает пальцем на задачу, над которой я корпел последние пятнадцать минут.

- А раньше сказать не мог? - взъяриваюсь я. Ошибка в самом начале, теперь все придется переделывать!

- Надеялся, что ты сам заметишь.

- Не заметил, - ворчу я. Миронов лишь пожимает плечами - скотина бесчувственная! Я же, тяжко вздохнув, зачеркиваю решение и, хмурясь, заново вчитываюсь в условие. Еще через десять минут я облегченно откидываюсь на подушки - решение верное. - И стоит так мучиться? Я бы мог сесть с тобой и все списать. Или это не вписывается в твои моральные принципы?

- Ну, можно и так, - рассеяно откликается Антон. Он уж слишком занят: листает учебник, явно подбирая для меня задачу посложнее.

- Серьезно?

- Да, - кивает он, поднимая на меня взгляд. - Если хочешь, я могу сесть с тобой и помочь. Годится?

С моего языка едва не срывается восторженное "да", а потом я задумываюсь. Как это будет выглядеть со стороны? Что подумают наши одноклассники, когда Антон ни с того, ни с сего займет место за последней партой? Не с красивой Катей, а со мной?

Ты не знаешь еще, Миронов, как могут ранить злые слова и как легко потерять положение, которое еще недавно казалось незыблемым. И я не стану причиной твоего падения, буду осмотрителен за нас двоих. Поэтому я облизываю пересохшие губы, старательно делая вид, что глубоко задумался, и произношу:

- Нет, наверное. Зря я что ли так долго мучился? Даже интересно, на сколько я сдам. А завалю... ну, и хрен с ним.

Мне удается беззаботно улыбнуться, по крайней мере я так думаю. Но судя по выражению лица Антона, мой маленький фарс его не обманывает. Догадывается ли он об истинных причинах отказа или придумал свой вариант - я не знаю и узнавать не спешу. Не все же ему защищать меня! Пускай даже моя защита и заключается лишь в том, что я планирую держаться от него подальше и не бросать тень на его безупречную репутацию.

- Ну, что ты там подобрал? Только это последняя, иначе я свихнусь, честное слово, - говорю я и склоняюсь ближе к учебнику.

И в этот момент он целует меня. Нет, он не пихает мне язык в рот - еще этого не хватало! Не слюнявит мои губы, как в фильмах. Он просто прикасается губами к уголку моего рта и если достаточно напрячься, то можно вообразить, будто он хотел поцеловать меня в щеку, просто промахнулся. Но я-то знаю - чувствую! - что он хотел именно так. Это всего лишь прикосновение длиною в миг, но у меня такое ощущение, что на мне теперь выжженно клеймо. Я хватаю ртом воздух и чувствую себя абсолютно ошеломленным, в то время, как проклятущий Миронов, уже вновь сосредоточен на учебнике.

- Сто шестнадцатую попробуй, - говорит он. - И на сегодня действительно достаточно. Пойду помогу твоей маме с ужином.

Антон сбегает - другого слова и не подобрать! Что, чувствует свою вину? Он не должен был, не должен... Я зло швыряю ни в чем неповинный учебник в угол комнаты, он приземляется с глухим стуком. Мне тяжело охарактеризовать свои ощущения, внутри у меня полная сумятица. Строить из себя девчонку с поруганной честью глупо, я слишком хорошо это осознаю. Ведь все так просто, если подумать! Оскорбился? Ударь! Понравилось? Ну, так целуй в ответ или кишка тонка, Краев? Я не делаю ни того, ни другого, потому что я где-то посередине между ужасом и желанием. Внутри все рвется на две части - и мне страшно от осознания, что никто не примет это решение за меня.

Спустя десять минут Антон зовет меня ужинать. Потом видит учебник в углу комнаты, поднимает его, смотрит на меня - солнышки в глазах тускнеют - и не говорит ни слова. Что это? Мы просто забудем обо всем? Не придадим этому никакого значения? Это тебе легко, Миронов! Это у тебя был кто-то до меня и будет - после, а для меня твои губы единственные, что были в моей жизни.

За ужином мы перекидываемся редкими фразами. Мама сначала еще пытается нас разговорить, но, поняв, что это бессмысленно, затихает. Еда никогда еще не казалась настолько омерзительной, я не съедаю и половины.

- Кирюша, у тебя что-то болит? - осторожно интересуется мама. Хоть лоб не щупает - и на том спасибо!

- Нет. Просто устал, хочу спать. Я пойду к себе, ладно?

- Конечно, - соглашается мама. Ее глаза вновь полны тревоги, и меня жалит уколом стыда. Прости, мама, я сегодня не могу тебя успокоить - впрочем, как и всегда.

В комнате я укладываю в рюкзак тетрадь и учебник - не отказываться же от первоначальных планов из-за произошедшего... инцидента. И, конечно, параллельно я прислушиваюсь ко звукам в коридоре. Уйдет ли Антон по-английски? Или все же зайдет попрощаться?

Мои сомнения решаются через минут пятнадцать. Миронов стучит и, не дождавшись ответа, входит. Закрывает дверь и прижимается к ней спиной.

- Что? - спрашиваю я, когда тишина начинает давить на уши.

- Жду, когда ты скажешь.

- О чем?

- О том, что у тебя на уме, - пожимает плечами Антон.

И меня прорывает: я стараюсь не кричать, помня о присутствии в квартире мамы, но голос то и дело срывается.

- У меня на уме? Знаешь, я чувствую себя идиотом. Ну, мне семнадцать, и я, наверное, должен быть счастлив, что сегодня впервые поцеловался. Ну, что вообще кого-то смог привлечь, если на минуточку вспомнить, что я спидозный, - с моих губ срывается нервный смешок. - Но, учитывая некоторые обстоятельства, я не могу радоваться.

- Из-за того, что я парень? - спрашивает Антон.

- Да! - восклицаю я, но потом хмурюсь, запускаю руку в волосы, отчаянно дергаю их. Это ведь неправда, но как говорить начистоту, если я и сам не в силах разобраться со своими эмоциями? - То есть нет... Потому что это ты, Антон, понимаешь?..

- Не очень, - честно отвечает он.

Не удивительно. Я сажусь на край кровати, закрываю глаза - так должно быть легче, да? - и произношу:

- Ты нужен мне. Я привык к тебе и ты, черт бы тебя побрал, сам в этом виноват. И то, что ты любишь меня... Ну, мне не противно. Я даже... льстит это мне, наверное. И ты мне дорог, Миронов. Ты мой единственный друг и часть моей жизни, какой бы она ни была. Но я могу не быть с тобой так, как ты хочешь.

- Не можешь или не хочешь? - перебивает меня Антон. - Кира?

- Не... знаю я! - восклицаю я. - Не мучай меня, Миронов.

- Прости, - тихо произносит он. - Я не должен был так поступать. Ты прав. Больше не повторится.

Я мысленно молю, чтобы Антон не добавлял "никогда". Ну, зачем бросаться такими громкими обещаниями?.. Все ведь в жизни бывает. И он не добавляет. Но разговор в тот вечер у нас, конечно, не клеится, и вскоре Антон уходит.

Я и так знал, что этой ночью вряд ли буду спокойно спать, но только причина моей бессонницы изменилась. Тревоги по поводу встречи с одноклассниками сменились тягостными мыслями об Антоне.

- Ему бы найти кого-то, Мэри. Кого-то, чья любовь не угрожала бы ему, - шепчу я в темноту. - Потому что я не могу быть с ним. Хочу, но не могу.

Тогда я еще не знаю, что вскоре мое желание исполнятся. Знал бы - был бы осторожнее со словами.

@темы: слэш, Работы в процессе, Вечность длиною в год

---

Окно на северную сторону

Авиан смотрел на конверт так, словно это ядовитая змея. Он уже не первый раз протягивал к нему руку и вновь отдергивал. Теперь он уже жалел, что они с Натаниэлем отказались узнать результаты экспертизы в кабинете врача. Тогда казалось, что лучше вскрыть конверт в знакомой обстановке, наедине с Натаниэлем, не вмешивая в личное пожилого доктора. Сейчас Авиан уже не был в этом так уверен...

По дороге домой они с Натаниэлем еще пытались поддерживать непринужденный разговор, хотя получалось не слишком хорошо. Все равно они оба то и дело бросали взгляд в зеркало, которое отображало конверт, лежащий на заднем сидении. В такие моменты, бывало, они замолкали, а потом не могли вспомнить, на чем же прервали разговор. В квартире же сил на беседу не осталось и вовсе; напряжение на маленькой кухне достигло такого предела, что воздух, казалось, можно было бы разрезать ножом.

Стоило отдать должное Натаниэлю - он не торопил. Ни словом, ни взглядом, ни единным движением не выдал своего нетерпения, хотя Авиану от этого легче не становилось. Он все равно чувствовал, что равнодушие это и холодность - напускные, а на самом деле в Натаниэле разыгралась буря похлеще, чем в нем самом. В конце концов, Авиану не грозило потерять сегодня надежду.

И он решился. Взял конверт, повертел его в руках, провел кончиками пальцев по синей эмблеме клиники и наконец-то открыл. Внутри оказался один-единственный листок, испещренный мелкими буквами. Господи, о чем там можно писать? Реквизиты, какие-то малопонятные медицинские термины - все это Авиан пропустил. А потом наконец-то наткнулся на необходимую строку; сердце испуганно дернулось в груди, а потом будто бы провалилось в пятки.

"Результат отрицательный".

- Авиан, - все же позвал его Натаниэль. Он ведь тоже так долго ждал, и надежда в его глазах все еще теплилась. Ровно до того мгновения, когда Авиан, прикусив губу, взглянул на него. Взгляд этот оказался красноречивее, чем все слова, потому что Натаниэль как-то сразу обмяк и пожал плечами. Истинно говорят: нет ничего страшнее неизвестности.

- Мне... жаль.

Ох, что за глупость! Авиан досадливо поморщился, презирая себя за эти банальные, ничего не значащие фразы. Ему не было жаль. Это было облегчение - в первое, короткое мгновение, а потом все возрастающая тоска и еще нелогичное чувство вины. Он ведь предупреждал Натаниэля, что шансы минимальны и не просил того проводить столько времени с Элианом.

Натаниэль ничего не ответил. Только криво усмехнулся, выражая их общее мнение об этой неудачной фразе.

- Будешь чай?

Да уж, сегодня Авиан явно стремился побить все рекорды по произнесенным глупостям. Краска бросилась в лицо, и он, не ожидая ответа, бросился к кухонному шкафу. Достал чашки, сахарницу, но тут все вокруг начало расплываться перед глазами. Авиан ухватился за тумбочку, глубоко вздохнул - не хватало только в обморок грохнуться! И отчего? Отчего, дурак такой окаянный?! Плясать надо, что на сына никто претендовать не будет! Радоваться! Но не выходило...

Авиан привык - сильнее, чем предполагал. Он так неосторожно впустил в свою жизнь человека, для которого там не оказалось законного места, и теперь страдал и оттого, что предвидел переживания Элиана, и оттого, что сам пережилал разлуку. Натаниэль все еще был на кухне, но в жизни Авиана его больше не было.

- А с тобой-то что, глупый? - за своими тревогами Авиан и не заметил, как Натаниэль оказался рядом, за спиной. Авиан резко обернулся и тут же отчаянно пожалел об этом: теперь он оказался зажат между плитой и телом Натаниэля. - Разве ты не рад?

- А должен? - прошептал Авиан, опуская взгляд на ровный ряд мелких пуговиц на рубашке Натаниэля. - Элиан будет расстроен.

- Если ты позволишь, то я...

- Нет! - вскинув взгляд на напряженное лицо Натаниэля, перебил Авиан. Он бы и хотел, чтобы все было, как прежде, но результат экспертизы, сиротливо лежащий на столе, перечеркнул всё. - Рано или поздно у тебя появится пара и дети.

- Авиан!

- Не перебивай. У тебя будут родные дети, а Элиан будет страдать сильнее, чем если ты исчезнешь из его жизни сейчас. Уходи... Ну, пожалуйста, уходи.

И, вопреки своим словам, он крепко вцепился в рубашку Натаниэлю, уткнулся лбом ему в плечо. Если в последний раз, то можно же позволить себе небольшую слабость? Горячая ладонь легла ему между лопаток, привлекая еще ближе - так, что кости хрустнули и дышать стало почти невозможно. И как же это было хорошо!

Через какое-то время утешающие объятия стали другими, будто по телу с головы до самых пяток прошел электрический разряд. Авиан даже не пытался анализировать, почему так происходило. Видимо, это судьба у них с Натаниэлем была такая, злой рок, чтобы притяжение между ними вспыхивало в худшие моменты жизни. Если бы Натаниэль оказался отцом Элиана, то сейчас они бы сидели за столом, обсуждали сына, строили планы - и вроде бы совместные, и в то же время не ограничивающие свободы. А так... Натаниэль был воспоминанием прошлого, наваждением настоящего и никем в будущем. И именно оттого, что Авиан сейчас прощался с ним, закрывал перед ним дверь в свою жизнь и жизнь Элиана, он стал таким невообразимо смелым. Ведь сколько храбрости нужно было ему, чтобы запустить вмиг повлажневшие ладони под рубашку Натаниэля, коснуться горячей кожи! Тот даже не вздрогнул, будто не удивился, ждал. А потом отстранился, обхватил Авиана за подбородок, вынуждая поднять голову, встретиться со взглядом ясных, внимательных глаз. Что видел Натаниэль перед собой? Испуганного мальчишку, который пялился на него, словно кролик на удава? Зарвавшуюся малолетку, вообразившую себе невесть что? Жалкое убожество, которое когда-то в его объятия толкнула мучительная течка, а теперь - еще более мучительное одиночество? Но не было в его взгляде ни жалости, ни злости, ни презрения. А что было? Господи, что же это такое было между ними?! Ведь точно не любовь, Авиан не был настолько молод и глуп, чтобы обманываться. Любил он родителей и братьев, больше жизни любил сына и любил Далиана, который был родным не по крови, но по душе. А Натаниэль... Его Авиан порой ненавидел, иногда восхищался, опасался, бывало, что скучал по нему и был почти счастлив в его компании. Но не любил его и не был любим им.

Было ли это важно для них? Наверное, не в этот день, потому что Натаниэль наконец-то перестал изучать лицо Авиана и поцеловал его. А тот измученно всхлипнул, вцепился в Натаниэля будто утопающий в последнюю соломинку. Какой же это был поцелуй! И знакомство, и прощание одновременно. И жадный, и нежный - такой же разный, как и они сами, как и путаница отношений между ними. И как сладко, как хорошо было уступить, выбросить все мысли из головы, не сомневаться, не оглядываться на чье-либо мнение.

Когда воздуха стало не хватать, Авиан отстранился, облизал покрасневшие губы и, не говоря ни слова, обхватил ладонь Натаниэля обеими руками и повел к спальне. Только там на него накатили сомнения. Не потому, что он спал на этой кровати с сыном и боялся ее осквернить - прошло уже то время, когда он считал взаимную близость между двумя взрослыми людьми чем-то постыдным. Нет, не в этом было дело, а в том, что он вновь вдруг почувствовал себя неопытным и нескладным подростком и стал на мгновение вновь уязвимым. Натаниэль ощутил его неуверенность, обнял, сцепляя пальцы в замок на его животе и зашептал в ухо, обдавая кожу горячим дыханием.

- Ты красивый, Авиан Лайер.

Намеренно или случайно Натаниэль употребил его старую фамилию, Авиан не знал. Но исправлять не стал - не сейчас, когда колени мелко дрожали и голова шла кругом.

- Красивый и храбрый, - продолжал Натаниэль. - Тогда, в тюрьме я был так не прав...

- Нет! - перебил Авиан, накрывая руки Натаниэля своими. - Не сейчас, я прошу. Помоги мне, пожалуйста, - и красноречиво повел бедрами.

Натаниэль шумно втянул воздух, руки его сжались на животе Авиана до боли - его самообладание дало громадную трещину. Авиан был готов, что сейчас он просто повалит его на кровать и возьмет, покроет, точно так же, как в тюрьме. Он был готов и ждал этого - и синяков, и меток по всему телу, и грубых, скупых ласк.

Но Натаниэль оказался совсем другим. Ему удалось усмирить ту звериную натуру, которая, Авиан знал, была в нем.

- Страшно?

- Нет, я же храбрый. Ты сказал, - ответил Авиан. Чувствовал ли он себя действительно таким? Уж лучше об этом не думать...

Натаниэль хмыкнул у него за спиной и потянул футболку Авиана вверх. В комнате было тепло, но он все равно поежился, чувствуя спиной гладкую ткань рубашки и жар ладоней Натаниэля на своем животе. Слишком острым оказался контраст. Потом вжикнула молния на джинсах и с того мгновения Авиан помнил лишь яркие вспышки, в остальное время будто бы выпадая из реальности.

Помнил, как лежал на животе - простынь под ним промокла от пота, а позже от смазки и спермы. И Авиан цеплялся за нее влажными пальцами и, кажется, даже вгрызался в нее зубами, пока Натаниэль языком чертил дорожку по его позвонкам. Он тогда не упустил ни единого, и Авиан хрипел, и стонал, и сыпал проклятиями, сгорая от нетерпения. Боги, да он ведь даже не тек! И откуда взялся этот изнуряющий голод? Авиану казалось, что даже во время течки с ним такого не бывало.

А как бесстыдно он стонал, когда Натаниэль трахал его сначала пальцами, а потом и языком! Как вертел задницей, подставляясь под каждое движение, как жалобно скулил, когда Натаниэль, словно издеваясь, останавливался за мгновение до того, как он уже готов был кончить!

Авиан помнил, как умолял, позабыв о стыде, и как полноценно, правильно чувствовал себя, когда Натаниэль наконец-то взял его. В первые мгновения это было больно. Крупный член растягивал неподатливые мышцы, и Авиан то кусал губы, то раскрывал рот в беззвучном крике. Натаниэль шептал ему что-то бессвязное, слизывал капельки пота с его шеи и плеч, а потом, почувствовав что Авиан наконец-то расслабился, уступил, задвигался внутри. Не так, как в тюрьме, а медленно, то почти полностью выскользая из его тела, оставляя внутри лишь побагровевшую от прилившей крови головку, то проникая до соприкосновения влажных бедер.

И вскоре Авиан не выдержал: сам поддался навстречу, сжал мышцы и мстительно улыбнулся, когда услышал утробное рычание за спиной.

- Провоцируешь? - прохрипел Натаниэль, зарываясь во взмокшие пряди у Авиана на затылке.

- Стимулирую, - выдохнул тот и в следующую секунду едва не врезался лбом в спинку кровати. Натаниэль ощутимо прикусил его за загривок и толкнулся вновь - мощно и размеренно. Вскоре Авиан мог только хрипеть на одной ноте, прижатый сверху горячим телом. Кровать жалко скрипела, и Авиан еще успел подумать, что теперь не сможет смотреть в глаза соседям, прежде, чем он излился на измятые простыни. Натаниэль еще несколько раз двинулся в судорожно сжимавшемся отверстии, и вытащил член за мгновение до того, как на нем начал набухать узел. Авиан почувствовал, как на поясницу и ягодицы упали тяжелые капли спермы, но не был в состоянии пошевелиться. Он чувствовал себя уставшим и почти счастливым. Если бы еще удавалось не думать, остатьсяв этом мгновении - и счастье его было бы безграничным.

Натаниэль сам обтер Авиана уголком простыни, а потом, разведя ему ягодицы, огладил припухшую, все еще открытую дырку. Авиан нервно поежился и спрятал зардевшееся лицо в подушке. К счастью, Натаниэль вскоре прекратил этот смущающий осмотр и лег рядом, привлекая его к себе.

- Мы уронили твоего медведя, - сонно пробормотал Натаниэль.

- Пускай, - прошептал Авиан, несмело отвечая на объятия. На него вдруг накатила такая робость, и он старательно прятал взгляд, боясь, что увидит в глазах Натаниэля снисхождение, а то и хуже - отвращение. И тот, кажется, почувствовал его состояние, потому что слегка отодвинулся и мягко позвал:

- Авиан. Посмотри на меня. Ну же, - не дождавшись реакции, Натаниэль обхватил Авиана двумя пальцами за подбородок, вынуждая запрокинуть голову, посмотреть глаза в глаза. - Надумал себе что-то, да? Я сам виноват, понимаю. В тюрьме...

- Не надо, - взмолился Авиан. - Не вороши прошлое, оно и так не отпускает меня. Я не жалею. Я хотел этого. Тебя хотел. Надеюсь только, что и ты не жалеешь...

Натаниэль не стал отвечать на это, а просто поцеловал в искусанные губы - и этого уверения было более, чем достаточно. Действия действительно говорили гораздо больше слов.

- Скоро мой папа привезет Элиана, - уже на грани сна и яви пробормотал Авиан. И эти слова, будто ушат ледяной воды, вернули их обоих из волшебной неги в неприглядную реальность. Натаниэль напрягся, мышцы под пальцами Авиана будто закаменели, а голубые глаза вновь глядели холодно и равнодушно.

- Ты намекаешь, что мне пора.

Не вопрос - утверждение. Авиан пожал плечами и, стыдливо прикрывшись простыней, выскользнул из кровати. Джинсы нашлись в углу комнаты, а вот куда запропастились трусы он так и не понял. Не лазить же по полу на четвереньках под колючим, изучающим взглядом Натаниэля? Пускай у него было больше партнеров, чем у многих омег, но раскрепощенным его это так и не сделало. Сейчас, когда возбуждение схлынуло, он чувствовал себя неуклюжим и угловатым, словно подросток. И натягивать на голое тело джинсы оказалось еще тем испытанием. Зато Натаниэль вполне насладился - ни на мгновение не отвернулся, сволочь!

- Ты понимаешь, что так будет лучше.

- Честно? Не понимаю, - отрицательно покачал головой Натаниэль. - Я люблю Элиана. Я хочу его видеть, участвовать в его жизни. Почему ты против?

- Да потому что это невозможно объяснить, Натаниэль! Представь, что у тебя появится кто-то? Что ты скажешь, как обоснуешь свое участие в жизни не родного ребенка? Или у меня...

- У тебя что кто-то есть? - нахмурился Натаниэль.

- Ага, конечно, - закатил глаза Авиан. - Я же омега. С кем-то встречаюсь, с тобой трахаюсь. А что, удобно!

- Я не это имел в виду, - произнес Натаниэль и, сделав молниеносный рывок, схватил Авиана за запястье и дернул на себя.

- Пусти! - потребовал Авиан, впрочем не слишком уверенно.

- Нет, - отказал Натаниэль и, уложив его на себя сверху, погладил по спине. Потом поцеловал в подбородок, щеку. - Будь со мной.

Авиан ощутил, как по спине бегут крупные мурашки, а где-то в груди щемит одновременно и тоскливо, и радостно.

- Но я не люблю тебя, - прошептал Авиан, потираясь носом о гладко выбритую щеку. - Нет слова для того, что между нами. Мы начали неправильно и мне страшно, Натаниэль. Знал бы ты, как мне страшно. Считай меня трусом, слабовольным или глупым ребенком, но я предпочитаю прекратить все сейчас, а не бросаться с головой в омут, из которого, возможно, и не выберусь. Если мы попробуем, а потом не выйдет, то это причинит мне боль. Но главное, что из-за этого будет страдать Элиан, уж слишком он привязался к тебе. Поэтому уходи, Нейт, так всем будет лучше.

***

И Натаниэль ушел. Без препирательств и уговоров. Авиан, закрыв за ним дверь, опустился на пол в коридоре, прижался разгоряченным лбом к оштукатуренной стене. Неизвестно, сколько бы он просидел так, если бы за дверью не раздались торопливые шаги. На мгновение Авиан ощутил, как отчаянно забилось сердце - он подумал, что это Натаниэль вернулся. Но он тут же себя отдернул: все закончилось, он ведь сам этого хотел, не так ли? Да и шаги были быстрые и совсем легкие. Элиан.

- Куда летишь, неугомонный? - раздался голос Кристиана. - Не поспеваю за тобой.

- Привет, - постарался улыбнуться Авиан, открывая им дверь. Элиан обнял его за ноги, затараторил о чем-то, потом бросился в квартиру. - Зайдешь? - обратился он к папе.

- Вообще-то не планировал, - ответил Кристиан и, подойдя вплотную, надавил Авиану на шею. Кожу засаднило, там наверняка остался засос. Как же он об этом не подумал? - Но теперь даже не знаю. Мне радоваться за тебя, милый?

- Нет. Совсем нет, - печально засмеялся Авиан. - Никаких причин для радости, па.

Кристиан не стал расспрашивать, не в его правилах было давить. Вместе этого он обнял сына за плечи, завел в квартиру.

- Пойди-ка, включи малому мультики. И приходи на кухню, будем пить чай. Или даже что покрепче, - подмигнул Кристиан и подтолкнул Авиана к комнате.

Увлечь Элиана оказалось несложно: он утомился, а потому устроился на диване Далиана и сонно уставился в телевизор. Авиан был уверен, что не пройдет и десяти минут, как он заснет, но выключать мультики не стал. В последнее время Элиан категорически отказывался спать днем, заявляя, что уже не маленький. Почти четыре, как-никак! Так что Авиан предпочитал схитрить, чем выслушивать капризы сына. Уж слишком упрямым тот был. Черта Эльмана, наверное...

- Когда придет Натаниэль? - неожиданно спросил Элиан. Хотя, почему неожиданно? В последнее время они виделись чуть ли не ежедневно, и как сын отреагирует на такое резкое исчезновение Натаниэля трудно было предугадать.

- Не знаю, малыш. У него сейчас много работы, - ответил Авиан, но, заметив, как тревожно нахмурилось лицо Элиана, испугался: - Он позвонит тебе, как только сможет.

Элиан серьезно кивнул и перевел взгляд на экран. Авиан же глубоко вздохнул, борясь с накатившей к горлу тошнотой. Он был омерзителен сам себе - трус, а теперь еще и лжец. Ну, почему все опять было так сложно?

А на кухне Авиан понял, что на этом сегодняшние проблемы не кончаются. Кристиан сидел за столом, а перед ним лежал конверт из клиники. Теперь-то даже папа не удержится от расспросов, уж слишком серьезный был повод.

- Я сделал нам кофе, - произнес Кристиан. - С коньяком.

- Спасибо, - кивнул Авиан, садясь напротив. Он обхватил чашку руками, но пить не стал - боялся, что стошнит. Да и конверт притягивал взгляд. Кристиан молчал, и Авиан не выдержал первым: - Спрашивай.

- О чем?

- О том, что прочитал.

- Я не читал, - заявил Кристиан и, заметив скептический взгляд Авиана, вздернул бровь. - Твое недоверие несколько оскорбительно, не находишь?

- Прости, Крис, - виновато потупился Авиан. - Ну, тогда читай. Ты же видишь эмблему клинику. Не хочу, чтобы ты надумал что-то и переживал.

Уговаривать Кристиана не пришлось: он вытащил из конверта заключение и принялся читать. Затем аккуратно сложил листок, отодвинул от себя, откинулся на стуле и спросил:

- Так тебя огорчило, что он не отец?

- Причем тут это, - пробормотал Авиан. - Разве ты не удивлен?

- Удивлен? Нет, конечно. Ты, может, забыл, но мы с Джастином собирали досье на альф, с которыми ты тогда был. И тут появляется некий Натаниэль, который не отходит от вас с Элианом ни на шаг. Несложно было умножить дважды два. И все же: ты огорчился, что результат отрицательный? Ты бы хотел, чтобы он был положительный?

- Я не знаю, - застонал Авиан. - Элиану было бы...

- Милый, ты меня слышишь? - нетерпеливо отмахнулся Кристиан. - ТЫ бы хотел, чтобы он был отцом твоего ребенка?

- Не знаю, - повторил Авиан. - Наверное, нет... Так для всех будет лучше, понимаешь? Нас ведь только Элиан и связывал...

- Серьезно? - окинув Авиана выразительным взглядом, протянул Кристиан.

- Прекрати, - устало вздохнул Авиан. - Что уж точно не главное, так это секс.

- Боюсь, что путь, который ты выбрал, не лучше, а просто легче, - в конце концов, заметил Кристиан.
Авиан отвечать не стал - просто не знал, что можно сказать на это.

@темы: слэш, Работы в процессе, Окно на северную сторону

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Окно на северную сторону. Часть 22.2

- Он опаздывает, - недовольно заметил Кристиан.

- Нет. Только без пяти. Стивенсон всегда точный, будто часы, так что будет с минуты на минуту, - успокоил Джастин. Он сидел за рабочим столом, компьютерный экран выхватывал его лицо голубоватым свечением, тогда как весь остальной кабинет был погружен в полумрак.

Кристиан лежал на диване, сложив руки на животе и прикрыв глаза - за сегодняшний день он очень устал, поэтому приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы не провалиться в сон прямо в кабинете мужа. Джастин, конечно, мог бы поговорить с адвокатом и сам, но Кристиан понимал, что любопытство все равно не даст ему спокойно отдохнуть.

- Ты так и не сказал мне, что думаешь обо всем этом.

- О чем именно? - уточнил Джастин, снимая очки и потирая воспаленные глаза. Прошлой ночью он почти не спал, а сегодня в обед Кристиан заявился в офис, что случалось крайне редко. Сразу стало ясно - дома приключилось что-то экстраординарное. Но на деле все оказалось не так страшно: о том, что Авиан знал Эльмана еще в тюрьме Джастин и так догадывался - уж слишком странно выглядела их спешка для людей, которые только-только познакомились. Давить он не видел смысла, осознавая, что правда рано или поздно вылезет наружу. Жаль только, что признался Авиан при таких условиях...

- Об этом парне, которого Вин хочет вытащить на свободу, - пояснил Кристиан.

- Хочет - вытащим. Не вижу в этом большой проблемы.

- А если он не такой хороший, каким кажется Авиану? Все-таки никаких подробностей нам неизвестно. Я даже не спросил, за что он сидит.

- Вот сейчас все и узнаем, - оборвал Джастин, потому что в коридоре раздались торопливые шаги, а еще спустя несколько секунд в дверь постучали. - Входи, Стивенсон.

- Здравствуйте, - подслеповато щурясь, произнес адвокат. Сутулый, в сером замшевом костюме, постоянно потеющий бета казался карикатурным эталоном "белых воротничков" и редко воспринимался всерьез. Но адвокатом он был хорошим, плохих Джастин не держал. - Прошу прощения, что так поздно назначил встречу, но тема щекотливая, пришлось обсуждать ее подробно.

- Понимаю, - коротко кивнул Джастин. - Присаживайся.

- Спасибо, - произнес Стивенсон, осторожно проходя вглубь комнаты, чтобы ненароком не наткнуться на какую-то мебель, слабо различимую при таком освещении. Было бы неплохо зажечь свет, но у хозяина свои причуды - с ними приходилось считаться. Лежащего на диване Кристиана он не заметил, поэтому, сев на неудобный стул напротив Джастина, сразу же заговорил: - Я собрал некоторую информацию. Многое, конечно, лишнее и, по сути, дела не касается, но мистер Кристиан попросил собрать как можно больше информации. Я не счел возможным отказать ему.

- Это так мило с твоей стороны, - фыркнул Кристиан, выдавая свое нахождение в комнате. Стивенсон дернулся, забормотал извинения - вот же неловко получилось! Супруг его хозяина был слишком непредсказуемым: иногда благосклонный, сдержанный, а уже на следующий день - резкий и нетерпимый.

- Кристиан, либо иди наверх, либо, будь добр, сядь поближе, - прервал поток извинений адвоката Джастин. Он-то чудесно знал, что если мужа не остановить, то тот еще долго будет трепать несчастному нервы - сказывались те неприятные отголоски его воспитания, которые так и не удалось сгладить.

- Ладно-ладно, не ворчи, - пробормотал Крис, покорно поднимаясь на ноги - сил для споров уже не осталось. Он подошел к двери, щелкнул выключателем; комнату залило ярким светом. - Это чтобы мы не заснули. Я пойду приготовлю себе кофе. А вы будете, мистер Лайер?

- Да, будьте любезны, - в том же тоне ответил Джастин, не сдержав улыбки. Все же за последние два месяца даже по этой вредности Кристиана он успел соскучиться.

- Хорошо. Мистер Стивенсон?

- Д-да, пожалуйста, - неловко поерзав на жестком стуле, ответил адвокат. Сейчас он отчетливо ощущал себя третьим лишним, поэтому облегченно выдохнул, когда Крис скрылся за дверью, а лицо Джастина вновь стало привычно непроницаемым.

- А вот теперь можно переходить к делу, - произнес Кристиан, вернувшись спустя десять минут. Он поставил поднос на кофейный столик, сел в глубокое кресло и принялся дуть на горячий кофе, ожидая, пока все усядутся и возьмут чашки. Стивенсон покосился на Джастина и, получив утвердительный кивок, заговорил:

- Итак, мне удалось встретиться с начальником тюрьмы. Он рассказал мне обо всех сокамерниках мистера Авиана. Насколько я понимаю, нас интересует только бета...

- Все, - решительно перебил Кристиан. - Нас интересуют все.

С одной стороны это было банальное любопытство, но с другой - знать потенциальных отцов своего внука казалось действительно важным. Конечно, они собирались дать малышу хорошее воспитание, но и о наследственности не стоило забывать - мало ли какие болезни или особенности могли передаться ребенку. Убеждение Эльмана касательно его отцовства бесспорно было очень милым, но все же необоснованным.

- Хорошо. Начну я все же с беты, с вашего позволения, - деловито продолжил Стивенсон, ставя чашку обратно на поднос. Он положил папку с бумагами на стол и достал несколько первых листов, педантично соединенных скрепкой. - Далиан Леман. Тридцать один год, бета. Старший ребенок в многодетной семье, родители умерли. Не женат. Трижды судим, все три раза за воровство. На данный момент ему осталось сидеть всего лишь полгода, поэтому я бы, если позволите, посоветовал вам подумать... Он не альфа, не состоит с вами в родственных связях, поэтому сумма... мягко говоря, немаленькая.

- Нет! - воскликнул Кристиан. - Джастин, нет, пожалуйста! Что мы скажем Вину? Что денег зажали? Это же тюрьма, всякое может случиться! Как мы потом будем сыну в глаза смотреть? Если нужно, берите деньги с моего счета, но только выполните эту просьбу, я очень...

- Кристиан! - резко оборвал Джастин. В этот момент ему очень хотелось спросить, что же он сделал не так, по какой причине в нем вновь и вновь видели какого-то изверга... Впрочем, может и его вина в этом была, все же за эти годы он совершил немало ошибок. Но этот разговор сейчас был совершенно неуместен, поэтому Джастин медленно отхлебнул кофе и сухо произнес: - Я, кажется, еще не отказал. И не откажу. Сколько бы это ни стоило, Стивенсон, вытащите парня, ясно?

- Да, мистер Лайер, конечно, - зачастил адвокат, что-то черкая на полях листка.

- Спасибо, - тихо выдохнул Кристиан, но ни ответа, ни даже короткого взгляда от Джастина так и не дождался. Господи, только обид им не хватало теперь, когда все постепенно начало налаживаться! Решив для себя, что потом обязательно извинится, Крис преувеличенно бодро обратился к Стивенсону: - Ну, а что там с альфами?

- Да-да, альфы... Эльман Крофтон...

- Его можно опустить, - нетерпеливо перебил Джастин.

- Значит, Натаниэль Оллфорд. Тридцать три года, альфа. В прошлом преподаватель литературы в университете. Вдовец. Срок отбывает за убийство. Вообще мутное тут дело, линия защиты на суде была выстроена в корне неправильно. Ссылаясь на состояние аффекта можно было добиться срока и вдвое меньше, а то и вовсе...

- Не увлекайся, - хмыкнул Джастин, прерывая адвоката. - Знаю, что ты можешь говорить об этом часами, но поздно уже. Подробности, если понадобится, мы прочтем в досье. Давай кратко по третьему и закончим на сегодня.

- Как скажите, - покорно согласился Стивенсон, доставая из папки несколько последних листов. - Третий альфа - Хесс Аддерли. Сорок...

Кристиан уронил чашку. Она просто выскользнула из ослабевших пальцев, недопитый кофе растекся уродливыми темными пятнами по джинсам, мгновенно впитываясь и обжигая кожу. Боли, правда, не было или она просто не ощущалась. Кристиан как-то отстраненно, будто наблюдая за ситуацией со стороны, отметил, что чашка не разбилась. Ковер, наверное, хороший... Стивенсон, бедняжка, так перепугался, что принялся вытирать ему колени прямо рукавом своего замшевого пиджака, но уже через несколько секунд испуганно отдернул руку и весь покрылся уродливыми красными пятнами от смущения. У него, кажется, никогда не было личной жизни и это случайное прикосновение к чужому омеге, возможно, было самым интимным происшествием за все его годы. Кристиану почему-то стало смешно; он перевел взгляд на Джастина, который опустился перед ним на колени, и выдавил сквозь смех:

- У меня уже трясутся руки, как у старика. Черт возьми, постоянно забываю, что я уже дед.

- Сильно обжегся? - проигнорировав неуместные высказывания мужа, поинтересовался Джастин.

- Нет.

- Провести тебя в комнату?

- Сам дойду, - пробормотал Кристиан и тяжело поднялся на ноги. - Доброй ночи, Стивенсон.

- Доброй ночи, - эхом отозвался адвокат, переминаясь с ноги на ногу. Даже ему было понятно, что тут дело отнюдь не в неуклюжести, но пускаться в размышления о личной жизни хозяев - последнее дело для хорошего адвоката. Поэтому он методично принялся собирать бумаги, разложенные на столе, делая вид, что не замечает беспокойства на лице Джастина.

Было уже заполночь, когда дверь спальни наконец-то открылась. Кристиан перевернулся с бока на спину и повыше поднял подушку. Несмотря на усталость, заснуть ему так и удалось. Уснешь тут, когда спустя столько лет в жизнь вновь врываются призраки прошлого...

- Почему не спишь? - тихо спросил Джастин, принимаясь расстегивать рубашку.

- Тебя жду. Ты долго.

- Мне казалось, тебе хочется побыть одному.

- И мне так казалось, - грустно улыбнулся Кристиан. - Я ошибся.

- Ладно, я уже здесь, - сухо откликнулся Джастин. Конечно, он понимал, что у мужа что-то случилось, но давно прошло то время, когда он настаивал, добивался правды. Если Кристиану нужна была помощь, то он не стеснялся ее просить. Во всех иных случаях он лишь раздражался, если ему пытались лезть в душу. - Спи. Спокойной ночи.

Джастин нырнул в кровать, перевернулся на бок и закрыл глаза. Хотя Авиан и забрал внука в свою комнату, но ему, возможно, все равно понадобится помощь вскоре, когда ребенок проснется. А значит нормально выспаться вновь не удастся. Кроме того, было понятно, что Кристиан не просто так ждал его - снова чем-то недоволен, наверное. В такие моменты легче было проигнорировать, иначе тот потом вцеплялся, будто репейник, и трепал нервы до победного конца. Заснуть Джастин и правда не успел, почувствовал теплые руки, обнявшие его, а потом услышал тяжелый вздох супруга за спиной.

- Что ты хочешь?

- Просто обнять тебя, - неразборчиво пробормотал Кристиан.

- У тебя что-то случилось? - настороженно поинтересовался Джастин.

- Почему сразу случилось? Просто хочу обнять. Нельзя?

- Можно.

- Вот и хорошо. Спи.

Джастин несколько минут лежал неподвижно, прислушиваясь к дыханию за спиной. Кристиан не ерзал и, казалось, был абсолютно спокоен, но они все же прожили вместе четверть века, за это время удалось выучить, когда он действительно переживает, а когда притворяется, преследуя какие-то свои цели. И пускай узнать причину переживаний не удастся, но хотя бы молчаливо поддержать Джастин мог - он обещал это много лет назад и старался держать слово. Пускай не всегда получалось, но кто не ошибается? Поэтому он осторожно перевернулся на спину, молча притянул Кристиана ближе и замер, ожидая пока он заснет. Только когда дыхание мужа выровнялось, Джастин тоже позволил себе провалиться в сон.

***

- Тебе не обязательно туда идти, Вин, - в третий раз за последние полчаса сказал Кристиан. До тюрьмы оставалось несколько миль и чем ближе они подъезжали, тем сильнее волновался Авиан. Вчера, когда папа сообщил ему, что все получилось и вскоре они заберут Далиана, он испытывал такой восторг, что даже не подумал о том, что будет говорить. А ведь объясняться придется... И за эти долгие-долгие месяцы, в течении которых Авиан даже не вспоминал о своем обещании, и за брак с Эльманом. А еще нужно будет сообщить о его смерти и рассказать о рождении ребенка. Необходимо будет смотреть в глаза человека, который так помог, и видеть в них разочарование...

- Обязательно, - все же упрямо отозвался Авиан. Как бы ни было сложно и страшно, но разве можно иначе? От мысли, что Далиану все эту информацию сухо и деловито расскажет адвокат становилось тошно. Это выглядело бы будто подачка с барского плеча - смотри, мол, тебе делают одолжение и нужно быть благодарным. А ведь на деле это ему, Авиану, жизненно необходимо было сказать "спасибо" и вымолить прощение, если получится. Это он нуждался в искуплении, это он надеялся начать новую, достойную жизнь...

- Вот же упрямый! - недовольно проворчал Кристиан и нервно прикусил губу.

- Весь в тебя, - заметил Джастин, не отводя взгляда от дороги. Ладно еще Авиан, его желание поговорить с другом самостоятельно можно было понять и даже одобрить. Но зачем было ехать Кристиану - неясно.

- Ох, перестань! Тебе что жалко места в ма...

- Я хочу назвать сына Элиан, - прервал папу Авиан. Вообще-то он планировал поделиться с ними позже, в спокойной обстановке, возможно, за ужином, а не на пути в тюрьму. Но Кристиан последние два дня был каким-то взвинченным и вполне мог сейчас вспылить. Сменить тему показалось хорошей идеей. И действительно, папино внимание сразу переключилось на Авиана; он развернулся всем корпусом к заднему сидению и, нахмурившись, переспросил:

- Как?

- Элиан. Мне нравится... Нормально же? - сомнение в голосе Авиана слышалось отчетливо. Он все еще не был уверен, стоит ли называть малыша так, соединяя в одно имена двух людей, которые сыграли значимую роль в его судьбе. И получить родительское одобрение казалось важным, несмотря на то, что они вряд ли сходу поняли основную идею.

- Мне нравится, - заметил Джастин, пожав плечом. - В любом случае это намного лучше, чем просто "малыш".

- И мне... нравится, - не слишком уверенно поддержал Кристиан. Имя казалось ему далеко не самым лучшим, но Авиану было важно получить одобрение, это чувствовалось. - Получше, чем имена в семье твоего отца. Джон, Пол, Боб и так по кругу. Никакой фантазии и индивидуальности. Ты знаешь, что его родители всерьез намеревались назвать его Бобби? - Кристиан засмеялся, будто и не было минуту назад ни нервозности, ни раздражения. Авиану тоже хотелось быть таким легким на подъем, уметь в секунды перестраиваться с одного состояния в другое, но пока его хватило только на улыбку. Уже неплохо, учитывая, что за последние месяцы улыбаться он разучился вовсе.

- Нормальное имя, - фыркнул Джастин. - И уж с фантазией у моей семьи получше, чем у твоей. Ты какой там Кристиан в роду? Восемнадцатый?

- Как смешно... - издевательски протянул Кристиан, закатив глаза.

Родители продолжили шутливо препираться, но Авиан уже не прислушивался. Все у них будет хорошо, почему-то сейчас он был в этом убежден. На них последний год тоже повлиял, на многое открыл глаза, они перестали ругаться по любому пустяку - так что, возможно, все что ни делается действительно к лучшему. Никто ведь не мог предсказать, как бы сложилась его, Авиана, жизнь, если бы не этот тяжелый тюремный период. Может, конечно, все было бы намного проще, но тогда бы у него не было сына - того человека, ради которого стоило бороться в любых обстоятельствах.

Авиану казалось, что он прикрыл глаза буквально на секунду, когда Кристиан осторожно потрепал его за плечо.

- Милый, приехали, - тихо сообщил папа. Джастина в машине уже не было. - Ты уснул. Малыш... Элиан плохо спал сегодня?

- Нет, нормально, - ответил Авиан. Вины сына в его бессоннице действительно не было, он просто слишком волновался, поэтому почти всю ночь просидел на стуле возле кроватки Элиана. - Где отец?

- Пошел предупредить о нашем приезде, - произнес Кристиан и с деланным равнодушием добавил: - Если хочешь, я могу пойти с тобой.

- Я очень хочу, Крис, - грустно улыбнулся Авиан. - Ты бы знал, как я хочу, чтобы ты был рядом, но я должен сделать это сам. Должен поговорить с ним наедине, понимаешь?

- Понимаю, - серьезно кивнул Кристиан. - Понимаю и очень горжусь тобой, милый. А теперь пойдем. Раньше начнем - раньше закончим.

Авиан тяжело, судорожно вздохнул, до боли прикусил щеку с внутренней стороны и резко распахнул дверцу машины. Выбрался, смотря исключительно себе под ноги, и никак не решаясь поднять взгляд. Сколько раз ему снилось это серое, мрачное здание! Сколько плохих воспоминаний было связано с этим местом! Авиану казалось, что у него просто не хватит сил сделать и шага к двойным металлическим воротам, что он, будто соляной столб, так и останется на этом самом месте.

Кристиан ничего не говорил, не торопил, но его испытывающий взгляд ощущался сильнее, чем любое понукание. Ведь действительно, как Авиан собирался войти внутрь, если даже посмотреть не мог? Собравшись с духом, он все-таки поднял голову и... ничего. Земля под ногами не разверзлась, сердце не остановилось, колени не подкосились - под жарким августовским солнцем здание тюрьмы не производило такого мрачного впечатления. Или, может, все дело было в том, что теперь Авиан входил сюда без подталкиваний конвоиров и точно знал, что совсем скоро вновь выйдет оттуда свободным человеком. Каковы бы ни были причины, но он довольно спокойно сделал первый шаг, а потом уже было легче.

Кристиан остался возле машины, возле ворот Авиана встретил Джастин и адвокат. Отец молча указал на неприметную калитку, через которую обычно заходили посетители. Там стоял какой-то мужчина в гражданской одежде; он только оценивающе зыркнул и, не произнеся ни единого слова, зашагал вперед. Авиан вопросительно взглянул на отца, тот утвердительно кивнул, давая понять, что дальше не пойдет. Этот путь Авиану предстояло пройти самому.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Окно на северную сторону

---

Вечность длиною в год. Часть 16

От Антона пахнет дождем и прелыми осенними листьями. Он вышагивает по моей комнате из угла в угол, согревая дыханием ладони - то ли просто собирается с мыслями, то ли и правда долго пробыл на улице и успел замерзнуть. Я сижу на краешке своей кровати, скромно сложив руки на коленях, и чувствую себя так, будто это я в гостях. Приходится приложить усилия, чтобы не начать ерзать и поторапливать Антона - "давай же, ври мне, что ты там придумал?". В идеале мне, конечно, необходимо сохранять равнодушное, даже скучающее выражение лица - этакий английский лорд на приеме, со снисхождением выслушивающий длинный монолог об отвратительной погоде. Но это в идеале... А на деле я рад, что мне удается хотя бы усидеть на месте и держать язык за зубами.

Антон неожиданно останавливается. Запускает пятерню во влажные вихри, вздыхает тяжело и обреченно и, резко развернувшись ко мне, выдает:

- Ты мне нравишься.

Да, неожиданно... Не с такой фразы, я думал, он начнет свое объяснение. Что это вообще за наглая лесть? Неужели Антон и правда надеется, что я сейчас хлопну его по плечу и скажу что-то наподобие "вау, круто, чувак! Это в корне меняет дело, можешь теперь всем трепаться о моей болезни, я ведь тебе нравлюсь". И что это вообще за слово такое - "нравишься"? Нравлюсь в роли кого? Как пока еще живое напоминание о детском соперничестве? Или, может, как самая забавная игрушка и смешная тема для разговоров с друзьями? Или нравлюсь в виде объекта для его самаритянских замашек? В общем, я не удовлетворен этой фразой ни капельки, но Миронов смотрит на меня взглядом побитой собаки и явно ждет ответа.

- М-м-м-м, ясно, - произношу я, хотя зубы сводит от нелепости этого диалога, да и всей ситуации в целом. Миронов, кажется, тоже не удовлетворен моим ответом: он еще смотрит на меня какое-то время так внимательно, будто пытается проникнуть под кожу. Возможно, ждет, что я произнесу еще хоть что-нибудь, но у меня на языке лишь одна дурацкая фраза - "сегодня погода плохая" - и я справедливо считаю, что лучше промолчать, чем сболтнуть такую глупость в данный момент. Вскоре Антон осознает, что мой краткий комментарий - все, что я могу ответить. С его губ срывается короткий, какой-то отчаянный смешок, он вновь нервным, резким движением расстрепывает волосы, на мгновение прикрывает глаза, а когда открывает, то я даже отшатываюсь - настолько болезненный и несчастный у него взгляд.

- Нет, это не то... я не с того начал, совсем-совсем не с того! Ты ничего не понимаешь...

- Не очень, честно говоря, - соглашаюсь я, виновато прикусываю губу. Напряженные последние дни дают о себе знать - мне уже совершенно не хочется долго его мучить. Пусть он просто правдоподобно соврет - ну, пожалуйста! А я, так и быть, сделаю вид, что поверил, и просто проглочу эту обиду. Но Антон, видимо, серьезно настроен на обстоятельную беседу - конечно, он же ничего не делает наполовину!

- Я попробую объяснить все. Только пообещай, что выслушаешь до конца и не будешь перебивать, даже если это будет казаться тебе странным или... неприятным.

- Ладно... - он пугает меня этими своими предупреждениями. Будто тот его разговор с Катей, случайно услышанный мною, - это всего лишь цветочки, а вот сейчас он как вывалит на меня все "ягодки"...

- Пообещай, - упрямо требует Антон.

- Обещаю, - покорно соглашаюсь я.

Миронов удовлетворенно кивает и ловко опускается просто на пол, усаживаясь по-турецки. Ковер под ним старый, коричнево-красный - идеальный цвет, чтобы скрыть кровавые пятна. А еще я, кажется, пару дней назад разлил здесь чай, и теперь мне боязно даже представить, какая палитра цветов будет красоваться на дорогих Мироновских джинсах, когда он поднимется. В общем, сам виноват, конечно! Нечего садиться, куда не просят, но все же неловко вышло...

Но тут Антон начинает говорить - медленно, спокойно, будто читая с листка - и я больше не думаю ни о коврах, ни о пятнах.

- Первая девушка у меня появилась в четырнадцать. Таня Кондратьева, на год старше училась, помнишь?

- Да... - говорю я и тут же замолкаю, поймав неодобрительный взгляд Антона. Видимо, вопрос риторический. И действительно - кто же не знает Таню? Красивая пустышка, которая на всех школьных концертах выплясывала что-то латиноамериканское: сальсу, самбу, румбу - черт его знает. Я бы, наверное, и не запомнил бы ее с первого раза с моей-то памятью, но посещение концертов в нашей школе было добровольно-принудительным, так что за долгие годы глупо хихикающая девица в цветастом платьице все же стала узнаваемой. Как-то вскользь я отмечаю, что у меня было более высокое мнение о вкусах Антона, но я быстро прогоняю эту мысль, сосредотачиваясь на его словах.

- Она не особо меня привлекала. Просто это был возраст такой, когда степень твоей крутости определяется уже не только тем, какая у тебя приставка и умеешь ли ты обращаться с мячом. Нужно было разговаривать о девчонках, рассказывать о каких-то мифических подвигах... - Антон хмыкает, переводит задумчивый взгляд на окно, за которым все еще моросит холодный дождь.

- А ты решил рассказывать о реальных? - вставляю я, хотя и обещал помалкивать. Антон зыркает на меня осуждающе этими своими кошачьими глазами, но потом улыбается - немного снисходительно, но все же необидно. Видимо, смиряется с моими неуместными вставками - что уж тут поделаешь, мне, конечно, любопытно послушать о его похождениях, но пока это настолько далеко от темы, ради которой мы здесь собственно и собрались, что я не могу удержаться от поторапливаний.

- Да, отгадал, - кивает Антон. - Фантазер из меня никудышный, так что мне было проще иметь официальную, так сказать, девушку. А ты что, не слышал ни разу сплетен о нас с Таней?

- От кого? - резонно замечаю я. - Со мной уж точно никто и ни о чем не сплетничал. Тем более вы с ней были в разных классах, так что даже случайно что-то увидеть я не мог.

- Действительно. В общем, мы начали встречаться. Мне завидовали все, а я чувствовал себя так, будто меня засунули в чужую, жутко тесную шкуру. Каждое утро я просыпался и думал, что все, вот сегодня точно разорву эти нелепые отношения и прекращу притворяться тем, кем не являюсь. Но всякий раз была причина отложить все на потом. Сейчас-то я понимаю, что мне просто было удобно в этом фарсе, а тогда я, конечно, оправдывал свое малодушие. А еще через три месяца мы переспали...

- Оу... - на этом мой словарный запас заканчивается. Нет, я подозреваю, что в нашем возрасте многие парни обсуждают своих девчонок и какие-то там интимные подробности, но Антону все же не стоит забывать, что в подобной теме я плохой собеседник. Да и вообще, решительно непонятно, к чему он клонит.

- Для нас обоих это было впервые, - не замечая моей неловкости, продолжает Антон. Хоть не смотрит на меня, вновь задумчиво рассматривая дождевые потеки на оконном стекле - и то спасибо! - Секс в таком возрасте - это чуть ли не обещание жениться. По крайней мере, Таня расценивала все именно так, стала назойливой. Отношения из удобных и ненавязчивых превратились в мучительные, муторные. Другой бы на моем месте распушил хвост, ходил павлином, всем своим видом демонстрируя, какой он крутой и взрослый. А мне тошно было...

- Может, она просто тебе не подходила, - робко замечаю я, разгоняя своим голосом тяжелую тишину. Мне невыносимо сейчас молчать, потому что подсознательно я чувствую, что каждое слово, сказанное Мироновым, - не случайно. И мне отчаянно хочется наконец-то добраться до сути.

- Не подходила... - горько хмыкает Антон. - Конечно, не подходила. Она ведь была не... - он поджимает губы, будто сказал что-то не то и быстро поправляется: - В общем, меня хватило еще на два месяца. Потом мы расстались. За следующие полгода у меня было еще несколько девушек. Ничего серьезного, просто попытки... Попытки, быть как все, хотеть того, что хотят все. А потом в классе появилась Катя...

- И ты влюбился, - ирония в моей фразе звучит отвратительно. Катя красивая, умная девушка. Под стать Антону. И раздражаться из-за их отношений - просто верх глупости. В конце концов, если кто-то подходит Идеальному принцу, то разве не Идеальная принцесса? Сладкая парочка...

- Кажется, я уже говорил, что мы только друзья, Кира? - Антон изгибает бровь и осуждающе покачивает головой. - Наши отношения исключительно дружеские: были, есть и, поверь мне, будут. И вот мы возвращаемся к тому, почему я позволил себе поделиться с ней информацией о тебе...

- Да, наконец-то, - за последние десять минут я успел расслабиться, то сейчас вновь ощущаю себя этаким ежиком - одно неправильное слово, и я свернусь в колючий клубок. На словах-то прощать намного проще, чем искренне, от души.

- Я еще в тот вечер сказал тебе, что она знает обо мне такие вещи, которые всем подряд не рассказывают. Она заслужила мое полное доверие, потому что много раз помогала и всегда держала язык за зубами. Я ручаюсь за нее, Кирилл. Она никогда, никому и ни при каких обстоятельствах не расскажет о тебе. Мне просто был необходим совет, а Катя мой лучший друг...

- И она посоветовала тебе держаться от психованного спидозника как можно дальше, - хмыкаю я. - Знаешь, Антон, я даже ее не осуждаю, если так подумать. Она, как хороший друг, советует тебе только разумные вещи.

- Ты не понимаешь! - восклицает Антон. Он ловко поднимается на ноги и вновь принимается расхаживать по моей комнатке-клетушке. Ему здесь мало места или, может, ему сейчас тесно в собственном теле - настолько его распирает от той правды, которую он вроде бы и хочет, но в тоже время, кажется, боится мне поведать. - Она бы никогда - никогда, слышишь?! - не была бы против нашей дружбы. Она просто волнуется потому что... - он не договаривает, замолкает.

Мы напротив друг друга. Он смотрит в мои глаза, я тоже не решаюсь прервать зрительный контакт, потому мне чудится, будто так я могу слышать, как шумят мысли в его голове. Он сейчас на распутье, я знаю это наверняка. И либо он расскажет мне все до конца, либо просто ограничится банальным "извини". И, видит Бог, я уже не знаю, какой путь предпочтительнее. Я прощу его и так, уже простил. А вот правда... Она как всегда и манит, и пугает...

- Хочешь узнать, что еще обо мне знает Катя? - спрашивает Антон неожиданно. Он просит меня принять решение? Лучше бы ему сделать это самому...

- Ну, только если ты не убил кого-то! - я пытаюсь пошутить, но все это лишь сильнее накаляет обстановку. Антон остается серьезным и напряженным. Такое выражение лиц обычно у врачей, когда они говорят мне, что "все плохо" и времени осталось совсем чуть-чуть. И уж точно это не предвещает ничего хорошего.

- Нет, не убил.

Антон отрицательно качает головой, прижимается затылком к стене, несколько раз сжимает и разжимает руки в кулаки, закрывает глаза - ресницы дрожат часто-часто. Потом делает глубокий вдох, будто пытаясь на несколько минут запастись кислородом, и произносит:

- Катя первая узнала о том, что меня... меня... - Антон тяжело сглатывает. - Не привлекают особо девушки. Нет, я могу с ними встречаться и даже спать, но... В общем, она первая, с кем я поделился этой тайной. Она меня поняла и позже, когда у меня начались отношения с ее братом, много раз прикрывала.

Я молчу. Антон молчит. Тишина такая плотная, что я, наверное, сейчас могу ходить просто по воздуху. Мне все еще трудно поверить, что такой рассудительный и зрелый человек, как Антон Миронов любитель этих бородатых шуток про "голубых". И что, уже смеяться? Как-то не хватает какой-то кульминации, чего-то наподобие широко раскинутых в стороны рук, шумного притоптывания и громкого возгласа "эх, развел я тебя, дурачка!". Сцена выходит неполной, поэтому я, будто дрессированная собачонка, жду сигнала. Жду - и не получаю. Вместо этого Антон открывает глаза и смотрит на меня так горестно, что это окончательно сбивает меня с толку. Что. Черт возьми. Происходит?!

- Смешно, - выдавливаю я. Меня даже хватает на истеричный смешок, но Миронов, кажется, не оценивает моих стараний.

- Кирилл, скажи что-нибудь... - тихо просит он.

- Я и говорю... смешно. Ха-ха... Так ты расскажешь мне правду или забудем? Если хочешь, пошли на кухню и...

- Это правда. От первого и до последнего слова, - Антон стискивает зубы, под кожей явственно проступают желваки. Впервые вижу его таким - едва не на грани истерики.

- То есть... то есть ты хочешь сказать, что ты... гей? Боже, Миронов, серьезно? Да я скорее поверю, что ты с Луны свалился!

- Я не очень люблю ярлыки, Кирилл. Но если тебе так удобнее, то да. Гей, - он смотрит на меня с вызовом, весь напрягшись, будто готовый к удару. Потом отталкивается от стены, неуверенно, осторожно подходит ближе и теперь нависает передо мной. Мне так неуютно, но я все же продолжаю сидеть, вынужденный запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо. - Скажи ты уже, в конце концов, хоть что-нибудь! Тебе противно, да?

- Противно? - переспрашиваю я, одновременно пытаясь прислушаться к собственным внутренним ощущениям. Наверное, если бы не болезнь, если бы у меня была хоть какая-то личная жизнь, то мое мнение обо всех нетрадиционных отношениях было бы более четким. Оно бы, просто напросто, было... А так... Есть и есть - никогда не задумывался, мнения не имею. Но это же Антон... И это все же меняет дело, заставляет меня отложить все эти размышления на потом. - Нет, не противно. Просто странно. Очень. Ты точно не шутишь?

- Точно.

- Ладно. Ничего страшного. Бывает, что уж тут... - я несу отборную чушь, но нужно же что-то говорить? Попробуй еще придумать достойный ответ на подобное заявление...

- Знаешь, почему я здесь? Почему для меня так важно, чтобы ты понял меня? - перебивает меня Антон, присаживаясь передо мной на корточки. Его дурацкая привычка менять тему и местонахождение определенно меня раздражает. Теперь я вынужден опустить взгляд; руки Миронова почти касаются моих коленей.

- М-м-м, выбиваешь себе уголок в рае потеплее? - вновь петросяню я. Наверное, стоит прекратить паясничать и по-доброму попросить Антона отложить какие-либо откровения на потом. Я и так ощущаю себя так, словно меня засыпали огромной кучей чего-то, а я все еще не успел сориентироваться и понять - золото это или дерьмо. Куда мне еще? Но Антон - голос истины, мать его! - непреклонен. Он говорит, говорит, говорит, и с каждым словом, с каждой фразой, я все отчетливее понимаю, какой же мерзостью он меня заваливает.

- Потому что... С самого детства... Нравился мне... Соперничество было способом привлечь внимание... Я пытался отвлечься, не получалось... Всегда хотел быть рядом, помочь тебе... Нравишься... Люблю...

Кто-то загоняет мне гвоздь в затылок. Медленно, прокручивая, ввинчивает в мозг. Больно и смешно. Смешно и больно. Я и плачу, и смеюсь одновременно. Но все же смеюсь я больше, ведь вот она, наконец-то - КУЛЬМИНАЦИЯ! Всем шуткам шутка! Конечно, как я же запамятовал, что Антоша Миронов нихрена не делает наполовину. Неужто он мог уйти со сцены. в середине спектакля?! Не-е-ет, он добился драматизма, апофеоза! Рукоплескай, благодарный зритель!

- Кира... Кира, что такое? - он трясет меня. У меня останутся синяки от его пальцев. На моей коже. От его пальцев.

- Су-у-ука-а-а! - скулю, хриплю, реву и бью - наотмашь, вслепую, по его идеальному лицу. Что тебе, ублюдок, неймется?! За что же ты так со мной? За что?!

- Кирилл! - Антон кричит. Держит меня всего - руки, ноги, плечи. Я падаю с кровати, на этот грязный ковер, а он придавливает меня сверху, фиксирует, будто умалишенного.

- Ублюдок! Я тебя ненавижу-у-у! - выкрикиваю просто в его лицо, в янтарь этих лживых глаз. Слюна брызжет во все стороны, зубы скрипят, я выгибаюсь в пояснице до хруста, я пытаюсь ударить еще, но ничего не выходит. И тогда я просто плачу. Лежу под идеальным Принцем и реву, как ребенок. А потом скулю побитой собакой: - За что, Миронов, за что? Зачем?

- Дурак! Какой же ты дурак, Краев! - шипит Антон. Прижимается к моему лбу своим, и я зажмуриваюсь, чувствуя, как холодят виски слезы. До какого он дойдет предела? Сколько же можно меня унижать? - Не веришь мне, да? Думаешь, мне весело? Мне смешно?!

- Просто оставь меня в покое, - умоляю я. Неужели о многом прошу? Его дыхание щекочет губы, пульс на моих запястьях бьется в его ладони - вот же дожил!

Я не особо надеюсь, что Антон отпустит меня, поэтому когда он перекатывается, несколько мгновений мне требуется, чтобы сориентироваться. Я медленно сажусь, на ходу вытирая зареванные щеки. Меня всего колотит: зубы стучат друг о друга, на ноги встать я не рискну еще, наверное, несколько часов - настолько сильно дрожат колени.

- Дождь кончился, - говорит Антон.

- Ага, - соглашаюсь я. О чем нам говорить? Как вообще жить после такого?

- Не ушибся? - интересуется тихо, опасливо.

- Нормально все.

- У тебя хороший удар.

- М-м-м, - неопределенно выдавливаю я, скашивая глаза на Антона. На его скуле уже действительно наливается крупный синяк - значит, мой удар вслепую все же достиг цели.

- Прости... - тихо, виновато просит он. Я напрягаюсь. Вот сейчас Миронов признается, что все было ложью - от первого и до последнего слова. И что делать потом? Начинать весь разговор заново? Я просто не вынесу... - Мне не стоило так торопить события, нужно было дать тебе время свыкнуться с первой новостью. Но я не лгу. Я люблю тебя, Кирилл. Это ни к чему тебя не обязывает, просто мне важно было, чтобы ты знал.

- Прекрати... - на глаза снова наворачиваются слезы. - Уйти сейчас, пожалуйста. Я очень хочу спать.

- Кира...

- Пожалуйста!

Уйди, Миронов, дай мне зализать раны. Уйди - и никогда не возвращайся. Если это розыгрыш - ты же уже исполнил свою лучшую роль. А если правда, если бывают в мире такие ужасы, то мне просто жаль тебя... Ты запутался, Антон, а я не могу тебе помочь.

Он касается моей руки - коротко сжимает пальцы, гладит проступившую на запястье вену.

- Только не отталкивай меня, Кирилл. Позвони, когда... сможешь. Я просто хочу быть рядом. И больше ничего. Не закрывайся от меня, не сейчас, когда я открыл тебе душу. Пожалуйста...

Я ничего не отвечаю, и он уходит. Входная дверь хлопает, и я кое-как заползаю на кровать. Мэри лежит на подушке - молчаливая свидетельница разыгравшейся сцены. Я прижимаю ее к себе - ей-то не впервые впитывать мое отчаяние и слезы.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Вечность длиною в год

---

Окно на северную сторону. Часть 21

- Чудесно, мы застряли намертво! - сквозь зубы прошипел Кристиан, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю. Где-то впереди произошла масштабная авария, и теперь поток машин растянулся на несколько километров. Сзади истошно сигналил то ли какой-то слепец, то ли идиот, на заднем сидении заливался криком младенец, жара стояла просто адская - и в итоге Кристиан сорвался. В конце концов, он же не святой - и так проявлял чудеса выдержки последние два месяца, с тех пор, как родился внук. Он резко высунул руку в раскрытое окно и, показав фак этому нетерпеливому уроду, удовлетворенно хмыкнул. Правда уже через секунду его лицо вновь выражало лишь раздражение и усталость - нелегко было сохранять хорошее расположение духа под аккомпанемент крика двухмесячного ребенка. - Авиан, ты можешь его нормально качать? - рявкнул Кристиан, поворачиваясь к заднему сидению, где его сын медленно раскачивался, меланхолично смотря пустым взглядом в окно.

- Он плачет, - невпопад заметил Авиан, взглянув на кричащего сына так, будто до этого не замечал его присутствия и теперь жутко удивился.

- Поверь, я слышу, - заметил Кристиан и, подавив тяжелый вздох, произнес: - Дай мне его сюда. Все равно стоим.

Авиан безропотно передал ребенка папе и закрыл глаза, не замечая тревожных взглядов, которые иногда бросал на него в зеркало Кристиан.

Волноваться действительно было из-за чего. После смерти Эльмана Авиан тоже стал напоминать покойника - этакая неприкаяная душа из фильма ужасов. Бледный до синевы, болезненно худой, со впалыми щеками - он мог часами бродить по родительскому дому, в который вернулся, или сидеть недвижимо, смотря в одну точку. Он очень удивлялся, когда к нему обращались: вздрагивал, непонимающе прикусывал губу и зачастую просил повторить, потому что, конечно же, все пропускал мимо ушей, затерявшись в каком-то своем мрачном мире. А еще он был патологически абсолютно равнодушен к малышу: брал его на руки лишь тогда, когда его вынуждали, не кормил, не смотрел на него, игнорировал его плач. Даже имя за два месяца он ему так и не дал! Кристиан, злясь, угрожал, что назовет внука сам, но потом, остыв, понимал, что никогда не сделает этого, не отнимет это право у Авиана. Потому что когда он выберется из своей раковины - сам или с посторонней помощью - то пожалеет о своем равнодушии, о том, что такой важный момент прошел без его участия. Но время шло, а лучше не становилось... Доктора велели ждать и набраться терпения, мол, тяжелая психологическая травма и послеродовая депрессия не проходят так быстро, но Кристиану все чаще хотелось ударить Авиана. Сильно ударить, так, чтобы было больно, стыдно и обидно - как угодно, но только не равнодушно. Так хотелось, чтобы он заплакал, или бился в истерике, или ненавидел весь мир - делал хоть что-нибудь!

Иногда Кристиан подумывал отвезти его на кладбище, на могилу Эльмана. Да, жестоко, но может быть хоть это вскрыло бы его ледяной панцирь, выпустив наружу боль. Потому что она пока вся копилась внутри - с каждым днем все больше и больше. Но опасение сделать еще хуже останавливали, да и Джастин был против, утверждая, что Авиан обязательно съездит туда, но лишь когда будет готов. А вообще Кристиан был рад - если слово "рад" вообще можно было применить к подобной ситуации - что во время похорон Авиан все еще не пришел в себя после тяжелых родов. Эльмана хоронили в закрытом гробу: он очень обгорел при аварии, но вся эта угнетающая обстановка, еле стоящий на ногах Эрик, постаревший, кажется, на двадцать лет, все равно стали бы для Авиана очередным серьезным потрясением. Но рано или поздно ему необходимо было попрощаться - увидеть собственными глазами и понять, что все закончилось и необходимо идти вперед, как бы сложно не давался каждый шаг.

- Вот и все, он уснул, - тихо проговорил Кристиан, отгоняя от себя навязчивые мысли. Ему уж точно сейчас необходимо было твердо стоять на ногах, не отвлекаясь на мрачные думы и размытые планы на будущее. - Возьми его, Авиан. Авиан, милый, слышишь?

- Да-да, слышу. Хорошо, - Кристиан осторожно передал внука Авиану, никак не комментируя его неловкость. Вначале он еще пытался давать советы: "возьми так", "не бойся, будь увереннее", "не отвлекайся, держи крепче", но со временем понял, что делает только хуже. В такие моменты Авиан съеживался, втягивал голову в плечи, будто нашкодивший ребенок. Ребенок с ребенком на руках. Конечно, его страх перед младенцем можно было объяснить молодостью, но самому Кристиану только-только исполнилось семнадцать, когда родился Адриан. Он хорошо помнил, что было сложно, и как велики были опасения сделать что-нибудь не так. Но все же он пытался, учился, понимая, что за него это никто не сделает. Хотя сравнивать их с сыном ситуации было глупо - Авиану, бесспорно, было на порядок сложнее и времени ему требовалось больше. А пока и самому Кристиану, и Джастину оставалось лишь терпеть, заботиться о внуке и надеяться, что рано или поздно Авиан таки обретет заслуженное счастье.

***

Авиан сидел на ступеньках крыльца, обхватив колени руками, и рассматривал звездное небо. Он проводил так уже не первую и даже не десятую ночь: часто-часто, после того, как малыш просыпался, ему уже не удавалось лежать на кровати недвижимо и пялиться в темный потолок. Ребенок плакал в родительской комнате, - его кроватка стояла там - а Авиан мерил шагами свою спальню, все порываясь пойти туда. Он хватался за дверную ручку, чтобы уже в следующее мгновение разжать пальцы и, горестно опустив плечи, отойти к окну. Какой смысл в его присутствии? Там был Кристиан - он наверняка знал, как успокоить внука, а Авиан бы лишь путался под ногами, не зная, что делать. Его сыну уж точно будет лучше без него - никудышнего, сломленого, не знающего, как справиться с собственной жизнью. Что он мог дать ребенку? Чему научить: плыть по течению, принимать неверные решения, сдаваться и опускать руки? Да уж, "чудесные" умения, ничего не скажешь...

И когда не оставалось сил выносить плач своего ребенка, Авиан выскальзывал из душной спальни - замирал на мгновение в нерешительности и разворачивался в противоположную от родительской комнаты сторону. Быстро преодолевал коридор, бесшумно спускался по лестнице, одновременно и страдая, и испытывая облегчение оттого, что малыша больше не было слышно. А потом, так же, как и сегодня, часами сидел на все еще теплых от августовской жары ступенях и смотрел в небо. Конечно, он не верил во все эти глупости, мол, "звезды - это души умерших", но куда еще смотреть, если человека больше нет на земле?

Ни разу до этой ночи его уединение никто не тревожил, поэтому Авиан испуганно вздрогнул, когда рядом с ним опустился Джастин. Непривычно было видеть всегда элегантного, одетого с иголочки отца в старом халате и с расстрепаными волосами. Несколько первых минут чувствовалась какая-то неловкость; по крайней мере сам Авиан крайне отчетливо ощущал эту неловкость - он пытался подобрать достойную тему для разговора, лишь бы только не сидеть в тишине, но на ум ничего подходящего не приходило. Но вскоре он понял, что отец не ждет от него светской беседы. Он тоже, кажется, думал о чем-то своем, поэтому Авиан расслабился и вскоре стал вполне уютно чувствовать себя в такой компании.

- После рождения Адриана, - тихо заговорил Джастин спустя какое-то время, - нам было очень тяжело. С бизнесом не ладилось совершенно, я влез в ужасные долги, мне днями названивали с вежливыми и не очень требованиями вернуть деньги. А дома меня ждал Кристиан с младенцем на руках. Я приходил из одного ада в другой, с работы, где ничего не получалось, в тесную съемную квартирку, где заставал зареванного измученного мужа и орущего ребенка. Эйд в этом плане был уникальным - бывало, визжал на одной ноте часа три-четыре, не замолкая, что бы с ним ни делали. Я срывался, кричал, уходил, хлопая дверью, не понимая, за что судьба так жестока со мной. Я ведь многого не просил: лишь возможность обеспечить свою семью... - Джастин надолго замолчал. Достал из кармана халата пачку сигарет и зажигалку. Прикурил, на мгновение осветив вспышкой строгий профиль, затянулся... Авиан впервые видел его курящим, но ничего по этому поводу не сказал. Вместо этого, откашлявшись, заметил:

- С папой, наверное, было сложно.

- Сложно, - согласился Джастин. - Но это, по сути, не его вина. Ты же знаешь его родственников: уже несколько поколений бедные, будто церковные мыши, но зато продолжают кичится чистотой своей родословной и известными предками. Родители Кристиана согласились на наш брак лишь тогда, когда я выплатил их долги. Очень приличную сумму, стоит заметить. Но уже через год они снова заложили дом, потому что слово "экономия" всегда казалось им жутким оскорблением. К счастью, твой папа оказался более благоразумен и в тот период научился ценить деньги и не швыряться ими направо и налево. Но факт остается фактом - было сложно. А еще тогда на нашем пути появился мой бывший одноклассник. Омега, настоящий умница: скромный, сдержанный, хозяйственный. До сих пор помню, как я пригласил его к нам на ужин... - Джастин хмыкнул, выпуская изо рта очередное колечко табачного дыма.

- Расскажешь? - робко попросил Авиан. Впервые за два месяца что-то заинтересовало его. Впервые за всю свою жизнь он чувствовал себя настолько близким с отцом.

- Ну, что? Я заранее предупредил Кристиана, что приведу школьного товарища. Думал, он сам догадается, что неплохо бы убрать хоть немного. Мы приходим, а дома кавардак хуже обычного. Адриан заливается на руках у Криса, а тот такой злой, чуть пар с него не валит. Я тогда тоже разозлился. Мне казалось, что это же так просто: убрать и успокоить ребенка. А когда Джерард - омега этот - принялся хлопотать по хозяйству, я только уверился в своей мысли. У него все получалось: уже за пять минут он укачал Эйда, споро приготовил вкусный ужин, от которого я за время брака совсем отвык, и даже убрался немного в квартире. Я смотрел на Джерарда - такого зрелого, мудрого, способного решить любую проблему, а потом смотрел на твоего папу - семнадцатилетнего взбалмошного, капризного, дерзкого мальчишку... Думаю, ты и сам догадываешься, в чью пользу тогда было сравнение.

- Да, - медленно кивнул Авиан. Конечно, он безумно любил папу, но стоило признать, что у него был тяжелый характер. - И что ты сделал потом?

- Ничего не сделал. Как видишь, я все еще здесь, - улыбнулся Джастин. - Хотя в тот момент я вполне серьезно раздумывал над тем, как бы замечательно сложилась моя жизнь, не будь всех этих трудностей. Я представлял, как заберу Адриана, и мы втроем - вместе с Джерардом - переедем в загородный дом, оставшийся от моих родителей. Было несложно вообразить нашу жизнь: спокойную, размеренную, без скандалов и споров. И что с того, что я любил Кристиана? Это только в сказках любовь все терпит и побеждает, а в реальной жизни нет ничего больнее, чем видеть, как страдает любимый человек. Мне на какое время показалось, что и для Кристиана так будет лучше, что он будет счастлив, если я позволю ему наслаждаться молодостью и заберу ребенка. Но той же ночью, проснувшись, я увидел их двоих: Крис сидел в кресле, держал на руках спящего Эйда, и я точно знал, что все он понимает, что каждую мою мысль прочитал. И еще я знал, что ему страшно. Он в ту ночь выглядел совсем еще ребенком, и мне было так паршиво, что ненадолго, но я все же опустил руки. Потому что у каждого человека есть те люди, ради которых нужно бороться. Даже если больно, страшно, тяжело - но все равно бороться, ведь сдаться - это то же, что и предать их. Для меня такие люди - это Кристиан и ты с братьями. А для тебя...

Джастин замолчал. Договаривать смысла не было. Конец фразы и так повис в воздухе - ясный, четкий, но не обидный, не в виде нотации или упрека. Просто намек - достаточно ненавязчивый, чтобы отмахнуться от него, если захочется. Хотелось ли Авиану отмахнуться? Сделать вид, что не услышал или не понял? Конечно, хотелось. Потому что да, ему было страшно и больно, и тяжело одновременно, и он не обладал и сотой долей отцовской выдержки, чтобы с уверенностью сказать сейчас, что он, Авиан, тоже справится и сможет дать сыну все необходимое, и никогда не опустит руки...

- Я не знаю, что мне делать... - прошептал он.

- Никто не знает, Авиан. Не существует инструкции о том, как тебе прожить твою жизнь. Можно и дальше сидеть здесь, называть своего сына "малыш" и смотреть в небо. Думаю, так ты навсегда убережешь себя от малейших горестей. А можно встать и начать наконец-то жить. Набивать шишки, испытывать боль, но это, дорогой, цена за то, чтобы испытать и счастье. Решение за тобой.

Еще несколько минут они сидели в тишине. Джастин крутил в руках зажигалку, Авиан вновь смотрел на небо, которое начало затягивать грозовыми тучами. Может, дождь, наконец-то, пройдет и собъет эту невыносимую изматывающую жару... Ребенок, наверное, тогда и спать станет лучше... И имя ему бы дать уже давно пора...

В конце концов, Джастин определенно был прав в одном: Авиан мог страдать, ненавидеть и упрекать себя сколько угодно, но его саморазрушение не должно было распространяться на сына.

- Отец...

- Да?

- Спасибо, - пробормотал Авиан, радуясь тому, что в темноте не видно его лица.

- Не за что. Я ничего не сделал. Выбор только за тобой, помнишь? - Джастин взъерошил волосы сына и, широко зевнув в кулак, пробормотал: - Пойдем в дом? Ребенок просыпается в шесть, так что спать осталось недолго.

- Недолго... - повторил Авиан, прикусив губу. Он точно знал, что не уснет: все будет думать-думать об этом странном отцовском откровении, но размышлять можно было и в спальне. Там хотя бы будет слышно, когда проснется сын... - Да, идем.

***

Кристиан, конечно, удивился, когда утром Авиан постучал в дверь родительской спальни. Он неверяще нахмурился, перевел вопросительный взгляд на Джастина, но отец только пожал плечами и повернулся к зеркалу, поправляя галстук.

- Доброе утро... - пробормотал Авиан, неловко переминаясь на пороге с ноги на ногу. - Я...

- Доброе утро, милый, - прервал невнятные объяснения Кристиан. Он уже взял себя в руки, как будто не было ничего необычного в странном появлении сына. - Закрывай дверь, проходи. Возьми мелкого. Покормишь его, ладно?

- Да, - неуверенно согласился Авиан. В конце концов, невозможно было перестроиться за несколько часов. И пусть разговор с Джастином помог, убедил, что, несмотря ни на какие обстоятельства, необходимо хотя бы пытаться заботиться о ребенке, это все же не уберегало ни от дрожащих рук, ни от сковывающего страха. Впрочем, при помощи суетящегося вокруг Кристиана, все получилась проще и легче, чем казалось.

Ребенок жадно пил из бутылочки, забавно сморщив нос, а Авиан просто любовался им. Странно, но, кажется, за прошедшие два месяца он ни разу так и не удосужился рассмотреть сына. Боялся увидеть сходство с Эльманом и сделать крест своей вины неподъемным. Ведь из-за его глупости, из-за неумения убедить, из-за желания просто скинуть свою ответственность на чужие плечи - сейчас это дитя осталось без отца. Родного по крови или нет - неважно. Эльман бы любил его в любом случае. Просто увидеть схожие черты было бы больно, будто вновь разворошить едва-едва начавшую затягиваться рану.

Вскоре Джастин ушел, многозначительно кивнул Авиану напоследок. В этом сухом жесте сквозило то такое необходимое одобрение, от которого в груди разлилось приятное тепло. Уж очень давно он не давал родителям даже такого незначительного повода для гордости.

Кристиан продолжал сидеть перед зеркалом: все еще сонный, в халате, без идеальной укладки - было заметно, как его утомили последние месяцы. Но каждый раз, ловя в отражении взгляд сына, он находил в себе силы улыбнуться - ласково и успокаивающе. И Авиан неожиданно для самого себя заговорил - без репетиций, планов, взвешивания всех "за" и "против". Просто почувствовал, что рассказать - это первый шаг из многих-многих шагов, которые ему предстоит сделать, если уж он решил жить хотя бы ради сына.

- Эльман, возможно, биологический отец ребенка.

Кристиан - стоит отдать ему должное - смог сохранить абсолютно равнодушное, даже какое-то отстраненное выражение лица. Их с Авианом взгляды встретились на мгновение, но уже через секунду Крис склонил голову. Сейчас он чем-то напоминал священника в исповедальне, разве что четок, которые он бы перебирал тонкими бледными пальцами, не хватало. И это его умиротворение еще сильнее расслабило Авиана, настолько, что он подивился, почему же раньше так и не решился выложить всю правду как на духу. Ведь возможностей было более, чем достаточно.

- Эльман был одним из трех альф, с которыми я находился в камере, - продолжил Авиан, отставив пустую бутылочку. Малыш на его руках лежал тихо и был совсем-совсем не страшным. И стоило его избегать так долго? - Это, конечно, была случайность, что мы встретились в доме его родителей. Но после этого он почему-то решил, что ребенок наверняка от него. Эльману казалось, что мы хорошо сможем ужиться. Ну, знаешь, совместное прошлое и все такое... Не нужно строить из себя тех, кем мы не являлись. Но на деле оказалось, что мы в тюрьме - это же еще не все грани наших характеров. Мы поспешили, хотели, чтобы было просто, чтобы решать ничего не пришлось. Ему ведь все равно рано или поздно довелось бы жениться, а я оказался... под рукой, - Авиан горько хмыкнул, замолчал ненадолго. Кристиан все так же не смотрел на него, не пытался вставить никаких комментариев, осознавая, что любое замечание сейчас может разрушить этот откровенный порыв. - Нет, конечно, он испытывал ко мне какую-то симпатию, был ко мне добр, но он не любил меня. Я знал и все же согласился. И вот к чему это привело в итоге...

Авиан прикрыл глаза - только разреветься сейчас не хватало. Несколько раз глубоко вздохнул, собираясь с силами, и вновь заговорил:

- Там, в тюрьме остался человек, благодаря которому я сейчас здесь. Человек, который все время был рядом. Он спас меня. И Эльмана наверняка неединожды спасал... Если бы я сдержал слово, если бы помог ему... - Авиан сердито смахнул слезинку, все-таки сорвавшуюся с ресниц. - В тот вечер мне бы хватило одного-единственного звонка ему, чтобы он удержал Эльмана. Он знал, что делать, потому что любил его по-настоящему, он бы...

Горло перехватило, и Авиан уже не смог договорить. Опустив голову, он смотрел на уснувшего сына, поэтому вздрогнул, когда Кристиан опустился перед ним на колени. Переведя взгляд на папу, он попытался улыбнуться, но получилась лишь жалкая горестная гримаса.

- Прошлое - оставь в прошлом. Мог бы, сделал бы - какой толк от этих предположений? Лучше думай о том, что можешь сделать сейчас! И не просто думай, а делай, милый! - сказал Кристиан, ласково поглаживая Авиана по руке.

- Я хочу забрать этого человека из тюрьмы, хочу исполнить свое обещание. Но я не знаю... не знаю, с чего начать и вообще... возможно ли это? - Авиан смущенно прикусил губу. Конечно, он понимал, каким образом можно помочь Далиану: необходимо много денег. А учитывая, что бета не впервые был заключен, наверное, сумма окажется очень большой. И было неловко, ведь помочь обещал он, а на деле за него все эти проблемы придется вновь решать родителям.

- Конечно, возможно, - решительно кивнул Кристиан. - В конце концов, я бы тоже хотел сказать ему "спасибо". Я поговорю с Джастином, мы свяжемся с адвокатами, хорошо? Не бери в голову, Вин. Твоя забота пока - это сын. А все остальное оставь за нами.

- Вы и так постоянно решаете мои проблемы...

- Ох, милый мой, брось! - отмахнулся Кристиан. - Когда мне исполнится девяносто, и я начну гадить под себя, тогда у тебя будет чудесная возможность позаботиться обо мне, - Авиан тихо рассеялся, опасаясь разбудить сына.

- Спасибо, папа.

- Пожалуйста, детка, - Кристиан хмыкнул и, переведя взгляд на внука, произнес: - Положи его в кроватку. Думаю, пару часов тишины нам обеспечено.

- А можно я еще немножко подержу его? - робко попросил Авиан.

- Эй, ты что? - нахмурился Кристиан. - Что это за "можно" еще? Это твой сын, ты не обязан просить у меня разрешения. Я же не приказываю, Авиан, просто советую. В свое время я Адриана приучил и целыми ночами приходилось его на руках таскать. Поверь мне, удовольствие крайне сомнительное. Но если недолго, то вреда точно не будет. Я спущусь вниз, попрошу принести нам завтрак сюда. А потом можно будет глянуть на ту комнату, напротив твоей. Мне кажется, из нее получится отличная детская. Ни о чем не волнуйся, хорошо? - с этими словами Кристиан ловко поднялся на ноги, чмокнул сына в висок и вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.

За окном разгорался новый день. На коленях беззаботно сопел ребенок. Авиан впервые за два месяца вновь чувствовал себя живым.

@темы: слэш, НЦ-17, ориджинал, Работы в процессе, Окно на северную сторону